скачать книгу бесплатно
Вы честны с собой, с миром и нежны с мужчиной, которого желаете. А мужчина нежен с вами.
Я видел достойных женщин до встречи с вами, и у всех, подобных вам, есть одна отличительная черта: они неудобны для окружающего мира.
Вы одиноки, хотя и окружены десятками людей изо дня в день и очень редко бываете одна.
Обнимаю ваше одиночество. Целую с такой нежностью, с какой вы желаете мне доброго утра.
Вы умеете уважать мужчину
Вы умеете уважать мужчину, и это обращает на себя внимание. Рядом с вами хочется всегда держать осанку, целовать вашу руку, подавать пальто. Рядом с вами хочется становиться еще лучше, потому что вы это видите, это цените и не боитесь признаться в том, что вы умеете видеть в мужчине – мужчину.
Вы – смелая. Вы – наблюдательная. Я вас уважаю. Я хочу вас. Я вижу в вас женщину, я нахожу в вас достойного человека, я рад тому, что знаком с вами.
Знаете, я давно понял, что не умру, если вы надумаете от меня уйти
Кажется, я влюбленно ненавижу боль, но сделать мне больнее, чем я делал себе сам, вряд ли кому удастся, разве только смерти того, кто мне дорог. Я научен болью, расту через боль, и одиночества я не боюсь. Ваш уход станет перерождением для меня. Перерождением в нового себя. Поэтому, если захотите по-настоящему уничтожить меня, то пройдите мимо, когда я начну лгать себе, миру, пройдите мимо, когда я начну рыть могилу из ложных убеждений, не свойственных моей душе, когда я начну лепить из себя то, чем я не являюсь. И тогда можете с удовлетворением наблюдать за моей гибелью, в остальных случаях – вы поможете мне стать сильнее.
Если захотите уничтожить то светлое, что между нами было, – сделайте подлость по отношению ко мне, посмейтесь надо мной у меня за спиной, обсудите меня, расскажите другим мои тайны, которые я открыл вам, предайте меня. Я от этого не стану меньше чувствовать, я не стану холодным, разлюбившим, как это описывают порой в стихах, я не перестану любить вас за это, но я изо дня в день буду наполняться презрением к вам (с привкусом жалости).
У меня почему-то всегда презрение с привкусом жалости.
Мои чувства не угаснут, просто я закрою их в себе, запечатаю. Вслед за презрением к вам придет боль, чувство жалости к себе, а затем я перестану находить свет в том, что между нами было.
Я поступал подло, я получал подлость, поэтому проживал то, о чем говорю.
Если вы хотите сделать меня счастливым, то просто кайфуйте от меня так, как я кайфую от вас. Не говорите комплиментов, констатируйте факты – в чем я силен, выражайте чувства не на словах, а прикосновениями, объятиями, поцелуями, кайфуйте от этого и не говорите мне ничего. Поверьте, я буду счастлив.
Если вы хотите быть счастливой со мной день, неделю – отдайтесь моменту так, как отдаюсь я, забудьте обо всем рядом со мной, не думайте ни о чем, кроме меня и своего кайфа. Я еще больше вас буду хотеть, когда буду видеть в ваших глазах радость.
Если захотите быть счастливой со мной дольше, мне нужно вас полюбить. Сердцу не прикажешь, кого любить, это правда, со мной не будет легко. Но если вы не сможете меня полюбить в ответ, я уйду от вас, и от этого мои чувства не угаснут. Они угаснут со временем, но вы не узнаете, когда именно это случится.
Я влюбляюсь в вас не для того, чтобы страдать, хотя неискренность одного из нас обязательно приведет к этому, а для того, чтобы радоваться, получать удовольствие друг от друга, наслаждаться рождением новой истории. Я желаю книгу жизни, в которой одной из глав будете вы, мои чувства к вам и ваши чувства ко мне.
Никто из нас не знает, чем все это закончится, но мы можем быть открытыми, честными в нашей истории и достойно сохранить тот свет, который между нами однажды зажег я, а вы счастливо окунулись в него и делали все, чтобы он не погас.
Мне по кайфу смеяться, у меня есть человек, с которым я могу смеяться изо дня в день, это очень ценно и это связывает крепко, я хочу смеяться с вами. И я не хочу, чтобы вы плакали обо мне, я не хочу плакать о вас.
Однажды вы сказали, что сотканы из противоречий: «Я – самая смелая трусиха». А я вам не сказал, что я – самый смелый трус.
Будем знакомы.
Она умела готовить еду, но не умела любить мужчину
Она умела готовить еду, но он видел, как переедают от женской нелюбви, он недоедал от нелюбви к женщине, ибо едой не заменишь ощущение любви.
Она умела гладить рубашки. Она умела гладить мужчину.
Она была красива, стройна, и многие мечтали бы о такой женщине, оказавшись на его месте, если бы не знали ее маленькую тайну, которую она так и не открыла ему.
Она ходила на курсы минета, но она не умела любить мужчину. Будто где-то услышала, что хороший минет может дать ему ощущение безусловной любви, уверенности в ней и ее чувствах.
Будто у мужчины вместо мозга, сердца и души – член. (Какие «глубокие» познания мужской натуры у того, кто ей это внушил.)
Он бы не поверил, если бы ему попытались внушить, что у женщины вместо мозга, сердца и души – вагина.
Она сумела привязать его к себе. Сексом, общими интересами, увлечениями, общими событиями/праздниками, проведенными вместе. Она узнала, что любит он, и сразу «полюбила» это сама.
Как неудобно быть удобной.
Она умела все. Но не умела любить его.
Она была идеальной несостоявшейся женой. Была хорошей хозяйкой, да. Он бы врагу не пожелал такую жену, хотя неистово ревновал ее ко всему.
Он бы предпочел, чтобы самая отвратительная хозяйка, жена стояла у грязной плиты и смотрела бесконечно влюбленными глазами, какими никогда не смотрела на него она, какими всегда смотрел на нее он.
Чтобы это было взаимно.
Он влюбился в нее, чувствуя, что это не взаимно. Это был его выбор, ему нужно было научиться доверять своему компасу.
А она согласилась на мужчину, в котором не нашла для себя маленького женского счастья.
Она была идеальна, как смерть: и рядом с ней хотелось умереть самому и убить ее (не понимая почему), но не жить.
Он прочувствовал на собственной шкуре, как несчастны мужчины, которые не могут найти причину своих страданий, глядя на своих идеальных жен, которые делают им качественный минет, гладят красиво рубашки, умело массируют плечи перед сном, шепча на ухо «люблю», не любя. Программируя их на безусловную веру и уверенность, что компас внутри неисправен.
Кажется, он однажды узнал, почему мужчина спивается и лезет в петлю с чувством вины за свою никчемную, неуместную жизнь, глядя с любовью на свою идеальную жену.
Он не смог ни в чем обвинить идеального человека. Однажды он проснулся, не переставая любоваться ею, поцеловал так сильно, как никогда ее не целовал, доверился своему компасу и молча исчез.
Он знал, что сможет прожить без массажа, еды, наглаженных рубашек и громких слов, без ее красоты, таинственности и манящего тела.
Он также знал, что не сможет прожить в идеальном холоде, без любви.
Он всегда понимал, что он – мужчина, что в нем есть душа. И его душа – это не член, не желудок, не тело.
Когда я занимался с тобой любовью, или
О насилии друг над другом
Когда я занимался с тобой любовью (у меня был такой жизненный период, мне нужно было подарить свою любовь, я хотел любви, хотя и боялся, но был полон жажды открыть и реализовать ее полностью), у меня всегда было ощущение, что я у тебя первый, что до этого не было никого (хотя я знал, что мужчины у тебя были). Это впечатление было приятно поначалу, но вскоре самым ужасным для меня стало осознание, что и я исчезну из тебя так же бесследно, как и они. И снова в тебе не останется никого, кроме тебя самой.
Так и случилось. Ты не впитываешь в себя мужчину. Звучит странно, но по-другому объяснить свои ощущения от близости с тобой я не могу.
Ты умеешь заниматься сексом, ты романтична и нежна со своим партнером, ты умеешь настраиваться на мужчину, как настраиваешься на процесс, когда пишешь работы, позволяя ему думать, что он властвует над тобой. Представляешь, каково мужчине понять, будучи в тебе, что это не так? Что его в тебе нет. Что он не обладает тобой, а лишь арендует твое тело.
Я даже никогда не задумывался, что так бывает, что такое возможно в принципе в период чистой и яркой вспышки между двумя людьми (я был уверен, что в эти мгновения мы впитываем своих любовников, как губки – воду). Я никогда об этом не читал и даже не слышал, мне стоило бы тебя поблагодарить за такие уникальные знания.
Ты могла бы быть первоклассной блудницей (потому что тобой невозможно сексуально владеть, в тебе нельзя оставить себя) и после этого оставаться чище слезы для того мужчины, которого ты выбрала бы для себя в будущем. Ты не воспринимаешь мужчину своим телом – это уникальнейшее свойство, с которым я никогда не сталкивался до встречи с тобой. Я предполагаю, что мужчины могут задаваться вопросом: «Почему с ней такой вкусный и нежный секс с привкусом того, что ничего не было? Почему себя нельзя оставить в ней?» Ты теперь понимаешь, почему я хотел тебя, даже когда тебе уже было больно и ты говорила, что больше не можешь?
Потому что для тебя секс – это ничто, это как утренняя пробежка во время ливня. Он есть, но его нет.
Тебе он нужен как разрядка после напряженного дня, а не как энергетический обмен, наполнение и отдача, чувство, что тобой обладают, а ты себя отдаешь добровольно. Мне показалось, что для тебя это – как поесть: просто утолить свой голод, а не погрузиться целиком в процесс, смакуя тело и энергетику другого. Не как создать новый мир.
Если бы ты не была так закрыта, окутана таинственным туманом загадок, догадок и говорила мне прямо о своих ощущениях, я бы принял, что дело во мне, что я такой отвратительный любовник.
Я всегда отвратительный любовник, когда я не нужен.
Для нас двоих, если смотреть правде в глаза, секс был насилием. Физическим насилием для тебя, эмоциональным – для меня.
Но, признаться честно, мне нравилось доставлять тебе боль физическую во время близости. Так я знал, что ты можешь чувствовать хоть что-то, хоть боль.
Я не получал от тебя того, что мне было нужно, и от неспособности что-то изменить и уйти от тебя – я тебя насиловал, утешая себя тем, что и тебе это нравится.
Мне не нужна коллекция разбитых сердец, жалкая потеха для эго, но эго от этого сытее не становится, если оно нуждается в том, чтобы его насыщали чужими страданиями. Ты считала меня дураком, конченым романтиком, который не думает ни о чем, кроме секса, чьими поступками движет похоть, животный инстинкт, но никак не трезвый рассудок.
Ты умнее меня, ты обожжена сильнее, хотя строила из себя наивную дуру. Я акул чувствую, а не вижу, хотя ты всегда говорила, что это не так. Ты обожглась не меньше меня этим опытом, мне много времени понадобилось, чтобы это понять.
Ты часто снилась мне, а ощущение недосказанности пожирало мою энергию и тягу к жизни.
Тебе никто не объяснит, почему к тебе тянет с такой силой, которой противиться практически нереально, и пойти против нее – значит пойти против ветра, сбивающего с ног, – и падать, падать, падать, чтобы в конечном итоге встать и приручить этот ветер; почему к тебе привязываешься моментально и так крепко, что если отрывать себя от тебя, то только с кровью. Тебе никто не объяснит, почему рядом с тобой испытываешь неземное блаженство, когда держишь тебя за руку, придумывая себе, что ты чувствуешь то же самое, что я чувствую по отношению к тебе. Тебе не расскажут, почему в то же время рядом с тобой хочется сдохнуть оттого, что ощущаешь себя самым одиноким и никому не нужным человеком в этом мире.
Мне хотелось сказать тебе: «Не живи с нелюбимыми», но подумал – а чем я лучше тебя, чтобы давать тебе советы? Догадываюсь, почему так поступаешь, но ведь нас окружают живые люди, и самое честное, что можно сделать, наслаждаясь своими любовниками, – не говорить им «люблю тебя», не любя.
Есть масса других способов поблагодарить их за то, что они, цвета нашей жизни, стали частью нашего пути. Это самый жестокий способ благодарности из всех, которые я знаю, маленькая, самовлюбленная женщина.
Нет преступления в честности.
Страшно перестать верить собственному сердцу, доверяя другому.
Он строил себя
Человек, мой кайф, мое чудесное сегодня (не завтра, не вчера) имеет право на личное время, проведенное без меня, мне не должно быть от этого больно.
Потому что он имеет свои потребности и желания, свои границы и собственный мир, который он строил десятки лет до встречи со мной.
Он строил себя в то время, когда я строил себя или строил из себя что-то.
Он по кирпичику себя создавал, его мир – его труд, его боль, его опыт и переосмысление, переоценка ценностей, его мир – его крепость.
Он, мое мгновение кайфа, моя доза влюбленности, которая не должна меня убить, погубить, отравить мою душу, имеет собственные границы: эти границы нужны ему для того, чтобы не убить, не погубить, не отравить свою душу мной; для того, чтобы не терять себя и знать, где я, а где он. Когда границы стерты, легко заблудиться в другом и стать другим, потеряв себя, забыв о себе и о каждом кирпиче, положенном в свою крепость.
Он, моя услада, запах мандрагоры, не доводящий до беспамятства и безрассудства, хочет такого же кайфа, какого хочу я.
Мы оба хотим кайфа, и этот кайф берем из разных источников, помимо того общего источника, созданного из нас, что наполняет (насыщает) нашу плоть и душу. Иметь разные источники наполнения себя миром (увлечения, смыслы, цели) – норма.
Не норма – прирастать к человеку и жить им одним (мне же не нужен раб? мне же не нужен сиамский близнец?).
Мне нужен человек, личность, мне важна близость, этого я не смогу испытать в одиночку. Мне хорошо рядом с ним, хотя и без него мир стоит и будет стоять: небо не упадет, земля на две части не расколется, воздух не исчезнет, а нутро не возгорится реальным пламенем.
Не норма – считать другого собственностью, рабом лишь потому, что не хочется упустить свой кайф.
Мой главный кайф должен быть всегда со мной, внутри меня. И чем больше кайфа я вложу в самого себя, тем человечнее я буду себя вести рядом с человеком, которым наслаждаюсь.
И чем больше он наполнит самого себя, тем независимее и свободнее он будет себя чувствовать рядом со мной.
Момент
Мне в последнее время все больше кажется, что жизнь состоит из моментов: если ты идешь в кинотеатр, то ты проживаешь момент за просмотром фильма, ты полностью растворяешься в этом фильме, если он тебе интересен, выключаешь все мысли, все задачи, которые нужно решить, и оставляешь их у входа в зал или, еще лучше, дома.
Если это сладостная встреча с человеком, то ты растворяешься в нем. Когда я говорю, что можно целоваться по несколько часов, чаще всего мне не верят, думая, что это преувеличение. Влюбленность прекрасна. Не только в человека: в фильм, в книгу, в то дело, которое ты делаешь со страстью. Просто порой трудно вовлечь себя целиком и полностью, забыться в этом моменте.
Тот случай, когда берешь в руки чудесную книгу, а в мыслях – незавершенные дела, диалоги, ежедневные задачи, целуешь женщину в губы и вместо того, чтобы целиком отдаться этому поцелую, наслаждаясь и упиваясь им, уходишь в свои мысли. И получается, ты не можешь испытать момент, потому что ты и не решаешь задачи, и не присутствуешь рядом.
На мой взгляд, одно из важнейших умений – умение быть здесь и сейчас, кайфуя от момента. Полностью отдаваясь этому моменту, не думая больше ни о чем другом. Когда отключаешь мысли, оставляешь дома все проблемы и исчезаешь в источнике своей влюбленности, тогда и останавливается время. Тогда и можно по-настоящему прожить маленькую новую жизнь, будь то встреча с женщиной, с друзьями, просмотр хорошего фильма или чтение полезной и увлекательной книги.
Хрупкая девочка
Она хрупка, нежна и восхитительна, как вербная веточка.
Я сразу узнал ее – ту, от которой мне стоило бы держаться подальше, если бы дорога была жизнь без нее.
Это сила взаимного притяжения. Это сила, пробирающаяся в самое нутро и заполняющая собой все, чем я являюсь.
Я хожу за ней хвостиком, куда бы она ни пошла. Я не могу отстать от нее, я как пиявка, которой все мало. И мало. И мало.
Я присосался к ней, а отлипнуть не могу. Ни днем, когда разговариваем часами на кухне, ни вечером, когда занимаемся в спальне друг другом, ни утром, когда она готовит омлет и странный бутерброд с сыром и вишневым вареньем. Чтобы оценить, нужно, наверное, уметь отделять один вкус от другого, любопытно. Или просто наслаждаться новым вкусом.
Люблю необычное.
Самое удивительное, что мне не нужно ничего рядом с ней. Только она. Сон? Да и сон не нужен: спим всего несколько часов в сутки, энергией (эмоциями) заряжаем друг друга. Не знаю, сколько будет длиться это состояние – потери реальности, отсутствия времени. У меня зачастую так происходит тогда, когда я творю: я исчезаю из комнаты и переношусь в рукопись, там живу часами, сутками, неделями.
А я просто к ней прилип.
Мне не стыдно. Мне уже и не страшно, важно сделать выбор, а когда его сделал, то остается только следовать ему, хоть и сомневаясь периодически.
Почему она не боялась этой силы?
Почему эта сила пробудила в ней безусловное принятие всего, что мне дорого? А еще – спокойствие, чувство защищенности.
И почему эта сила пробудила во мне безусловную ревность ко всему, что дорого ей? А также бессонницу, тревожность и стойкое ощущение, что отлипнуть от нее не смогу еще долго.
Она будто подобрала ключ и открыла. Я будто не могу напиться. Хотя пью. И пью. И пью. И пью.
Дурак и дуреха
Они учились в одиннадцатом классе. Когда она здоровалась с ним, он не смотрел на нее, шел вперед (в своих мыслях) и не здоровался в ответ. Единственное место, где они могли поговорить друг с другом, – это курилка, там все друг с другом разговаривали.
Она – маленькая папина дочка, метр пятьдесят, такая тихая и скромная при учителях, при папе, когда он забирал ее на машине домой. Он всегда забирал ее лично.
