скачать книгу бесплатно
«Тут как на Гвинее», – раздался мужской, странно знакомый голос.
«Ой, не надо! – ответила женщина. – Там малярия и лихорадка!»
«Зато листва в цвете!»
«А я хотела спросить… Как раз про цвет… Если сканировать яркую картинку, краска сильно тратится?»
«Само собой. Это как красить волосы».
эпсилон
Я узнал отца.
«Фантомная память».
И сразу вспомнил последний сон.
Приснилась ксенопсихолог – жди Чужих.
Только мне часто не везет. Я буду последним, кто увидит Чужих.
Ксенопсихолог Вероника снилась мне и раньше, но всё равно я буду последним, кто столкнется с Чужими. Я и на «Уззу» попал последним, и снится мне обычно то, что уже снилось другим. Пугающий вой сирен (врывающийся извне), грохот башмаков по железным трапам, пламя – как личинок вылизывающее людей из оплавленного ударом железа. Падают защитные шторки, гаснут иллюминаторы.
И все это незаметно перерастает в реальную учебную тревогу.
«На шкентеле! – орет, багровея, капитан Поляков. – Как строй держите?»
Все стараются. Старший техник Цаппи особенно старается. Волосы торчат над круглой римской головой, будто он укладывал их петардой. Программисты, механики, навигаторы, техники, физики, свободные от вахт марсовые косят налитыми кровью глазами на шелковый флаг Земли, а Цаппи и коситься не надо – у него с детства глаза вразлёт. Он – моя единственная удача. В компании с механиком Лавалем за три дня до старта Вито Цаппи попал в руки террористов. Через семь часов их отбили, но Лаваль с огнестрельным ранением угодил в госпиталь; так я получил последнюю возможность оказаться на борту «Уззы».
Чужие мне снились часто. Но ксенопсихолог Вероника оставалась недоступной. Другой вес, другой класс. Она – человек со шканцев, я с бака. Собственно, и Чужие не снились мне. Просто в забортной тьме медленно крутились звездные течения, играя смутными отблесками…
А потом ксенопсихолог Вероника стояла рядом с капитаном Поляковым, опять далеко от меня, как другая галактика. Длинные ноги, зеленый комбинезон, подобранные волосы. Вряд ли она выделяла меня в общем строю. Это на Земле никак нельзя было не заметить мой роскошный «мокрый дуплет».
Ах, любовь на заднем сиденье! Моя девушка не напрасно плакала, провожая нас всех на «Уззу». Она плакала навзрыд, правда, ксенопсихолог об этом не знала. Ее дело – Чужие, ее дело – возможный контакт, возможные модели поведения. Расставания с любимыми не затрагивают ее холодного ума. Я для ксенопсихолога всего лишь один из многих, что-то вроде Черного Ганса – нашего палубного кофейного агрегата. Потому она и не снится мне, а снятся Чужие – клубящаяся за бортом тьма. Мораль, она ведь как линия горизонта – ее можно пересечь только ночью, при выключенном свете. А как увидеть ксенопсихолога при выключенном свете? Это на Земле девушки с радостным визгом прыгали в мой летающий рыдван. Врожденное несовершенство самой ординарной летающей машины легко можно выдать за роскошь богатого «Бугатти-Ту», ведь желтые брызговики, блестящие китайские зеркала, чехлы из меха чебурашки, руль диаметром с глушитель и глушитель калибром с руль – устанавливал я сам.
«Может, еще наддув вкорячить?»
«Вкорячить можно, – соглашались ремонтники. – Только во что это обойдется?»
Обойтись могло в цену самой машины. Такие кредиты мне не светили. Ну, мелкий апгрейд, ну, замена сцепления, убитого в любительских драг-заездах, теперь это не важно. Не какие-то особенные качества привели меня в экипаж «Уззы», а всего лишь прихоть судьбы: можно сказать, для меня постарались террористы, ранившие Лаваля. Правда, стармех Бекович сразу меня полюбил: уже на третьем дежурстве я отмывал нижнюю палубу всего четырьмя ведрами мыльной воды. Но, возможно, Бекович считал меня роботом, как знать. Своих многочисленных любимцев он с гордостью и любовью именовал ублюдками. Я бы добавил: гениальными. Самый непрезентабельный робот Бековича ножом и вилкой всего за одну минуту мог съесть стакан семечек.
Ублюдки Бековича и обнаружили аварийный участок.
«Мыши!» – доложил я (дежурный) стармеху.
«Мыши!» – доложил стармех капитану.
«Мыши? На борту „Уззы“? У нас и пылинки не может быть!»
Никто и не спорит. Пылинки у нас и не найдешь. Но на видеозаписях, представленных умелыми роботами Бековича, серые грызуны весело лакомились цветной изоляцией в сумеречных пространствах ходового (недоступного для людей) отсека.
Все же одну мышь отловили. И обнаружили на задней лапке, как неведомое клеймо, крошечный знак «Уззы» – иероглиф, читающийся как «раздвинутая решетка». Корабельный психолог фрау Ерсэль осторожно пыталась навести капитана на мысль о возможном земном происхождении грызунов, но катастрофическое несовпадение взглядов капитана и фрау Ерсэль давно известно. В их споры мог вмешиваться только доктор Лай. Оказывается, на его родном языке указанный иероглиф означает «братья». Это несколько сглаживало тревогу. Но тот же иероглиф по-китайски означал «предел знания». Это настораживало. И тот же самый знак, в зависимости от контекста, мог означать «встречу»…
…«путь терпения»…
…«большой разум»…
«А почему, черт побери, не инвентарный номер?»
Доктор Лай улыбчиво пожимал узкими плечами. Почему бы и нет? Каждый человек однажды в жизни встречает развилку. Но один садится и плачет, а другой выбирает верное направление.
«Вы еще скажите, что этот знак употребляется и как числительное!»
Доктор Лай улыбчиво пожимал узкими плечами. Понимание и объяснение не всегда совпадают. Пусть капитану Полякову не покажется странным, но в определенном контексте иероглиф «узза» в самом деле употребляется китайцами как числительное.
В результате я, марсовый Александр Стеклов, получил три внеочередные вахты, а стармех Бекович – замечание. Вполне законно, между прочим. По корабельному Уставу во всем виноват тот, на чье дежурство приходится незапланированное событие.
«Странно, что мыши начали с изоляции…»
«Почему, Бекович, вы смотрите на меня?» – возмутилась фрау Ерсэль.
Объяснять что-либо «небольшой медведице» (так переводится имя фрау Ерсэль с немецкого, а тайтай – всего лишь уважительная приставка к имени) стармех счел ниже своего достоинства. Приказ, отданный им ублюдкам, гласил: «Ловить и рубить хвосты!»
Мышам, конечно.
В космосе проблемы решаются кардинально.
дзета
«…как на Гвинее».
Сравнить оранжерею «Уззы» с гвинейскими джунглями мог только мой отец.
«Там малярия и лихорадка!» – произнесла женщина, но голос отца почти не изменился. Он возразил: «Там листва в цвете!» Конечно, я узнал отца, хотя последний раз мы виделись очень давно – в клубе Славы, где друг отца Санти Альварес угощал меня бузинным напитком.
Санти Альварес был уверен, что юношам вроде меня ничего другого и не нужно, кровь должна кипеть в жилах сама по себе. Он видел, как жадно я озираю зал – кубки, портреты, модели знаменитых космических кораблей, уютные столики, за которыми сидели знаменитые и пока не очень знаменитые пилоты, ученые, конструкторы, финансисты.
«Бузинная настойка стоит копейки, а подается вообще бесплатно».
Санти Альварес мне нравился; несмотря на возраст (сорок пять лет), борода у него была белая, как у Саваофа. «Непременно прилетай, мой мальчик, в Мехико. Осенью я набираю новый философский курс. Мы всегда начинаем с самых Начал, понимаешь? Интересны всегда самые Начала. Ты ведь хочешь жить в счастливом мире?»
Я хотел. Очень.
Я собирался в Мехико.
Я тогда не знал, что, оказывается, счастье мира опирается на тайных бойцов Железного Драйдена и Санти Альвареса. Зато знал другое: Санти Альварес – друг моего отца, а мой отец, капитан Стеклов, командует Модулем – к тому времени самым дорогим космическим объектом, построенным землянами.
«Я, наверное, никогда не попаду в космос».
Санти Альварес ответил: «Как знать?»
Смысл его слов дошел до меня позже.
Однажды в «Новостях» я услышал любимую притчу Санти Альвареса – тайного финансового покровителя террористов, к тому времени арестованного властями.
У одного старика пропала лошадь. Соседи старику сочувствовали, но сам он ничуть не переживал: «Как знать? Может, это к удаче».
И правда, пропавшая лошадь скоро вернулась, даже привела с собой неизвестно кому принадлежащего жеребца. Соседи бросились поздравлять внезапно разбогатевшего старика, но тот только качал головой: «Как знать? Может, это к беде».
И правда, на другой день сын упал с жеребца и в двух местах сломал ногу.
Соседи сочувственно жали старику руку, но он твердил: «Как знать?»
И опять оказался прав: началась война, всех молодых людей призвали в армию…
эта
На Земле мы готовились к неизвестному.
Но кто знает, как надо готовиться к неизвестному?
Мы изучали корабль, но бесчисленные переходы и галереи «Уззы» сами по себе постоянно менялись. Мы не знали пункта назначения – но, видимо, нам и не надо было этого знать. Мы строго следили за порядком на борту, но в ходовом отсеке вдруг появились мыши. Более того, в оранжерее «Уззы» бывший экипаж Модуля устроил стихийный пикник. Их там собралось человек двенадцать.
«Они всю траву вытопчут».
Но доктор Голдовски, отключаясь, бросил:
«Полагаю, что силовую защиту оранжереи можно снять».
Стармех изумленно уставился на капитана: «А если они – (он подразумевал под ними гостей) – разбредутся по кораблю? Мало нам мышей?»
«А кстати, что там с мышами?» – выдохнул Поляков.
«Это вовсе не мыши», – ответила фрау Ерсэль.
«Как вас понимать, тайтай?»
«Это одна мышь».
«Клоны?»
Стармех возмутился: «Как это одна? Я ловлю их каждый день. Их много!»
«И все же, – возразила фрау Ерсэль, – это всего лишь одна особь».
«Но я лично выловил их три десятка!»
Фрау Ерсэль кивнула. Слова стармеха ничего не меняли. Генетический анализ указывал на единственность появившихся на борту мышей.
Я тоже не понимал. Почему доктор Голдовски не заинтересовался экипажем пропавшего Модуля? И что значит – «фантомная память»? Я ведь отчетливо видел отца, слышал его слова. «Ой, мне бы темные очки, – заглядывала в его глаза черноволосая спутница. – Мне бы сейчас волосы собрать в хвостик и балахонку какую-нить старую с кедами…» Почему ксенопсихолог Вероника не сочла нужным проявить хоть какой-то интерес к этой, как они выразились, «фантомной памяти»?
«Где пиво?»
Непрошенные гости хотели пива!
«Загляните в морозильник!»
«Вы бы его еще в дефлегматор залили!»
Отец щурился.
Взгляд казался усталым.
А черноволосую спутницу я вспомнил.
Тогда, в клубе Славы, она держалась несколько в стороне, по крайней мере я не помнил, чтобы она что-нибудь говорила. А звали ее Аннор. Я слышал, как отец в оранжерее объяснял ей: «…оболочка с нейтринной звезды слетает в доли секунды… Да это так… Все пространство космоса, милый друг, как содранными скальпами, замусорено газовыми оболочками…»
«Какой ужасный фэншуй!»
тета
Вито Цаппи (32 года, старший техник).
Бортовое время – 21:30.
Результаты тестирования:
– Что вы думаете о морали?
– Усложнения ей не на пользу.
– Легко уживаетесь с самим собой?
– Если поступки не противоречат желаниям.
– Скучаете по Земле? Мучают вас воспоминания?
– Скорее, сны, тайтай. Я в них хромаю. Мысленно, конечно. Боюсь, что люди «Железного Драйдена» решат, что мне досталось меньше, чем следовало.
– Но мы на «Уззе»!
– Это не отменяет снов.
– Вы хорошо знали капитана Стеклова?
– Служил с ним на прогулочном судне «Лебедь». Транспортировка туристов, всего лишь. Капитан «Лебедя» Эжен Дюммель был профессионалом с безупречным послужным списком, но в космосе никто не гарантирован от приступов «синдрома пустоты». Кажется, вы занимались этим синдромом, тайтай? На полпути к Луне капитан Дюммель приказал пассажирам срочно улечься в аварийные криокамеры. Понятно, кое-кто воспротивился. Замечу, что в официальном отчете, тайтай, смерть капитана Дюммеля рассматривалась как самоубийство.
– Но стрелял Стеклов?
