скачать книгу бесплатно
– И сколько нам добираться?
– Батюшка сказывал, двести верст по тракту. Десять дней пути… – Борис опустил глаза к корзинке. – Коли припасы беречь, дней на шесть хватит. Дня четыре, я так мыслю, вытерпим. А там уже и Москва!
Поев и обсохнув, паренек оделся. Брат с сестрой вернулись на дорогу, с полверсты прошли по ней на юг и оказались на чистеньком ухоженном тракте, ведущем из столицы великой православной Руси на запад, в земли немецких схизматиков. Дорога примерно трех саженей в ширину – четыре телеги бок о бок легко помещались – была усыпана желтым речным песком, и потому на ней не застаивалось ни луж, ни слякоти – в любую погоду спокойно ездить можно.
Однако в сии майские дни тракт все едино оказался совершенно пуст – в весеннюю распутицу путники не рисковали отправляться в дальнюю дорогу даже по такому сказочному и удобному тракту, как этот. И потому до самых сумерек сироты не встретили здесь ни единого попутчика, разминувшись всего с тремя встречными возками.
Вечером дети свернули в лес, выбрали вековую ель, высоченную и разлапистую, забрались под нижние ветки, завернулись в пахнущий солеными огурцами, старый и истрепанный до дыр овчинный тулуп, прижались друг к другу и крепко, спокойно заснули.
Новый день не принес никаких неожиданностей: чистое небо, теплое солнце, свободная дорога – и никаких признаков погони. К вечеру сироты добрались до могучей и богатой Вязьмы, но входить в город не рискнули – обогнули твердыню вдоль бревенчатых стен и двинулись дальше по тракту. Снова заночевали в лесу, завернувшись в тулуп и укрывшись еловыми лапами.
Так же благополучно протекли еще два дня – не считая того, что к вечеру второго закончилась рыба, а репы осталось только половина корзины. После этого Борис начал беречь припасы, доставая лишь по две репы на завтрак, обед и ужин, но к седьмому дню пути корзина все равно опустела, а юные путники не дошли еще даже до Можайска. И ночевать на восьмой день пришлось на голодный желудок.
Судороги в пустом животе разбудили сирот еще до рассвета. Борис поднялся первым и, чтобы хоть как-то заглушить голод, ощипал с еловых веточек молодые хвойные кисточки, сжевал их почти полную горсть, закусил растущей на прогалине кислицей. Еда не самая сытная и вкусная – но хотя бы не отравишься.
– Боренька, кушать очень хочется, – жалобно шмыгнула носом сидящая на тулупе девочка, зябко потирая плечи. – Неужели совсем ничего не осталось?
– Я сейчас чего-нибудь найду, – пообещал паренек. – Ты только не плачь, Иришка, хорошо? Здесь подожди. Капусты, вон, заячьей пощипать можешь.
Борис решительно положил ладонь на рукояти отцовских ножей, отошел от ели, под которой они ночевали, и в задумчивости замедлил шаг.
У него не имелось с собой ни лука, ни рогатины, ни даже простого кистеня. Ни лошади, ни веревки для силок. Посему рассчитывать на охоту младший потомок из рода Годуновых никак не мог. Не с чем охотиться! Да еще в чужом лесу, где ни тропы звериные неведомы, ни овраги и водопои, ни угодья помещиков местных. Про грибы в мае вспоминать еще рано, про птичьи гнезда тоже…
В животе от таких мыслей снова тревожно забурчало, остро кольнула судорога. Паренек двинулся вперед, глядя по сторонам в надежде высмотреть хоть что-нибудь. По левую руку блеснул просвет, паренек повернул туда. Сделав несколько шагов, он увидел впереди речную излучину. Не иначе петлистой Вязьмы.
– Есть! – обрадовался мальчишка, быстро пробился вперед, спустился к влажному, заболоченному берегу, заросшему рогозом, забрался в самую гущу растений, выхватил косарь[1 - Косарь – большой хозяйственный нож для грубых работ. Один из двух ножей, обычно постоянно носимых мужчинами. Часто изготавливался из сломанной косы, за что и получил такое прозвище.], рванул под основание самую крупную камышину, резанул переплетение дерна над лентой корневища, потянул дальше, еще и еще. Добыв хвост пяти шагов в длину, обрубил его, быстрыми ударами срезал зеленые стебли, отбросил в сторону и взялся за растущие чуть в стороне растения. Когда в мутной жиже перерытой болотины набралось с десяток корневищ, собрал их все в пучок, прошел по реке чуть выше, к сухому берегу, тщательно выполоскал, забросил на плечо и отправился в обратный путь: – Эй, Иришка, ты где?! Отзовись!
– Ау! – прозвучал из лесной гущи девичий голосок. – Я здесь!
– Иду-у!!! – Двигаясь на голос, паренек вскоре выбрался к ели, сбросил добычу на землю. Одно из влажных рыжих корневищ тут же порубил на куски в локоть длиной, пару штук очистил от тонкой шкурки и протянул белое рыхлое нутро сестре: – Вот, пожуй пока. Манку с корешков глотать можно, а мочалку выплевывай.
Малышка тут же жадно вцепилась в угощение, а Боря снова отправился в лес, собирая хворост и валежник. Притащив несколько охапок, расчистил место на прогалине между деревьями, сложил шалашик из самых тонких веточек, подсунув в середину горсть прошлогодней сухой травы, добавил тертого сухого мха, достал из поясной сумки кресало. Привычно высек искру, раздул огонь, немного выждал, давая заняться веткам, бросил сверху хворост.
– Как хорошо, костер! – обрадовалась девочка. – Боря, а мы что, сегодня никуда не пойдем?
– Я так мыслю, сегодня не получится, – покачал головой паренек. – Пока угли нагорят, пока корни запекутся… Полдня пройдет.
– Ой как славно! – Ира села рядом с братом, зацепилась за руку и крепко-крепко прижалась к его боку. – У меня от этой ходьбы ужо все ноги болят!
Поверх тонкого хвороста легли толстые ветки соснового валежника. Когда он прогорел, паренек покидал в угли порубленные куски рогоза, набросал сверху веток. Костер полыхнул снова, а когда прогорел, Борис выгреб из углей запекшиеся корни. Выждав, пока они немного остынут, сироты стали чистить получившееся угощение и жадно есть. На вкус оно оказалось совершенно никаким – просто вязкая, слегка пахнущая дымом масса. Однако в животе очень быстро возникло подзабытое ощущение сытости.
Паренек бросил на угли оставшийся хворост, принес и расстелил тулуп. В тепле сироты быстро сомлели и задремали.
– Как славно, что мы вместе, Боренька, – неожиданно пробормотала девочка. – Мы ведь с тобой никогда не расстанемся, правда? Никогда и ни за что!
– Никогда, Иришка. – Младший Годунов нащупал ладонь сестры и крепко ее сжал. – Одни мы с тобой теперь на всем белом свете. Нам друг друга терять нельзя.
Ближе к вечеру паренек сходил к реке еще раз, добыв несколько плетей рогоза, каковые сироты тоже запекли на углях. И потому утром они не только хорошенько наелись, но и почти наполовину загрузили корзинку едой.
Этого запаса юным путникам хватило на два дня. Но зато вторым вечером детям повезло остановиться на краю небольшого клюквенного болота – и они вдосталь наелись оставшейся после зимы ягоды.
На пятнадцатый день пути брат с сестрой наконец-то добрались до Можайска – огромного белокаменного города, почти на полверсты во все стороны окруженного ремесленными посадами.
Полпути до Москвы! Вслух Борис ничего не сказал, однако понял, что очень сильно ошибся в замысленных на дорогу планах.
Можайск ребята тоже обогнули, свернув в лес в двух верстах за ним. Их корзинка опять была пуста, но теперь паренек знал, где можно добыть еды, и сразу отправился к реке, благо текла она всегда в одном и том же месте – немного к северу от Литовского тракта.
Однако здесь путника ждала неприятная неожиданность – вместо широкой извилистой Вязьмы со множеством заводей и тоней мальчик увидел широкий канал с ровными гладкими берегами.
– Вот проклятие! – только и выдохнул Борис. – Кажется, нам опять придется кушать веточки…
На первое утро это показалось еще терпимо – отправляться в дорогу на пустой живот. Правда, от места своего привала сироты двинулись не на тракт, а к каналу – Борис все же надеялся найти около русла спрямленной реки какую-нибудь топь.
Увы, дети шли час за часом, а берега канала оставались все так же безжизненными – ровными и сухими, с широкой тропой для бурлаков вдоль самого края. И единственное, что могло радовать путников, так это множество елок с молодыми почками – хоть какое-то угощение, чтобы приглушить голод. Правда, к полудню эта уловка перестала помогать. Животы Бориса и Ирины урчали, во рту пахло свежеколотыми дровами, остро сосало под лопатками.
– Смотри, тут даже кислица не растет! – пожаловалась девочка. – Совсем ничего! Даже земляники! Она уже должна созреть, но тут почему-то не растет…
– Потерпи немного, сестренка. Рано или поздно чего-нибудь обязательно найдется.
Однако канал тянулся к востоку, солнце потихоньку катилось детям за спину, а ничего, кроме еловых почек, к ним в рот так и не попало. После заката сиротам пришлось лечь голодными и голодными встать. И никакие хвойные веточки живот уже ничуть не успокаивали.
Когда незадолго до полудня им на пути попался ручей в два шага шириной – паренек сразу повернул направо, вверх по течению, надеясь найти на нем хотя бы маленькую топкую лужу. Прошел всего две сотни шагов – и вдруг заметил торчащие поперек русла деревянные колышки.
– Стой! – замер он. – Кажется, верша…
Мальчик скинул поршни и штаны, осторожно вошел в воду, не обращая внимания на холод, ощупал стоящий за загородкой ивовый короб, открыл крышку.
– Что-то есть! – Боря сунул руку в ловушку, сцапал серебристую рыбешку, выкинул на траву. Потом еще и еще одну. – Кажется, все.
– Плотва! – радостно выдохнула девочка.
Рыбешки оказались всего с ладонь размером – но это была настоящая еда, а не тощая заячья капуста!
Прихватив добычу, дети отбежали дальше в лес, набрали хвороста, развели огонь. Пока пламя разгоралось, паренек выпотрошил рыбешку, нанизал на заостренные веточки. Добычу брат с сестрой запекли прямо в пламени и тут же разделили.
Но что такое одна маленькая рыбешка даже для маленькой девочки? Увидев, как жадно Ирина поглотила свою плотвичку, Боря отдал ей и вторую. Но сестра все равно смотрела голодными глазами:
– Может, там есть еще?
– Так быстро? – Паренек покачал головой. – Нет, так не бывает. Рыба обычно вечером кормиться идет, утром обратно в реку возвертается. Посему раньше нового утра проверять глупо.
– Но ведь может и забрести?
– Может, – вздохнул Боря. – Но вряд ли.
– Давай посмотрим?
– Ладно, давай, – не стал спорить паренек.
Но в верше, конечно же, было пусто.
– Боренька, давай подождем? – чуть ли не взмолилась Ирина. – Я так кушать хочу…
– Может, дальше по реке еще что-нибудь найдется?
– А вдруг не найдется? Здесь-то наверняка за день хоть рыбка, да попадется!
Жадно забурчавший желудок тоже выступил в поддержку девочки, и Боря кивнул:
– Ладно, сегодня отдохнем.
Дети отступили в лес. Борис срубил косарем несколько веток с одной ели, сделал лежанку под другой, поверх лап кинул тулуп. Большего для голодных сирот и не требовалось – просто полежать хотя бы день.
Утра они, конечно же, не дождались. Где-то за полночь паренек поднялся, в лунном свете пробрался до ручья, открыл крышку ловушки, пошарил рукой в темном ее чреве, метнул на берег несколько рыбешек.
– Пять штук! Уже кое-что.
Голод не тетка – Боря развел костерок сразу, не дожидаясь утра. В свете пламени брат с сестрой подкрепились, после чего завернулись в тулуп и наконец-то провалились в сладкий безмятежный сон…
– Так вот кто нашу рыбу ворует!!!
Боря, просыпаясь, резко откатился, выпутываясь из тулупа, вскочил и выдернул косарь.
Перед ним стояли двое опоясанных кушаками мужиков в длинных синих кафтанах с заячьими воротами. Суконные штаны, заправленные в пахнущие дегтем яловые сапоги, заплечные сумки, беличьи шапки. Судя по всему – обычные крестьяне. Оба носили длинные, хорошо расчесанные бороды – один русую, другой седую. И оба держали в руках короткие багры – примерно в полторы сажени длиной.
– Это не мы… – Борис настороженно переводил взгляд с одного врага на другого.
– А это тогда что?! – Русобородый смерд указал острием багра на разбросанные косточки.
– Оставь, Стрижаль. – Второй крестьянин неожиданно распрямился и оперся древком своего оружия в землю. – Ты же видишь, не из баловства они таскали, а с голодухи.
– Я, батя, эту вершу тоже не из баловства ставил! Мне своих детей кормить надобно, а не голытьбу приблудную!
– Остынь, они твою снасть больше не тронут, – пригладил бороду старший крестьянин. – Ступайте отсель, малые. Снова попадетесь, выпорем.
Он посмотрел на Борю, на Ирину. Вздохнул, снял заплечный мешок, развязал, достал оттуда два еще пахнущих печью пирога и положил на лежащую боком корзинку.
– Во имя Ярилы светлого, Триглавы-кормилицы, Похвиста-путеводителя, – перекрестился крестьянин. – Ступайте с богом!
– Лупить их надобно, батя, а не подкармливать, – недовольно буркнул рыжебородый.
– То ж дети, Стрижаль, – примирительно ответил крестьянин. – Мы, люди, помогать друг другу должны, а не грызться, ако звери дикие. Пойдем, нам сегодня засветло до волока надобно добраться.
Мужики развернулись и отправились в сторону реки. Сироты торопливо схватили пироги, вцепились в них зубами.
– Ух… – жуя, выдохнула Ирина. – С грибами… Никогда таких вкусных не снедала…
– Коли они до волока сегодня дойти собрались, – так же жадно истребляя пирог, ответил паренек, – то мы, выходит, на Рузе оказались. Али на Москва-реке в верховьях. Отсюда до тракта далеко.
– Мы заблудились? – вскинулась девочка.
– Нет. Вот токмо, боюсь, искать дорогу дольше выйдет, нежели вниз по течению идти. Москва-река мимо Москвы всяко не промахнется.
– Ну, так пошли по реке! – пожала плечами повеселевшая после сытного завтрака малышка.
Борис скатал тулуп, сунул его в пустую корзину и поднялся:
– Пошли.
Его душу уже сосала мысль о том, что они станут есть вечером.
Тропа вела детей вдоль реки, в которую как-то незаметно превратился вчерашний ручей. Теперь берег стал неровным, местами снижаясь до самой воды и смачно чавкая под ногами, местами поднимаясь на высоту человеческого роста. На реке появились мыски и заводи – однако рогоза нигде не росло. То ли дно для него неподходящим оказалось, то ли течение быстрое. А может статься – кто-то успел все камыши уже давным-давно повыщипать.
Когда незадолго до вечера на пути сирот встретилась широкая, в десяток шагов, протока по колено глубиной – брат с сестрой, не сговариваясь, повернули по ней, выискивая глазами рыболовные загородки. Однако широкий ручей оставался на удивление чистым – ни камышей, ни затонов, ни каких-либо примет от поставленных снастей. Только кустились заросли ивы по берегам, торчала осока на частых кочках да струились, раскачиваясь, водоросли и проскальзывали меж ними по мелководью стайки мальков.
– Иришка, ты чего-нибудь чуешь? – неожиданно остановился Борис.
– Чего?
– Словно кто-то внизу в ноги стучит?
Девочка замерла, прислушиваясь, и вдруг вся напряглась:
– Ага… Словно кто-то землю ломает, наружу хочет выскочить… Ой, мамочки… – Ирина вскинула к лицу сжатые кулачки. – Тут демон какой снизу замурован, да?! Боря, он не выскочит? Боря, а у тебя амулет какой-нибудь заговоренный есть?
Паренек передернул плечами, ускорил шаг. Стук снизу становился все явственнее, отдаваясь гулкими ударами в воздух. Путники пробрались еще немного дальше, продираясь через кусты, Боря отодвинул очередную ветку и с облегчением перевел дух:
– Фу-у, Иришка! Никакие это не демоны! Это просто водяная мельница!
Впереди возвышалась бревенчатая стена примерно в полтора человеческих роста высотой. Длинные, влажные и черные от времени, полутораохватные бревна лежали одно поверх другого, закопанные концами в земляные насыпи по берегам. По широкому лотку через дамбу текла вода, падая на лопасти закрепленного на козлах колеса. Вал от оного уходил в приземистый, пахнущий калеными орехами сруб, из которого и доносились те самые, отдающиеся в землю, мерные тяжелые удары.
– Маслобойня, похоже, – повел носом Борис. – Вона, как олифой воняет!
– Как они тут живут, в грохоте таком? – зажала уши девочка.
– Богато живут! – не без горечи в голосе ответил младший из рода Годуновых. – Это у пахарей то неурожай, то падеж, то еще какая напасть случается. А у мельников, пока вода течет, завсегда доход имеется. Что на суконных мельницах, что на маслобойных, что на кузнечных, что на бумажных – мошна завсегда серебром звенит.
– А может, попросить Христа ради? – понизила голос Ирина. – Коли богатые такие, может, и поделятся?
– Мы дети боярские, сестра, а не смерды жалкие, с рукой протянутой стоять! – Голос паренька резко отвердел. – Лучше с голоду пухнуть буду, но попрошайничать не стану! И тебе не позволю!
Девочка в ответ вздохнула. Борис еще раз уверенно кивнул, прошел под срубом маслобойни и стал подниматься по заросшей травой насыпи. Ирина пробралась следом, и они оказались перед высоким добротным тыном, уходящим в заросли лещины. Там у самого кустарника стояли ворота, к которым тянулась засыпанная мелкой галькой дорога. И еще прежде, чем дети успели что-то решить, из-за забора послышался злобный собачий лай.
– А правда, что все мельники с нечистой силой водятся? – громко сглотнула девочка.
– Ты еще скажи, что детей маленьких жарят! – усмехнулся паренек, однако ладонь на рукоять косаря все-таки положил. – Просто живут они завсегда на отшибе. У омутов, запруд да на горках лысых. Потому и нелюдимы. С русалками больше знаются, нежели с христианами честными.
– Это кто здесь шляется?! – Рядом с воротами неожиданно распахнулась калитка, и на дорогу вышел широкоплечий приземистый мужик с топором в руках. Рыжая курчавая борода, наполовину разобранная на косички, бритая голова без шапки, грубая домотканая рубаха, перепоясанная с трудом держащей обширное пузо веревкой, просторные полотняные штаны и плетенные из лыка сандалии. – Чего надо?
