скачать книгу бесплатно
– Кто, Юрка мой?
– Да ну, старый Баграт!
– Как же, оставлял, – спокойно отвечала Савельевна, – восемьдесят бутылок вина своего, да тетрадки! Он ведь умирать не собирался в тот день. Было первое апреля, это я помню. Наташку в школу отвела, домой вернулась, на кухне хлопотала. Тут Баграт заглянул. Посидел, с Николаем моим покойным поговорил. А как уходить ему, говорит мне тихо: «Если что, Ненила, забери себе вино, что в Ковчеге, в подполе лежит, и тетрадки тож забери. А мне что-то душно, пойду на воздухе посижу». Пошёл в свой Ковчег, да прямо там ночью и умер: сердце. Утром его сторож заметил на крыльце, в кресле он сидел, сердце, говорю, остановилось…
– И что с вином? Вино всё выпили? – С замиранием сердца спросил Ярослав.
– Мы одну с Наташкой открыли, да не понравилось нам, керосином пахнет. Мы другим спасаемся, нам что покрепче… Николай покойный, правда, несколько бутылок вылакал с похмелья. А я ещё в том вине ноги отмачивала: пятки грубые, порепаются от земли, а я подержу, пополощу, да, гляди, лучше. А ещё пару штук рабочие употребили, что скважину налаживали.
– Все вино так ушло? – Оторопел Ярослав, представив, как пятки Савельевны отмокают в вине Баграта Пехлевина.
– Нет, бутылок двадцать. А три года назад какой-то лысый мужик тут ходил с фотоаппаратом, всё расспрашивал про виноградник возле Ковчега. Узнал, что у меня вино осталось, сразу спросил: «Сколько стоит?» Я ему цену назвала, он тут же деньги вынул, не торговался даже, чудак-человек.
– Как он выглядел?
– Мужик тот? Лысый, говорю, как кавун, бородавка на губе.
– Местный?
– Нет, первый раз видела. И последний.
– Ну, хоть возраст какой?
– Да почём я знаю! Пятьдесят восемь бутылок купил, это я помню.
– Тётя Нила, ну хоть что-то осталось? – С отчаяньем в голосе спросил Ярослав.
– Одна в шкафу нашлась, внучок его забрал, Олежка, ещё в прошлом году.
– А тетрадки эти самые где теперь?
– Ну, где-то лежат, наверное, – растерялась старушка. – Юрка мой всё в начальника играл: возьмёт ручку, клей, тетрадки под мышки сунет и ходит. На виноградник ходил, вокруг шалаша всегда потопает важно, будто директор. Наташка его «Атаман из шалаша» дразнила…
Ярослав развернул тетради и показал Савельевне.
– Не они?
Та прищурилась, потыкала кривым пальцем:
– Может они, может нет, похожи, вроде… Ой, лук горит! – всплеснула руками та и исчезла в кухне.
Ярослав отвернулся и пошёл прочь, через Гнилой мостик в сторону Хмельного перекрёстка, что на Монастырской горке.
На Хмельной перекрёсток смотрели фасады четырёх старинных зданий постройки середины и конца 19 века, у каждого из них были скруглены углы и устроены обширные витринные окна. Они не имели архитектурных излишеств, их пологие крыши покрывала покоробленная от времени крашеная жесть. В одном здании, самом старом и длинном на первом этаже расположился пивной ресторан Антона Сырникова «Кондиция», второй этаж занимали офисы. В доме по диагонали от «Кондиции», в обширном сводчатом полуподвале нашёл пристанище виски-бар и магазин крепких напитков Розена и Гильдеева над входом которого по ночам светились багровые буквы «Drum & Pipe», не приметные при дневном свете. Над ним, в деревянном первом этаже, за бамбуковыми шторами разместились низкие столики единственной в городе китайской чайной «Чай Ко Ши», основанной другом детства Ярослава, Костей Шиловым. Прямо за чайной над ажурным металлическим крыльцом сияла новенькая аппетитная вывеска «Авторский шоколад Даши Зарецкой», украшенная воздушными шарами, ибо сегодня, 23 марта, ожидалось открытие Дашиного магазинчика.
В самой низкой точке перекрёстка располагался обитый огненно- красным сайдингом алкомаркет «Жесть и стекло», торговавший по большей части водочным контрафактом и дешёвым пивом, во двор этого магазина то и дело заезжали ржавые «Газели» с заляпанными номерами, и грузчики споро принимались за их разгрузку.
А напротив него, занимая лишь небольшую часть одноэтажного дома находился винный магазинчик «Modus vivendi», где работала команда в следующем составе: Лёха Бормотаев (директор и грузчик), его жена Лена Кац – (главный бухгалтер и уборщица), и Ярослав Хмелёв (кавист).
Было раннее утро, Ярослав шёл в чайную Кости, где к нему должна была присоединиться Анита Смакова. Дружеские завтраки Ярослава и Аниты в последние полгода заметно участились. И, хотя, количество пока не переросло в качество (оба они с трудом преодолевали инерцию одиночества) перспектива просматривалась хорошая, ясная. Напрямую это не говорилось, но как бы само собой подразумевалось, что Хмелёв вот-вот сделает ей соответствующее предложение и дело будет продвигаться к свадьбе. В детстве, когда в Разинской банде было всего две девчонки, почти все ребята – и Василий Аннинский и Олег Пехлевин, и сам Ярослав, были влюблены в Аниту. Её экзотическая красота действовала завораживающе на любого мальчишку, но никаких ухаживаний в тринадцать-четырнадцать лет быть не могло: вздыхали, рисовали в воображении романтические картины, и всё. И только Лёха Бормотаев как прилип с пятнадцати лет к Лене Кац, так и женился на ней почти сразу после школы.
Потом жизнь раскидала друзей: переезды, учёба, работа. А когда к тридцати годам они оглянулись вокруг, оказалось, что ни Ярослав, ни Анита, ни Олег семьи не завели. Василий в пожарном порядке нашёл жену перед самым рукоположением в священники: привёз из областного центра, где Тамара училась на регентском отделении семинарии.
Как-то самой собой получилось, что вернувшаяся два года назад в Зарецк Анита стала часто встречаться с Ярославом, открывшим магазинчик «Modus vivendi» в доле с Лёхой и Леной. Вокруг всегда крутился Пехлевин, заделавшийся модным винным писателем, экспертом, алкоблогером и оказывавший Смаковой недвусмысленные, но несколько неуклюжие знаки внимания. Педантичный, даже немного занудный, внимательный к мелочам, обладавший феноменальной памятью Олег Пехлевин имел свою, авторскую методику дегустации и постепенно выходил на международную орбиту.
Ярослав вошёл в затенённый зал «Чай Ко Ши», единственного заведение на Хмельном перекрёстке, где можно было заказать завтрак аж с 8-30 утра. Ресторан Сырникова открывался в полдень, а виски-бар ««Drum & Pipe» так и вовсе в два часа пополудни. Популярная среди молодёжи «Субмарина» хоть и работала с самого утра, находилась слишком далеко от центра.
В чайной за самым дальним столом, отгороженным ширмой с журавлями, уже сидели Анита и Антон Сырников. Костя, облачённый в льняное ги светло-серого цвета, принёс чай.
– Константин! – Воскликнул Сырников. – Это что за настой лягушачьих шкурок? От сглаза, что ли?
– Один из лучших улунов, те гуань инь, – смиренно кивнул головой Костя, ища внутреннего равновесия, которое всегда страдало под напором Антона.
– А мне нравится, – Анита любила чай больше, чем кофе.
– Вкус, послевкусие и действие хорошего чая Те Гуань Инь схоже с эффектом бургундского шардоне с его минерально-металлическим тонами и цитрусово-травянистым послевкусием, – тоном проповедника произнёс Шилов, – но при этом чай совсем не содержит алкоголя.
– А теин-кофеин? – Прищурился Сырников.
– А что кофеин? Знай меру, ищи гармонии, достигай положенного предела, но выходи за него.
– С вином это тоже работает, – кивнул Сырников. – Костян, я же помню, как ты подсел на чай. Великий и ужасный Дэн Калибанов – ресторатор и сомелье, автор книг, своё шоу на радио… Ты же у него учился искусству дегустации? А потом он взял тебя в Китай изучать местные терруары для шардоне и совиньона. Вместо трёх недель вы пробыли там три или четыре месяца, Калибанов обрил череп, пересел на чай, ушёл лысой головой в дхармачакру, быстренько достиг великого предела, заглянул за него мельком вернулся новым человеком. Чай-буддизм русского разлива.
– Да так и было, – не переменившись в лице кивнул Костя, – путь извилист, колесо судьбы вращается.
– Ну, именно это ваш сенсей всем и рассказывает! Вперёд, бодхисатва! Красивая легенда у человека. На самом деле он спелся там с одной весёлой китаянкой с американским гражданством, и они создали неплохой чайный бизнес, а вам он рассказывает, что занят поиском великого дикого белого чая, собранного при полной луне с дерева, выросшего после плевка Белой Тары и созревавшего в носках Далай-ламы… Он продаёт антураж, а не чай! Поверь, эти сухие листики уже давно не причём. А ещё он продаёт свою наглую харизму вашему извечному желанию поклоняться неведомому. Я был у него в магазине этой зимой: цены даже для столицы зашкаливают! Но больше всего удручает, что вокруг него вьются искательницы религиозных откровений для среднего класса, готовые платить за его проповеди, подчиняться и смотреть ему в рот. Йога, медитация, чай, йогурт, крепкие ягодицы, плоский живот, гладкая карма без целлюлита – идеал духовности этих девиц. Но особенной духовностью выделяются женщины с одинаковыми маскообразными лицами, натёртые плацентарными кремами. А их стареющие папики покупают у Дэна коллекционные чабани, ублажая своих одухотворённых подружек, пропитанных ботоксом, улуном и соевым соусом. Наши православные священники им не нравятся, рылом не вышли, а чайный гуру, запустивший руку в их карманы, это то, что надо. Ты знаешь сколько у него стоит чайничек из якобы фиолетовой глины будто бы начала двадцатого века по слухам вывезенный из летнего дворца Пу И? Мой ресторан за полгода столько не приносит. И думаю, этот чайник он за десять долларов в Китае купил у старьёвщика. Но я его не осуждаю, он торгует миражами и планомерно повышает самооценку клиентов, а им приятно: мы не такие, как все прочие человеки и готовы за это хорошо платить. Да я сам поступил бы также! Но ты зачем в это всё веришь?
– Ты всех подозреваешь в обмане, Антон! Это портит…
– Карму? – Засмеялся Сырников. – Ну ты, Шилов, ренегат.
– А ты, значит, нет? – Костя старался сохранять бесстрастие в этом вихре дхармы, создаваемым Сырниковым. – У тебя пивной ресторан!
– Я пью только вино, ты же знаешь, – перебил его Антон. – Пиво – это чистый бизнес. Я продаю то, что востребовано: у нас в большом зале стоят огромные стальные ёмкости, люди искренне верят, что там по чешским рецептам зарецкое пиво варится, мы даже приглашали знаменитого пивовара! Он лекцию читал, солод растирал, хмель на подносе выносил… Я всегда задаюсь вопросом: до какого предела можно вешать лапшу этим наивным понтоискателям? Вот в этой части я Калибанова понимаю! Может, и Дэн этот самый Великий предел глупости ищет, не знаю…
– Так ты пиво не варишь? – Костя был немало удивлён, а Ярослав покачал головой.
– А ты что, чай выращиваешь? Ведь нет? – Невозмутимо парировал Сырников. – Конечно же, мы возим словацкое пиво с заштатного деревенского заводика, это дешевле, а качество, кстати, высокое. А ещё мы ёмкости от аммиака взяли на распродаже, отмыли, трубки и манометры приварили, начистили, установили в пивном зале – народ приветствует эту инсталляцию! Можно подумать, ты не продаёшь какой-нибудь «молочный улун» с ароматизатором идентичным натуральному!
Костя смутился:
– Это красивая легенда, её приходится поддерживать.
– Ну! И я об этом: продавай, что покупают. Но ты – отступник. Променять шардоне на эту зелёную бурду? Да посмотри на себя со стороны! Ты чай описываешь через вино, только что сравнил этот тень-гуано с шабли! А про пуэр рассказывал, будто он землисто-древесный чилийский карменер…
– Антон, оставь Костю в покое, тебя послушаешь, всё через вино получается. А то он из самадхи выйдет, нам мало не покажется! – Без улыбки на лице, то ли в шутку, то ли в серьёз сказала Анита. И то правда, в те годы, когда Хохов и Сырников открыли секции кун-фу, Костя был самым многообещающим бойцом, единственным, кто мог составить конкуренцию самому Антону.
Костя с растерянным видом обречённого, ведомого на казнь подлил себе перестоявшего чая и начал манипулировать с чашей справедливости и гайванем. Потом, взяв со стола чайник ушёл за новой порцией кипятка.
– Ты что пристал к человеку, – делая маленькие глотки из глиняной пиалы сказала Анита Антону. – Чай у него не плохой.
– Отличный у него чай, честное слово! – Сырников подлил себе в пиалу из гайваня и тут же начал пить. – Только я всякие искусственные навороты не люблю. Ладно бы он для посетителей это всё делал: шоу официанток в шёлковых ги, воскурение палочек из муравьиного дерьма, холмистые пейзажи с драконами, джонки с гейшами. Но сам-то он зачем погрузился в эту муть? Лубочным буддизмом от него за версту воняет. А ведь русский, православный человек! Я всю жизнь единоборствами занимаюсь, но клоуном не стал, и не стремлюсь к рисовой нирване, поскольку нам это чуждо по природе.
Анита, нарочито громко причмокивая, пила улун и исподлобья смотрела на Антона.
– А ты сам-то? – Вдруг хитро прищурилась она. – Коли природный русак – пей водку!
– Современная водка? Зло! – Парировал Сырников с холодной уверенностью. – Почему? Потому что рафинированный продукт, ректификат. В нём нет души, это алко-андроид. Вино – новая концепция здоровья нации, поверь мне как учёному, спортсмену и сомелье.
– А вот мы теперь заварим зрелый пуэр, – как-то виновато проговорил Костя, подойдя к столу с полным чайником.
– Да-да, с ароматом итальянской сыровяленой колбасы и старого бароло, – кивнул Сырников. – Мы любим такое сочетание.
Анита тихо фыркнула, Ярослав тоже заулыбался и принялся за яйцо-пашот с овощами.
Через полчаса все разошлись и Ярослав остался за ширмой один. Он заказ ещё чаю и достал из сумки тетради, что приобрёл сегодня у «археолога».
«О жизни, виноградарстве и Великом Вине», – было написано на каждой из них, но чуть ниже стояли цифры 1 и 2.
Ярослав открыл первую тетрадь. Почерк Баграта, немного угловатый, крупный, плотно заполнял страницы, некоторые буквы имели завитки, напоминавшие вьющуюся виноградную лозу, на первой странице были какие-то цифры, возможно, расчёты, далее следовало несколько пустых листов, между которыми были проложены красноватые пятипалые виноградные листья. Потом следовал короткий текст:
«Только служение Истине имеет значение. А ревностное, даже героическое следование пороку и заблуждению не имеет оправдания, поскольку не имеет конечной цели. Чем более бескорыстно и усердно человек следует по пути, ведущему его от Бога, тем более наглядной и поучительной является пустота его жизни, будь ты Бонапарт, Генеральный секретарь или обладатель несметных богатств».
Ярослав пролистал несколько пустых страниц и нашёл начало повествования. У окна чайной остановился белый «Кайен», из него вышел Иван Хохов и несколько минут разговаривал с высоким усатым человеком, видимо, директором магазина. Хмелёв закрыл жалюзи, чтобы не отвлекаться на уличную суету и углубился в трактат. Прошло всего тридцать минут, он на одном дыхании прочёл первую тетрадь, но так и остался сидеть в неподвижности, боясь пошевелиться, чтобы не расплескать появившееся вдруг в душе удивительно тонкое, возвышенное и незнакомое доселе чувство, более всего похожее на молитву без слов. Это новое ощущение следовало сберечь, сохранить, как хрупкую хрустальную фигурку ангела, подаренную ему на Рождество Анитой, и Ярослав сделал над собой неимоверное усилие, пытаясь поймать и удержать это наитие. За окном раздались крики, топот ног, кто-то вскрикнул, как будто его ударили, но Ярослав усилием воли удержал внимание на своем внутреннем переживании, но оно ускользало, становилось эфемерным, оставляя лишь послевкусие, воспоминание. Сознание двоилось, душа разрывалась между суетой города и внутренней тишиной, зовущей куда-то ещё дальше. Он собрал волю в кулак и неимоверным усилием постарался вернуть себе целостность, но внутри что-то вдруг зазвенело, лопнуло, а в голове запылал пожар и оттуда, как звери из горящего леса, побежали мысли и чувства. За окном раздались крики и захлопали двери автомобилей, но Ярослав уже перешел грань реальности и медленно сползал в белёсый блаженный туман, где не было ни мыслей, ни образов. Наконец, мир окончательно погрузился во тьму, а сам Ярослав, потеряв ощущение верха и низа кулём соскользнул со стула прямо на пол и мгновенно потерял сознание.
***
Дарья Уманская, хорошо известная в мире шоколадных плиток, меланжеров и эксклюзивных какао-бобов с горных плантаций как Даша Зарецкая с восьми утра была в магазине со всей своей роднёй и пыталась придать шарм почти восстановленному магазину, а на её круглом и обычно добродушном лице играла желваками та упрямая воля, которая являет себя только у загнанного в угол, но не сдавшегося человека. Её бледное лицо и покрасневшие, набухшие веки выдавали несколько бессонных ночей кряду, проведённых за обжаркой, меланжированием и формованием шоколада. Её помощница Катя буквально валилась с ног, изготовив за неделю десятки наименований авторского мармелада, эксклюзивного конфитюра, апельсиновых цукатов в глазури, красочных открыток из бельгийского шоколада с наклеенной на плитки тончайшей сахарной бумагой, на которой красовались виды Зарецка. Казалось, всё было против них, но они подгоняемые владельцем «Кондиции» Антоном Сырниковым, упрямо и молчаливо делали своё дело. Оставалось сделать большую шоколадную сову и можно было передохнуть, немного поразмышлять о том, что же на самом деле творится вокруг.
Казалось, далеко позади дикие девяностые, но стоит появиться на свет маленькому беззащитному предпринимателю, готовому печь булочки, выпиливать поделки, крутить из проволоки, ваять из глины, валять из шерсти, плести из лозы, как буквально из ниоткуда материализуется нагловатый джин стихийного капитализма и требует заплатить дань за факт своего существования. Так и Даша, не успела продать ни одной шоколадки, как уже попала под пресс, лишившись почти всего за одну ночь.
Хохов-младший, сын Ивана Ивановича, пришёл за целый месяц до открытия магазина к Даше и объяснил, что от неё требуется. Даша хоть и испугалась, но требования были столь удивительны и необычны, что она решила наудачу проигнорировать их, не сказав никому о визите Хохова.
А на седьмой день, когда до открытия оставались считанные часы, произошло очень пренеприятное событие. Даша пришла в магазин в семь утра, повозила ключом в замочной скважине, дверь была не заперта, она, недоумевая, вошла внутрь и огляделась, не сразу осознав, что же изменилось в интерьере. Она хотела выйти на улицу, вдохнуть свежего воздуха и зайти снова, но тут её голова помимо воли закружилась против часовой стрелки, пол качнулся влево, словно палуба корабля в шторм, она схватилась за стену рукой, выронила сумку из рук и сползла спиной прямо по остаткам разбитой вдребезги витрины на пол, придавив телом картонную коробку с большой шоколадной совой, сделанной на заказ.
Даша сидела на полу посреди разгромленного шоколадного царства и остекленевшим взором и созерцала покосившуюся картину с изображением весёлого губастого негритёнка, несущего по дороге корзину с бобами. Эфиопский шоколад один из самых лучших, тонких и ароматных.
Сырников зашёл в магазин Даши, чтобы спросить, не нужна ли новой соседке по перекрёстку помощь старожилов и сразу сообразил, что тут произошло. Он помог Даше подняться, усадил её в кресло, ни слова не говоря, сделал две чашки кофе и поставил их на столик. Он поднял с пола разбитую сову из бельгийского шоколада, снял обёртку из фольги и откусил от неё голову.
– Даша, у тебя даже поделочный шоколад самый вкусный, – наконец сказал Антон.
– Я старалась, – сказала Уманская, ещё не придя в себя, но взяв из его рук сову, тоже откусила немного с задумчивым видом. – Детям нравится…
После кофе (Даша с трудом, но сделала пару глотков) они осмотрелись и поняли, что погибло всё: фигурный пряничный Зарецкий собор, юбилейные медали и шоколадные наборы; раздавлены коробки грушевой пастилы – в глазури, без неё, в кунжуте и орехах, разбиты банки с солёной карамелью, конфитюром и пастой. Магазин готовый к открытию, перестал существовать: всё погублено под напором варваров. Особенно жалко было смотреть на драгоценные плитки горького шоколада из эксклюзивных бобов Тринидада, Эфиопии и Никарагуа, поскольку они совсем потеряли товарный вид под подошвами ботинок хоховских громил.
Понимая, что Даша пребывает в шоке и делает всё автоматически, Сырников не пытался её утешать, а лишь деловито провёл уборку, удалил разбитые стёкла витрины и подмёл пол. Внутри его клокотал гнев, но он не подавал виду.
Два больших пакета с шоколадным ломом и разбитая витрина: убытки для миниатюрного магазинчика были фатальными.
Послу уборки Даша наконец поднялась из кресла, сунула пакеты с мусором Антону и сухо сказала:
– На помойку.
– Эдик Хохов? – Спросил Сырников, уже зная ответ.
Даша кивнула, поджав губы. Сама она тут же ушла в заднюю комнату закрыла дверь и оттуда донеслись всхлипывания с тонкими жалобными подвываниями.
– Это хорошо, значит, отходит, – сказал себе Сырников и, забрав мешки с раздавленным шоколадом и витринными стёклами, вышел из магазина.
У алкомаркета «Жесть и стекло» он увидел белый «Кайен» с номером 999, припаркованный прямо на тротуаре, прищурившись он смотрел на автомобиль, ощущая прилив ненависти. Ноги сами понесли его в сторону машины Эдика Хохова. Антон тяжёлым шагом подошёл к задней двери «Кайена», рывком открыл её и последовательно высыпал шоколадное месиво из обоих пакетов на мягкую белую кожу заднего сиденья. Переднее сиденье с огромным подголовником скрывало водителю обзор, он, не понимая, что творится, пытался обернуться, свеситься в проём, но Сырников захлопнул дверцу и стоя чуть сзади передней двери, постучал в стекло водительской двери. Человек внутри «Кайена» несколько секунд созерцал липкий мусор на заднем сиденье и пытался сообразить, кто же это такой дерзкий, что осмелился беспокоить столь наглым образом полновластного хозяина если не всего, то большей части города, в принадлежащем ему автомобиле. Он заглянул в боковое зеркало, он там были видны только клетки на серой рубашке наглеца. В конце концов стекло двери медленно поехало вниз.
– Какого…? – Донёсся сердитый голос из салона, но Сырников оборвал фразу. Он почти без замаха, умело выставляя вперёд набитые до дубовой твёрдости костяшки пальцев нанёс удар в едва приоткрытое окно по мелькнувшей внутри голове водителя. Под кулаком хрустнули солнечные очки и раздался удивлённый всхлип. Второй, ещё более безжалостный тычок, был произведён с опасным разрушающим акцентом, и если бы водитель не подался вперёд, то хрупкий скуловой отросток, едва защищающий край орбиты, был бы наверняка сломан. Но удар, на счастье обеих сторон, пришёлся в теменную кость и чиркнул по макушке. Пока стекло ехало вверх, Антон успел сунуть руку в кондиционированный сумрак «Кайена» ещё раз, чувствуя, что попал в угол рта, однако удар получился не сильный. Стекло закрылось и автомобиль завыл сигнализацией, а Сырников развернулся и пошёл в свой ресторан, ибо пришла пора готовить своё заведение к открытию.
Какое-то время он не выглядывал на улицу, совсем забыв о происшествии, занимаясь накладными и счетами на овощи, креветки и лосось и ругаясь с поставщиками вялой зелени. Но через два часа в ресторан пришёл Марс Гильдеев и подозрительно уставился на Антона.
– Хохов-старший в рыло получил от неизвестного Робина Гуда, – сказал он ухмыляясь.
– Как старший? – Изумился Сырников, и холодная струйка побежала у него между лопаток. – Я слышал, что Эдику перепало.
– Иван свет Иванович, он самый, – кивнул Марс, продолжая разглядывать Антона. – Сидел он в своей новой машине, никого не трогал, ждал директора магазина, на склад собрались, и тут такой наезд! Давненько Чугунок не огребал, с девяносто пятого. Вот дела!
– Да как же так? – Растерялся Антон, не понимая, как он мог ошибиться. «Кайен» Хохова-младшего был слишком приметен, чтобы его перепутать с чем-то ещё.
– Так ты не знаешь, кто это так изумил народ? –Спросил Гильдеев, в упор рассматривая Сырникова. – Говорят он в серой такой рубашке был, в крупную клетку.
– Без понятия! – Мотнул головой тот, наконец, осознавая, что попал в переплёт. – Но я заметил, стоял тут «Кайен» Эдика…
– Ан, нет, – покачал головой Марс. – Это машина старшего Хохова. У них и цвет и номера теперь одинаковые – три девятки, только буквы отличаются. Уже месяца два, как Иван Иванович свой «Паджеро» продал.
Антон промолчал, продолжая судорожно размышлять.
– Ну, я пойду, – сказал Гильдеев, зачерпнул из чашки, что стояла на столе, горсть солёных орехов, и вразвалку удалился.
Минут тридцать Сырников ходил по своему небольшому кабинету, тормоша редеющую шевелюру, спонтанно молясь и изредка ударяя себя по лбу. Наконец, он снял свою приметную клетчатую рубашку и засунул глубоко в шкаф, натянул застиранную футболку с логотипом своего ресторана, посмотрелся в зеркало и понял, что это не поможет: пройдёт ещё пара часов и его раскроют. Выход из ситуации напрашивался только один. Он взял телефон, нашёл номер Довганюка и нажал на вызов:
– Максим, доброго здоровья тебе, друг!
– О, Антоха! –обрадованно загудел голос в телефонной трубке. – Где ты пропадал, как же я рад тебя слышать!
– Макс, ты шоколад любишь? – Спросил Сырников.
– Я? – Удивился голос. – Вот это заход! Нет, это не мой продукт, я Бордо люблю, лучше Сент-Эмильон или Пойяк, но ты же знаешь, жена моя и дочка Настя по нему просто с ума сходят. Даже коллекционируют, сластёны!
– Макс, а ты знаешь, где делают лучший в стране шоколад?
– Где же?
– У нас в Зарецке!
