скачать книгу бесплатно
Постановление ВЧК от 22 марта 1918 г. «О создании местных чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией» положило начало планомерному строительству системы ЧК в масштабах всей России. К концу мая насчитывалось уже 40 губернских и 365 уездных ЧК[105 - Ратьковский И. С. Хроника красного террора ВЧК. Карающий меч революции. М., 2017. С. 85, 87, 99—100.].
Несмотря на их большое количество, высшая мера наказания весной 1918 г., как правило, ими не применялась, за исключением расстрелов на месте преступления. Ситуация стала меняться в июне, когда за мятеж, сопровождавшийся 17—18 июня многочисленными жертвами, в Тамбове было расстреляно 50 чел., а 3 июля еще 11чел. Во второй половине июня было расстреляно 10 чел. чрезвычайными комиссиями Ельца, Витебска и Екатеринбурга. Так, в Екатеринбурге за шпионаж по телеграфу был расстрелян телеграфист Стенин. Местные Советы этих городов этим лишь подтвердили принятое ими автономно еще весной решение о введении смертной казни.
На заседании ЦК РКП (б) 19 мая 1918 г. была отвергнута идея массового расстрела в связи с массовыми расстрелами финскими белогвардейцами революционеров. Но было принято принципиально важное решение «ввести в практику приговоры к смертной казни за определенные преступления». Наркомюсту было поручено подготовить соответствующий проект. И вот уже принятое наркомом юстиции П. И. Стучкой 16 июня 1918 г. постановление давало ревтрибуналам необходимые полномочия о применении смертной казни. Таким образом, декрет большевистского Наркомюста оказался сильнее неотмененного октябрьского решения высшего органа власти Съезда Советов[106 - Ратьковский И. С. Хроника красного террора ВЧК. С. 117, 119, 125.].
«Ссылаются на декреты, отменяющие смертную казнь. Но плох тот революционер, который в момент острой борьбы останавливается перед незыблемостью закона. Законы в переходное время имеют временное значение. И если закон препятствует революции, он отменяется или исправляется»[107 - Ленин В. И. Речь на V Всероссийском Съезде Советов 5 июля 1918 г. // Полн. собр. соч. Т. 36. С. 504.], – указывал В. И. Ленин.
Толчком к консолидации антибольшевистских сил летом 1918 г. стало вооруженное выступление 25 мая почти 40-тысячного чехословацкого корпуса, состоявшего из пленных солдат-славян австро-венгерской армии. Общее количество жертв белочехов, и в целом режима Самарского КОМУЧа (правительство – Комитет членов учредительного собрания) летом – осенью 1918 г. в Поволжье, насчитывает более 5 тыс. чел.[108 - Ратьковский И. С. Хроника красного террора ВЧК. С. 135.]. Всего же в 22 губерниях Центральной России контрреволюционерами, только в июле 1918 г., был уничтожен 4 141 советский работник[109 - Спирин, Л. М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России (начало ХХ в. – 1920 г.). М., 1977. С. 185, 211.].
Усилившийся массовый и индивидуальный белый террор летом 1918-го неизбежно вел к пересмотру карательно-репрессивной политики советского правительства. Официальное введение института смертной казни Верховным трибуналом, образование комбедов и единой сети чрезвычайных комиссий, удаление из них после июльских событий левых эсеров создавали необходимые предпосылки для коренного изменения внутренней политики. Разрыв с эсерами и анархистами, сужение социальной опоры в обществе неизбежно вели к диктатуре партии большевиков, а как следствие – к введению массового красного террора.
С образованием в конце января 1918 г. Уральского областного Совета Екатеринбург стал центром обширной Уральской области, в которую вошли Вятская, Пермская, Уфимская и часть Оренбургской губернии. Соответственно и Екатеринбургская ГубЧК просуществовала лишь несколько месяцев. По постановлению Уралоблсовета в мае 1918 г. она была переименована в Уральскую областную Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией – сокращенно УОЧК или УралоблЧК[110 - ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 780. Л. 104 «Доклад к III годовщине Октябрьской революции» (1920 г.).].
Ей были даны следующие права: производить обыски, выемки, конфискации и реквизиции, выносить решения о заключении под стражу, производить дознание для передачи в следственную комиссию трибунала. Следственные комиссии при ревтрибуналах имели право или готовить обвинительный акт, направленный для рассмотрения на заседании трибунала, или прекращать дело, если не было состава преступления[111 - Управление Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Свердловской области. 1918—2003. Екатеринбург, 2003. С. 17.].
Среди чекистов ощущался острый дефицит не только профессионалов, но и грамотных людей. В городе найти необходимое число работников не удалось. Да и требовались люди, не связанные родственными связями с местным населением. Пришлось прибегнуть к набору в Перми. Как вспоминал И. И. Родзинский: «Уральский областной комитет партии в течение недель двух пытался сорганизовать коллегию из старых членов партии с большим партийным стажем (делопроисходило в Перми. – К. С.), и ничего из этого не вышло […] Отказываются категорически. Говоря, что вы, чтобы я пришел? Это значит, я должен буду завтра Ивана Ивановича сажать, а ведь мы с Иваном Ивановичем на каторге вместе были и так далее… Пойти, это значит завтра, возможно, придется сажать, потому что они занимают враждебную позицию. А так мы с ним друзья и не можем, старые связи […] И вот тогда, собственно говоря, в результате всего этого Лукоянов был приглашен в качестве председателя областной Чрезвычайной комиссии […]»[112 - Цит. по: Плотников И. Ф. Правда истории. Гибель царской семьи. Т. II. Екатеринбург, 2008. С. 147. Лукоянов Федор Николаевич (1894—1947), из семьи чиновника, старшего контролера казенной палаты. Учился в городской гимназии, на юридическом факультете Московского университета заочно. В ноябре 1913-го стал членом кружка студентов-большевиков, а по возвращении в Пермь вступил в РСДРП. В 1917 – редактор газеты «Пролетарское знамя» и начальник штаба Пермской Красной гвардии. В Пермской губернии 15 марта 1918 г. был образован окружной чрезвычайный комитет по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, через два месяца переименованный в Пермскую губернскую чрезвычайную комиссию. Председателем ее был утвержден Лукоянов. В 1918 г., как он сам писал в автобиографии 1942 г., «создал на Урале ряд чрезвычайных комиссий и работал… сначала председателем Пермской Губчека (до июля 1918 г.), а затем председателем Уральской Областной Чека (Екатеринбург). Был членом комиссии, судившей и руководившей расстрелом семьи Романовых». (См.: Платонов О. А. Цареубийцы. М., 2015. С. 235.) Его жена, К. А. Будрина, выпускала в Перми бюллетень Пермского Окружного Чрезвычайного комитета, возглавляемого Лукояновым. В 1920-е гг. занимал разные посты по линии печати. Был председателем газетного объединения и Комитета по делам печати, служил в Наркомторге личным консультантом А. Микояна. После прихода в Отдел печати ЦК Мехлиса Лукоянов становится редактором журнала «Мукомолье». Лечился от тяжелого нервного заболевания, приобретенного в 1918 г. Работал в редакции «Известий» до 1937 г., затем в Наркомзаге. Умер в Москве в 1947 г. (См.: Абрамовский А. А. История госбезопасности России в лицах. Первые чекисты Урала. С. 74—79.) Лукоянова Вера Николаевна (в Перми известна по мужу как Карнаухова), сестра председателя ПермгубЧК, затем ЕкгубЧК Ф. Н. Лукоянова. В декабре 1919 – информатор ГубЧК. В январе 1920 – председатель женотдела ГубЧК. 31 августа 1920 – «информатора Секретно-Оперативного отдела Лукоянову В. Н. считать откомандированной с 1 сентября в распоряжение Губкома». В июле 1921-го – врид начальника административного отделения. В октябре 1921 – и.о. начальника административной оргчасти. (Государственный архив Свердловской области (ГАСО). Ф. Р-573. Оп. 1. Д. 2. Л. 83, 190; Оп. 2. Д. 3. Л. 8, 19, 66).].
Ф. Н. Лукоянов в то время возглавлял губернскую ЧК в Перми. Там и были им набраны кадры первого состава Уральской ЧК. Среди них недоучившиеся молодые студенты – Владимир Митрофанович Горин, Исай Ильич (Иделевич) Родзинский, молодой чекист Валентин Аркадьевич Сахаров и другие.
Родзинский, будучи в то время студентом первого курса Пермского отделения Петроградского университета, в своем двадцатилетнем возрасте уже успел побывать в Перми членом железнодорожного ревкома, комиссаром по охране Пермской дороги и даже председателем первого на Урале Мотовилихинского народного суда. Он же, вместе с председателем Мотовилихинской организации большевиков Г. И. Мясниковым (будущим заместителем председателя Пермской губЧК и организатором расстрела 13 июня 1918 г. формально последнего императора России Михаила Александровича Романова), в течение двух часов наметили в состав отряда 60 человек, взяв весь состав военной организации РСДРП (б). Как вспоминал Родзинский, «это оказались члены партии пятого, шестого, седьмого, восьмого годов. Вызывали их и прямо они домой не возвращались. Тут же направлялись в отряд. Поехали мы. Вагон был забит народом […]».
Показательно, что когда поезд ночью проезжал Невьянск, будущие чекисты едва не стали жертвами вспыхнувшего как раз тогда Невьянского восстания.
А когда приехали в Екатеринбург, сразу были брошены на подавление Верх-Исетского восстания. «Связались мы с обкомом, с облисполкомом, в частности с Белобородовым, – вспоминал Родзинский. – Он очень обрадовался, что мы приехали наконец, и тут же говорит, что вот у нас восстание. Тушат, говорит, чуть ли не пять организаций. Все тушим, а толку мало. Вот вы приехали, езжайте, говорит, в помещение городской ЧК и берите на себя все […] А, собственно говоря, единственная сила, которая действовала, это был батальон мадьяр. Мы быстро с ними договорились, поняли, что надо оттеснять в одно место всю эту толпу, не допускать до станции, до телеграфа. Так в течение постепенно двух-трех часов стискивали, стискивали и они оказались стиснутыми в определенном небольшом радиусе. Ну, после этого наши начали выхватывать зачинщиков и мы буквально через день, уж не помню сколько, человек 30 расстреляли»[113 - Цит. по: Плотников И. Ф. Правда истории. Гибель царской семьи. Т. II. Екатеринбург, 2008. С.148.]. Таково было боевое крещение Уральской облЧК.
«Позже, по организации в центре чрезвычайной комиссии, была организована чрезвычайная комиссия и у нас – вспоминал Я. Юровский. – Первым председателем этой комиссии как будто бы был Ефремов, уральский подпольный работник, в частности занимавшийся в подпольный период эксами, за что и отбывал, кажется, 10-летнюю каторгу. Затем был назначен председателем Иван Бобылев и еще позже был председателем Федор Лукоянов, это было примерно в начале июня месяца. Я также был назначен членом коллегии областной чрезвычайной комиссии, туда же входил членом коллегии и Сергей Егорович Чуцкаев […] Контрреволюционным отделом чрезвычайной комиссии ведал тогда бывший студент Исай Родзинский, а борьбой со спекуляцией и саботажем – тоже бывший студент Горин… Чрезвычайная комиссия размещалась в бывшей Американской гостинице на углу Покровского и Златоустовской улиц […]»[114 - ЦДООСО. Ф. 41. Оп. 2. Д. 28. Л. 33. Ныне – здание художественного училища им. И. Шадра – перекресток ул. Малышева (д. 68) и Р. Люксембург, образец гостиничного комплекса 2-й половины ХIХ века, особняк купца П. В. Холкина. Именно в этом здании останавливались, находясь проездом в городе, декабрист И. И. Пущин, А. П. Чехов, Д. И. Менделеев. (См.: Свод памятников истории и культуры Свердловской области. Том 1. Екатеринбург. Отв. ред. В. Е. Звагельская. Екатеринбург, 2007. С. 347—349).].
Таким образом, постановлением Президиума Областного Совета рабочих, крестьянских и армейских депутатов Урала от 21 июня 1918 г. был утвержден новый состав членов Уральской Областной Чрезвычайной Следственной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. В состав входили: председатель – Ф. Н. Лукоянов, товарищ председателя – С. Е. Чуцкаев[115 - Чуцкаев Сергей Егорович (1876—1944) родился 22 февраля 1876 г. в семье станционного смотрителя, в д. Сугат Камышловского уезда Пермской губернии. Окончив в 1895 г. гимназию, Чуцкаев по году учился сначала в Казанском, затем в Петербургском университете. Член РСДРП с августа 1903 г. За революционную работу отбывал наказание в Крестах. После ареста в мае 1897-го просидел год в доме предварительного заключения и был выслан на родину. Работал секретарем земской управы. Пытался, в 1902—1904 гг., закончить химическое образование в Гейдельбергском университете (Германия), но недостаток средств не позволил сделать это. В 1907 г. в Екатеринбурге арестован за принадлежность к РСДРП (б) и получил год крепости. Наказание отбывал в Екатеринбургской тюрьме. В 1913—1915 гг. был секретарем Челябинской уездной и Оренбургской губернской земской управ. С апреля по 23 июня 1917-го занимал пост помощника Оренбургского губернского комиссара Временного правительства. В ноябре 1917 г. переехал в Екатеринбург, несмотря на это – в декабре избран депутатом Учредительного собрания от Оренбургской губернии. В Екатеринбурге большевики провели его в состав городской думы, затем содействовали избранию на пост городского головы (с 19 ноября 1917 г.). В марте 1918 г. Чуцкаев, выполняя партийное решение, объявил о роспуске городской думы, а сам до июля 1918 стал председателем исполкома городского Совета и членом Президиума Уральского областного Совета. По сведениям военного коменданта Екатеринбурга при белых генерал-лейтенанта М. К. Дитерихса, на совещании в третьем номере Американской гостиницы в начале второй декады июля 1918 г., принимавшем решение о расстреле семьи бывшего императора, присутствовали: Голощекин, Юровский, Чуцкаев, Белобородов, Ермаков, Лукоянов, Сахаров, Горин. Некоторое время Чуцкаев занимал ответственные посты, в том числе члена коллегии и заместителя председателя Уральской областной ЧК. (См.: ЦДООСО. Ф. 41. Оп. 2. Д. 28. Л. 33). После занятия города чехами, с августа 1918-го стал заместителем народного комиссара финансов РСФСР Н. Н. Крестинского, занимаясь ликвидацией старых финансовых институтов. Был членом «малого» СНК, работая под руководством В. И. Ленина. В начале 1921 г. командирован в Сибирь, где стал заместителем, а затем председателем Сибревкома, членом Сибирского бюро ЦК партии до мая 1922 г. В 1924—1927 гг. – член президиума ЦКК РКП (б), зам, а затем нарком РКИ СССР. В марте 1927-го избран председателем Дальневосточного краевого исполкома Советов, член президиума ЦИК СССР. В 1929—1933 гг. возглавлял бюджетную комиссию ЦИК СССР, а в 1933—1935 – полномочный представитель СССР в Монголии. После возвращения был перемещен с поста главы бюджетной комиссии на пост председателя Комитета по землеустройству трудящихся евреев. Делегат ХI—ХVII съездов партии, на ХVII съезде – член центральной ревизионной комиссии. В 1938 г. снят со всех постов и исключен из партии. С осени 1938-го жил и работал в Камышлове, затем в Свердловске. Скончался 1 марта 1944 года. Восстановлен в партии в 1971 г. (См.: Чуцкаев С. Е. Автобиография // Деятели СССР и революционного движения России. Энциклопедический словарь Гранат. М., 1989. С. 760—762; Главы городского самоуправления Екатеринбурга: исторические очерки. Екатеринбург, 2008. С. 150—153; Плотников И. Ф. Гражданская война на Урале, 1917—1922 гг. Энциклопедия и библиография. Т. 2. Екатеринбург, 2007. С. 181.], секретарь – М. И. Яворский, заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией – В. М. Горин, заведующий отделом по борьбе со спекуляцией – И. И. Родзинский, заведующий хозяйственным отделом – Мясников, начальник отряда – Н. А. Бобылев[116 - Бобылев Николай Александрович (1892—1937) – с мая до 21 июля 1918 г. и.о. председателя УралоблЧК. 31 августа 1920 г. врид начальника оперативной части Н. А. Бобылев откомандирован в распоряжение Военкома Приуральского военного округа (вместо него назначен – Погге). (ГАСО. Ф. Р-573. Оп. 2. Д. 3. Л. 66.) После окончания боевых действий на Урале – командир вооруженного отряда при УралоблЧК. В последующем возглавил Отряд особого назначения при Президиуме ГПУ РСФСР. См.: Кашин В. В. Чекисты Урала после оставления края в 1918 году // Исторические чтения на Лубянке. Отечественные и зарубежные спецслужбы: история и современность: материалы ХХII междунар. науч. конференции (Москва, 6—7 декабря 2018 года). – М.: Общество изучения истории отечеств. спецслужб, 2018. С. 74.], заведующий по охране города – Я. М. Юровский.
Необходимо отметить, что практически все партийное и советское руководство Урала и Екатеринбурга в 1917—1918 гг. составили профессиональные революционеры – борцы с прежним режимом. Все они неоднократно побывали в тюрьмах и ссылках и прибыли в Екатеринбург после освобождения их Февральской революцией. При этом практически все они были людьми одного поколения в возрасте от 26 (Белобородов, Сафаров) до 34 (Крестинский) лет.
Историки А. И. Колпакиди и Г. В. Потапов в своей хронике террора и репрессий режима Николая II насчитали не менее 130 тыс. чел. только убитых[117 - Колпакиди Александр Иванович. Николай II. Святой или кровавый. М., 2017. С. 458.]. Можно представить, каково было отношение к царскому режиму революционеров, лучшие годы проведших в тюрьмах, ссылках, эмиграции. Екатеринбургский историк, академик РАН В. В. Алексеев отмечает, что, возвращаясь из сибирской ссылки, Свердлов и Голощекин «поклялись застрелить „Николая Кровавого“»[118 - Алексеев В. В. Тайна века // Урал в панораме ХХ века. Екатеринбург, 2000. С. 137.].
После исполнения их мечты, в статье «Казнь Николая Кровавого», опубликованной 23 июля 1918 г. в газете «Уральский рабочий», заместитель председателя Уралоблсовета и Уралобкома РКП (б) Г. И. Сафаров писал: «Он слишком долго жил, пользуясь милостью революции, этот коронованный убийца […] Николай Второй – был самым настоящим помещичьим царем, другом банкиров и грабителей. Когда февральская революция опрокинула приказно-помещичий строй, он остался жить „по недоразумению“».
Председатель следственной комиссии при ревтрибунале Екатеринбургского горсовета, а затем заместитель председателя ЧК Яков Юровский (сам из семьи ссыльного уголовника), в воспоминаниях 1922 г. заметил: «Восставший пролетариат, забитый нуждой, безграмотный, имел полную возможность и полное право излить свою вековую злобу на попавших в их руки злодеев. И, однако, какая красота: восставшие для раскрепощения человечества, даже в отношении своих злейших врагов являют безпримерное великодушие, не оскорбляя, не оскорбляя, не унижая человеческаго достоинства, не заставляя страдать напрасно людей, которые должны умереть потому, что того требует историческая обстановка. Люди строго выполняют тяжелый революционный долг, разстреливаемые узнают о своей судьбе буквально за две минуты до смерти».
Немаловажным было и другое соображение. Солдат-строитель, а затем член Совета рабочих депутатов в с. Таватуй, екатеринбургский чекист и участник расстрела царской семьи Г. П. Никулин считал, что с царем поступили даже гуманно, расстреляв его без пыток. В своем интервью в 1964 г. он заявил: «Я, например, считаю, что с нашей стороны была проявлена гуманность. Я потом, когда, понимаете, воевал, вот в составе третьей армии, 29-й стрелковой дивизии, я считал, что если я попаду в плен к белым и со мной поступят таким образом, то я буду только счастлив. Потому, что вообще с нашим братом там поступали зверски»[119 - См.: Плотников И. Ф. Правда истории. Т. 2. С. 75, 90.].
О главном злодеянии, произошедшем в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 г., – расстреле семьи бывшего императора Николая II и его слуг написано значительное количество исследований: от вышедшей в 1924 г. в Париже на французском языке книги следователя Н. А. Соколова до работ внука царского старшего повара И. М. Харитонова, расстрелянного вместе с царской семьей, П. В. Мультатули[120 - См.: Соколов Н. А. Расследование убийства Российской Императорской семьи. Избранные главы / Перевод с франц. яз. С. Ю. Нечаева. Екатеринбург, 2018; Мультатули П. В. Император Николай II. Мученик. М.: Вече, 2016. (Лучшие биографии); Жук Ю. А. Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге. СПб., 2013.].
Не стоит забывать в то же время и о том, что в ходе начавшегося 13 июля успешного наступления чехословаков и казаков на Екатеринбург погибло не менее 1000 рабочих и красноармейцев[121 - Подсчитано по: Кручинин А. М. Падение красного Екатеринбурга. Военно-исторический очерк о событиях на Среднем Урале и в Зауралье с 13 июля по 12 августа 1918 г. Екатеринбург, 2005.].
Но стоит привести и два кратких отрывка из воспоминаний участников этого преступления. Из воспоминаний участника расстрела царской семьи М. А. Медведева (Кудрина): « […] Слышим голос Юровского: – Стой! Прекратить огонь! Тишина. Звенит в ушах. Редеет пелена дыма и пыли […] Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, женский радостный крик: – Слава богу! Меня бог спас! Шатаясь, подымается уцелевшая горничная – она прикрылась подушками, в пуху которых увязли пули. У латышей уже расстреляны все патроны, тогда двое с винтовками подходят к ней через лежащие тела и штыками прикалывают горничную. От ее предсмертного крика очнулся и часто застонал легко раненый Алексей – он лежит на стуле. К нему подходит Юровский и выпускает три последние пули из своего «маузера». Парень затих и медленно сползает на пол к ногам отца […] Осматриваем остальных и достреливаем из «кольта» и ермаковского нагана еще живых Татьяну и Анастасию. Теперь все бездыханны».
Не менее страшен и рассказ о последующих действиях цареубийц. По схожим версиям Юровского и Медведева-Кудрина, трупы сначала бросили в шахту, но к утру обнаружили, что шахта была неглубокой, а лежавший лед помог трупам сохраниться, как живым. Решено было их достать и сжечь, изуродовав лица серной кислотой, которую привез П. В. Войков. По свидетельству Г. З. Беседовского, Войков в 1925 г. в Варшаве, будучи полпредом СССР в Польше, вспоминал: «для этой работы было выделено 15 ответственных работников Екатеринбургской и Верх-Исетской партийных организаций. Они были снабжены новыми, остро отточенными топорами такого типа, какими пользуются в мясных лавках для разрубания туш […] Самая тяжелая работа состояла в разрубании трупов. Войков вспоминал эту картину с невольной дрожью. Он говорил, что, когда эта работа была закончена, возле шахты лежала громадная кровавая масса человеческих обрубков, рук, ног, туловищ, голов. Эту кровавую массу полили бензином и серной кислотой и тут же жгли. Жгли двое суток. Не хватало взятых запасов бензина и серной кислоты. Пришлось несколько раз подвозить из Екатеринбурга новые запасы и сидеть все время в атмосфере горелого человеческого мяса, в дыму, пахнувшем кровью […] – Это была ужасная картина, – закончил Войков. – Мы все, участники сжигания трупов, были прямо-таки подавлены этим кошмаром. Даже Юровский и тот под конец не вытерпел и сказал, что еще таких несколько дней – и он сошел бы с ума […]»[122 - Беседовский Г. З. (1896—1963?) – советский дипломат-невозвращенец (1929). См.: Плотников И. Ф. Правда истории. Т. 2. С. 63—64, 86.].
По данным О. А. Платонова, одним из организаторов убийства семьи и слуг бывшего императора был и начальник милиции Екатеринбурга Алексей Николаевич Петров[123 - Петров А. Н. – член ВКП (б) с 1905 по 1924 г. Выбыл из партии по собственному желанию. Характеристика со слов родственников: «Жестокий был. В Вятке попов в проруби топил ночью». Дальнейшая судьба неизвестна. См.: Платонов О. А. Цареубийцы. М., 2015. С. 245.].
Несомненно, исследование девиантного поведения людей революционной эпохи – занятие не для слабонервных. Но отказываться от рассмотрения жутких сторон революции, значит, в конечном счете, отказаться от познания вообще[124 - Булдаков В. П. Красная смута. С. 352.].
Заложников в Екатеринбурге арестовывали в разное время и по разным поводам. Дядька наследника цесаревича К. Г. Нагорный и лакей царской семьи И. Д. Седнев были отправлены в тюрьму 28 мая, есаула Мамкина и матроса Т. Нахратова арестовали на площади Верх-Исетского завода при выступлении фронтовиков 10—12 июня. Некоторых взяли в заложники после введения в городе военного положения 29 мая, а бывший управляющий Верх-Исетским заводом, затем владелец механической конторы «Фадемак» Александр Иванович Фадеев был арестован в ночь на 26 июня, хотя и был болен.
29 июня 1918 г. в ответ на гибель комиссара И. М. Малышева их вывели из камер, посадили на грузовики и повезли по Тюменскому тракту. За дачами Агафурова на месте городской свалки был произведен первый в городе массовый расстрел. Удалось убежать только Н. П. Чистосердову. 31 июля, после занятия города чехословаками, все 19 человек были торжественно похоронены на Монастырском и Ивановском кладбищах[125 - Наиболее полный список расстрелянных 29 июня назван в книге «Претерпевшие до конца» Ю. Жука. Это единственный сумевший бежать в ходе расстрела, гласный Екатеринбургской городской думы Н. П. Чистосердов, протоиерей Л. Игноротов, диакон Уфимцев, врачи В. Онуфриев и А. Линдер, адвокат К. Герц и, как было указано в извещении, «прочие» граждане: Л. Дукельский, Н. Беленьков, А. Макаров, Конторович, Агафуров, П. Первушин и другие (Жук Ю. А. Претерпевшие до конца. СПб., 2013. С. 162—164). Автор указывает, что среди них были известные и весьма уважаемые в городе люди: мукомолы и владельцы престижных магазинов. Но, по крайней мере, две последние фамилии требуют дополнительного исследования, так как «мукомол» – владелец мельниц Павел Степанович Первушин в июле 1919 г. эмигрировал и покончил с собой уже находясь в Харбине (См.: Микитюк В. П. Железная вдова // Помещик. 2006. №1—2. С. 68—71). А три брата Агафуровых также в 1919 г. эмигрировали в Японию (См.: Екатеринбург. Энциклопедия. Екатеринбург, 2000. С. 3.). Еще две фамилии упоминаются в воспоминаниях В. П. Аничкова, участника похорон на Соборной площади 19 расстрелянных, состоявшихся 31 июля 1918 года, после занятия города чехословаками. Это бывший управляющий Сысертскими заводами Мокроносов и бывший полицмейстер Екатеринбурга, жандармский полковник Рупинский (См.: Аничков В. П. Екатеринбург – Владивосток: 1917—1922 гг. М., 1998. С. 154, 155).].
Мобилизованным горожанам Екатеринбурга, которые забирались в основном из имущих классов, пришлось строить укрепления и окопы для красных от Верхнего Уфалея до Косого Брода. Часть из них была при разных обстоятельствах расстреляна. 3 августа тела убитых «окопников» Б. В. Макарова, С. М. Елшанкина, Н. Бебешина, И. Б. Шейнеса, инженера И. С. Соколова и Щапова привезли на станцию Екатеринбург I и на следующий день захоронили.
Сбежавший также из-под расстрела жандармский ротмистр Стрельников рассказал, как еще одну партию заложников из одиннадцати человек привезли из тюрьмы на станцию Екатеринбург II. Среди них были епископ Тобольский Гермоген (Георгий Ефремович Долганов), священник церкви Каменского завода отец П. И. Карелин, бывший екатеринбургский полицмейстер Г. И. Рупинский. Их повезли вместе с отрядом матроса П. Д. Хохрякова, называвшимся «карательная экспедиция тобольского направления». Красноармеец А. Посохин вспоминал (стиль оригинала сохранен): «При отправлении из Екатеринбурга нами были захвачены заложники, контрреволюционеры, около 12 человек, часть из студентов, бывших офицеров, духовенства и, как помню, бывший жандарм […] вся эта свора по возвращении от Тобольска на обратном пути под селом Покровским […] по приказу тов. Хохрякова были расстреляны».
18 августа на девятой версте от станции Екатеринбург II в сторону Тюмени на бывшем стрельбище были обнаружены шестьдесят два тела, в основном крестьяне Камышловского уезда. Единственный спасшийся из них, И. М. Шелехов, рассказал, как всех вывели из подвала Американской гостиницы, посадили в вагоны и увезли на стрельбище. Здесь расстреляли из винтовок и пулемета, а потом ходили и добивали тех, кто остался в живых.
В августе екатеринбургские газеты почти ежедневно печатали сведения и статьи о жертвах красного террора: двадцать два человека в Ирбите, восемь священников в Каменском заводе, семьдесят рабочих в Верх-Исетском заводе[126 - См.: Кручинин А. М. Падение красного Екатеринбурга. С. 79—82.].
Ход и исход «красной смуты», как назвал ее исследователь революции историк В. П. Булдаков, лежит за пределами обычных представлений о добре и зле – сколь бы высокими и благостными идеалами не руководствовались ее вольные и невольные вдохновители и какими бы низменными и бесчеловечными не оказывались действия тех, чьими руками она творилась[127 - Булдаков В. П. Красная смута. С. 5.].
Накануне отступления из Екатеринбурга чекисты выпустили на свободу пятьдесят заложников, среди которых оказался и талантливый изобретатель телевидения В. К. Зворыкин. При этом чекисты вывезли с собой еще около полусотни арестованных заложников. Среди них были и двенадцать екатеринбуржцев: священники о. Сельменский и о. Уфимцев, граждане города Баранцев, А. Керенцев, Лазарев, врач А. В. Линдер, В. И. Липин, М. К. Лемке, П. Первушин, Соколов, С. И. Степанов и С. И. Рожков. Остальные заложники были из заводов и селений Екатеринбургского уезда. Некоторые из них по дороге были расстреляны, как например начальник станции Ревда Абрамов.
В дальнейшем из Пермской пересыльной тюрьмы арестанты были доставлены для работы в Кизеловские угольные копи, где были освобождены наступавшими частями Сибирской армии в декабре 1918 г. Значительная часть заложников заболела от перенесенных испытаний, плохого питания и отвратительного обращения[128 - Кручинин А. М. Белый Екатеринбург (1918—1919): армия и власть. Екатеринбург, 2005. С. 31—32.].
После падения красного Екатеринбурга, 25 июля 1918 г., ЧК вместе с другими учреждениями советской власти эвакуируется в Пермь, где продолжает поначалу существовать как областной орган. Затем, после падения Уфы, сливается с Коллегией Пермской ЧК, которая распространяет свое влияние только на Вятскую губернию и уезды других губерний, не занятые белогвардейцами.
Уральская ЧК летом 1918 г. арестовала 400 чел. (35 расстреляно), а осенью их количество было уже свыше тысячи человек[129 - Еженедельник ЧК. М., 1918. №1. C. 18—19. Цит. по: Ратьковский И. С. Хроника красного террора ВЧК. С. 229.]. В Перми было уничтожено во второй половине 1918 г. до 100 священнослужителей; в Екатеринбургской епархии 47 служителей культа[130 - Нечаев М. Т. Красный террор и церковь на Урале. Пермь, 1992. С. 4—8.].
В Перми Областная ЧК еще продолжает свое существование некоторое время как руководящий областной орган, но с падением Уфы происходит слияние областной коллегии с коллегией Пермской ЧК, которая распространяет свое влияние только на Вятскую губернию и уезды других губерний, не занятые белогвардейцами. Здесь ЧК помимо своих прямых задач принимает самое деятельное участие в формировании отрядов и отправке их на Восточный фронт, а также вооружает пароход «Левшино» и бросает его с командой из своего отряда по направлению Оса, Оханск, на борьбу с Народной армией Самарского Комуча.
Но борьба была проиграна, Пермь пришлось эвакуировать. УралоблЧК выехала в Вятку, где на время окончила свое существование как областная[131 - ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 780. Л. 104 «Доклад к III годовщине Октябрьской революции» (1920 г.). См. также: Якуба О. М. Чрезвычайные органы советского социалистического государства // Ученые записки Свердловского юридического института. Т. 1. Свердловск, 1945. С. 12.].
2.2. Екатеринбургский концлагерь №1: история, контингенты, социальный состав репрессированных (С. И. Константинов)
Октябрьская революция 1917 г. отвергла большинство ранее используемых правовых норм, и новая государственная власть была поставлена перед проблемой формирования нового пенитенциарного законодательства. В мае 1918 г. был создан Центральный Карательный Отдел Народного Комиссариата юстиции, который «начал организовывать производительный труд» заключенных. По приказу Л. Д. Троцкого от 4 июня 1918 г. начинают создаваться концентрационные лагеря, которые законодательно были оформлены во «Временной инструкции о лишении свободы» от 23 июля 1918 г.[132 - Пащина М. В. Использование труда заключенных в концентрационных лагерях Среднего Урала в 1918—1921 гг. // Урал индустриальный. Материалы VIII Всероссийской конференции. Екатеринбург, 2007. Т. 2. С. 191.].
16 июня 1919 г. Постановление ВЦИК определило организацию лагерей принудительных работ. Она возлагалась на губернские чрезвычайные комиссии (Губчека). Во всех губернских городах в указанные в особой инструкции сроки должны были быть созданы лагеря, рассчитанные не менее чем на 300 чел. каждый. Заключению в лагеря подлежали те лица и категории лиц, относительно которых были вынесены постановления отделов Управления, ЧК, революционных военных трибуналов, народных судов и других советских органов, которым представлялось это право декретами и распоряжениями[133 - Мозохин О. Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918—1953). М., 2011. С. 16.].
В соответствии с постановлением ВЦИК от 17 мая 1919 г., наряду с тюрьмами во всех губернских городах России начали создаваться лагеря принудительных работ, подведомственных НКВД. Постановление ВЦИК не только регламентировало порядок организации лагерей, но и впервые в истории пенитенциарной системы советской России определило правовое положение заключенных.
На 25 ноября 1919 г. в стране уже был 21 лагерь (16 000 заключенных), к ноябрю 1920 г. – 84 лагеря (59 000 заключенных), а к маю 1921 г. число лагерей достигло 128, а количество заключенных – примерно 100 000 чел. В Екатеринбургской губернии было создано три концлагеря (Екатеринбургский, Нижне-Тагильский и Верхотурский)[134 - Смыкалин А. С. Колонии и тюрьмы в советской России. Екатеринбург, 1997. С. 57.].
В мае 1920 г. президиумом Губчека с согласия Губкома РКП (б) и Екатеринбургского Губисполкома было принято решение организовать в городе концентрационный лагерь. Это был первый в Уральской области концлагерь для приговоренных к отбыванию наказания в виде принудительных работ[135 - ГАСО. Ф. 1568. Оп. 1. Д. 3. Л. 1.].
В докладе о работе Губернского подотдела принудительных работ с 1 марта по 28 июля 1920 г., направленном в Губернский отдел Управления, заведующий Губернским подотделом принудительных работ сообщает, что «концентрационный лагерь при подотделе организован на 5 000 человек и с 19 июля сего года туда начали поступать осужденные на принудительные работы с содержанием под стражей». По мнению заведующего подотделом, поздние сроки открытия лагеря в июле 1920 г. объясняются тем, что город не давал подходящей территории, а также отсутствием конвоя. Кроме того, требовалось подыскать зимнее помещение под лагерь, так как «настоящее устраивалось для лета»[136 - Пащина М. В. Екатеринбургский губернский концентрационный лагерь №1 // Урал индустриальный. Бакунинские чтения: материалы V региональной научной конференции, декабрь 2002. Екатеринбург, 2003. С. 362.].
В фонде Екатеринбургского управления местами заключения хранится дело о деятельности концентрационного лагеря №1, содержащее рукописную схему лагеря, составленную в январе 1921 г. Тогда лагерь располагался за чертой города и находился к северу от станции Екатеринбург I, между речкой (р. Основинка на плане не обозначена. – С. К.) и Верхотурским трактом. В записке в Президиум Губернского исполкома, датируемой 5 ноября 1920 г., говорится о том, что «земельный участок для постройки концентрационного лагеря отведен и к Губернскому Подотделу принудительных работ актом комиссии прикреплен; участок расположен между городом и Верх-Исетским заводом, имеет форму ромба, с северной стороны прилегает к ипподрому, южная сторона выходит к спичечной фабрике, западная к Верх-Исетскому и восточная к исправдому №1. Длина южной и северной стороны равна 82,5 сажен [176 метров], западной и восточной равна 95,8 сажен [204 метра], всего в участке 8903,5 квадратных сажен, восточный угол не выходит до дороги (Красноуфимский тракт) 15 сажен».
При сопоставлении плана лагеря с картами города 1918-го, 1930-го и современной картой удалось установить, что лагерь находился к северу от железнодорожных путей, между современным проспектом Космонавтов и улицей Кислородной. Указанная на плане речка (р. Основинка) сегодня протекает в трубе, проложенной под улицами Кислородная и Основинская. В настоящее время на этой территории расположены Северное трамвайное депо и АООТ «Екатеринбургское такси»[137 - Пащина М. В. Указ. соч. С. 363—364.].
О непригодности лагеря в зимнее время свидетельствует и протокол комиссии, проводившей осмотр лагеря 7 октября 1920 г. В нем дано подробное описание как внешнего, так и санитарного состояния лагеря. К этому моменту в лагере находилось уже более 500 осужденных за «контрреволюцию и другие аналогичные преступления» и 502 военнопленных поляка.
Заключенные содержались на бывшем кирпичном заводе Николаева в кирпичных сараях, которые в ширину были равны 5—6 саженям [10—12 метров], а в длину тянулись на несколько десятков саженей. Крыши были железными в два ската, снаружи сараи до некоторой высоты засыпаны глиной. Комиссией были осмотрены два сарая, в одном из них шел ремонт. Первый барак отапливался несколькими железными печами, в первой половине были нары, расположенные в четыре ряда – «два ряда вдоль стенок и два ряда посредине» – в помещении полумрак, пол глинистый. Во второй половине, где размещались военнопленные поляки, не было ни печей, ни нар. Отмечена грязь внутри сарая – «общее содержание и вид […] грязный; одежда, белье, постельные принадлежности грязные».
Ввиду отсутствия печей во второй половине люди вынуждены греться около костров, сооружаемых на полу. Второй барак подготавливали к зиме – «изнутри стенки обшиваются досками при засыпке межстенного пространства землей; нары устраиваются также в четыре ряда, пол между ними (в проходах) устилается кровельными досками; устанавливаются железные печи». В отремонтированной части было выделено помещение для женщин, караула и мастерские.
В лагере среди заключенных велась определенная культурно-просветительская работа. В ноябре 1920 г. была организована библиотека с фондом 1,5 тысячи книг, но в докладе о культурно-просветительской работе отмечено, что большинство осужденных составляли «несознательные» малограмотные крестьяне и рабочие, хотя образованных читателей насчитывалось 300 чел. Работали школы грамотности – по 6 часов в день. Их посещение было в обязательном порядке: действовала система поощрения (снижение срока, свидания с родными, красная доска).Имелись школы для малограмотных I ступени (с преподаванием основ физики, математики и т.д.) и для малограмотных II ступени (начальное обучение)
Велась внешкольная работа – систематические лекции по сельскому хозяйству, скотоводству и прочему. Велась также и политическая работа[138 - Пащина М. В. Указ. соч. С. 363.].
На лагеря распространял свое действие КЗОТ РСФСР 1918 г. Для заключенных устанавливался рабочий день, определялась сдельная заработная плата за все работы, производимые заключенными, кроме хозяйственных работ по лагерю, – 100% оплата по расценкам профсоюзов. Устанавливалась средняя сумма заработка в день и в зависимости от нее процент, который удерживался с заключенного за содержание его в государственном учреждении – две трети заработной платы.
Так, в Москве при заработной плате в день от 12 до 24 рублей в казну отчислялось две трети, т. е. 8 или 16 рублей соответственно. Если же заключенный вырабатывал в день меньше нормы (12 руб.) – это рассматривалось как нежелание трудиться, и тогда использовалось экономическое принуждение. В этом случае в казну шло 16 рублей. Если же заключенный зарабатывал в день больше 24 рублей, от его зарплаты удерживалось только 16 рублей. Максимум вычета из зарплаты заключенного в Екатеринбурге был установлен в 22 рубля 40 копеек[139 - Пащина М. В. Использование труда заключенных в концентрационных лагерях Среднего Урала в 1918—1921 гг. С. 191.].
Практически во всех местах заключения создавались мастерские, а затем в лагерях появились и земельные участки. Также осужденные могли работать в учреждениях или в низшем аппарате лагеря. Так, в Екатеринбургском лагере в январе 1921 г. при учреждениях жили и работали 167 чел., с жительством при лагере – 46 чел. и 39 чел. непостоянно. При лагере работали 149 чел. и 39 непостоянно, неработающих насчитывалось 60—80 чел. Общая численность заключенных в лагере на этот момент составляла 359 человек.
В это время в лагере заключенные работали над стройкой помещения для надзирателей, бани, вели ремонт и оборудование прачечной. Помимо этого в январе 1921-го в лагере было четыре мастерских: столярная, портновская, кузнечно-слесарная и сапожная. В столярной и сапожной мастерской не хватало инструментов, мастеров. Помещения, в которых они располагались, были непригодны. Та же ситуация была и в портняжной мастерской – там была только одна исправная машина. Кроме этих мастерских при лагере была парикмахерская в плохом состоянии и с одной мастерской.
С 1921 г. в лагере вводятся ведомости учета заключенных на 15 календарных дней. Согласно их данным, ежедневно на различных работах было занято от 42 до 74% заключенных. На работах, требующих специальной подготовки, как работа в мастерских, был занят относительно небольшой процент осужденных – от 5 до 19% (24 и 73 чел. соответственно).
Немаловажными являются сведения о заключенных, занятых на работах вне лагеря с возможностью жительства при тех учреждениях, на которых они работают. Их число является относительно стабильным в течение 1921 г. – от 25 до 47% (июнь и сентябрь соответственно). Эта стабильность объясняется тем, что для работ при учреждениях привлекались в основном люди по специальности, а получение права жить при учреждениях давалось индивидуально. Число заключенных, работающих при учреждениях с явкой в лагерь, постоянно меняется – от 118 чел. (15—30 июня) до 11 чел. (конец декабря). Скорее всего, эти заключенные привлекались для разовых работ. Так, например, женщины привлекались для мытья полов в помещении подотдела принудительных работ.
К одной из категорий заключенных, чей труд оплачивался, относились осужденные, выполняющие работы в администрации лагеря. Заключенные занимали следующие должности: секретарь, делопроизводитель, бухгалтер, счетовод, статистик, конторщик и посыльный. Общее количество работающих в администрации Екатеринбургского лагеря заключенных составляло 54 человека. Вольнонаемные рабочие в основном составляли административный аппарат лагеря – охрану, а также специалистов, работавших в мастерских. С августа 1921 г. в Екатеринбургском лагере начинает работать кирпичный завод, на территории которого и был расположен лагерь. Первоначально на заводе выпускалось до 3 тыс. кирпичей в день. Всего на работах по выделке кирпича было занято 64 человека[140 - Пащина М. В. Использование труда заключенных в концентрационных лагерях Среднего Урала в 1918—1921 гг. С. 192.].
Обед и ужин для заключенных готовился из одного блюда, порция хлеба составляла три четверти фунта (300 г.). Порция работающих заключенных была повышенной. Следует отметить, что 13 ноября 1920 г. заведующий Губернским подотделом принудительных работ А. М. Зверев в докладе в Президиум Екатеринбургского Губисполкома говорит о том, что порция работающего в момент составления протокола составляла полтора фунта (600 г.) хлеба в день. Но уже в первой половине ноября этот паек был снижен до одного фунта (400 г.) хлеба в день для всех категорий осужденных.
А. М. Зверев указывает на то, что комиссия признала необходимым усилить питание, и просит Губисполком немедленно принять меры по снабжению мест заключения продуктами продовольствия. Подобные требования А. М. Зверев выдвигал и в части снабжения концлагеря одеждой, обувью и постельными принадлежностями, акцентируя на то, что ввиду их отсутствия у заключенных «администрация лишена возможности посылать их на работы, что она обязана делать немедленно, согласно пункту 31 Постановления ВЦИК о лагерях принудительных работ»[141 - Пащина М. В. Екатеринбургский губернский концентрационный лагерь №1. С. 363.].
Концлагеря начали функционировать в тяжелейшее для страны время разраставшегося голода. Питание заключенных в голодном 1921 г. действительно было на грани выживания. Но если сравнивать нормы довольствия в концлагере №1 и в Исправительном Рабочем Доме №1, то окажется, что при той же норме хлеба в день (1 фунт – около 400 г.) мяса или рыбы содержавшиеся в лагере получали больше – 137,6 г. и 100 г. соответственно[142 - ГАСО. Ф. Р-8. Оп. 1. Д. 8. Л. 15.].
Можно ужасаться и возмущаться скудостью пайка заключенных в концлагере №1, но вырывать эти страшные факты из контекста общей обстановки в этот период неисторично. Приведем выдержки из «Двухнедельного обзора-бюллетеня по госинформации №1 Екатеринбургской ГубЧК за время с 1 по 15 января 1922 г.»: «Общее политическое состояние Екатеринбургской губернии за период с 1 по 15 января не улучшилось и остается прежним – неудовлетворительным […] В Сысертском детском доме имел место случай голодной смерти двух детей […] В Кыштымском заводе питается лебедой до 60% всего населения. Цена за пуд лебеды достигает 170 тысяч рублей (при стоимости пуда пшеницы 1 000 070 руб. – К. С.). В Каменском уезде зарегистрирован случай убийства матерью двух своих дочерей на почве голода. Особенно резко, в форме голода, кризис существует в трех уездах губернии: Каменском, Красноуфимском и части Екатеринбургского […]»[143 - ЦДООСО. Ф. 1494. Оп. 1. Д. 82. Л. 2—9.].
Да и тиф не щадил никого. Так, 23 декабря 1922 г. умер от тифа член Губисполкома, заведующий Губернским отделом юстиции, член комитета Первого городского района РКП (б) Савва Ефимович Волков[144 - ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 259. Л. 20об.].
При этом необходимо отметить, что официально прописанные нормы питания заключенных не соответствовали реальным условиям. Голодный 1921-й привел к тому, что продовольственный паек уменьшался до трех четвертей (иногда и до одной четверти) фунта хлеба (т. е. 100 г.), 6—24 золотников крупы, 6—16 золотников мяса или рыбы.
В довершение всех сложностей подворовывала и лагерная администрация. Ревизионные проверки, имевшие место в концлагерях №1 и №2, выявили ряд «крупных дефектов, упущений проступков даже уголовного характера». В лагере №1, например, был обнаружен крупный недостаток продуктов питания. Разница показателей по муке и хлебу по данным, зафиксированным в расходных книгах, и по фактической наличности составляла в среднем по 30 пудов, т. е. по 480 килограммов[145 - Рогова Е. М. Бывшие участники Белого движения в концентрационных лагерях Среднего Урала. 1919—1923 гг. // Научные труды XVI Международной конференции молодых ученых по приоритетным направлениям развития науки и техники. Ч. 1. Екатеринбург, 2009. С. 367.]. И это происходило в ситуации, когда ежедневный паек доходил до 100 граммов хлеба!
Документы позволяют проследить численность заключенных лагеря в период с октября по декабрь 1920 г. По сведениям комиссии, на 7 октября численность заключенных составляла 1002 человека. По данным доклада А. М. Зверева от 4 ноября 1920 г. – 2500 человек, а в докладе заведующего отделом Управления губернией от 8 декабря указана численность заключенных – 770 человек. Таким образом, за месяц численность заключенных сократилась в три раза. А в докладе «О жизни Екатеринбургского концентрационного лагеря №1» от 25 января 1921 г. указывается число осужденных на 30 декабря 1920 г. – 359 человек, из которых работало в учреждениях с жительством при лагере – 102 человека, с жительством при учреждениях – 166 человек[146 - Пащина М. В. Екатеринбургский губернский концентрационный лагерь №1. С. 363.].
Главный недостаток лагеря был и в том, что баня располагалась от лагеря в 5—6 верстах, а белья и теплой одежды у большинства заключенных не было. Не удивительно, что при отсутствии санитарной обработки вновь поступавших заключенных, осенью-зимой 1920—1921 началась эпидемия тифа, которая бушевала и в городе. Предпринимаются срочные меры по разгрузке лагеря. 18 ноября 1920 г. 600 заключенных лагеря были отправлены в Нижний Тагил, при этом им, после помывки в гарнизонной бане, выдано 300 комплектов белья (рубашек и кальсон)[147 - ГАСО. Ф. Р-8. Оп. 1. Д. 53. Л. 21.].
Вследствие большой скученности, антисанитарии и отсутствия нормального питания в концлагерях разрастались различные заболевания. Судя по официальным отчетам, смертность среди заключенных за 1921 г., прежде всего от тифа, достигала 12,7%. В январе 1921 г. 34 наиболее тяжелых больных пришлось отправить в госпиталь. Заразных больных оставалось в лагере 24; болевших, но не заразных – 294; повторно болевших – 531[148 - ГАСО. Ф. Р-8. Оп. 1. Д. 53. Л. 21.].
Даже по состоянию на 1 июля 1922 г. в штате концлагеря №1 не имелось квалифицированных врачей. Были только несколько фельдшеров, сестер милосердия, сиделок и один фармацевт[149 - Рогова Е. М., Дмитриев Н. И. Санитарное состояние и медицинское обеспечение пенитенциарных учреждений Среднего Урала (1918—1923 гг.) // Науч. труды ХVII Межд. конф. молодых ученых по приоритетным направлениям развития науки и техники. Ч. 1. Екатеринбург, 2009. С. 402.].
Обратимся теперь к строкам книги одного из первых исследователей красного террора С. П. Мельгунова «Красный террор в России 1918—1923», вышедшей пятым изданием в Москве в 1990 г., где упоминается город Екатеринбург. Относятся они к 1921 г. Ссылаясь на издание «Рев. Россия» №12/13, Мельгунов сообщает: «Из концентрационного лагеря в Екатеринбурге бежало 6 человек. Приезжает заведующий отделом принудительных работ Уранов, выстраивает офицеров, содержащихся в лагере, и „выбирает“ 25 человек для расстрела – в назидание остальным»[150 - Мельгунов С. П. Красный террор в России 1918—1923. М., 1990. С. 76.].
Труды современных исследователей позволяют уточнить данные, касающиеся Екатеринбургского концлагеря №1, приведенные С. П. Мельгуновым. Во-первых, заведовал Губернским подотделом принудительных работ Семен Никифорович Ураков[151 - ГАСО. Ф. Р-8. Оп. 1. Д. 46. Л. 125. Ураков С. Н. родился 2 февраля 1886 г. в бедной крестьянской семье в Вятской губернии. После ранения на фронте Первой мировой войны получил звание младшего унтер-офицера. В марте 1917-го вступил в партию левых эсеров, а в феврале 1918-го – в РКП (б). С 5 мая 1918 г. воевал с чехословаками, попал в плен, после тюрьмы и концлагеря ожидал расстрела за попытку побега, но сумел бежать в 1919 г. В июле 1919-го назначен комендантом Екатеринбургской тюрьмы. В марте 1920 г. возглавил Губернский подотдел принудительных работ (ГАСО. Ф. Р-8. Оп. 1. Д. 8. Л. 44, Д. 10. Л. 64).]. Во-вторых, в июле 1921 г. в лагере расстреляно было не 25, а 30 офицеров, содержащихся в концлагере №1 (5 – за подготовку к побегу и 25 заложников). А в августе – еще 6 офицеров, совершивших побег 2 июля. События лета 1921 г. подробно описаны Н. И. Дмитриевым в статье «Побег из застенка»[152 - См.: Белая армия. Белое дело. Исторический научно-популярный альманах. Екатеринбург. 2011. №19. С.98—121; 2012. №20. С. 81—103.].
Кратко дело состояло в следующем. Действительно, бежать из лагеря принудительных работ было от чего. И бежали не только из лагеря, но даже из Екатеринбургской тюрьмы – только за первое полугодие 1920 г. бежало 23 человека[153 - ГАСО. Ф. Р-149. Оп. 1. Д. 2. Л. 195.]. Какие меры предписывала центральная власть для предотвращения побегов? Еще 17 декабря 1919 г. был издан декрет Совнаркома за подписью Ленина о порядке отпуска заключенных на работы в советских учреждениях, где указывалось, что в случае побега заключенного поручителя, под чью ответственность работал заключенный, немедленно арестовывать на срок 3 месяца без права изменения меры пресечения[154 - ГАСО. Ф. Р-149. Оп. 1. Д. 2. Л. 50.].
Нарастание голода участило побеги. Последовал приказ №118 Екатеринбургского губисполкома, губчека и губотдела принудительных работ от 27 мая 1921 г. Приказ гласил: «Ввиду участившихся за последнее время случаев побега арестованных… а также ввиду того, что неоднократно выясняется, что побег тем или иным заключенным совершен благодаря содействию остальных заключенных из той группы, с которой бежавший находился в одной камере… или на внешних работах… – в целях быстрого прекращения этих явлений и устранения их в будущем, дабы пресечь возможность новых преступных действий со стороны злостных преступников, каковые уже имели место среди сбежавших ранее, настоящим приказывается: ввести во всех местах заключения Екатеринбургской губернии круговую поруку среди арестованных, и ОБЪЯВЛЯЕТСЯ для сведения, что с момента издания настоящего приказа впредь за каждого сбежавшего арестованного будет расстреляно 5 человек из той группы, из которой сбежал арестованный, и того рода преступления, к которой относится сбежавший с места заключения или с места работ арестованный […]». Подписали: Предгубисполкома Израилович; Зампредгубчека Г. Штальберг (Герта Штальберг. – К. С.); Завгуботдела принудительных работ А. Зверев[155 - Дмитриев Н. И. Побег из застенка // Белая армия. Белое дело. Екатеринбург. 2011. №19. С. 106.].
Совершались побеги и из лагеря №1. Так, 17 мая 1921 г. скрылся Константин Голубев. Совершили побег офицеры Килосов, Короткин, Шайтанов, Щапов, всего около десяти человек[156 - Дмитриев Н. И. Побег из застенка // Белая армия. Белое дело. Екатеринбург. 2012. №20. С. 82.].
В такой обстановке и был совершен побег из Екатеринбургского лагеря №1: шесть офицеров покинули лагерь 2 июля 1921 г. Далее в своей статье Н. И. Дмитриев описывает обстоятельства этого дела. В ходе дознания допрошенные офицеры заявили, что знали о приказе №118 и о возможном расстреле оставшихся в лагере одногруппников, но не предполагали, что такое может свершиться на практике. Хотя некоторые офицеры пытались отрицать сам факт разговоров о побеге и личного участия в нем, но в ходе разбирательства (т.е. оно все-таки производилось. – К. С.) все вынуждены были признать подготовку к побегу. (Должны были бежать восемь офицеров. – К. С.).
В своем заключении по допросам Ураков писал: «Из настоящего донесения усматривается твердое желание и подготовка к побегу, который был намечен на понедельник. Настоящий побег был предупрежден исключительно благодаря сообщению, сделанному заключенным Степановым Павлом Гавриловичем […] К упомянутому Степанову прошу принять меру поощрения, а к остальным применить на основании приказа №118 высшую меру наказания […]»[157 - Дмитриев Н. И. Побег из застенка // Белая армия. Белое дело… №19. С. 107—110.]. Этим и ограничилось участие С. Н. Уракова в расследовании этого дела.
В ходе дознания выяснено, что конвоир красноармеец Бойко в нарушение приказа отпустил девятерых офицеров, отправленных в лес для постановки изгороди из колючей проволоки вокруг огорода для концлагеря, для сбора ягод и покупки молока у проходивших по тракту деревенских женщин. При этом три офицера (Коземаслов, Чиркунов, фамилия еще одного неизвестна) отказались от побега.
На следующий день в лагере были сформированы два списка. Первый состоял из имен и фамилий пяти офицеров, только готовившихся совершить побег. Второй список включал фамилии двадцати пяти офицеров, входивших в одни и те же десятки с бежавшими в эти же дни шестью офицерами. Составленные списки комендант лагеря А. Филатов немедленно направил председателю Екатеринбургской губчека А. Г. Тунгускову для привлечения виновных «к высшей мере наказания на основании приказа №118».
В ходе заседания Екатеринбургской губчека 4 июля 1921 г., в котором участвовали А. Г. Тунгусков (председатель), А. Крылов, Г. Н. Штальберг, А. Я. Калькштейн (секретарь), были рассмотрены списки «белых офицеров, пытавшихся бежать из лагеря» из пяти человек (А. М. Чечулин, Н. В. Бардин, С. М. Алексеев, В. Н. Боярский, В. Н. Левашов) и «белых офицеров, в десятках из коих бежало шесть человек» – из 25 человек. Постановили: «На основании приказа губисполкома, губотдела принудительных работ и губчека всех перечисленных лиц, обвиняемых в организации и содействии побегу, будучи связаны круговой порукой, согласно вышеупомянутого приказа от 27 мая с/г за №118, подвергнуть высшей мере наказания – расстрелять». 4 июля приговор был приведен в исполнение.
Все шесть действительно бежавших офицеров вскоре были задержаны крестьянами в Ирбитском районе и переданы милиции. 3 августа дело об их побеге было заслушано на заседании членов коллегии Екатеринбургской губернской чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности. В ночь с 3 на 4 августа они были расстреляны[158 - Дмитриев Н. И. Побег из застенка // Белая армия. Белое дело… №20. С. 86, 102.].
Остается добавить, что среди расстрелянных заложников, чьи автобиографии приводится в статье Н. И. Дмитриева, указан подполковник Иннокентий Иннокентьевич Китновский (1878—1921). Выпускник Казанского пехотного юнкерского училища храбро воевал, защищая Россию. Командовал батальоном, 29 мая 1915 г. произведен в подполковники, а 7 ноября того же года награжден Георгиевским оружием. Был ранен, после возвращения из германского плена, 27 августа 1918 г., мобилизован в белую армию. Как инвалид назначен начальником Новониколаевской унтер-офицерской школы, а затем получил назначение на фронт в качестве завхоза полка[159 - Дмитриев Н. И. Побег из застенка // Белая армия. Белое дело… №19. С. 115.].
Но на следующий год в редакцию журнала пришел отклик историка из Барнаула А. Краснощекова на первую часть статьи, где сообщалось небольшое дополнение. «Судя по всему, Китновскому удалось скрыть факт активного участия в боях против Красной армии. Есть сведения, что летом-осенью 1919 г. он командовал 2-м штурмовым полком 3-й Сибирской штурмовой бригады (с августа 1919 г. в составе Сводной Сибирской дивизии)»[160 - См.: Дмитриев Н. И. Побег из застенка // Белая армия. Белое дело… №20. С. 102.] (выделено мною. – К. С.).
В январе 1922 г. в Екатеринбургском концлагере №1 числилось 784 заключенных. При этом более четверти из них составляли бывшие белые офицеры. Их средний возраст – 27,5 лет. Не укладывается в сложившийся стереотип белого офицера социальное происхождение этих бывших колчаковцев: из крестьян и мещан (поровну) – 88%, остальные – из духовного звания, казаков, почетных граждан и лишь три человека – из дворян. Ясно, что основную массу заключенных составляли младшие офицеры[161 - ГАСО. Ф. 1568. Д. 30. Л. 41, 84. Подсчеты автора.].
Екатеринбургский губернский концентрационный лагерь №1 был одним из первых опытов молодого государства в налаживании аппарата карательной системы, строительства собственно советских мест заключения. В этом смысле лагерь еще не имел жесткой дисциплины, достаточного количества конвоя, чтобы водить заключенных на работы. Более того, осужденные имели возможность жить при учреждениях, где они работали. Техническое состояние, условия содержания заключенных, необустроенность быта, наличие библиотек и школ, относительно гуманное отношение к заключенным – факторы, свидетельствующие о том, что лагерная система только зарождалась.
Но условия продолжающейся Гражданской войны, разруха и голод, воцарившиеся в стране, все более ужесточали режим содержания в местах заключения. О чем свидетельствуют события лета 1921 г. в Екатеринбургском концлагере №1.
В том же 1921 г. ЦК РКП (б) создал комиссию, которая предложила пересмотреть дела в отношении всех лиц, попавших в места заключения в годы Гражданской войны. В результате были проведены массовые амнистии и пересмотр дел тех заключенных, которые не подпали под них. Декрет СНК РСФСР от 28 ноября 1921 г. обязал Народный комиссариат труда и его местные органы содействовать трудоустройству заключенных, для чего была издана специальная инструкция.
Постановлением СНК от 25 июля 1922 г., и совместным постановлением НКЮ и НКВД от 12 октября 1922 г., все управление местами заключения было сосредоточено в НКВД с образованием в его составе Главного управления местами заключения (ГУМЗ), а лагеря и бывшее Главное управление принудительных работ упразднили. Так, в Екатеринбурге появилось Губернское управление местами заключения (ГУБУМЗАК), существовавшее до 15 декабря 1923 года. Однако в ведении ВЧК, а затем и ОГПУ осталось значительное количество специальных лагерей, деятельность которых регулировалась совершенно секретными инструкциями и приказами по линии Государственного политического управления (ОГПУ)[162 - Смыкалин А. С. Колонии и тюрьмы в советской России. С. 64, 66, 67, 76.]. В 1930-е гг. из подобных лагерей вырос «архипелаг ГУЛАГ».
Глава 3. Лишение избирательных прав граждан в 1920—1930-е гг. как инструмент негативной социальной селекции
3.1. Правовая основа процесса лишения избирательных прав (А. П. Килин)
После октября 1917 г. экономические преобразования были подчинены политическим целям – удержанию власти, социальному переустройству старого и формированию нового общества. Одним из методов классовой борьбы в условиях новой экономической политики было внесудебное ограничение в гражданских правах значительной части населения.
Большевики, «диалектически» сочетая идеологический догматизм и прагматизм в оперативном управлении, с одной стороны декларировали демократические принципы, а с другой подвергали дискриминации значительную часть населения. Нельзя утверждать, что в данном случае был реализован принцип «кто был ничем, тот станет всем», поскольку, помимо «бывших», ряды маргиналов пополнили новые «неполноправные свободные».
Механизм внесудебного лишения избирательных прав позволял отстранить от легальных форм управления на самых разных уровнях власти и в самых разнообразных сферах не только «бывших», но и «неблагонадежных». Среди представителей последних были как те, кто эксплуатировал чужой труд, так и те, кто занимался торговлей. Лишение частных предпринимателей избирательных прав, то есть дискриминация граждан по признаку профессиональной деятельности, заслуживает особого внимания, поскольку демонстрирует «законные, но не противоправные» действия властей, так как граждане существенно ограничивались в своих правах за занятие легальным видом деятельности, которую государство облагало налогами.
Отметим внесудебный, административный порядок лишения избирательных прав граждан, что является радикальной мерой по современным меркам. Так, в сельской местности включение человека в список лишенных избирательных прав и исключение из списка избирателей могло производиться на бездокументной основе, т. е. со слов односельчан или представителей сельсовета человек объявлялся «торговцем» или «кулаком».
Правовая среда Советской России 1920-х гг. была уникальной и единственной в своем роде. Законодательство монархической России в первые годы после Октябрьского переворота использовалось для нужд нового государства в части, не противоречащей декретам советской власти и духу «революционной законности».
Подобно многоукладной экономике, в законодательной практике присутствовали элементы прежнего буржуазного права, над которыми доминировали нормы «революционной законности». Последние сочетались с неписаными правилами – «большевистской этикой» и базировались на восприятии общества через призму классовой борьбы, таким образом можно говорить о специфической модели «правового плюрализма». Оценка конкретных ситуаций с этой, специфической, точки зрения была повсеместной. В таких условиях грань между законом и беззаконием в деятельности органов власти и управления зачастую становилась прозрачной и трудноразличимой.
По прямому признанию В. И. Ленина, революционные декреты служили, прежде всего, целям пропаганды, а главное, и они, и весь гигантский массив юридических документов, практика юридических органов строились в соответствии с «духом революционного правосознания», ни в коей мере не ограничивали всевластие партийных чиновников и административного аппарата партийного государства, юридически облагораживали ничем не ограниченные внесудебные и судебные репрессии, расправу с неугодными, «контрреволюционерами» и «оппозицией»[163 - Алексеев С. С. Теория права. М.: Издательство БЕК, 1994. С. 206.].
С. С. Алексеев отмечает две особенности советского права. Во-первых, в него непосредственно включалось социальное революционное право, т. е. «неправовой» в юридическом смысле феномен; во-вторых, оно было носителем тоталитарной идеологии, которая, подчинив право, пропитав его догмами, превратила правовую систему в предельно заидеологизированную, тоталитарную, утратившую коренные правовые ценности[164 - Алексеев С. С. Теория права. С. 207.].
Учитывая специфику правовой среды советской России, приходится констатировать, что ограничение значительной части членов общества в гражданских правах (лишение права голоса на выборах) с формальной точки зрения было законно[165 - Килин А. П. Категории граждан, лишенных избирательных прав в 1920-е годы (анализ инструкций о выборах в советы) // История репрессий на Урале: идеология, политика, практика (1917—1980-е годы). Сб. ст. участников науч. конф. Нижний Тагил: НТГПИ, 1997. С. 95—105.]. В Конституциях РСФСР 1918 и 1925 гг. содержалось положение, в соответствии с которым, наряду с заключенными и душевнобольными, целый ряд категорий граждан (на основе классового или профессионального признаков) лишались права избирать и быть избранными (пассивного – быть избранным и активного – избирать). К категории «лишенцев»[166 - Для краткости эту категорию граждан называли «лишенцами», что подразумевало негативную коннотацию. Идя вслед за источником, мы используем этот термин, но считаем целесообразным помещать его в кавычки.] относились «классово чуждые» элементы, идеологические противники, представители некогда правящих групп и сословий, а также граждане, не занятые в обобществленном секторе производства. В своей работе Г. Алексопулос пишет о том, что «Ленин заявил, что его партия „лишит избирательных прав всех граждан, препятствующих социалистической революции“»[167 - Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts… p. 16.].
