По следам Чернобыля. Былые надежды

скачать книгу бесплатно

По следам Чернобыля. Былые надежды
Юрий Иванович Прокопенко

Первые годы после развала Союза сопровождались небывалыми экономическими трудностями. Герой книги профессор Белецкий настойчиво ищет пути оказания профилактической помощи детям в местах радиационного загрязнения от аварии на ЧАЭС. Казалось, что правительство было заинтересовано в таких работах, но вскоре финансирование прекратилось. Оставалось искать новые пути оказания помощи населению. О том, как все это было, можно прочесть в предлагаемой повести. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

По следам Чернобыля

Былые надежды

Юрий Иванович Прокопенко

© Юрий Иванович Прокопенко, 2017

ISBN 978-5-4485-0749-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

26 апреля 1986 г. произошел взрыв четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС, расположенной на территории Украины, в результате которой был полностью разрушен атомный реактор, и в окружающую среду было выброшено большое количество радиоактивных веществ. Авария и сейчас расценивается как крупнейшая за всю историю атомной энергетики. Чернобыльская катастрофа явилась трагическим примером техногенной катастрофы, повлекшей многосторонние губительные последствия для окружающей природной среды, экологии, жизни и здоровья людей. Облако, образовавшееся от горящего реактора, разнесло различные радиоактивные материалы, по большой части территории Европы. Наибольшие выпадения отмечались на значительных территориях СССР, расположенных вблизи реактора и относящихся к территориям Белоруссии, Российской Федерации и Украины. (Авария на Чернобыльской АЭС – Википедия).

Первое сообщение об аварии на Чернобыльской АЭС появилось в советских СМИ 27 апреля, через 36 часов после взрыва на четвёртом реакторе. Началась эвакуация жители Припяти. В общей сложности были эвакуированы более 115 тыс. человек из 30-километровой зоны. Запрещалось брать с собой вещи, многие были эвакуированы в домашней одежде. Чтобы не раздувать панику, сообщалось, что эвакуированные вернутся домой через три дня. Домашних животных с собой брать не разрешали. Ни 26, ни 27 апреля жителей не предупредили о существующей опасности и не дали никаких рекомендаций о том, как следует себя вести, чтобы уменьшить влияние радиоактивного загрязнения.

Лишь 28 апреля 1986 года в 21.00 ТАСС передало краткое информационное сообщение о несчастном случае на Чернобыльской атомной электростанции. Сообщалось, что один из реакторов получил повреждение и принимаются меры с целью устранения последствий инцидента. В то время как многие иностранные средства массовой информации говорили об угрозе для жизни людей, а на экранах телевизоров демонстрировалась карта воздушных потоков в Центральной и Восточной Европе. В Киеве и других городах Украины и Белоруссии проводились праздничные демонстрации и гуляния, посвящённые Первомаю. Первый секретарь КП Украины Щербицкий привел на парад своих внуков.

Для ликвидации последствий аварии в 30-километровую зону вокруг ЧАЭС стали прибывать специалисты, командированные для проведения работ на аварийном блоке и вокруг него, а также воинские части, как регулярные, так и составленные из срочно призванных резервистов. Их всех позднее стали называть «ликвидаторами». Общее количество ликвидаторов составило около 600 тысяч.

Загрязнению подверглось более 200 тыс. км. Радиоактивные вещества распространялись в виде аэрозолей, которые постепенно осаждались на поверхность земли. Загрязнение было очень неравномерным, оно зависело от направления ветра в первые дни после аварии. Наиболее сильно пострадали области, находящиеся в непосредственной близости от ЧАЭС: северные районы Киевской и Житомирской областей Украины, Гомельская область Белоруссии и Брянская область России. Радиация задела даже некоторые значительно удаленные от места аварии регионы, например Ленинградскую область, Мордовию и Чувашию – там тоже выпали радиоактивные осадки. Большая часть стронция и плутония выпала в пределах 100 км от станции, так как они содержались в основном в более крупных частицах. Йод и цезий распространились на более широкую территорию. Наибольшие концентрации цезия-137 с периодом полураспада около 30 лет обнаружены в поверхностном слое почвы, откуда он попадает в растения и грибы. Загрязнению также подверглись насекомые и животные, которые ими питаются. В городах основная часть опасных веществ накапливалась на ровных участках поверхности: на лужайках, дорогах, крышах. В сельскохозяйственных областях в первые месяцы радиоактивные вещества осаждались на листьях растений и на траве, поэтому заражению подвергались травоядные животные. Затем радионуклиды вместе с дождём или опавшими листьями попали в почву, и в сельскохозяйственные растения, в основном через корневую систему. Значительному загрязнению подверглись леса. Из-за того, что в лесной экосистеме цезий постоянно рециркулирует, а не выводится из неё, уровни загрязнения лесных продуктов, таких как грибы, ягоды и дичь, долгое время оставались опасными. Уровень загрязнения рек и большинства озёр оставался низким. Однако в некоторых «замкнутых» озёрах, из которых нет стока, концентрация цезия в воде и рыбе ещё в течение десятилетий могла представлять опасность.

Загрязнение не ограничилось 30-километровой зоной. Было отмечено повышенное содержание цезия-137 в лишайнике и мясе оленей в арктических областях России, Норвегии, Финляндии и Швеции.

Последние дни апреля1986 года в Москве не было дождей, впрочем, как и в течение всего апреля. Это привело к вялому росту весенней зелени, а высокая дневная температура создавала у жителей ощущение духоты и необычайной сухости. Все: и природа, и люди ждали дождя. И вот Гидромет пообещал дожди, начиная с 26 числа, но на чистом небе не было ни единой тучки. Москвичи с надеждой смотрели на небо, но, где там. Солнце нещадно, совсем не по-весеннему палило и изнуряло с непривычки, еще тепло одетых москвичей. У многих из них в руках были зонтики и на плечи накинуты плащи. В Москву дожди пришли только 30 апреля и то, они были кратковременными и какими-то ленивыми. Заждавшейся дождей растительности этих осадков явно не хватило, а слежавшаяся в углах мостовых и во дворах пыль лишь раскисла от пролитой влаги. Поднявшийся было ветер, перегонял тучи городской пыли с места на место и загонял ее в открытые окна домов, где покрывал поверхности мебели, подоконники и проникал в дыхательные пути домочадцев. У многих москвичей появились чувство «поперхивания» и сухой изнуряющий кашель, о чем они нередко говорили, встретившись друг с другом.

Зато 26 и 27 апреля дожди выпали во многих других местах на юго-западе европейской части России. При юго-западном ветре дожди покрыли значительные пространства Брянской области, в Белоруссии, на Орловщине и еще кое-где местами. Это были не простые, а рукотворные дожди. Специалисты сделали все, чтобы остановить дождевые тучи, плывшие с Припяти в сторону Москвы. Эти тучи содержали большое множество радиоактивных частиц, которые, попади они на территорию большого города с многомиллионным населением, без сомнения принесли бы катастрофический урон. Тогда то и было принято решение остановить эти смертоносные тучи, раздробив их на отдельные части и опустив в виде дождей на поверхность земли. Так образовались зараженные радиоактивными веществами обширные пятна, покрывшие леса, луга, весеннюю растительность, заразив почву и все, что на ней произрастало, и воду со всем тем, что в ней плавало. Люди, проживавшие на этих «пятнах», не составили исключение. Уже потом начались исследования уровней загрязнения почв и растительности, картографирование загрязненной территории и разработка превентивных мер по отношению проживающего на ней населения. Но сначала все оставалось как всегда. Повсюду прошли первомайские демонстрации, люди предавались весенним радостям и выходили на ожившую после зимы природу, отдыхали, развлекались и жарили шашлыки.

Глава 1. Весна 91-го

Весна в Москве в 1991 году была на редкость несмелой, вялой и апатичной. Она не спешила прийти на смену надоевшей зимы. Уже март подходил к своей середине, а на дворе даже днем совсем не было тепла. Казалось, что редкое солнце, иногда появлявшееся в разрывах серых облаков, сплошь затянувших неприветливое московское небо, не собиралось согревать землю своими лучами. Под стать погоде было и настроение москвичей. В большинстве своем они находились в подавленном состоянии, в ожидании чего-то до сих пор неведанного, не доброго. К этому присоединялись пустые полки магазинов и постоянное чувство голода, ранее не известное москвичам. Они всегда были на привилегированном положении. Это в их город устремлялись «колбасные электрички», развозя продукты по всему Подмосковью и ещё дальше. Сейчас и этого не было. Полное недоумение на лицах покупателей, пришедших в магазины и увидевших вместо привычной еды, пустые полки и холодильные установки. В чем дело? Куда все это делось? И спросить было не у кого? А из «ящика», как ни включишь его, доносилось громкое разноголосие, убеждавшее зрителей и слушателей в необходимости происходящих перемен. Но этим сыт не будишь.

У каждого свои неприятности и сложности, а у всех одно общее подавленное чувство утраты того, на чем держалась их жизнь, утраты основ устойчивой жизни и неведение того, что их ждет впереди. Доктор Белецкий вышел из института с надеждой пообедать в каком-нибудь кафе, коих было предостаточно в центре Москвы. Он повернул из переулка на Маросейку и направился в сторону Политехнического музея. Уже больше месяца он работал на новом месте и постепенно осваивал местные проулки и улицы на предмет магазинов, столовых и кафе. Было обеденное время и хочешь, не хочешь, но надо что-то положить в желудок. Вот в этом кафе ему не раз удавалось получить порцию сосисок или пельменей, выпить кофе с молоком, закусив слойкой. Открыл дверь и пристроился в очередь к прилавку, за которым трудились женщины в белых халатах. Они быстро и ловко выставляли на прилавок тарелки, на которых были на выбор сосиски, пара котлет или пельмени. Иван посмотрел на лист с ценами и пришел к заключению, что все здесь вполне приемлемо. Вчера в это время ничего подобного здесь не было. Значит, сегодня ему повезло, как и многим таким же, стоявшим в очереди в этом кафе.

Пообедав, таким образом, он решил прогуляться по бульвару, спускающемуся от Политехнического музея. Присел на одну из лавочек, на которую слегка попадали робкие солнечные лучи. Здесь не было холодного ветра и можно спокойно провести остатки времени, отведенного на обеденный перерыв. Он расслабился и ни о чем не думал. Мимо проходили редкие пешеходы, которые ни чем не могли привлечь его внимание. Но вот прямо перед ним встретились два старика. Они бурно приветствовали друг друга. Было видно, что они встретились случайно и были рады этой встречи. Одеты они были в демисезонные пальто, один серого, другой черного цвета. У обладателя серого пальто на голове была такого же цвета шляпа. У того, что был в черном пальто на голове красовался черный берет. И у одно и у другого из под головных уборов высовывались давно не стриженные седые волосы, что выдавало их почтенный возраст и социальный статус. Да, они оба были пенсионерами, хотя, по всей видимости, и пытались что-то противопоставить своему плачевному положению. Но, что тут придумаешь, когда тебе приближается к семидесяти, здоровье не то, и работы просто нет.

Они, почти обнявшись, присели на другой конец лавочки, на которой сидел доктор Белецкий. Иван невольно стал свидетелем их диалога.

– Здравствуй, Федор, ты здесь какими судьбами? – спросил своего друга тот, что был в шляпе.

– Да вот, понимаешь, заехал в магазин «Колбасы» что внизу. Думал купить колбаски. Жена просила. Она последнее время себя неважно чувствует, и для подкрепления здоровья было бы совсем недурно привезти ей колбасы. Где там? Пустые прилавки, лишь тушенка и то свиная. Ну, взял пару баночек. Может быть, приготовлю ей жаркое с картошкой. А ты как, Михаил, работаешь или уже нет?

– Видишь ли, я приехал сюда в Политехнический музей. Там расположено Всесоюзное общество «Знание». Я время от времени пользуюсь его услугами, езжу в командировки, читаю лекции по своей специальности. Ты знаешь, лекция стоит 10 рублей, но оплачивают не каждую, хотя за неделю командировки можно заработать до 200 рублей. Совсем не плохо, как ты думаешь? Но вот, представь себе, с нового года еще не было ни одной заявки. Говорят, на местах нет денег. Был пару недель назад, предложили приехать позже. Приехал – ничего не изменилось.

– Михаил, ведь ты же профессор. Неужели для тебя нет работы в университете или в твоем бывшем институте? Вот до чего дожили, профессора ходят, выпрашивают для себя работу. Что же будет дальше, как ты думаешь?

– Не знаю, Федя. Скорей бы уж пристать к какому-то берегу, а то болтаемся как г… в проруби. Коммунисты, демократы. Они борются за власть, а народ подыхает с голоду. Это же стыд, кому сказать, до чего докатилась жизнь в Советском Союзе. Я ведь читаю популярные лекции по социальной экономике, и что теперь я скажу моим слушателям? Может быть и лучше, что нет заявок на лекции.

– Слушай, Миша, вчера ко мне позвонил по старой дружбе товарищ, он раньше работал в Моссовете, и сейчас там вращается каким-то образом. Так знаешь, что он мне сказал?

Профессор в шляпе приблизился к лицу своего приятеля, чтобы лучше слышать, поскольку тот чуть понизил свой голос. Иван то же навострил уши. Было интересно услышать неофициальную информацию от работника Моссовета, хотя и бывшего.

– Он говорит, что это все искусственный дефицит продуктов. На складах при подъездах к Москве скопилось большое количество продуктов питания, так что уже девать некуда. Продукты начинают портиться, и их закапывают в землю радом со складами. Как ты думаешь, такое может быть?

– Не знаю Федя. Все может быть? Только зачем это нужно?

– Я то же спросил его об этом. А он и говорит: «чтобы скомпрометировать советскую власть и поднять бунт среди народа», понимаешь?

– Народ и так не доволен. Сдается мне, не продержится долго Горбачев. Вот предложил же ему Ельцин подать в отставку с поста президента.

– А тот что?

– А ничего, как будто это все его не касается. Твердит, что надо объединяться, создавать новый союз, в который вошли бы все республики. Вот такие то дела, Федя. Ну, ладно. Рад был встречи с тобой. Мне пора. Звони, коли что.

Они обнялись, пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

«Что ж, пора и мне восвояси», – подумал Иван и, убедившись, что его соседи уже скрылись из виду, поднялся с лавочки и пошел в сторону Маросейки. Придя к себе в кабинет, он вновь развернул схему алгоритма эпиданализа, над которым он бился уже несколько дней. Пока что ничего хорошего не получалось. Вся схема состояла из отдельных, не связанных между собой элементов, а общая картина никак не хотела сложиться. Вот биохимия, вот иммунология, вот клинические анализы крови и обследования детей, но все это было в разных местах и никак не могло соединиться вместе. А должно соединиться. Иначе ничего не получится.

В дверь настойчиво постучали. Иван поднял голову и посмотрел в сторону открывшейся двери. Это была Ирина Школьникова, наглая и вызывающая молодая женщина, биохимик. Из всех сотрудников лаборатории ее место было наиболее проблематичным в общем исследовательском процессе. Это было мнение руководителя лаборатории, профессора Белецкого, но Школьникова так не думала.

– Можно, шеф? – она стремительно подошла к столу и внимательно посмотрела на Ивана. – Вы гуляли? Ну и как там, ничего не заметили?

– Интересно, а что я должен был заметить?

– Конечно, как всегда, вы ничего не замечаете, кроме своих мыслей. Как там люди, их лица, как их поведение? Вы не заметили, что всех нас уже давно зомбируют?

Иван с интересом посмотрел на Ирину, и нелепая мысль о том, что она потихоньку сходит с ума, посетила его.

– Как зомбируют? Кто?

– Известно кто, КГБ. Уже не первый год, а последнее время их воздействие стало очень интенсивным. Я, например, уже несколько дней фактически не сплю, постоянные головные боли, головокружение, отсутствие аппетита и прочие симптомы, свойственные расстройству психики и нервной системы.

– Интересно, а как это им удается? Воздействовать одновременно на большое число людей или они это делают выборочно, ну, скажем, на тебя или еще кого-то?

В рассуждениях шефа Ирина почувствовала элементы иронии и ей показалось, что доказать ему свою правоту сейчас она не сможет. Пустое дело, если человек категорически не приемлет эти новейшие технологии КГБ.

– А как бы они смогли получить на референдуме до 80% голосов, выступающих за сохранение СССР. Ведь мы же видим, до чего довела всех нас советская власть и как бы мы при этом голосовали за ее сохранение. Подумайте сами. Конечно, здесь тоже не обошлось без зомбирования большого числа людей. Ну, ладно, когда-нибудь вы сами все это поймете.

Ирина направилась к двери, безнадежно махнув на своего шефа рукой.

– Ирина Николаевна, погоди минутку. У меня есть к тебе вопрос или предложение.

– Предложение? Это даже интересно. Неужели мой шеф наконец-то обратил на меня внимание.

– Ты опять о своем? У меня сейчас другое предложение. Дело в том, что все твои методики жестко привязаны к биохимической аппаратуре и не могут принимать участие в выездных эпидемиологических исследованиях. Надо использовать цитохимические методы, при этом мазки крови можно получать при обследовании на месте.

– Иван Павлович, я уже говорила вам, что работаю только на своей аппаратуре, и у меня нет желания и намерений бросать все это и переходить на новые методики.

– Но ведь ты биохимик и наверняка знаешь, как можно делать цитологический анализ крови, полученной на месте.

– До свидания, – она повернулась и поспешно закрыла за собой дверь.

Через некоторое время к нему зашла его ученица Татьяна. Она все еще с большой симпатией относилась к своему шефу, хотя уже три года прошло с того момента, как защитила под его руководством кандидатскую диссертацию и уже два года как вновь вышла замуж. Но когда-то у них были довольно теплые отношения, хотя это было еще тогда, когда они работали в институте гигиены и до его отъезда в Кабул. Сейчас она была замужем за солидным человеком, «академиком». Его так называли с подачи Татьяны, но Юрий Телков, ее муж, на самом деле был доктором наук и профессором, но академиком не был. Высокий, широкоплечий, он обладал интересной внешностью и пышной шевелюрой. Он любил Татьяну и с нежностью относился к ней, несмотря на существенную разницу в их возрасте. У «академика» был один недостаток – он чрезмерно увлекался алкоголем, и это существенно мешало ему занять достойное место в научной среде.

– К тебе можно, шеф? – Татьяна вошла и опустилась на стул рядом с креслом Ивана. – Как ты, ничего? Что это Ирина выскочила от тебя как ошпаренная? Опять приставала к тебе?

– Нет, на этот раз речь шла о другом. Представляешь, она считает, что всех нас зомбирует КГБ, и при этом выглядит весьма убедительной. А выбежала она потому, что я вновь предложил ей осваивать цитохимические анализы, а она, конечно, не хочет. Ее обучили, как обезьяну, работать на этих умных приборах, прибор сам делает биохимические анализы и даже выдает распечатки. Конечно, ей совсем не хочется осваивать что-то новое. Но такая, как ты сама понимаешь, она нам совсем не нужна. Она может работать на нашу клинику и то, если лечащий врач захочет получить такие анализы для своих больных. Надо что-то придумывать.

– Я думаю, шеф, что сейчас не надо ничего придумывать. У нас новая лаборатория и дай бог наладить ее работу, как ты считаешь? А остальное приложится. Не все сразу, верно?

– В общем, ты, как всегда права, надо наладить работу, а там видно будет. Кстати, как у тебя дела в детском саду.

– Почти договорилась. Надо еще согласовать в райздраве. Думаю, возражений не будет, ведь никто за это не платит.

– Да, к сожалению, это так. И не будут платить при такой сложной обстановке. Не до здоровья сейчас, когда в магазинах пусто и страна вот-вот развалится.

– Я хотела обсудить с тобой следующий вопрос. У моего академика есть к тебе конкретное предложение с финансовым обеспечением. Он хочет встретиться с тобой и все обсудить. Ты можешь принять его?

– Конечно. Он уважаемый человек и я с интересом выслушаю его. Когда он может приехать ко мне?

– Спасибо. Я узнаю и тебе сообщу.

Татьяна вышла из кабинета.

«Что ж, может быть и стоящее предложение. Пусть приезжает» – подумал Иван, и вновь пододвинул к себе лист бумаги с начертанной на нем схемой алгоритма взаимодействия отдельных элементов его лаборатории при эпидемиологическом исследовании.

Если вспомнить совсем еще недалекое прошлое, когда доктору Белецкому в категорической форме предложили покинуть пост директора института, то станут понятными те сложности, с которыми он столкнулся на новом месте. Ему предложили создать специально под него любую лабораторию в любом институте, где это было бы приемлемо. И Иван согласился, а что ему еще оставалось делать, когда под напором партийных властей высокого уровня на его место был предложен другой человек, то же директор, и тоже профессор, даже академик, но Иван оказался менее защищенным, несмотря на прикрытие со стороны заместителя министра здравоохранения. Тогда Иван вернулся к своей давней идее, которая нашла свое начальное развитие в его докторской диссертации. Речь шла об изучении последствий на здоровье населения загрязнений окружающей среды. Это была своего рода микротоксикология, когда уровни химических веществ, действующие на организм, не столь велики, что бы вызывать в нем заболевания. Но оставаться бесследными они тоже не могли. Надо было своевременно исследовать первичные неблагоприятные изменения здоровья, пока они не переросли в устойчивые и губительные заболевания, например, такие как онкологические. В широком смысле слова, все это можно было назвать медицинской экологией. Так и сделали. Новой лаборатории доктора Белецкого дали точно такое название, оставив широкое поле для возможного маневра при выборе конкретных исследований. Саму лабораторию собрали по частям. К нему пришли Татьяна, его ученик Владимир, еще два специалиста из прежнего института и несколько лаборантов. Ему была передана кое-какая исследовательская аппаратура, персональный компьютер, расходные материалы и желание начать новое дело. С последним как раз было не все в порядке. Даже Иван, как руководитель лаборатории, чувствовал, что-то мешает ему и его коллегам эффективнее продвигать новое дело. Может быть, это была вялая затяжная весна, которая никак не могла появиться в Москве в этом году, а может быть и все то, что мы обычно называем неопределенностью и чувство того, что все мы неизбежно теряем что-то важное, на чем строилась все последние годы наша жизнь.

Спустя несколько дней в кабинет к Ивану стремительно вошла Татьяна и предложила ему присоединиться к ней, сказав, что на Манежной площади собирается большой митинг. Иван согласился, хотя он не был большим любителем крупных и шумных зрелищ, а к политическим акциям всегда испытывал тихое, но устойчивое отвращение. После всего пережитого им уже в этом году, он не верил ни в одну из партий, поднимающих свои голоса с разных трибун. И чтобы там ни говорили красноречивые ораторы, он понимал, что за этими байками стоят в первую очередь их собственные интересы. Это была борьба за власть. И какой она будет в ближайшее время, Ивана мало интересовало. Главное, чтобы навсегда исчезла советская власть и коммунистическая партия. Против них он имел свои собственные счеты.

Татьяна вцепилась в руку Белецкого, и они устремились к Манежной площади. Прошли через Красную площадь, спустились мимо исторического музея к ажурным воротам Александровского сада и …остановились. Дальше прохода не было. Сплошная стена шевелящихся спин, переминавшихся с ног на ногу, с головами, вертящимися в разные стороны, и пытавшимися разобраться в сложившейся ситуации. Это была плотная стена толпы, собравшейся на митинг. Слева от Выставочного зала доносились отрывочные звуки каких-то призывов, не то лозунгов, смысл которых с этой точки площади разобрать не представлялось возможным. Иван потолкался на месте и почувствовал, что за его спиной настойчиво собирается народ. «Сейчас закроют все пути к отступлению, надо выбираться отсюда». Он попытался сказать об этом Татьяне, но та была уже далеко от него, не дотянуться. Иван попробовал раздвинуть толпу своим правым плечом и ему это удалось. Мало-помалу он стал выбираться из митинговой толпы. Нет, это все не для него. А когда выбрался совсем и поток людей заметно поредел, вдруг увидел своего давешнего знакомца в сером пальто и серой шляпе. Кажется, его звали Михаилом и он – профессор, читает лекции по социальной экономике. Конечно, это он.

– Простите, вас, кажется, зовут Михаил? – оказавшись лицом к лицу с пожилым незнакомцем, спросил Иван. Тот попытался было его обойти, но потом взглянул на него с недоумением.

– Мы разве знакомы? Кто вы?

– Несколько дней тому назад я стал невольным свидетелем вашей встречи с Федором. Вы сидели с ним на лавочке на бульваре недалеко от Политехнического музея и мирно беседовали. Я кое-что слышал из вашего разговора. Но это не имеет значения.

– Да, я встречался там с моим товарищем и его действительно зовут Федор. А вы кто собственно такой?

– Я – профессор медицины и работаю в институте профилактической медицины на Маросейке. А тогда был обеденный перерыв и я присел на лавочку, чтобы отдохнуть после обеда. Потом на эту лавочку присели и вы со своим приятелем.

– Очень приятно. Меня зовут Михаил Сергеевич, как Горбачева, – он иронично улыбнулся, но тут же вновь его лицо приняло серьезное выражение, – так что вы хотите от меня?

– Собственно, ничего. Там такой гвалт и ничего понять невозможно. Я едва выбрался из этой митингующей толпы и рад, что встретил вас. Думаю, не стоит вам рисковать. Ничего нового вы там не услышите, если вообще что-либо услышите или разберете. Тем более, сегодня достаточно холодно. А знаете что. Я предлагаю вам пойти ко мне в лабораторию. Я угощу вас чаем. Мы сможем вдоволь поговорить обо всем.

Михаил Сергеевич помялся немного на месте, покрутил головой в сторону толпы, потом убедившись, что Иван возможно прав, согласился с его предложением. Так состоялось знакомство с человеком, ближайший родственник которого оказал немалую роль в дальнейших научных исследованиях доктора Белецкого и его лаборатории.

Они сидели в теплом уютном кабинете профессора Белецкого и разговаривали о недалеком своем прошлом. Оказалось, что оба профессора работали на Всесоюзное общество «Знание» и даже дважды были в одних и тех же городах. Это способствовало их сближению и взаимопониманию. А когда Иван рассказал о своей проблематике, то Михаил Сергеевич с восторгом заметил, что это важное и благородное дело и что, несмотря на сложившиеся экономические и социальные трудности, надо находить возможные пути оказания профилактической помощи населению. Особенно, считал профессор, это важно для населения, проживающего в загрязненных районах страны. Он спросил у Белецкого, не занимаются ли они теми, кто остался на территории, зараженной после Чернобыльской аварии, и отметил с сожалением, что сейчас это население, особенно дети, брошены на произвол судьбы и государство совсем не заботится об их здоровье. Он был убедителен, так как подтверждал свои суждения собственным опытом, полученным во время командировок в Брянскую область. Он настоятельно рекомендовал Белецкому поинтересоваться этим вопросом, тем более что где-то есть деньги для поддержки работ на таких территориях. Но где, он точно сказать не мог.

Для Белецкого его новый знакомый оказался настоящим кладезем знаний и помог по новому взглянуть на предстоящие перспективы. Вот только скорее бы все стало на свои места. Нужна сильная и разумная власть, которая взяла бы на себя все эти заботы. Кроме того, Михаил Сергеевич порекомендовал Белецкому своего племянника, Латова Владимира Константиновича, крупного химика, органика, который занимается разработкой новых биологически активных средств, способных по всей вероятности противостоять всякого рода загрязнениям окружающей среды, в том числе и радиации. Михаил Сергеевич извинился за свою неполную компетентность в этом вопрос, ведь он не химик и не медик, а всего лишь экономист и социолог, но оставил Ивану телефон своего племянника, взяв при этом согласие Белецкого на встречу с ним.

Они распрощались друзьями к их взаимному удовольствию. А уже через день Латов сам звонил Белецкому. Договорились о встрече у него в институте, и вот уже Иван дожидался в холле института протеже Михаила Сергеевича.

– Здравствуйте, вы Иван Павлович Белецкий, – подошел к Ивану высокий и стройный мужчина предпенсионного возраста. Он чем-то напоминал Михаил Сергеевича. – Я таким вас и представлял себе. Мне дядя подробно вас описал. Вы ему очень понравились, потому я сразу и позвонил вам.

Иван провел его к себе в кабинет и предложил чаю с сухариками. К счастью, все это еще можно было купить в московских магазинах. Они просидели до шести вечера. К взаимному удовольствию поведали друг другу о своих соображениях, которые волновали их уже в течение ряда лет. Латов оказался крупным специалистом в области биохимии и его коньком были аминокислоты, получаемые из белковых молекул. Он объяснил Белецкому, что такие аминокислоты или как он их называл, свободные, обладают значительно большей биологической активностью, чем те, что образуются в тонком кишечнике под действием ферментов. Иван пока что плохо представлял себе, как такое может быть. Но, если это так, то такие аминокислоты могут быть очень полезными для профилактики всякого рода хронических интоксикаций, которые встречаются у людей под влиянием загрязнений окружающей среды. Остановились на том, что лаборатория Белецкого может провести исследования активности свободных аминокислот применительно к здоровью детей. Уже с осени у него начнутся такие исследования в двух детских садах Москвы. Латов, услышав об этом, почесал слегка свой затылок и заметил, что теперь его задача к этому сроку получить нужное количество свободных аминокислот. Все дело в том, что Латов преимущественно был биохимиком теоретического толка и кроме проведенных им лабораторных исследований опытных партий аминокислот, ничем другим он не обладал. Уже на следующий день Иван по-другому отнесся к полученной накануне информации: энтузиазм, связанный с возможностью получить важные, чуть ли не сенсационные материалы заметно поубавился.

Глава 2. Потеплело, но лучше не стало

С течением времени Иван все больше уходил от того огорчения, которое он получил в январе. Но что-то осталось на душе такое, от чего становилось горько и обидно. И дело даже не в том, что он больше не директор института. Вспоминая те времена, что пролетели как вихрь в череде забот и всякого рода организационных проблем, он сейчас не мог себе представить, что же хорошего было тогда. Сейчас, по крайней мере, он свободен, предоставлен самому себе и не перед кем не отчитывается за свои дела. Потом, конечно, в конце года ему придётся отчитаться за работу лаборатории, но не сейчас. Сейчас, наконец, надо отладить отдельные элементы в структуре лаборатории и начать работать.

Но память о предательстве людей, с которыми он работал и на кого полагался всегда, нет-нет, да и напомнит Ивану своей горечью. Да и здесь, в новом коллективе он чувствовал себя не совсем уютно. Его не покидало ощущение, что его коллеги, такие же, как и он, руководители лабораторий и отделений смотрят на него как-то по-особому, как на неудачника, которого просто выгнали с его поста директора. И это придавало ему неуверенность в себе, даже когда ему пришлось рассказывать на партбюро института о своей работе за прошедшие годы. Кто-то даже задал каверзный вопрос: «И все же, почему вы ушли из института. Ведь просто так не меняют пост директора на руководителя лаборатории?» Что мог ответить на это профессор Белецкий? Объяснять все как было – это долго и скучно, и наврядли кто поверит в такие обстоятельства. Потому он ограничивался лишь тем, что так сочло нужным руководство Минздрава. Вот и думайте после этого, что хотите.

Он сам не понял, как такое могло случиться, что уже больше месяца, как он работает в институте, но еще не встал на партийный учет. Раньше он не мог себе такое позволить. Все, что касается партии, по своей важности и ответственности стояло на первом месте в жизни Ивана. И не потому, что он был ярым коммунистом, просто он считал себя ответственным человеком и таким и был. А сейчас он получил замечание от секретаря парторганизации института и напоминание в ближайшее время встать на партийный учет. Ну, конечно, какие могут быть сомнения. Завтра же он поедет в свой прежний райком, и снимется с учета.

Утром следующего дня он стучался в дверь комнаты партийного учета. Тишина. Повернул ручку двери и потянул дверь на себя. Она оказалась не запертой. Но в комнате учета никого не было. Два окошка и оба закрыты. Никаких объявлений о порядке работы. Он вышел в коридор и постучал в соседнюю дверь. Там только пожали плечами, дескать, это не их отдел. Посоветовали подождать. Иван вернулся в комнату учета и устроился на стуле в ее углу. Он вспомнил свой первый райком партии, где его принимали в партию и где он часто бывал как член партбюро института по различным делам. И когда уезжал в Афганистан и становился на учет на Старой площади. Все был покрыто таинственной тишиной и порядком, во всем чувствовалось значение партийных документов, кои они занимали в жизни партии и простых коммунистов. Что же теперь происходит? Неужели, в самом деле, это агония, последние дни? Ивану трудно было представить, как будет жить страна без партии, этого волшебного слова, к которому большинство боялись прикоснуться и многие относились с трепетом.

Окошко открылось, и сухощавое женское лицо пригласило Ивана подойти. Иван предъявил свой партийный билет и минут через десять ему выдали пухлую стопку учетных листов с печатями-отметками об уплате членских взносов. Такие учетные карточки всегда хранились в райкомах партии и при переводе в другой райком они пересылались специальной почтой. А теперь ему предложили самому передать их в тот райком, где ему следует встать на учет. Женщина даже не спросила, в какой именно райком ему следует обратиться. «А если я потеряю или у меня выкрадут эти важнейшие партийные документы?» – с недоумением спросил Белецкий сотрудницу в окошке. «Постарайтесь не потерять», – равнодушно и даже с раздражением услышал Иван в ответ на свой вопрос. Он понял, что этому партийному работнику сейчас совсем не до его учетных карточек.

Ивану вдруг захотелось увидеться со своим инструктором, которая курировала его институт и с которой он много лет назад вместе работал еще на уровне комсомола. Он разыскал ее кабинет, и взглянул на табличку. Увы, вместо Родионовой, там была другая фамилия, мужская. Куда же подевался прежний инструктор. Иван постучал в дверь. В ответ тишина и дверь оказалась закрытой. Еще никогда он не покидал здание райкома партии с таким недоумением и досадой. Ему всегда казалось, что в стране может произойти все что угодно, как это и бывало порой в трагические дни, но партия останется всегда надежной и крепкой.

На столе у Ивана зазвонил телефон. Секретарь директора института сообщила ему, что его разыскивает заместитель министра здравоохранения Кондрашов и просит его прибыть завтра к 10 утра. По дороге в Минздрав, проходя мимо ажурной ограды Центробанка, Иван вдруг встретил свою сотрудницу, которая работала в те годы в его лаборатории, и с которой он однажды ездил в командировку в Братиславу. Это была довольно симпатичная, синеглазая и молодая женщина, которая не перешла с ним в новый институт. О чем Иван весьма сожалел. Она всплеснула руками, выражая, таким образом, свой восторг от неожиданной встречи. Остановились, поговорили за жизнь и как бы, между прочим, она сообщила Ивану, что идет она сейчас из Минздрава, где была на ночном дежурстве и дежурила она вместе с Маневичем, тем самым, который сыграл ведущую роль в увольнении Белецкого.

– Представляешь, он стал расспрашивать меня о тебе, какой ты человек и вообще правильно ли они поступили, что освободили тебя?

– Ну а ты что ему ответила?

– Ты еще спрашиваешь? Конечно же, я ему стала объяснять, какой ты хороший и справедливый человек, достойный во всех отношениях, что сотрудники института при нем чувствовали себя великолепно, он заботился о каждом из нас и прочее и прочее.

– Он, понятное дело, тебе не поверил. Ведь он был другого мнения обо мне.

– Да, сначала он не соглашался со мной. А потом подумал и спросил меня, как бы сомневаясь: «Может быть, мы ошиблись, и не надо было увольнять его. Но ведь не я один все это делал». Больше он мне ничего не сказал.

– Ладно, что уж теперь рассуждать. Ничего уже не поправишь.

Они постояли немного и разошлись.

В Минздраве он сообщил секретарю, что его вызывал Кондрашов. Секретарь с улыбкой, как в былые времена, пригласила его войти. За столом сидел Кондрашов, сбоку от него пристроился профессор Шацкий, тот самый, который сменил Белецкого на посту директора института. Похоже, что за прошедшие полтора месяца, он начал отращивать себе бороденку. Она была седенькой и реденькой и совсем не украшала его. Кондрашов с кем-то говорил по телефону, пытался записать что-то на листке бумаги, но тот все время убегал из-под его руки. Шацкий учтиво привстал и потянулся к убегающему листку, стал придерживать его, пока большой начальник что-то там записывал. Этот явно подобострастный жест вызвал у Ивана улыбку. Шацкий, несмотря на все свои регалии, а был он не только профессором, но и академиком, показался сейчас ему жалким холуём, бесконечно признательным Кондрашову за его помощь в трудоустройстве директором института. Закончив телефонные переговоры, Кондрашов обратился к Белецкому.

– Привет, – он протянул Ивану руку, не вставая, – как ты там?

– Пока похвастать нечем, – ответил Белецкий.