скачать книгу бесплатно
Страдания палаты № 5
СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ПРОКОПЬЕВ
Герои повествования – пациенты палаты № 5 отделения трансплантации почек. Они живут в ожидании обретения нового органа, взамен пришедшего в негодность, живут надеждой на полноценное возвращение в среду здоровых людей. Разные по своей сути пациенты объедены смертельной болезнью. Коля-якут ещё вчера был успешным тренером по лыжному спорту. Казах Булат в советском прошлом воин-афганец, в казахском настоящем предприниматель. Игорь из Абакана мечтает вернуться после операции к любимым увлечениям – охоте и рыбалке. Как и все цепляется за жизнь отчаянный пессимист Сараев. Надеется на врачей и милость Божью главный герой повести Павел Колобов. Все находятся у черты земной жизни, все уже заглянули за этот предел, ощутили его холод…
Повесть
Страдания по Коле-якуту, Булату,
Сараеву, Игорю и Павлу
Женский день в отделении трансплантации
Отделение трансплантации почек накануне 8 Марта соответствовало жестокому романсу: «Стаканчики гранёные упали со стола, упали и разбилися, разбилась жизнь моя!» Соответствовала посудой. В ином – нет. Стаканчики не падали, не разлетались на осколки – выполняли прямое своё предназначение: наполнялись, выпивались… Под вечер белые халаты слетелись в ординаторской. Там, как доложил всезнающий Коля-якут, имелась коробка с гранёными стограммовыми стаканчиками. Они давно стали раритетом, промышленность не выпускала подобную посуду, но их любил всеми уважаемый заведующий отделением.
– Золотая рука, – говорил о нём с придыханием Коля-якут.
Коля четвёртый месяц ждал, когда «рука» сделает ему операцию. Заведующий на празднике не присутствовал, зато его любимая питейная посуда была пущена в ход.
Вскоре из ординаторской начли долетать праздничные звуки: заливистый женский смех, громкие реплики.
– Мы 8-й Марта тоже на большой палец гуляли, – с тоской сказал Коля-якут собратьям по 5-й палате, которая находилось как раз напротив ординаторской.
В один медицинскому застолью сделалось тесно в стенах ординаторской, белые халаты в радостном возбуждении вышагивали в коридор, пролетали мимо палат с болящими. В один момент дверь ординаторской с треском распахнулась, раздался мужской голос вослед цокающим женским каблучкам:
– Да куда ты уже?
– Замороженный курочку гонять хочет, – сказал Коля-якут, когда забухали по коридору мужские шаги.
– Тогда уж Отмороженный, – поправил смахивающий фигурой на длинную сухую жердь Игорь из Абакана, лицо у него отдавало желтизной. – Как в том анекдоте: курица думает – не слишком ли быстро бегу, петух – не догоню, так согреюсь.
– Совсем обнаглели, – осудил пернатые гонки из своего угла Сараев.
– Молодые, здоровые, – добродушно сказал казах Булат, – пусть гуляют. Как в русской песне:
Я пить буду и гулять буду,
А смерть придёт – подыхать буду!
– Умирать, – поправил Игорь.
– Мне один старик-целитель сказал: всё равно сдохнешь! – не изменил версию поэтической строки Булат.
– Зачем сдохнешь? – возразил Коля-якут, – поперёк батьки яма зачем? Жить надо, плясать надо, курочку гонять надо!
– Плясать он с курочками-дурочками захотел, – заворчал Сараев и отвернулся к стенке. – Тоже мне петух гамбургский!
– Мечтать вредно не будет, – сказал Булат.
Булат был старожилом палаты № 5, срок его пребывания под медицинской крышей подошёл к полугодовому экватору. Игорь из Абакана третий месяц томился, Коля-якут четыре разменял, как и сибиряк Сараев…
Герой нашего повествования Павел Колобов всего пятый день находился в больничных стенах. С доктором Морозкиным, которого Коля-Якут назвал Замороженным, а Игорь – Отмороженным познакомился вчера на процедуре колоноскопии. Соседи по палате иронизировали над доктором, тем не менее считали его профессионалом своего дела, собственно, других в отделении не держали. Это Павел знал ещё до того, как попал в больницу. Однако чеховской интеллигентностью доктор Морозкин не отличался. Было ему лет тридцать пять. Широк в плечах, в руках чувствовалась сила.
– Шланг длина полтора метра в тебе вот так, вот так пихай! – просвещал Павла Коля-якут накануне процедуры, энергично показывая жестами толкательные действия медперсонала. – Засунут маленько, потом фить – надуют, посмотрят-посмотрят твоя состояния и дальше вот так, вот так пихай, опять фить – надуют… До самого горла пихают-надувают…
Перед началом процедуры доктор Морозкин с улыбочкой сказал Павлу:
– Готовьтесь, сейчас будем делать приятную операцию.
– Если кто и получает от неё кайф, мазохисты разве, – невесело пошутил пациент.
– Почему, – многообещающе произнёс Морозкин, – тоже получите.
– Кайф ладно, побочного эффекта не получить бы, – Павел прочитал в интернете, случаются прободения кишечника при колоноскопии. Вероятность невысокая, меньше процента, но есть. – А то выйдет, – добавил он, – одно лечим – два калечим.
– Что главное в танке? – спросил Морозкин тоном, каким задают вопросы несмышлёным детишкам. – Правильно, главное в танке штаны сухие! Не беспокойтесь – у меня побочных эффектов-дефектов не бывает… Так что расслабьтесь и получайте удовольствие. Знаете песню: «Не страшны в саду даже шорохи!» Так что всё будет тики-тики.
В коридоре опять празднично зацокали каблучки женских туфель.
– Морозкину, как настоящему мужчине, всем курочкам подарки поднести надо, – изрёк долговязый Игорь, – а их вон целый птичник!
– Он на стол деньги давал, – пояснил всезнающий Коля-якут, – и мимоза приносил полный пакет, каждой по ветке.
– Слушай, якутский разведчик, – спросил Игорь, – скажи-ка нам, что сам даришь жене-красавице в Женский день?
Подвижный Коля будто ждал этого вопроса. Подскочил с кровати, на которую минуту назад сел, и заговорил быстро:
– Я третий класс дурака был совсем, маме дарил одеколон «Шипр». Думал, папа «Тройной» мажется, а «Шипр» – зелёный, бутылочка красивый, женский будет. Папе «Тройной» на День Советской Армии, маме – «Шипр» на Женский день. Дурака малолетний, что с него брать ума.
– Мать не погнала метлой с таким подарком?
– Не, мама хороший. Обрадовалась. Спасибо сказал. Ошибка я потом узнал.
– А жене красавице что даришь? – повторил вопрос Игорь.
– Жена всегда цветы вручай, дочка – тряпки, но это жена покупай, а ей цветы любит, – сказал Коля.
Сказал и заулыбался чему-то своему. Надо понимать, мыслями перенёсся домой в Якутию, к жене, дочерям…
– А ты что жёнам дарил? – обратился Игорь к казаху Булату.
Тот лежал на кровати, уставившись в потолок. Из одежды его костистое тело прикрывали одни трусы. Не сказать, что в больнице было жарко, но Булат мог вообще без всего пребывать на площадях своей палаты. «Кожа должна дышать, – говорил, – здесь воздух вкусный. Это не у нас на Арале».
– Деньги давал, – коротко ответил Булат, всё также глядя в потолок. – Ни одна не отказывалась – ни Айгуль, ни Гульнара, ни Алина. Я и сейчас всем – развод, не развод – даю. Жалко что ли!
– А Розу поздравил? – спросил Игорь.
– Он шоколадка всей женский палата дарил! – ответил Коля.
– Тебя Коля убивать пора, – сел на кровать Булат. – Много чего знаешь!
– Роза симпатичный женщин, – мечтательно сказал Коля. – Ничего против не сказать!
– А ты, Сараев? – Игорь повернулся к хмурому Сараеву, тот сидел на кровати в клетчатой рубахе, спортивных брюках. В отличие от Булата, он постоянно жаловался на холод в палате.
– Я бы ещё время тратил на магазины, она торгаш всю жизнь! Как семнадцатилетней ссыкухой пошла учеником продавца, так до сих пор из-за прилавка не вылезает. Перед праздником доложит: «Я себе от тебя на 8 Марта платье купила! Ты, надеюсь, не возражаешь против платья?» Да хоть фуфайку мне-то что! Но у неё семь пятниц на неделе, через пару дней подарочное платье превращается в туфли. «Платье от тебя, – скажет, – не мой фасон. Поменяла на туфли от тебя». Да хоть сапоги кирзовые возьми от меня с фуфайкой вместе. Что платьев этих, что туфлей полные шкафы вечно набивала. Одно продаёт, другое покупает. Ум-то бабий, а в заднице шило деньги тратить покоя не даёт.
– Ты, Сараев, не романтичный, – сказал Игорь. – Женщина – украшение жизни!
– А ты своему украшению чё дарил? – с вызовом бросил Сараев.
– Я-то? Тебе Сараев не понять. Когда узнал, что заболел, как раз перед её днём рождения врач окончательный диагноз влепил, достал заначку, на новую лодку копил, и купил Таньке норковую шубу. Давно мечтала. Без неё выбирал, принёс: «На!» Она в слёзы: «Зачем, сейчас деньги как никогда нужны!» А я: «Помни мою доброту!»
– Ну и дурак, – сказал Сараев. – Дурак и уши холодные! Ты загибаешься, она в новой шубе задницей перед другими мужиками крутит!
– Я же говорил, не поймёшь!
Павел на 8 Марта, дни рождения тоже не бегал по магазинам. Давал деньги жене, та искала подарки себе, дочерям и маме Павла. Правда, за цветами ходил сам. Однажды попытался возложить на жену, категорически отказалась: «Ты, дорогой, совсем обнаглел. Букеты буду себе покупать!»
– А я на ружьё коплю! – сказал Коля-якут, после признания Игоря о покупке шубы вместо лодки. – Ружьё хороший хочу. Охота утки ой как люблю!
– Какое тебе теперь ружьё? – скорчил гримасу Сараев, направляясь из палаты в коридор. – Дураки вы малахольные! Ружьё ему. Нам теперь в лучшем случае кефир, клистир и тёплый сортир до конца жизни, которой осталось на одну пердинку, а в худшем – ящик с кружевами.
– Не клистир, а колоноскопию! – уточнил неунывающий Игорь.
Страдания по Павлу
Экспонат от деда
В прошлом году мать рассказала Павлу семейную историю. Когда она училась в мединституте, в анатомическом музее демонстрировали студентам поликистозные почки. Живого места не было у органа, так постаралась болезнь. Впечатлительная студентка запомнила жуткую картинку, пособием для будущих лекарей за стеклом банки хранящуюся. Через несколько лет выяснилось: жуткие почки были не чьи-нибудь – свёкра.
– Узнай вовремя, ни за что не вышла бы за твоего отца, – призналась сыну. – На мученья тебя обрекла…
Дед умер в сорок пять лет, отец в сорок четыре, дядя по отцу в сорок восемь, двоюродный брат до сорока не дотянул. Все с одним диагнозом, тем самым, которым был подписан экспонат в музее. Павел разменял пятьдесят. До сорока трёх не чувствовал болезни. Потом началось. Пятый год на инвалидности, выпросил рабочую группу. Постоянно беспокоило давление и почти по графику, где-то на третий-четвёртый месяц делалось невмоготу, уходил на больничный. И рос показатель креатинина. В организме накапливались азотистые шлаки и другая гадость… Третий год предлагали гемодиализ – отказывался.
Креатинин вышел на отметку 700. У здорового человека он до 130…
В отделение трансплантации почек Павел попал по блату – мать подключила медицинские связи. Перед этим скрутило, думал, конец пришёл. Боль пронзала, будто раскалённую кочергу всаживали внутрь и проворачивали…
Когда отпустило, иронизировал: теперь точно знает – любые пытки выдержит. Враг не дождётся от него секретов. Жаль, таковых нет в его голове.
Перед матерью и женой было стыдно. На пике боли понёс: вы меня не любите, я вам камень на шее, ждёте не дождётесь, когда вперёд ногами вынесете. Родные пытались вразумить болящего: надо немедленно в больницу. Он в ответ на заботу зло бросал упрёки: у вас одно на уме – сбагрить на кладбище… Много нехорошего наговорил…
Страдания по Коле-якуту
Олени, мотоцикл, лыжи
Колю-якута Павел, впервые войдя в палату, принял за китайца. Представителей Поднебесной полно стало в городе. Племянница у Павла учительница, у неё в третьем классе пять китайцев. Стекаются потомки изобретателей пороха и фарфора в Россию по шёлковому пути и менее заметным тропкам. Из своего детства Павел только одного китайца живьём помнил. Ездил в гости к тёте в маленький город Ачинск, что в Красноярском крае. Тётя жила в районе, который именовался в народе Стройкой, там обретался дедок китайского рода-племени. Узкие глаза на тёмном круглом лице, седые волосы. Летом ходил в стареньком зелёном пиджаке, зимой в фуфайке и цигейковой шапке с опущенными ушами, больших серых с калошами валенках. С ним Павел сталкивался в бане, на улице. Как забросила судьба китайца в Сибирь, неизвестно, по-русски говорил с акцентом. В бане в моечном отделении садился в углу, мылся долго и неторопливо. После кровавого пограничного конфликта с Китаем на заснеженном острове Даманский исчез из города.
Сейчас китайцев пруд пруди по всей России. Через это Колю-якута Павел принял за представителя Поднебесной. Лицо у Коли под стать китайскому по округлости… Зато жена, Коля показывал фото палате, красавица. Настоящая красавица. Если у Коли глазки щелевидного разреза, у неё – огромные, умные, брови крутыми дугами, ресницы чёрными раструбами, носик аккуратный, лоб высокий, одухотворённый… У Коли прямо скажем – скромных размеров лоб… И весь портрет плоский, как скалкой ровняли…
Долговязый Игорь из Абакана, смотрел-смотрел на фотографию Колиной жены и бросил:
– Коля, ну ты на себя и на неё посмотри! Тебя убить мало, такую красоту обезьяньими генами портишь.
Тут Игорь не совсем прав. У Коли четверо детей. Младшие – дочь и сын – походили красотой на папашу. Старшие дочери в мать удались. Что одна, что другая рядом с Колей не стояли.
Игорь частенько доставал Колю по утрам:
– Звонил своим? Как там олени?
На что Коля всякий раз заводился с пол-оборота:
– Мы олени не водимся! Коровы, лошади…
С русским языком Коля плохо дружил.
– Я вас половину понять не разбираю, – мог бросить в раздражении и уйти из палаты.
Павел не исключал возможности – в один момент Коля и Игорь сцепятся в рукопашной по вопросу оленеводства. Кровь у Коли, несмотря на некачественную работу почек, воспламенялась на раз.
В якутской жизни работал по спортивной части. В прошлом мастер спорта по лыжам, набегавшись, стал тренером, и не рядовым – на всю Республику Саха именитым. Среди его воспитанников чемпионы России, призёр чемпионата Европы.
По виду Коля отнюдь не атлет. Невысокий. Но ярости не на одного мастера спорта.
– Осень оглобли в зима поворачивай, – рассказывал о своих экстремальных приключениях, – у берега лёд стекло тонкий, я думай – переплыву. Студент совсем-совсем молодой, голова дурной – бух в воду. Метра сто пятьдесят речка. Ногу судорга сжала. Я ей умоляй: потерпи, хороший, потерпи! Потом баня парю, массаж дам, мазь толстый слой…
Коля любил уговаривать. Одушевлённое, неодушевлённое – не важно… На соревнованиях лыжи для скорости, мотоцикл при поломке…
– Мороз на край градусник, мне, дурака такой, маме с папой ехать горит. Сто двадцать пять километра в один конца. Мотоцикл старичок – «Урал». Жена кричит: «Труп лягу на порога, не пущу, на ночь смотря…» Я жена в сторону пихаю! Буду я баба совет слушаться.
Рассказывая, Коля-якут ходил ходуном, дорисовывая повествование руками, ногами и всем телом. Жестов было не меньше, чем словесного содержания. Когда речь шла о лыжных гонках, «отталкивался» палками, а повествуя о приключениях-злоключениях с мотоциклом, отчаянно рулил, наклонял тело на поворотах.
– Тулуп надеваю. Морда мороз выдерживает, мотоцикл чихать, кашлять посреди пути. «Отвези на последний раз, – прошу, – пенсия после получать будешь. В гараж на покой ставлю, отдыхай себе, километра ехать не надо». Мотоцикла ни с места. Ночь со звездой тёмная, дураки, как я, нет – пусто-пусто на дорога. Иду пешком, замерзай, силов нет, «ЗИЛ-130» на мой дурака счастье догнал…
Страдания по Павлу
Молитва матери
Как тяжело умирал дед по отцу – Павел слышал от бабушки, страдания отца видел своими глазами. По-детски глупыми. Однажды заскочил в комнату к нему и ляпнул:
– Когда ты уже умрёшь?
Последний месяц отец нормально питаться не мог. Клизмой мать кормила-поила. Физраствор, сливочки… Однажды вышла на кухню, где сидели Павлик и бабушка, и заплакала:
– Боже, как тяжело, как больно…
Вот тогда он побежал к отцу с возгласом «когда ты умрёшь?»
Мать с детства внушала Павлу: раньше или позже, обязательно заболеет. Медик по жизни, умоляла беречься. Не поднимать тяжести, не охлаждаться, не пить, не курить, режим дня: лечь вовремя, встать по графику. Не жизнь, а «человек в футляре». Если уж Христос не был пророком в своём отечестве, будет ли мама родная? Павел делал с точностью до наоборот. Нельзя на солнце жариться? Отлично! Самым любимым видом летнего отдыха стало загорание. И дома, и на юге у моря, куда старался поехать каждый год во времена досемейной молодости. Нагрузки не рекомендуются? Бегал, плавал, с гантелями занимался. Не курить? В десятом классе серьёзно взялся. С наскока – сигарета, спички, чирк и задымил на всю оставшуюся жизнь – не получилось. Тошнило беднягу, выворачивало. Юный организм противился ядовитому воздействию. Не хотел травиться сигаретами. Настойчивый хозяин заставил. И курил пятнадцать лет.
