скачать книгу бесплатно
– И ты уверен в успехе? – спросил Епихин.
– Валя! Ровно на сто процентов. И не надо нам тряпок, скоб, пружин и прочего дерьма. Только хорошие станки и дерево. Все. Ну и, конечно, клей, лак. Если дело пойдет, мы оба ангара переведем на сосну. Монополистами, блин, станем! – Долгов расхохотался.
Глядя на него, невольно улыбнулись и Епихин с Катей.
Совещание закончилось.
Казалось бы, все хорошо, все мило и достойно. Но Епихин возвращался домой с саднящим чувством. Да, прибавилось работы, но это его работа, они с Долговым договорились, что снабжение и реализация будут на нем, а вся производственная текучка – на Долгове. Здесь все правильно. Но он не мог не видеть, не мог не понимать, что он здесь только снабженец. Все решения принимаются без него, с ним не то что не советуются, его попросту не ставят в известность, и только когда все решено и даже деньги заплачены, ему сообщают то, что находят нужным. И для того лишь, чтобы нагрузить новыми заботами и хлопотами.
– Ну, ничего, разберемся, во всем разберемся и со всеми разберемся, – бормотал он, глядя в мутное стекло электрички. – Разберемся, дорогие товарищи, разберемся, уважаемые господа… И недолго ждать осталось.
Задевало Епихина и то, как к нему относились рабочие – они попросту его в упор не видели. По любому вопросу обращались или к Долгову, или, в крайнем случае, к бухгалтеру, прекрасно понимая, что Катя не просто бухгалтер, а еще и жена Долгова.
А Епихин…
Ну что Епихин, о чем с ним говорить-то?
Не о чем с ним говорить.
Как-то Епихин, не сдержавшись, все это высказал Долгову, чем поверг того в изумление.
– Валя! – воскликнул он. – Не понимаю! Мы же договорились, что производство на мне. Тебе хочется ковыряться во всех этих проблемах? Я же не лезу к твоим снабженцам, оптовикам, торгашам! Ты возишься с ними и возись. Согласен? Ну, скажи, что согласен!
– Так-то оно так, да вот только…
– Не пудри себе мозги! И не бери в голову! Если рабочие сунутся к тебе со своими болячками – ты первый взвоешь! Попросту взвоешь. Собирайся лучше в Польшу – у них ткани приличные и цена божеская! У нас скоро диваны обивать нечем будет. Я дам тебе адреса, пошатайся там, только осторожней, публика вороватая… Помнишь, у нас как-то была ткань с высоким ворсом да еще и в полосочку… Те диваны за две недели ушли! Вот такую ткань ты должен найти кровь из носу. Заметано?
– Когда?
– В понедельник. Там и загрузись, на машине вернешься, чтоб по дороге ничего не случилось.
– А что может случиться?
– Когда имеешь дело с поляками… Все, что угодно, может случиться. Утруска, усушка, может оказаться, что привезешь совсем не тот материал, который отобрал, оплатил и сам загрузил. Заметано?
– Так пломбы же, – попробовал возразить Епихин.
– Валя! – расхохотался Долгов, как всегда, неожиданно и некстати. – Пломбу ставят люди. Люди их и снимают. Люди ставят новые пломбы, еще краше прежних! Я так понимаю – если наши на луну слетали, то и пломбы сообразят, как потревожить. Заметано?
– Деньги.
– Сегодня нету, но я Кате уже дал команду. Дня через два-три получишь. А пока вертись на собственных накоплениях.
– Там тех накоплений…
– Не ворчи, Валя. Через три дня восполнишь свой тайничок, сундучок, чулок или где ты их прячешь!
Такой вот разговор состоялся у Епихина с начальством и, как всегда, оставил чувство тягостное и даже с ноткой оскорбленности. Это надо признать – Епихин частенько чувствовал себя оскорбленным и далеко не всегда для этого был повод. Он мог обидеться на машину, которая обрызгала его водой из лужи, на кошку, которая некстати дорогу перебежала, обижался он и на красивую девушку Жанну, хотя ей свои обиды не высказывал, в себе носил, пока они не рассасывались, как может рассосаться доброкачественная опухоль.
Все было, как обычно, – Фатима смуглой своей дагестанской улыбкой блистала за стойкой бара, к вечеру постепенно подходили постоянные посетители, рассаживались за любимые свои столики, издалека показывая Фатиме, чего они хотят и сколько – кому большой бокал, кому маленький, а кто-то решается на стопку водки. Жесты знакомы, всем понятны. Многие здороваются, хотя нигде, кроме этой забегаловки в полуподвале у Белорусского вокзала, не встречаются.
Пришел Епихин.
Еще от входа помахал Фатиме рукой, показал растопыренной ладонью, что бокал ему нужен один, большой, а пиво, как обычно, – «Невское светлое». Фатима кивнула, жестом спросила, нужны ли фисташки, Епихин развел руки в стороны, мол, а как же иначе, что же это за пиво без фисташек. Фатима показала баночку – дескать, фисташки будут получше, порция побольше и, конечно, подороже. Епихин в ответ кивнул – конечно, давай, где наша не пропадала. И сел за свой давно уже облюбованный столик в углу.
Это был тот самый день, когда к Фатиме зашли те самые двое парней, которых уже больше недели пытался увидеть Епихин.
Пришли.
На этот раз и Михась, и его толстоватый приятель Алик были молчаливее, как бы присмиревшие – не то чего-то ожидали, не то что-то у них случилось. Не кричали по мобильнику, не шумели, приветствуя Фатиму. Пришли, сели, уставились в стол, и оторвался Алик от стола только на секунду, чтобы показать Фатиме два растопыренных пальца, дескать, два бокала и больше ничего. У обоих были сумки, они повесили их на спинки своих стульев.
Нынче в Москве редко увидишь человека, у которого не было бы при себе сумки, портфеля, саквояжа, а то и просто целлофанового пакета с портретами или Божественной Аллы или Филиппа Великолепного. И у этих двоих тоже были сумки, черные, мешкообразные, с «молниями», защелками, замочками и прочими железками, которые должны были каждому знающему человеку на расстоянии подсказать, что хозяин этой сумки – не хухры-мухры, с ним надо поосторожней, с ним надо ухо востро.
Подходили все новые посетители, Епихину пришлось сдвинуться со своим стулом, к нему подсели уже знакомые девицы в обтянутых джинсах, поздоровались со значением, как бы присматриваясь к нему, как бы примериваясь, он откликнулся – подвинул к ним пепельницу и уже этим дал понять, что их увидел разговор возможен, и кто знает, кто знает, чем этот разговор закончится.
Но все это была мишура, все это была игра, может быть, даже талантливая – это когда игры никто не замечает. Смысл и суть передвижений Епихина были в другом, ему нужно было как можно ближе поставить свой стул к сумке Михася, которая теперь болталась совсем рядом, ему достаточно было опустить руку вдоль стула, и он касался этой самой сумки с «молниями», замочками и защелками.
А дальше пошел его непроизносимый разговор со Следователем, разговор, который возникал все чаще – каждый раз, когда Епихин совершал нечто необычное. Да, свои действия он называл просто необычными, не более того.
И уж никак не криминальными, упаси боже!
– Скажите, Валентин Евгеньевич, а почему вам понадобилось именно в тот день прийти в пивной бар, или, как вы его называете, в эту забегаловку? Что вы там делали?
– Пиво пил.
– Один?
– Да… Правда, потом ко мне подсели две девушки…
– А почему они подсели к вам?
– Больше не было свободных мест. А может быть, я им понравился. Или они мне.
– Вы с ними знакомы?
– Ну, как знакомы… Иногда сталкиваюсь с ними в этом баре, но назвать это знакомством… Не знаю.
– Но вы так удобно расположились, что как раз за вашей спиной оказались эти два парня…
– Не знаю, кто у меня оказался за спиной, но я пришел едва ли не первым, бар еще был пуст. Почти все посетители пришли позже и садились где кому нравилось.
– Вы разговаривали с этими ребятами?
– Я разговаривал с теми, кто был передо мной, а не с теми, кто за спиной.
– Кто это может подтвердить?
– Девушки и подтвердят.
– Они вас запомнили?
– Вполне возможно. Мы там иногда встречаемся. Потом я дал им прикурить, у них не оказалось зажигалки. Я не поверил, что у них нет зажигалки, просто способ переброситься несколькими словами. Эти девушки вообще не прочь познакомиться… С хорошим человеком.
– Я уже вызывал их сюда, они подтвердили ваши слова, – разочарованно проговорил Следователь. – А кто уходил из бара последним?
– Не знаю. Я ушел едва ли не первым. Все еще оставались. На улице шел дождь, и никто не торопился уходить…
Такой вот разговор пронесся в одну секунду в мыслях Епихина, пока он, щелкнув зажигалкой, позволил девушкам прикурить от его огонька.
«Молния» на одном из кармашков сумки Михася была расстегнута – это Епихин заметил сразу и сразу понял, что ему нужно делать. Три стодолларовые бумажки у него были приготовлены заранее, и он, не прекращая милой беседы с девушками, безжалостно втиснутыми в маловатые джинсы, опустил руку вдоль тела, как бы расслабившись, как бы в легком потрясении от их очарования, чуть отклонил правую руку и, опустив совсем небольшой пакетик в открытый кармашек сумки, задернул «молнию». И снова поставил локти на стол, уставился в глаза красавицам с улыбкой чуть усталой, даже печаль можно было разглядеть в его улыбке, печаль осознания нескладной своей судьбы – не может он, не имеет права уделить девушкам больше внимания, жестокие обстоятельства вынуждают его покинуть это прекрасное заведение. Кто знает, может быть, они снова увидятся, и тогда всем им повезет чуть больше в этой жизни, столь бестолковой и непредсказуемой.
Такая примерно улыбка была на лице у Епихина, когда он, выпив последний глоток пива, поднялся, протиснулся к стойке бара, расплатился с Фатимой, произнес какие-то слова, которые обычно забываются тут же, если, конечно, человек еще их и услышит, подмигнул двумя глазами сразу и вышел в шум и грохот Ленинградского проспекта, в суету и толчею – нервную и бесконечную.
Неожиданно возник Следователь. Как бы из ничего, просто возник, догнал Епихина, пристроился рядом и улыбчиво заглянул в глаза.
– Скажите, Валентин Евгеньевич, а чем объяснить, что все звонки, которые получал на свой мобильник Михась, шли из автоматов, расположенных рядом с вашим домом?
– Видимо, кто-то звонил ему из этого района, – Епихин раздраженно передернул плечами.
– Но это были не вы?
– Совершенно верно. Это был не я.
– Свежо предание, да верится с трудом, – улыбнулся Следователь.
– Отвали, – сказал Епихин жестковато.
И через неделю, вернувшись из Польши и доставив десяток рулонов ткани с высоким ворсом да к тому же еще и в полосочку, он позвонил Михасю из автомата у входа в метро «Таганская».
– Михась? – спросил Епихин, стараясь говорить голосом грубым, нагловатым, нетерпеливым.
– Ну… Михась. И что?
– Меня помнишь?
– Помню.
– Деньги появились?
– Так это ты подсунул?
– Мои люди.
– Как же они изловчились?
– Их дело.
– Или все-таки ты? – усмехнулся Михась.
– Меня две недели в Москве не было.
– Канары? Кипр? Майами?
– Германия.
– И что мне с этими деньгами?
– На пиво.
– Нас двое…
– Ты Алика имеешь в виду? Я знаю. Значит, вам обоим на пиво. Хватило?
– Немного осталось.
– Можете не экономить. Деньги будут.
– А что вы называете деньгами?
– Наконец-то я слышу дельный вопрос. Деньги начинаются с тысячи. Долларов, естественно.
– Или с десятков тысяч? – обнаглел Михась.
– Или с десятки, – поправил Епихин. – Не возражаю. Но придется поработать.
– Лопатой? Головой? Ногами?
– Руками.
– Долго?
– Как пойдет. Можете и за час управиться.
– И по десять тысяч?
– Договорились, – сказал Епихин и повесил трубку.
Откуда-то мы знаем, что недоговоренность всегда полезна, – это всегда хорошо – закончить разговор чуть раньше, чем ожидает собеседник. Такой прием дает возможность маневра, возможность переиначить свои уже произнесенные слова, истолковать их так, как потребуют обстоятельства. Откуда-то мы знаем гораздо больше, чем нам кажется, какие-то истины, знания, сведения живут в нас невостребованными, вроде как бы и ненужными, но наступает момент, наступает в жизни нечто чреватое, а то и попросту угрожающее, и все, что в нас таится, вдруг проявляется легко и просто, будто мы всегда владели и частенько этими своими тайными знаниями пользовались.
А ни фига!
Никогда мы ими не пользовались по той простой причине, что в них не было надобности.
И произносим ведь слова, иногда довольно удачные, уместные, более того – единственно правильные. Откуда они? Что или кто-то сидит в нас, подсказывая, выручая в момент рисковый и отчаянный?
Епихин повесил трубку, в доли секунды осознав вдруг, что именно сейчас и ни мгновением позже разговор надо оборвать. Пусть эти придурки, любители выпить на дармовщинку, пусть шепчутся за кружкой пива, уперевшись друг в друга потными лбами и шепча жаркие слова. Десять тысяч долларов на брата за час работы кого угодно расшевелят и вызволят из нутра мысли корыстливые и нетерпеливые.
По привычке Епихин хотел было вызвать из небытия, пока еще из небытия, Следователя и поговорить с ним жестко и неуязвимо, но тот не появился, не пожелал задать дурацкие свои вопросы. Значит, все было сделано правильно, значит, он и в самом деле пока неуязвим.
