скачать книгу бесплатно
– Не можно. Принимай назад.
Эту сцену видели Каракут и Рыбка. Движеньем руки Каракут остановил их маленький поезд. Каракут спрыгнул с коня и подошел к стрельцу. Сзади него держался Рыбка. Торопка вперед выставил бердыш.
– Не подходи.
К нему на подмогу бросилась Макеевна.
– Уйди носатый.
– Ты чего, жиночка.
– Думаешь, если у нас пистоли нет так можно? Торопка, дай бердыш.
– Матушка.
Пока они тянули друг у друга бердыш, Каракут склонился над преступницей. Ее глаза были закрыты, но она еще жива. Каракут достал маленькую сулейку. Приложил ее к пересохшим губам женщины.
– Ты что это. Нельзя. – крикнул Торопка.
– Нельзя так нельзя. За что ее?
Из под локтя Торопки выглянула Макеевна.
– Мужа свово казнила, убивица. Пока спал, зарезала.
– Было за что?
.– Коли так. Что с того?
Каракут подошел к Даше. Руку положил на плечо коротко.
– Дочь? Нечего тебе тут делать. Домой иди. Она заснула теперь. Далеко она.
* * *
После того как пополдничали, Битяговский за ухо вытащил Митьку Качалова из-за теплой большой печки. Там Митька, как и положено провинциальному русскому человеку, вознамерился славно всхрапнуть часок, а лучше и другой и третий.
– Да рази ж сегодня мой черед, Михайло Петрович. – жаловался Митька. Дьяк его не слушал и свое долдонил.
– Рассыпались как тараканы. Вот уж мы с вами субботу святую спразднуем. Розгами да уксусом. Заходи, – дьяк толкнул Митьку в черный спертый воздух Брусенной избы. Теперь дьяк сидел за толстыми хозяйственными книгами, а напротив Качалов скрипел пером и нудел.
– Леонтия Терехова вдовица. Две кадушки с медом гречишным. Эх, она сама как мед..
– Жито, жито за ней.
– Не было за ней жита.
– Гляди лучше.
Качалов со вздохом встал и пошел к двери. Дверь внезапно распахнулась. Впечатала Митьку в бревенчатую стену… Вошел разъяренный Михаил Нагой. Высокий с испитым лицом.
– Где деньги, дьяк.
А дьяк, словно не расслышал, сказал невозмутимо.
– Мишка, а книги прибери. – а потом добавил как будто только сейчас заметил князя.
– Здрав будь княже, Михаиле. С брюхом что не так? Больно гневлив ты сегодня.
– Деньги, дьяк.
– Нету, князь. Пока с Москвы указу не было.
– С Москвы. От Бориса.
– От государя.
– От государя… Как бы все не перевернулось однажды, дьяк. Тогда…
– Это я уже слыхал. От кого же? Андрюшка Молчанов помяс ваш что-то такое вспоминал. Пропал он что то. Давно не видать. Или видать. Это с какого крыльца смотреть. С моего вот допустим…
Михаил Нагой тяжело смотрел на Битяговского. Резко повернулся и вышел из Брусенной избы.
* * *
Во дворе московского кремлевского дворца ловкие ярославские мужики сколачивали невысокий широкий помост. Все как один в просторных рубахах. Тесали высушенные бревна, добирались до белого тела. Стучали, покрикивали друг на друга.
Борис Годунов отошел от окна. Он красивый черноволосый мужчина. Мягкой рукой обнимал золотое яблоко державы. Прошел мимо пустого деревянного резного трона, чуть касаясь его рукой. На лавках у стен самые сильные люди. Лупп Колычев, дьяк Вылузгин, Ф.Н. Романов и Василий Шуйский.
Вылузгин развернул свиток и начал зачитывать письмо Битяговского.
– А Андрюшку Молчанова на дыбе пытали и показал тот, что Михайло Нагой принуждал его над парсуной царя ворожить и волос царицын над колдовским огнем жечь. Говорил Михайло, что царица бесплодна как пустыня Синайская. А еще зелье ядовитое у Нагих в подполе в мешках хранится. Оный Андрюшка по недосмотру убег, но ловят его знающие люди. Не уйдет колдун.
Лупп Колычев не выдержал. Лохматый огромный он почти кричал.
– Колдуна этого в Москву везти. К патриарху. Пусть в огне издохнет.
– Другого найдут. Под корень рубить надо. – заметил Вылузгин.
– Нагих. Все семя в Пелым. Память о них избыть. Углич вон он как бельмо в глазу. Всем видать. Не прыщ на заднице. – это уже Федор Никитич себя проявил, а Годунов как бы и не слышал. На Шуйского посмотрел.
– Князь Василий Шуйский что думает?
– Чем дальше от Москвы тем славы больше. – заметил князь Василий. Эх, знал что-то князь Василий. Все понимал. Здесь среди этой расплывающейся серой роскоши, его скромное платье блестело самым лучшим бриллиантом.
– Тебе ли не знать. – подметил молодой Романов.
– Мне ли не знать. – смиренно признал Шуйский.
Лупп не унимался.
– Кто теперь про брата твоего помнит, князь Василий? А он герой. Псковский сиделец. Баторий круль польский об этого воеводу зубы обломал. А как злоумышлять стал. Новую жену царю Федору приготовил. Вмиг в опале оказался и смерть нелепую принял. В келье угорел. Кто про него теперь помнит.
– Я помню.
– Вот так так. Смотри, правитель, зря ты его из опалы достал. Не смирились не забыли Шуйские. – Романов посмотрел на Годунова.
– Прав ли Федор Никитич, князь Василий? – спросил правитель.
Шуйский отпираться не стал.
– Прав. Прав. Не забыли Шуйские. Не забыли, что бунтовали против законной власти и не простим себе этого пока не искупим грех верной службой.
Ох и скользкая жаба. – громко сказал Федор Никитич, но про себя.
– Верю тебе, князь. А более всего твоему поучительному прошлому. Оно ни тебе ни меня не подведет. Что с Нагими присоветуешь? – поддержал Годунов Шуйского.
– Если бы не Дмитрий. Раз и нет Нагих. А здесь. Природного царя наследник. Тут думать надо кем он дальше будет. Рюрикович по имени и Нагой по естеству. Их разделить надо. Нагих в Угличе оставить, а Дмитрия сюда в Москву. При себе держать. Понадежней.
Федор Никитич не сдавался.
– Дмитрий в Москве повод для бунта. Всегда и везде. А Пелым. Там им хорошо будет. Лес, монастырь и палаты каменные. Приставом Пеха пошлем, а князь Василий?
Шуйский улыбнулся и кивнул головой.
Правитель снова отошел к окну. Всех выслушал, теперь ему решать. Сказал сам себе вполголоса.
– И ничего-то ему не нужно. Ни одеж золотых, ни казны. Потому как природный. Настоящий. От бога. Как Дмитрий царевич. Царь государь. Батюшка. Царица волнуется. Обедать пора.
Один из мужиков поднял голову и махнул рукой правителю. Годунов свое решение принял, но никому об этом не сказал. Ни для этих ушей такое решение. Снова правитель прошел мимо пустого трона и залицемерил как замироточил в церковный расписанный в святцах праздник.
– Мы с вами люди наилутчшие, но такое дело не нашего умишка. Здесь речь о сыне государевом. Значит, государь решать будет.
* * *
По рыночной площади Углича расхаживал казак Рыбка. Вокруг верблюда Васьки образовался почтительный круг из горожан никогда не видавших такого чуда. У Каракута на руке сидел недвижно белый кречет в слепой шапочке. Рыбка ходил кругами. Размахивал на все христианские стороны белоснежной огромной костью. Развлекал народ честной.
– А зайцы в Сибири как коровы. Их доить можно. – возглашал громко и серьёзно казак.
В толпе рассмеялись.
– Вот брехун казак.
– Брехун? А это что, по-твоему? – Рыбка махнул костью.
– Нога зайчонка сибирского. Сибирь это Эдем, где млеко в берегах. Земля жирнее самого жирного попа. Из одной елки полдеревни срубить можно. Рыбы в реках воды не видать. Так что православные, если хотите как у Христа запазухой жить. Бросай все. Дуй в Сибирь. Мы сейчас в Москву. Ермаковскую казну царю везем. Потом назад пойдем. Так что женочки которые вдовые, бобылихи или так одинокие. Девицы на вас надежда особая. Казаки, воеводы, людишки царские, полоненные. Вся Сибирь стонет. Какая нибудь хворая лядащая бабешка на которую в Угличе никто и не взглянет. Царицей будет. Ханшой Обдорской земли и всех пределов.
На краю толпы образовалось неожиданное смятенье. Через толпу пробивались братья Нагие с холопами. Колотили деревянными ручками нагаек по неуклюжим медлительным спинам. Стихло веселье. По получившемуся проходу шел царевич Дмитрий. По бокам и позади Нагие.
– Кто такие? Что затеваете? – спросил Афанасий Нагой. Младший брат Михаила. Лицо молодое и задиристое.
– Сибирское посольство к государю… И к нашим девкам женихи. – подлез к нему близко какой-то посадский.
Нагой толкнул его в грудь.
– Чего зубы скалишь?
Дмитрий смотрел на Ваську.
– Это верблюда?
– Он самый княже. – торжственно произнес Рыбка.
– Царевич казак царевич. – сказал Михаил нагой.
– Прости царевич.
– А кроме коровы горбатой что еще из затеек имеется?
Рыбка протянул кость.
– Вот. Зайца сибирского нога.
– Возьмем? Царицу потешим. – спросил Михаил у царевича.
Дмитрий заметил кречета.
– Кто это у тебя?
– Белый кречет, царевич. Самый сильный охотник. Никакой сокол не сравнится. Бесценная мудрая птица. Но и достать его трудно. Гнездо ставит высоко. В полунощных горах. Много охочих людей его добывают да мало кому он дается.
– По мне такой слуга. Дядя возьмем птицу. Давай казак.
– Не могу царевич. Это дар воеводы Трубецкого победителю Кучума царя.
– Годунову? – царевич спросил гневно.
Михаил вмешался.
– Дай казак. Тебе царевич велит.
– Моя бы воля… Отдал бы. Но нет здесь моей воли. То царская воля и птица царская.
– Не мне значит… Все равно царем буду моей станет. А Годунова, Годунова…
Внезапно речь его оборвалась. Дмитрий повалился на землю. У него мелко начали дрожать руки и ноги. И стон такой же раздался мелкий и жалкий. Неправильный детский стон. Михаил Нагой действовал быстро.
– Кругом! Кругом становись! – закричал он.
