скачать книгу бесплатно
Поезд шел медленно, хотя и считался скорым, – слишком много делал остановок, пыхтел, часто скрипел тормозами, буксовал, затем разгонялся и старался догнать свое время. Хорошо хоть, особо не застревал нигде.
Утром старший прапорщик Яско был в Москве. Москва ослепила его, и вообще она изменилась очень сильно. Не то чтобы наряднее стала или чище, либо наоборот, замусорилась, нет – она сделалась не очень русским, а каким-то закордонным городом, шотландским или ирландским, скажем так, было слишком много вывесок на английском языке. Невольно вспомнился поход на эсминце в Англию. Там вывесок на английском языке явно было меньше, чем здесь, вот такая грустная штука нарисовалась. Неужели мы собираемся догнать Англию? И в какой отрасли, спрашивается? В размещении рекламной уличной матерщины на иностранном языке? Или в какой-то еще?
Худо-бедно, но часа полтора он потерял, прежде чем нашел Министерство обороны. Но просто так в министерство не войдешь, даже если на тебе военная форма. «Значит, надо искать двери, в которые может войти всякий, в том числе и тот, на котором погон нет и наряжен он в деревенскую телогрейку». А к телогрейкам, как известно, погоны не идут, да и зацепить их не за что, и к тому же – это нелогично.
Такую дверь Яско нашел, это была приемная, в которую чаще всего стучались со всеми своими вопросами солдатские матери. Вопросы обычно сопровождались плачем и даже нервными рыданиями. Всякое случалось, в общем.
В приемной дежурил генерал. Молодой, подтянутый, с насмешливым взглядом. Увидев прапорщика, он только головой покачал. Пробежавшись по его фигуре взглядом, деликатно покашлял в кулак.
– И что же вас привело сюда, дорогой товарищ военнослужащий?
– Беда привела, товарищ генерал-майор, – Яско хотел добавить слово «дорогой», – получилось бы «дорогой товарищ генерал-майор», но на всякий случай воздержался.
– Какая же беда, позвольте вас спросить?
Голос у генерала был ровным, участливым, – в этой приемной он видел и не таких посетителей.
– Я служу в части, которой уже нет, номер ее «двенадцать сто шестнадцать».
– Это как же так? – не удержался генерал от вопроса. – Части нет, а вы есть?
– Так точно, части нет, а я есть. Каждый день хожу на службу, отмечаюсь в вахтенном журнале и докладываю в Москву. Можете проверить, товарищ генерал-майор! – Яско, сидя на стуле, вытянулся, будто стоял в строю. Единственное, что не щелкнул каблуками.
Генерал не удержался, присвистнул.
– Повторите номер части.
– Двенадцать сто шестнадцать!
Еще раз присвистнув, генерал потянулся к телефону и набрал короткий четырехзначный номер.
– Товарищ генерал-лейтенант, – произнес негромко, и Яско вытянулся еще больше – вон как получается: его вопрос передвинулся на новую ступень, повыше. – У нас находится старший прапорщик Яско, часть номер… – генерал-майор назвал номер автомобильной части. – Говорит, что каждый день докладывает в Москву, отмечается, но части такой нет! Проверить? Проверить не сложно. Что? Есть, сейчас придем!
Генерал-майор встал, одернул на себе форменную куртку. Удобная штука эти куртки – просторные, служивый люд в погонах чувствует себя в них удобно, вольно. И, оказывается, дело не в чинах, не только в мичманских и прапорщицких, генералы тоже любят такие куртки. Звания тут совершенно ни при чем.
Яско тоже поднялся, выругал себя, сделал это запоздало.
– Пошли к начальству, – сказал генерал-майор, – на ковер.
– Что, ругать будут?
– Посмотрим. – Кашлянув, генерал крикнул: – Соловейчик!
На зов явился полковник, похожий на заведующего канцелярией, – в нарукавниках.
– Сними с себя эти манжеты и посиди минут двадцать за меня. Вдруг кто с жалобой явится? Проконтролируй!
– Есть!
Генерал-лейтенант был плотный, с объемной талией и полными красными щеками. Брови кустистые, взгляд, бьющий из-под них, будто из системы залпового огня, пробивал насквозь.
Молча указал пальцем на стул – садись, мол, прапорщик, в ногах правды нет. Яско сел. Генерал-майору разрешение не понадобилось, определился самостоятельно, – опустился в кресло.
– Рассказывай! – коротко потребовал у Яско генерал-лейтенант. – Только не растекайся мыслью по древу.
Яско коротко, без эмоциональных выражений, которых он насочинять мог сколько угодно, рассказал, как обстоят дела с воинскими частями, размещенными в Острогожске. Рассказывая, внимательно смотрел на генерал-лейтенанта. Лицо у того довольно быстро превратилось из красного в темно-багровое. Наконец он коротким движением руки остановил Яско, потряс головой, словно попал под холодный дождь!
– Не ожидал, не ожидал, – проговорил он натянутым голосом, – такая бесконтрольность! Возмутительно, то, что происходит у вас, прапорщик, – хоть министру докладывай!
– А почему бы и нет, товарищ генерал-лейтенант, – вставил свое мнение в сетования начальства генерал-майор.
Генерал-лейтенант косо глянул на него, поморщился – не любил, когда кто-то вклинивался в его рассуждения, но ничего не сказал – не стал распекать нижестоящего генерала перед рядовым прапорщиком. Не положено так поступать, да и неприлично. Придвинул к себе телефонный аппарат, украшенный двуглавым российским орлом.
– Разрешите к вам зайти по неотложному делу, товарищ министр? Есть быть через пятнадцать минут! – Генерал-лейтенант положил трубку на телефонный аппарат, шумно выдохнул. Поднялся, одернул ладный, явно индивидуального пошива мундир, украшенный несколькими рядами орденских планок, откашлялся, выбив из себя застойное, мешавшее дышать, проговорил хриплым неразогретым баском:
– Пошли наверх! – Покачал головой, как показалось Яско, удрученно. – Ох, и накостыляют же нам сейчас! Ну, как будто мы в этих безобразиях виноваты! Ладно – Бог не выдаст, свинья не съест!
Через десять минут они уже находились в просторной приемной министра обороны, а еще через пять минут – минута в минуту, тютелька в тютельку предстали перед самим министром – плечистым человеком, кашляющим так же хрипло и застойно, как генерал-лейтенант. На мундире министра поблескивала золотая звездочка Героя Советского Союза.
Министр с интересом глянул на Яско – видимо, люди в чине прапорщика редко бывали в этом кабинете, – бросил повелительно:
– Докладывайте!
Тут Яско понял, что министр, в общем-то, такой же простой человек, свой, который вряд ли до конца освоил эти огромные апартаменты; а ведь в них, чтобы от двери добраться до письменного стола, надо нанимать такси; по натуре своей этот человек с большими звездами на погонах был полевым командиром, привыкшим воевать, управлять войсками на оперативных просторах, двигать с места на место большие массы людей, принимать резкие решения, кричать на ветру, распекая какого-нибудь недотепу – в общем, заниматься живым полезным делом, но не киснуть в гигантских служебных хоромах.
Генерал-лейтенант тем временем доложил, сказал то, что надо, министр кивнул, перевел взгляд на Яско:
– У вас есть что добавить?
Яско отрицательно мотнул головой:
– Никак нет, все верно!
Министр досадливо поморщился, словно бы не допускал, что такое вообще может случиться, ткнул пальцем в кнопку серебристого кирпичика, стоявшего перед ним на зеленом бархате стола:
– Дайте-ка мне в/ч двенадцать сто шестнадцать! – В следующий миг поправился: – Впрочем, нет, в этой части командир отсутствует, а вот рядом есть действующая часть с действующим командиром. Соедините с ней.
Яско даже замер в восхищенном изумлении: не думал, что человек в маршальском звании может столь легко запоминать такие мелочи, как наличие двух воинских частей в небольшом Острогожске, и то, что в одной части командир есть, а во второй – йок: был, да сплыл.
Министр глянул на Яско, прапорщику даже показалось, что он сейчас подмигнет ему по-свойски – мужик-то простой, оказывается, знает, из каких частей состоит солдатская душа, но министр не подмигнул. Подмигивание – это обычное заигрывание, опускаться до него – негодное дело.
Тем временем телефонная трубка в руке министра вновь ожила, министр переключил аппарат на громкую связь, и послышался напряженный хрипловатый голос:
– У аппарата полковник… – фамилия полковника прозвучала неразборчиво.
– У меня на приеме находится старший прапорщик Яско. Он полгода с семьей живет без всякого обеспечения, существует на святом духе. Ни зарплаты, ни продпайка – ничего, словом. Разберитесь с этим, выдайте зарплату, все устройте, через месяц доложите. Ясно, полковник?
В телефонной трубке послышалось тихое, почти неразличимое:
– Так точно, товарищ министр обороны!
– Действуйте! – министр положил трубку на рычаг, посмотрел на Яско. – Ну, вот так-то, товарищ прапорщик!
А Яско не верил тому, что видит, что слышит – ну будто во сне все происходило, – покачал головой изумленно. В следующий миг благодарно щелкнул каблуками. А ведь это действительно была сказка, иначе все происходящее не назовёшь. Или сон сказочный. Сны ведь тоже сказочные бывают… Бывают? Так точно, бывают.
– Ну что ж, – министр встал из-за стола, протянул прапорщику руку. – Спасибо, что в Москву приехал, товарищ старший прапорщик. Не всякий на это решится. Может, машина нужна? Москву посмотреть, а? Сопровождающего дадим. Вместо экскурсовода. О Москве расскажет, покажет все… А?
Яско отрицательно покачал головой.
– Благодарствую, товарищ министр! Не надо!
– Тогда – довезите до вокзала, проследите, чтоб билет был оформлен и купе нормальное досталось.
Министр проводил Яско до дверей, еще раз пожал ему руку и проговорил возмущенно, с рычащими львиными нотками в голосе:
– Бар-рдак!
От мощного рычания этого внутри у прапорщика неожиданно все сломалось, даже дыхание перехватило, – глядишь, сейчас и на ногах покачнется, но он даже вида не подал, что может поскользнуться на паркетном полу, выпрямился, будто гусар перед государем.
Честно говоря, он не помнил, как сел в поезд, как, попивая чаек с печеньем, доехал до Острогожска, как сошел на старый, в щербинах времени перрон. Огляделся и виновато покачал головой: это что же, он свой родной город не узнает? Такое тоже может быть. В Москве у генералов, у министра обороны он держался на честном слове, на некотором внутреннем заводе, позволяющем творить чудеса, а сейчас что?
Сейчас завод сошел на нет, эмоции, будоражившие его, угасли, внутри у него ничего не осталось – ничего, кроме усталости, когда ни руками, ни ногами он даже пошевелить не может. Вот в таком состоянии находился Яско.
Едва он вошел в дом и сел на лавку, чтобы сбросить с себя башмаки и натянуть на ноги теплые матерчатые тапки, как в прихожей возникла Надежда Владимировна.
– Похоже, за тобой машина явилась.
– С чего ты взяла?
– У нашего дома остановилась. Жди продолжения событий.
Действительно, через минуту в дверь постучал молодцеватый, с сияющей улыбкой капитан.
– Вас ждет командир части… Лично! – сообщил он.
– Не могу, – Яско устало покачал головой.
– Почему?
– Да я уже в отпуске нахожусь. Мне в Министерстве обороны оформили… А что это значит? Это значит – никакой работы!
– Анатолий Геннадьевич, вы подведете нас. Как же министру докладываться? Если не доложимся – нас всех выгонят со службы. Всю часть, от командира до кладовщика. Не подведите нас, Анатолий Геннадьевич! Пожалуйста!
Пришлось обрыдшие потертые берцы, которые он только что стянул с ног, надевать снова. Потопал подошвами по полу и, не сдержавшись, фыркнул сердито:
– Пожалуйста, пожалуйста, – покачал головой. – Вот жизнь пошла – ни дна, ни покрышки!
Несмотря на внутреннее раздражение и усталость, Яско забрался в уазик, следом за ним в машину бодро прыгнул порученец (чин капитана для порученца великоват, между прочим), поехали в штаб полка, отказавшего ему в помощи. А там оказалось, что весь личный состав выведен наружу на плац, солдаты стоят навытяжку в строю, дышать боятся.
И командир полка тут же, в парадной форме, весь в блеске медалей – на солнце медали светились, будто золотые, это была надежная кольчуга. Яско откозырял командиру, тот откозырял ответно, проговорил коротко, с элементами некого подобострастия, что было заметно по некой отдышке, словно полковник штурмовал какую-то крутую гору:
– Пойдемте со мной, Анатолий Геннадьевич!
Яско обреченно приподнял плечи, словно бы показывал солдатам, стоящим в строю: с полковником не поспоришь, опасно. Командир части привел его прямо в кассу, показал рукой на приветливо распахнутое окошко:
– Прошу, Анатолий Геннадьевич!
В окошко было видно, что перед кассиром лежат несколько плотных стопок денег, перетянутых банковскими резинками. Это была зарплата за восемь месяцев, премия за успешное выполнение заданий командования и столько же за успешное освоение новой техники, хотя в кадрированном автомобильном батальоне никакой новой техники, кроме старых «Уралов» и двух десятков «шишиг» – шустрых грузовиков ГАЗ-66, не было, еще какая-то премия, о существовании которой прапорщик Яско не знал, и даже не предполагал, что она существует. От кого конкретно премия, за какие заслуги либо перевыполнение неведомого производственного плана, непонятно. Но раз дают, значит, надо брать. Есть же такая старинная пословица: «Дают – бери, бьют – беги». Есть? Значит, надо ей следовать.
В общем, денег было много, а толку от них мало: бумага вся эта, захватанная пальцами, каждый день теряла свой вес и цену. Даже не каждый день, а каждый час. На глазах превращалась в бумажное ничто, если не сказать об этом резче.
Пару раз в автомобильную часть приезжала проверка из Москвы – полковники с большими амбарными книгами, осматривали законсервированный парк машин, считали носы у автомобилей, на радиаторах делали пометки, прапорщику привозили зарплату, пожимали руку и уезжали обратно.
Вроде бы все наладилось, пришло в порядок, но только с какой стороны на это смотреть. В армии новая мода пошла и очень быстро укоренилась – со всеми, кто приходил в часть добровольно (кроме тех, кто приезжал по призыву), заключать контракты. На год – на больший срок не положено. Зато если кто-то не приживется и станет неугоден начальству, того можно будет легко проводить за ворота.
Подоспела пора подписывать контракт и Яско. И понял Анатолий Геннадьевич – контракт с ним не продлят, очень уж перепугала всех его поездка в Москву. К самому министру обороны, то, как лихо он все провернул, у командира части до сих пор зубы стучат испуганно, будто мотор какой невиданный установлен в челюстях, до сих пор прийти в себя не может, лучше бы он, когда Яско появился в вверенном ему расположении с вопросом о выплате денег, выдал бы ему деньги, собственное жалованье отдал бы, а не советовал прокатиться в Москву… Вот прапорщик и прокатился. В свою пользу – зарплату ему теперь прямиком из Министерства обороны привозят. В отдельном пакете.
В общем, контракт со старшим прапорщиком Яско подписывать отказались наотрез, а прапорщик настаивать особо не стал: не хотите – не надо, и подал рапорт на «дембель». Нечего ему здесь делать, раз этого не хочет господин полковник – командир части.
Так военный человек, до мозга костей военный, знающий и морскую службу и сухопутную, разом очутился на гражданке, в среде, все познания о которой он давным-давно растерял, – все перекрыли солдатско-матросские будни, так что настроение у Яско было прибитое, «ниже плинтуса», – следуя выражениям острогожских юмористов… Хотя ниже плинтуса еще много чего может быть.
Зато Надежда Владимировна была довольна: наконец-то у нее муж будет как муж – дома будет находиться, а не в море… Но Яско об этом не думал, он думал о будущем – еще ведь и сына надо было поднимать, провожать в большое плавание по жизни, и о работе своей подумать: на пенсию ведь сейчас никто не отпустит…
Вернее, отпустят, да не оформят.
Предприятий в Острогожске, где можно устроиться на работу и хоть какие-то деньги принести домой, – одного пальца хватит, чтобы сосчитать все, а очередь из желающих поступить туда на работу – не меньше километра. Это был олифоварочный завод. Хотя раньше в Острогожске, городе в общем то небольшом, с населением в сорок тысяч человек, предприятий было столько, что на доходы от них можно было содержать целую область: кроме неведомо как уцелевшего олифоварочного предприятия работали колхозы, кирпичный завод, молочный комбинат, агрегатный завод, маслобойный, консервный, хлебопекарный, по изготовлению кож, винный, выпускавший дивный напиток под названием «Смуглянка», и другие заводы – всего около сорока. А сейчас – лишь олифоварочный, да еще жена московского мэра Лужкова открыла вредное производство рядом с древними скифскими курганами – теперь там пекут солод, а нечистоты сливают в Тихую Сосну, травят ее, добивают, – скоро совсем добьют. Не будет тогда реки.
Так, либо олифоварочный, либо вредное производство… На вредное идти не хотелось – чего травить родную землю? Постучался в ворота олифоварочного завода. Бывшего мичмана на завод взяли – требовался охранник, и, конечно же, лучше было принять на работу человека военного, смыслящего, чем отличается горелый ствол ружья от негорелого, а приклад от затвора либо прицельной планки винтовки или хотя бы охотничьей пищали.
Перерыва между службой в воинской части 12116 и работой на олифоварочном заводе почти не было, Яско тут же вышел на работу. А если бы не вышел, то Надежда Владимировна начала бы его пилить так, что красные брызги полетели бы в разные стороны. Либо того больше – пришлось бы от нее удирать на свою вторую родину, в Североморск, или еще дальше, в поселок Гранитный, до которого не всякий человек может доскрестись. Даже жена такого заслуженного моремана, как Анатолий Яско.
Появившись на олифоварочном заводе в качестве необычном для себя – охранника, а точнее – сторожа, слово было это мягче, ближе, роднее деревянного всплеска, который во рту не может удержаться, – «охранник», Яско некоторое время стоял посреди двора и, морщась, будто на зуб ему попала долька дикого лимона, способного ошпарить рот, осматривался – очень уж территория была захламлена. Если обходить двор в темноте, то за один только обход, рядовой, каких в ночи должно быть не менее трех, раз пятнадцать можно было сломать себе обе ноги.
А если пятнадцать помножить на три, сколько будет?
То-то и оно.
Бардак во дворе царил великий, похоже, что тут со времен великой капиталистической революции 1991 года ни разу не убирались, наваливали грязь на мусор, сверху на мусор следующую грязь – и так до тех пор, пока мусорная гора не сравняется с заводской трубой или вообще не примет очертания Главного Кавказского хребта.
Из цеха выбегали полуголые работяги – в майках, в передниках, в цеху было жарко, – поспешно совали в губы сигареты, щелкали зажигалками. Дымили как хотели. Дыма во дворе было не меньше, чем на выходе из центральной заводской трубы, – скорее, больше: птицы, например, опасались пролетать над территорией олифоварочного завода, можно было серьезный «кердык» заработать. Никакой ветеринар или птичий лекарь не сумеет помочь.
«Но это же опасно – курить здесь, во дворе, – мелькнуло у Яско в мыслях встревоженное, – полно горючих материалов, полыхнуть может так, что никакие пожарники не справятся, даже если они съедутся со всей Воронежской области».
Что верно, то верно.
«Куда же начальство смотрит? – продолжало вертеться в голове. Сам Яско не курил и к курильщикам относился отрицательно, – в школьную пору попробовал затянуться папиросой и чуть не задохнулся от горечи, заполнившей все горло. – Дым – это ладно, пустяк, ерунда, внешнее проявление внутренней тяги к табаку, а вот если искра от зажигалки или какой-нибудь излишне горючей сигареты нырнет в ведро с бензином или со свежей олифой, тогда беды не избежать. На таком производстве должен собственный пожарный инспектор работать – только так завод можно спасти от огня».
О своих наблюдениях он рассказал директору. Тот в ответ заливисто рассмеялся.
