скачать книгу бесплатно
Дальний поход
Андрей Посняков
Александр Дмитриевич Прозоров
Драконы Севера #3
1584 год… Ватага казаков, отбившаяся от Ермакова войска ради поиска золотого идола в далеких северных землях, столкнулась там с древним народом сиря-тя, в незапамятные времена бежавшим на Ямал с юга и силой своего колдовства создавшим второе солнце, от чего сильно изменился климат тех суровых земель. Жара, влага и ведовство вызвали к жизни целый сонм чудовищ, подчиненных воле колдунов, – динозавров, анаконд, птеродактилей. Единственная сила, способная противостоять колдовству и драконам, – огнестрельное оружие, но оно требует пороха, а взять его на Ямале негде. Атаман Иван Егоров принимает нелегкое решение…
Александр Прозоров, Андрей Посняков
Дальний поход
© Прозоров А., Посняков А., 2015
© ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Глава I
Апрель – май 1584 г. Восточное побережье Ямала
Троицкий острог
Слева от струга тянулся сплошной полосой низкий, с серыми, обросшими тысячелетним мхом валунами и колючим кустарником берег, продуваемый всеми ветрами, неуютный, холодный, гнездилище неприхотливых гагар и бакланов. Свинцовые, студеные даже с виду волны лизали прибрежные камни длинными пенными языками, шипя, словно огромные змеи, что водились подальше от моря, в теплых лесах сир-тя. Да и вообще, кто там только не водился – испускаемый колдовским солнцем жар давал жизнь самым гнусным тварям, коих плывущие казаки не видали раньше даже в самых кошмарных снах. Двуногие – с маленькими передними лапками и огромными зубами – драконы величиной с добрую ладью, осанистый – с три амбара – трехрог, яйцеголов с покатым черепом, похожим на оголовье немецкого шлема, травоядный – однако огромнейший! – длинношей, хищные волчатники, выглядевшие словно потрепанные зубастые курицы величиной с лошадь…
Но все это там, в глубине колдовских земель, здесь же, у холодного моря, теплолюбивые твари не водились, и даже могучие колдуны сир-тя не могли долго удерживать их в этих местах своей злобной волей. Лишь крупные шерстистые слоны – товлынги – иногда забредали к морю, паслись небольшими стадами, лакомясь вкусной морошкой и грибами. Впрочем, до морошки – и уж тем более до грибов – было еще далеко, весна, можно сказать, только еще начиналась… Здесь. В глубине же земли колдунов всегда царило вечное лето.
– Па, робяты! – выкрикнул с мачты марсовый – молодой казак Кудеяр Ручеек, рябой и чубатый, как раз его очередь была сегодня дозорить. – Товлынги! Вона, к северу, где холм.
– Вижу! – присмотревшись, сутулый и худющий десятник Силантий Андреев, бывший на струге за главного, махнул рукой кормщику. – Давай, Кольша, поворачивай к берегу… Поглядим. А вы, парни, – десятник строго взглянул на казаков, – раньше времени-то не радуйтесь – товлынгов еще запромыслить надоть. Из лука его не возьмешь, а порох атаман беречь наказывал накрепко! Стрелять разрешил токмо в крайности – ежели вдруг колдуны драконов зубастых нашлют.
Молодые казаки – Кудеяр, Семенко Волк, синеглазый Ухтымка – радостно запереглядывались, засмеялись – уже пятый день судно бороздило море, и пока без добычи, и вот – выпадал шанс.
– Эх, возьмем нынче бивней! Ты что невесел, остяк?
Смуглый, с круглым лицом и густой светло-русою шевелюрой отрок из народа хантов, прозываемого на Руси остяками, скромненько притулившийся на носу, обернулся, возмущенно сверкнув большими, цвета еловых лап, глазами:
– Нам не один товлынг нужен, да-а. И даже не дюжина. Забыли, зачем шли?
– А ведь прав нехристь! – Десятник задумчиво почесал голову. – Нам стойбище дикарское разорить надобно – у них там хижины из костей товлыжьих… нам на струг хватит! А за этим стадом… ты, Маюни, верно сказал – не один нужен и не дюжина. Так что пусть их… пусть идут.
Юный остяк Маюни покивал и потрогал привязанный к поясу бубен, щедро украшенный бисером и кисточками из оленьих шкур. Настоящий бубен, шаманский… И отец Маюни был шаманом, и дед, и дед деда… и вот он сам – шаман. Правда, может, еще не в столь уж большой силе, но все-таки. Прибился парень когда-то проводником, еще в Сибири, а теперь и сам добрый казак стал – в ватаге его уважали, несмотря на юный возраст и язычество, и сам атаман Иван Егоров сын Еремеев частенько с Маюни советовался и даже вот велел пожаловать саблей. Вот она и сейчас на поясе – там же, где огниво и нож. А с другой стороны – бубен. Супротив колдунов-то бубен сей куда важнее сабли будет!
– Так что, дядюшко Силантий, дальше плывем, что ль? – ловко спустившись с мачты, громко – за всех – спросил Кудеяр Ручеек, приходившийся десятнику кровным племянником и ничтоже сумняшеся полагающий, что сие родство позволит напрочь игнорировать субординацию.
– Дальше пойдем… – десятник неожиданно окрысился. – А тебе, Кудеярко, не нравится, что ли? Веслами махать устал? Иль на мачте все мозги просквозило? Так живо посейчас высадим – иди себе берегом, корми мошку…
– Дак нету мошки-то, дядько. Ветер! Да и товлынги опять же… хоть что-то было бы! Вдруг да стойбища людоедские не найдем?
Вот тут он был прав: вполне могли и не отыскать стойбища, многие уже порушили, бивни забрали, а больше у людоедов-зверолюдей, прозываемых остяками и ненцами – менквы, – и брать-то нечего было, окромя разве что выпариваемой соли… так казаки и сами научились выпаривать – горькая соль выходила, ну да ничего, и такой были рады, надеясь ближе к осени получить хорошую, настоящую соль со строгановских варниц… соль, порох, припасы, да много чего – вот струги к Строгановым и снаряжали – искали бивни, товар цены немалой, настоящее «белое золото».
– Ты что там высматриваешь, Маюни?
Десятник Силантий Андреев соображал не особо быстро, но дураком вовсе не был, и сам атаман с недавнего времени поручал ему самые ответственные дела, вполне полагаясь на рассудительность сего немолодого уже казака и на его осторожность. Вот и сейчас Силантий вовсе не торопился отдавать приказ плыть дальше – думал, прикидывал да посматривал на остяка – тот хоть и юн, да в лесных делах опытен, в лесу рожден был, в лесу жил, повадки зверей знал как свои пять пальцев… И на показавшихся на берегу товлынгов посматривал с явным подозрением, вовсе не ускользнувшим от внимательного взгляда Андреева.
– Вижу, кусты там, веточки молодые, да-а, – оглянувшись, негромко пояснил Маюни. – Товлынги их любят… да что-то не пошли, назад повернули. Думаю – учуяли кого-то, да-а!
– Может, волк?
– Нет, – отрок упрямо сжал губы. – Волков они не боятся, а драконы зверозубые да волчатники хищные сюда тоже не забредают – холодно, да-а.
– Так ты думаешь…
– Менквы, да-а, – серьезно заявил остяк. – Больше некому.
Быстро пройдя на нос, Силантий Андреев осторожно вытащил из-за пояса зрительную трубу, выданную самим атаманом под честное слово, и, приложив к левому глазу, навел резкость.
– Ну, что там? – поднял глаза Маюни.
– А ведь и впрямь – людоеды! – шмыгнув носом, десятник протянул подростку трубу. – Сам глянь. Как пользоваться, знаешь?
– Знаю, да-а. Господин атаман показывал.
Припав к окуляру, остяк вдруг неожиданно для себя отпрянул – настолько близко оказалась тупая рожа менква! Широкоскулая, с массивным подбородком и маленькими, какими-то звериными глазками, злобно посверкивающими из-под костистых надбровных дуг.
Справившись с собой, Маюни, не обращая внимания на смех казаков, чуть передвинул трубу…
– Один, два… десять… Десять всего. Это не охотники, да-а. Скорей – дозор, разведка. Просто выслеживают, куда пойдет стадо.
– Значит, тут их и деревня где-то рядком. Селение… – Андреев сунул трубу обратно за пояс. – Как думаешь, если за ними последить, выслать парней – учуют?
– Обязательно учуют, да-а, – кивнул Маюни. – Если уже не учуяли. Ветер-то с моря, от нас. Однако, думаю, они за стадом пойдут… Однако откуда-то ведь они пришли, да-а.
– Ай да остяк! – искренне похвалил десятник. – Подождем, покуда уйдут, да по следам – не за ним, а к стойбищу. Эй, парни! Семенко, Кудеяр, Ухтымка… еще вы двое… И ты, Кондрат.
Кондрат Чугреев – осанистый сильный казак, далеко уже не юный – спокойно кивнул и поправил висевшую на боку саблю.
– Кондрат за старшего, дядюшка? – тряхнув чубом, осведомился Кудеяр Ручеек. – Коли так, пущай, чур, не ругается и по матушке нас не костерит.
– Когда это я вас костерил?
– А третьего дня! Когда мы с Ухтымкой на мачту лезли. Скажи, Ухтымка?
– А ну-ко, цыть! – Силантий живо охолонул парня. – Правильно вас Кондрат костерил, сопленосых. А старшим я самолично пойду, ужо разомну косточки. Кольша, правь к берегу, да, как уйдем, останешься на струге за старшего.
Молодой, уже успевший обжениться кормщик Кольша Огнев, зычно отдав приказ команде, навалился на румпель, направляя судно к земле. Заскрипели снасти, закрутились, опуская рей с парусом, деревянные колесики – юферсы, – казаки дружно взмахнули веслами.
На нос живо послали промерщика – того же Ручейка – мерять шестом глубину, дабы невзначай не наскочить на отмель. Струг был, конечно, из новых – старые, еще строгановской постройки, увы, уберечь не удалось, а уж новые вышли как вышли – ну, не было средь казаков отменных специалистов по постройке крупных судов, хоть все и ведали с детства каждую доску, сшивку, скамейку… каждый изгиб киля. Но одно дело ведать, и совсем другое – строить, струг не ношва – та, как сундук, только без крышки, лодка. Струг же – судно серьезное, и столь же серьезного подхода требовал. Взялся за строительство молодой казак Костька Сиверов, для того ему атаман Иван Егоров власть дал – поставил старшим над занятыми в строительстве казаками. Сладили корабль из сырого теса, шкурами поверху обшили – и ничего вышло, хоть неказисто, да не протекало нигде, плыть можно. Так и второй струг сладили, и третий… пятый… Понимал атаман, острог-то новый на острове поставили, без флота – никак.
– Левей, левее бери! – внимательно всматриваясь в воду, указывал с носа Кудеяр Ручеек. – Прямо да справа – камни, а там… там песочек. Вытянем! Оп!
Спрыгнув со струга в воду, казак замахал рукою:
– Сюда, сюда, за мной…
Десятник тотчас же послал казаков:
– А ну, подмогните, робяты!
Общими усилиями судно вытащили носом на береговую отмель, корма же осталась в воде.
– Ну, пошли, – поправив саблю, махнул рукой Силантий. – С богом! Ты, Кольша, посматривай тут.
– Да уж как-нибудь управлюсь, – благодушно отмахнулся молодой кормщик, понимая, что не его это дело – бегать по берегу с ватагою, его дело морское и, пожалуй, главное – за стругом следить, править. Куда без корабля-то? Никуда. Добычу на себе далеко не унесешь, неудобно – громоздко, тяжко, да и людей столько нету. Все ж казаки надеялись, что добыча будет знатной.
– Вот тут они пробирались, да-а, – остановился, склонился над следом Маюни. – Трава примята, а вон – каменья острые. Менквы каменья любят, да-а. Они им и заместо ножа, и заместо дубины. Видать, прихватили лишку да выкинули.
– Ну и куда нам тут идти? – Достав зрительную трубу, десятник глянул на маячившие вдали мощные фигуры товлынгов.
– Туда, – остяк кивнул в противоположную сторону. – Вдоль большой воды пойдем, да-а, но не слишком близко, как менквы шли.
Казаки согласно покивали, хоть старшой их согласия и не спрашивал. Массивные зверолюди шли не таясь, оставляя вполне приметные следы, продираясь сквозь кусты, рвали шкуры – тут и там висели выдранные лоскутки.
– Вот ведь оборванцы, ух ты!! – негромко хмыкнул Ухтымка.
Кудеяр Ручеек расхохотался, едва не споткнувшись о какой-то округлый валун:
– Ты на себя-то глянь, паря! Не оборванец ли? Об остяке нашем я уж и не говорю – так с голым пузом и ходит.
Вот тут Ручеек был прав: пообносились за время похода казачки, пооборвались, в заплатках хаживали, а кто и кафтаны на кухлянки да малицы оленьи сменил, а сапоги так давно уж многие – на торбаса из змеиной шкуры. От тех змеюг огроменных – хищных острозубых нуеров, – что в теплых колдовских реках водятся, сея вокруг себя погибель и ужас. Что же касаемо Маюни, то да – тот в жилетке оленьей нараспашку ходил, на груди оберег от колдовского глаза повесив. Кухлянку свою давно уж подарил отрок одной красавице деве, русской, по имени Устинья… Ус-нэ. Кухлянку ту Ус-нэ, почти не снимая, носила, и оттого Маюни было так приятно, как тогда, когда Устинья его поцеловала в губы. Было ведь, было! Ничего – четырнадцатая зима позади, там и пятнадцатая, шестнадцатая – и можно жену молодую – красавицу Ус-нэ – в свой чум привести! Да в какой там чум… ежели позволит великий Нуми-торум – так и в избу!
Вспомнив невзначай имя великого остяцкого бога, отрок тихонько ударил ладонью по висевшему на поясе бубну… и замер, к чему-то напряженно прислушиваясь.
– Что такое? – повернул голову десятник. – Прочуял что?
– Птицы, – Маюни отозвался свистящим шепотом. – Гомонят… Во-он за теми кустами, да-а.
Казаки тут же вытащили сабли, кое-кто наложил на тетиву стрелу. Росший на пологом холмике кустарник явно что-то или кого-то скрывал – птичий гомон доносился именно оттуда, отчаянные крики, будто кто-то ругался, спорил…
– А ну-тко, Ухтымка, глянь, – распорядился десятник. – Токмо смотри, с опаскою. Мало ли что?
– Сделаю, дядько Силантий.
Передав вложенную в ножны саблю остяку – «Подержи пока!», – молодой казак ловко скользнул меж кустами, исчез и какое-то время не показывался… а потом вдруг как-то резко вынырнул и, махнув рукой, вернулся к своим сотоварищам.
– Селение там, – запыхавшись, доложил лазутчик. – Людоедское.
Все резко напряглись, даже у Андреева побелели скулы.
– Правда, пустое. – Ухтымка неожиданно улыбнулся, показав плотные белые зубы.
– Пустое? – нахмурился десятник. – С чего ты взял?
Парень пожал плечами:
– Птицы. Их там сонмище – всякую дрянь жрут, что дикари после себя оставили.
– Так, может, засада там?!
– Нет, – пришел на помощь Ухтымке остяк. – Засаду б птицы учуяли, увидали б. А менквы всегда гадят много, что пожрут, тут же остатки и бросят, и так, пока не загадят все, что и жить невозможно станет. Потом на другое место уходят, да-а.
– Но там хижина! – напомнил лазутчик. – Длинный такой дом… был, а нынче один остов остался.
Андреев вскинул глаза:
– Из костей?
– Из них… из бивней.
– Так что ж ты молчишь-то?!
– Говорю вот…
– Говорит он!
Сплюнув, Силантий перекрестился и быстро зашагал к дюнам, за ним поспешно двинулись и все остальные, на всякий случай держа наготове сабли и луки.
За кустами, за пологой дюною, и в самом деле виднелся остов дикарского дома, похожий на обглоданного кита. И внутри него и снаружи, гомоня, рылись в многочисленных отбросах птицы – бакланы и чайки.
Кудеяр Ручеек споткнулся о какой-то камень… оказавшийся расколотым человеческим черепом… выругался, размашисто перекрестясь. Все давно знали, что любимое лакомство менквов – мозг.
– Своих пожрали, упыри чертовы, – зло прищурился Семенко Волк. – Эх, не удалось никого прибить-то… Ну да, Бог даст, удастся еще.
Опомнившийся Силантий поспешно выставил караульного – Ухтымку… правда, тут же заменил его на Маюни, казак-то все ж был посильней остяка – а работы впереди предстояло много.
В голубовато-белесом, тронутом длинными перистыми облаками небе сверкало два солнце – родное, ласковое – и пылающие, яростное – колдовское, некогда зажженное могущественными предками нынешних сир-тя. С моря дул прохладный ветер, а вдали, в земле колдунов, синей дымкой тянулись густые леса.
Казаки провозились почти до полудня: пока разобрали остов, отобрали бивни один к одному, пока перетащили – тяжелы, собаки! Однако своя ноша не тянет, а Силантий Андреев и не скрывал своей радости – на этот раз, похоже, все обошлось без приключений, без лишней крови.
– Чего ж это людоеды кости с собой не забрали? – Скинув бивень наземь, Ухтымка поплевал на руки. – Шкуру, вон, унесли.
– Шкуру-то – понятно, не тяжела. – Напарник Ухтымки, Кудеяр Ручеек, присел на бивень. – А бивни таскать людоедам лениво. На новом месте, чай, сыщут… не товлыжьи, так моржовые – рыбий зуб.
– Небо! – вдруг гортанно выкрикнул Маюни.
Казаки, побросав бивни, дружно попадали наземь, затаились – вдалеке, над лесом, вдруг появился летучий дракон с кожистыми крыльями и вытянутой зубастой пастью, характерный облик которого казаки давно уже узнавали издалека, вовсе не путая с птицей. Верхом на таком драконе вполне мог оказаться всадник сир-тя – соглядатай, разведчик. Правда, отсюда его – за дальностию – видно не было, но…
Силантий выхватил зрительную трубу, приложился…
– Есть! Есть всадник… А вот и еще один… И вон. Трое! Далеко, мысли наши пока не услышат.
