скачать книгу бесплатно
– Писатель?
– Журналист.
– Ага, – кивнул он, подбирая губами с вилки очередной комочек каши. – Наш человек. О чем пишешь?
– Криминальная революция, нашествие преступных группировок, заказные убийства, – на эту тему я мог говорить бесконечно с прекрасным знанием материала и таких подробностей, о которых наверняка ничего не слышал мой новый друг Алевтин.
– Как и везде, – сочувственно произнес он. – Как и везде, – повторил Алевтин, кивая и пережевывая кашу. – Вроде и печально, но, с другой стороны, какой всплеск чувств, впечатлений, потрясающих историй, судеб, характеров!
– Может быть, может быть, – мне подобные мысли не приходили в голову, и ответить сразу я не смог. Но что-то во мне воспротивилось, пришло ощущение, что истина в другом месте, что его слова если и не фальшивы насквозь, то какие-то надуманные, произнесенные для красоты разговора. Уж кому-кому, а мне-то хорошо известны и чувства, и судьбы, и характеры криминальной жизни.
– Не согласен со мной? – напористо спросил Алевтин, припадая грудью к столу, чтобы поглубже заглянуть мне в глаза и высмотреть там как можно больше, даже такое, что и мне самому неизвестно.
– Мне кажется, что суетная, насыщенная жизнь…
– Только такая и может называться жизнью! – воскликнул Алевтин с каким-то непонятным подъемом и даже глазами сверкнул.
– Возможно.
– Извини, я тебя перебил. – Он приложил к груди ладошку, натруженную штангами, штурвалами, скафандрами, перископами и чем-то там еще.
– Да? – удивился я. – А о чем шла речь? – Когда меня перебивают, я не пытаюсь закончить. Не потому, что так уж обидчив и самолюбив, вовсе нет. Причина другая. Просто оборванные слова уже не имеют смысла. Они были уместны именно в эту секунду разговора, когда в воздухе еще звучало эхо от предыдущих слов, сказанных кем-то. А когда прошло время и о тебе вспомнили, позволили закончить начатое… Оно уже никому не нужно и не представляет никакого интереса. И прерванные анекдоты я не заканчиваю по той же причине. И до споров, когда тебя яростно перебивают, доказывают, убеждают, я не охотник. Мне кажется, еще никто никого ни в чем не убедил. Человек может принять чужую точку зрения, но вовсе не потому, что с ней согласился, скорее, ему просто надоел спор.
– Ты начал говорить о жизни, – напомнил Алевтин.
– А, да… Так вот, мне кажется, что суетная жизнь как раз и не располагает к чувствам и переживаниям. Не до этого. Справиться бы с событиями, поспеть за переменами. А отпереживаем, отмаемся, отчувствуем как-нибудь потом, когда выпадет свободное время.
– Ошибаешься! – закричал Алевтин с таким азартом, что два-три постояльца Дома творчества, которые к этому времени расположились в разных углах столовой, посмотрели на нас с некоторым любопытством. И даже полубанкир-полукиллер махнул полноватой рукой из темного своего угла, где он сидел так, что мог отстреливаться, не опасаясь удара с тыла.
– Привет, – я тоже помахал ему рукой.
– Кто это? – спросил Алевтин.
– Киллер.
– Кто?!
– Наемный убийца. Просаживает гонорар в этих тихих местах. Если нужен – могу познакомить. Берет немного, расплата по факту.
– Это как – по факту?
– После выполнения заказа.
– А если я откажусь платить?
– Тогда тебя он уберет бесплатно.
– Крутой мужик, – словоохотливость Алевтина заметно снизилась. – Опасный.
– Почему? – Я пожал плечами. – Ничуть. Соблюдай законы бытия. Вот и все. Никто тебя не тронет.
– Какие законы?
– Не укради, не обмани, не предай… Расплатись своевременно и сполна. Простые законы человеческого общения. Только в обычной жизни за невозвращенный долг ты кого-то матом посылаешь или в подушку рыдаешь. А здесь все несколько жестче. Но законы те же. Как и тысячу лет назад.
– В страшное время мы живем, – проговорил Алевтин, глядя в густую зелень за окном.
– Время всегда было такое. И всегда будет таким. Пока есть мужчины и женщины, богатые и бедные, пока есть блуд, любовь и деньги. Только сейчас нашему брату журналисту позволили выплеснуть все это на страницы газет, на экраны телевизоров…
– Я вижу, наскучили тебе криминальные темы?
– Ничуть… Хочешь случай расскажу?
– Ну?
– Пришел мужик к другу в гости. Выпили. Не хватило. Хозяин пошел за бутылкой. Возвращается – друг трахает его жену. Заглянул в свою родную спальню, а они там враскорячку. Он тихонько прикрыл дверь, вышел на кухню, открыл бутылку, выпил. Подождал, пока в спальне перестанут покряхтывать, пока закончат. Входит на кухню друг. В трусах. Спрашивает – принес водки? Отвечает – принес. И наливает ему. Тот взял стакан, запрокинул голову, чтобы выпить. Хозяин преспокойненько в беззащитное его, зацелованное горло всаживает кухонный нож. Хороший нож, немецкий. Больше тысячи рублей стоит. Ручка черная, с заклепками, лезвие в сечении клином. Массивный такой нож, у самой ручки широкий, сантиметров пять, наверно, не меньше. Ну, может быть, четыре, – я продолжал рассказывать о ноже, приводя все новые и новые подробности, будто происшедшее не столь уж и важно, а главное – качество ножа, его внешний вид, название фирмы и прочее.
– И что? – не выдержал наконец Алевтин.
– Ничего. Они с женой до сих пор пользуются этим ножом. Нож-то хороший, я сам его подарил.
– А тот? Его приятель?
– Помер. Тут же, на полу. Подергался немного, будто от наслаждения неземного, которое испытывал совсем недавно на чужой бабе. И затих.
– И что? Чем все кончилось?
– Живут, как и прежде.
– Морду жене набил?
– Нет. Только спросил – ну и как?
– А она?
– Средненько, говорит. Ничего, живут. Когда нож на столе оказывается – оба улыбаются, затаенно так, будто вспоминают что-то забавное.
– А труп?
– С балкона сбросили.
– А кровь?
– Смыли.
– И им… Ничего?
– А что им? Семья только укрепилась, они теперь как бы повязаны общей тайной.
– Подожди, подожди! – зачастил Алевтин, отчего-то заволновавшись. – Но ведь должно быть следствие, милиция, обыск… Ничего этого не было?
Я допил свой компот, махнул рукой полубанкиру Андрею – он уже уходил из столовой, проводил взглядом молодящегося криворотого писателя с кожаным ремешком через лоб и с теннисной ракеткой под мышкой.
– Слушай, ты не ответил! – напомнил Алевтин.
– Насчет милиции? А… Я забыл сказать – у них шестой подъезд, рядом мусорка. Они спустились вниз и запихнули труп в мусорный ящик. Мужик тот, сластолюбец, тощеватым оказался, поднять его было нетрудно, тем более вдвоем. А увозят ящики рано утром, еще затемно. Все было проделано очень хорошо.
– Надо же.
Облученный жизнью журналист Алевтин, взяв стакан и отставив в сторону мизинец, что опять же должно было говорить о тонком воспитании и знании хороших манер, принялся прихлебывать мутноватый компот – причмокивая губами и со взором, обращенным куда-то внутрь. Видимо, сначала он проникался вкусом, а потом наслаждался послевкусием.
Для меня было ясно – не он.
Я вышел из столовой и сразу оказался в толпе – небольшая площадь была, как обычно к вечеру, забита народом. Здесь торговали, пили, приплясывали – жизнь в Коктебеле хотя и затухала к осени, но все-таки продолжалась. Мимо пропорхнула стайка уже знакомых мне загорелых девочек с пляжа, но меня они не заметили, я стоял в глубине, под балконом, нависавшим над входом в столовую. Вид у девушек был озабоченный, даже заговорщицкий – видимо, намечался неплохой вечерок.
Наверное, так бывает в жизни, не часто, но случается – все получалось, все стыковалось, недостающие люди, даже недостающие деньги вдруг появлялись неизвестно откуда, как бы из ничего. Словно какие-то таинственные силы взялись помогать и помогали неустанно, изо дня в день. Стоило возникнуть самой маленькой трудности – она тут же испарялась, исчезала сама по себе. Все было настолько естественно, что ни у кого мысли не возникало о чем-то необычном, никто даже не заподозрил, что происходит нечто странное, что так быть не должно, как не должен уноситься ввысь подброшенный камень. Да, он летит, удаляясь от земли, но никому и в голову не приходит, что это будет продолжаться бесконечно. Совершенно очевидно, что камень будет замедляться, что рано или поздно на какое-то короткое время вообще остановится, застынет в воздухе, а потом начнет падать вниз, все быстрее, быстрее, пока не грохнется в пыль, в грязь, в болото, на кучу таких же камней и уже тогда застынет навсегда.
А пока камень уносился в небо.
Выговский выполнил свое обещание и позвонил Здору откуда-то из северных лесов – у него все шло отлично. Он договорился в местном леспромхозе о покупке древесины, начальник какого-то лагеря тоже пообещал подключить своих зэков к лесоповалу, а на заброшенной железнодорожной станции его заверили, что готовы отправить эшелоны с лесом хоть к черту на рога.
Здор встретил Выговского на Ярославском вокзале. Ничего, казалось бы, не изменилось ни в их внешности, ни во взаимоотношениях – чужие, едва знакомые люди, которые и провели-то вместе что-то около часа. Водитель и пассажир. Но странное дело – они встретились как давние соратники, которых связывали общие дела, общие планы и надежды.
Признавая за Выговским не подтвержденную еще силу, Здор распахнул перед ним дверцу машины.
– Прошу!
Выговский ничуть не удивился, принял как должное, более того, будто и не заметил этого не то лакейского, не то куражливого поступка Здора. А тому и не надо было, чтобы это как-то отмечалось или замечалось.
– Все в порядке? – спросил он, включая мотор.
– Да, – рассеянно ответил Выговский, все еще пребывая, видимо, в вагонной тряске. – А здесь? Жизнь не остановилась?
– Бьет жизнь. Ключом. По одному месту.
– Это хорошо, – ответил Выговский. – Значит, жизнь продолжается. И будет продолжаться еще некоторое время.
Вроде и простые слова, самые что ни на есть обычные, но, оглядываясь из будущего, в них легко увидеть и нечто роковое, чуть ли не мистическое, когда многих уже не стало, а выжившие чувствовали на себе какую-то угнетенность, а то и обреченность. Но до этого еще далеко, так далеко, что можно было спокойно верить – никогда не наступит время смертей, крови, убийств. Нет-нет, такого не случится, и этот вот солнечный день, полный успеха и победного состояния духа, будет продолжаться всегда.
– Куда едем? – спросил Здор.
– К тебе.
– Понял.
Тоже какой-то странный разговор. Никогда Здор не приглашал к себе этого едва знакомого человека, а Выговский всего минуту назад думать не мог, что вот так легко напросится к Здору.
– У тебя никого нет в Новороссийске? – спросил Выговский.
– Нет… Но у моего соседа есть вроде кореш в тех краях… – утверждаясь в своих смутных воспоминаниях, ответил Здор. – Если я ничего не путаю, то у него в Новороссийске не просто кореш, а двоюродный брат.
– И чем он занимается?
– В порту работает.
– Кем? – Голос Выговского дрогнул.
– Если не ошибаюсь… Если ничего не путаю…
– Ну! Ну! – поторапливал Выговский, которого вдруг охватило нетерпение, он вдруг осознал, что от ответа Здора сейчас многое зависит, что в эти самые секунды, пока они стоят перед красным светофором, решается многое, может быть, решается все.
– Сдается мне, что охранником.
– И что же он охраняет? – нервно спросил Выговский.
– Порт, – Здор пожал плечами – действительно, что можно охранять в порту.
– Ладно, – кивнул Выговский. – В конце концов, это неважно. Как фамилия твоего соседа?
– Мандрыка.
– О боже!
– Он не виноват. Папа с мамой ему такое устроили. Но это только с непривычки. Посмотришь на него и сразу поймешь – другой фамилии у него быть не может.
– Пьет?
– Только шампанское.
– Тогда мы сойдемся.
– Меня возьмете?
– Куда?
– В вашу компанию, – Здор усмехнулся.
– Ты уже взят. Будешь проезжать мимо магазина – останови. Надо купить шампанского. Мандрика будем угощать.
– Его фамилия Мандрыка, – поправил Здор негромко, но твердо. С ударением на букве «ы». Видимо, с соседом отношения у него были уважительные.
– Шуток по поводу своей фамилии он не допускает?
– Упаси боже. Вернее, так… Пошутить он может. Но никогда об этом не забудет.
– Завтра вылетаем в Новороссийск.
– Зачем? – дернулся Здор.
