скачать книгу бесплатно
– Но я же видела! Он котят Муськиных грел, и разум у меня на месте, – возразила внучка.
– Да вроде нет у нее котят-то, милая, – ответила бабушка.
– Есть! На чердаке, за печкой они. Я видела, – обиделась Надя.
– Федя! Только котят нам не хватает! И много их?
– Трое, ну я троих увидала, когда он вставал, – делилась девочка. – Надо их тоже в дом, к печке. Им там холодно, а Муська – непутевая.
Дед глубоко вздохнул, но делать нечего. Покряхтел и полез на чердак.
Каково же было его удивление, когда он действительно их нашел. Бабушка Тоня удивилась, но виду не подала, а выделила корзинку с постилкой, которую поставили тут же, к печке.
Как хорошо, маленькие тепленькие котятки пищат, теленок кудрявый и Наденька с бабушкой и дедушкой. Чай с пирогами, мороз за окнами, хрустящий снег и яркое солнышко.
И домовой, который «ненастоящий» все очень хорошо устроил. Хозяин, одним словом. Наверное, это и есть счастье, решила Наденька.
Таня, мне с тобой холодно (вторая история)
– Ба, расскажи что-нибудь? – попросила внучка, залезая на табурет у стола, поджав под себя одну ногу. Баба Галя катала тесто на пельмени. Их заготавливали раньше впрок. Штук по сто лепили, кто и по двести, а потом уж порциями морозили.
– Ты уж взрослая, а все байки бабкины слушаешь, – засмеялась бабушка.
– Ну, расскажиииии, – шутливо заныла Маша.
Бабушкины рассказы она любила и в детстве, да и сейчас ей было интересно. Про старые времена, про суеверия всякие, про традиции. Девчонки уже на танцы ходят, а она в четырнадцать лет сказки слушает. Узнают-засмеют, ну и пусть.
Когда она была маленькая, всегда спрашивала: «Ба, а ты видела динозавров? Ну, или хотя бы Ленина, про которого в школе рассказывают, что он вождь?»
– Конечно, а как же. Идем мы как-то с Владимиром Ильичем в магазин за хлебом, а по небу птеродактиль летит, – отвечала баба Галя и начинала хохотать. Сейчас Маша и сама бы хохотала, а тогда ее огорчало, что ее старая (как ей казалось) бабушка ничего значимого не видала. Грош цена такой старости, если Ленина не видела – вот как мозги-то промывали в советских школах.
– Ну, раз так, слушай! Когда я поступила в педучилище, мне как иногородней полагалось общежитие. Общежитие – это конечно громко сказано, но выбора не было особо, либо к бабульке какой на квартиру, либо общага. Это сейчас все условия – тут живи, там учись, здесь тебе и душ, и туалет, и машинка стиральная. У нас же тогда в распоряжении были деревянные двухэтажные бараки, которые строились пленными немцами и отапливались дровами. А мыться и стираться мы ходили в студенческую баню, по определенным дням. Одна группа в понедельник – утром мальчики, вечером девочки, другая группа во вторник.
В самой бане было разделение на помывочную и прачечную. Еще надо было воды с колодца натаскать, для себя. Обычно два-три ведра холодной воды и еще одно ведро на нагрев, но греть больше одного ведра не давали. Иначе растопленной печи на всех не хватит.
Вот так и жили. Бараки наши – общежития находились на улице с романтичным таким названием «Алмазная». Только алмазами там и не пахло. Чтобы добраться до училища в чистом виде надевали резиновые сапоги, чем выше – тем лучше. А у учебного здания уже переодевались в туфельки. На улицах лежали дощечки, которые слабо спасали от жижи. Идешь так поутру на учебу, а под ногами хлюпает. Остановишься и слышишь, как кто-то хлюпает навстречу тебе. Только зимой было хорошо, все покрывалось снегом, а из печных труб шел дым, как на картинке.
В общем, жили мы дружно, несмотря на то, что условия были спартанские. Внутри барак был чистенький, мы по очереди прибирались в нашем маленьком подъезде, дежурили, полы мыли. На первом этаже у входа перед лестницей было небольшое помещение – там обувь оставляли уличную. И не боялся никто, что украдут – вот какие были времена, правда пару раз я уходила в своем и чужом сапоге, потому что лампочка постоянно перегорала, а в темноте-то на ошшупь и не поймешь. Ну, это ничего все просто решалось. Как-то Любка забегает на лекцию, мол, Галя, без меня не уходи, сапог мне твой мал, меняться будем. Ой, смеялись, конечно.
Так вот, общежитие у нас было наподобие коммунальных квартир: на первом этаже две – в обе стороны, и на втором. По три комнаты с общей кухней. На первом этаже одна комната была для воспитателей оставлена. Нам хоть и по 16—17 лет, а без родителей догляд нужен, да и мало ли что. Вот они там по очереди жили-ночевали.
Мы дружили все, нас в комнате было трое, плюс еще в двух соседних комнатах по трое. Питались в столовой, а в кухне по вечерам собирались чаи гонять. Сами не готовили, потому что газа не было, плитки запрещены были – нельзя, весь дом деревянный. Вот тот, кто раньше с учебы приходит, ставит чайник на печь. Много ли девчонкам надо, стол поставили, кто чем богат, то и достали. Кто сухофрукты, кто конфеты, кто мед.
Другой раз соберемся выкройки обсуждать, купить-то особо не купишь одежду, городишко маленький, да и в дефиците все. А вот с тканью-то полегче было. Нам стипендию небольшую давали, вот купишь ткани и с девчонками кроишь. Были у нас там старшекурсницы, всегда посоветуют как лучше, помогут.
Как-то год, сдали мы зимнюю сессию, кому далеко, те оставались на весь учебный год. Вот набралось нас со всего общежития, человек восемь, ну и решили мы, раз Рождество прошло, то можно и погадать до Крещения.
Любка где-то вычитала, что можно вызвать духа. Надо на бумаге начертить круг, да по нему буквы написать с цифрами. Мы-то все по старинке заборы обнимали, да валенки кидали. А еще мужиков на улице ловили и спрашивали – как первого встречного зовут, так и мужа будут звать. А тут что-то такое новомодное, в общем, решили попробовать.
У учителки – контролерши попросили бумагу, а она: «Вам на что?» Пришлось и ей рассказать, а она – «я с вами хочу». Ну, а что, она тогда и не намного нас старше была. Понятен ее интерес, чем одной с книжкой куковать, лучше с нами. Да и опять же, надо было свечи зажечь, а тут контроль нужен на всякий случай.
В общем, помогла она нам с бумагой, от каких-то чертежей осталось. Сначала большой круг нарисовали, по нему буквы распределили, в середине поменьше – под блюдечко, а на блюдце стрелку сделали помадой.
Уж и не помню почему, но надо было в двенадцать ночи начинать. Собрались, свечи зажгли, свет везде выключили. Хором стали слова говорить специальные: «Дух приди, дух приди, дух приди». Все в круге положили на перевернутое блюдце мизинцы.
Главное условие, мизинцы не убирать, пока гостя не проводим. Проводы потустороннего гостя были обязательны, иначе он тут останется. Гадали в нашей комнате, а таких сожителей нам не надо.
В самом начале Любка нам все-все правила рассказала, чтобы не дай бог кто не нарушил по незнанию- руки с блюдца не убирать, что бы не случилось, из круга не вставать, не смеяться.
Ну, значит, сели мы, глаза закрыли, шепчем сидим – духа зовем. Сначала вроде смешно как-то было, потому что никто к нам не шел. Блюдце стояло не шелохнувшись.
Полчаса посидели, подождали. Потом Люба говорит:
– Может кого-то конкретного надо звать?
Тут споры поднялись, с кем бы нам хотелось побеседовать: можно из родственников позвать, своих умерших. Так вроде остальным не интересно будет, потому что все мы не знакомы с родней друг друга. Все с разных деревень и городов. Решили, что надо кого-то известного всем. Остановились на Гоголе. Он и к мистике поближе был, чего только «Вечера на хуторе близ Диканьки» стоят. Ну и заново значит, начали:
– Дух Гоголя, приди! Дух Гоголя приди!
Блюдце дернулось. Все напряглись. Каждый про себя подумал, что кто-то специально шевелит его, чтобы напугать остальных.
– Дух ты здесь, – трясущимся от страха голоском спросила Любка.
К нашему всеобщему удивлению блюдце стало медленно скользить по бумаге, а мы, следуя за стрелкой, читали буквы:
– Д-а.
– Здравствуй Николай Васильевич, – с сарказмом сказала Тоня.
– З-д-о-р-о-в-ь-я-ж-и-в-ы-м-ж-е-л-а-ю-т.
Все напряглись, и только сейчас начало до нас доходить, что это не шутка. Мы изначально не верили в успех всего этого мероприятия, все кто был в комнате, родились уже в стране советов. Верили только в партию… Какие духи.
И вот сидела я тогда и думала над абсурдностью ситуации: восемь относительно взрослых девок плюс учительница Нина Сергеевна (тоже только после института), в то время как наши товарищи строят «светлое будущее» мы сидим и гадаем. Это хорошо, что среди нас идейных не было тогда, а то бы посадили за какие-нибудь «антисоветские настроения».
– Николай Васильевич, а почему вы второй том «Душ» сожгли? – вступила в разговор Нина Сергеевна. Она, как истинный литератор хотела раскрытия тайны.
– Я-Н-Е-Ж-Е-Г – ответил дух с помощью блюдца.
– Ну как же, нам рассказывают, что Гоголь сжег рукопись второго тома… – растерялась учительница.
– Я-Н-Е-Г-О-Г-О-Л-Ь – вывело блюдце.
Мы, конечно, были в шоке. Столько вопросов заранее придумывали, а сейчас из головы все повылетело, мы звали конкретного человека, а пришел кто-то другой. Всем стало не по себе, повисло молчание.
– А кто ты? – спросила Любка. Она боевая девка, из сибирской деревни, ее так просто не испугаешь.
Про Любку отдельная история, у нее было тогда две младших сестры и брат. Мать померла, рожая последнего братика, когда девчонке было семь лет. И с этого времени перешли на нее все домашние обязанности. Отец в лесу пропитание добывал, работал в лесхозе, а Любка готовила, стирала, убирала, за малышами следила, печь топила, за скотом ухаживала. Была у них коровенка, ее тоже накормить, подоить. Чуть повзрослев, добавилось к ее обязанностям еще колка дров и ношение воды с колодца – не всякий мужик с такой работой справится, не то, что девчонка малолетняя. Ну что ж делать они всей семьей выживали как могли.
Отец очень жалел Любку, жалел потому, что она мать видела и помнила, в отличие от остальных деток. И самому ему тяжело было, но детей не бросил, в интернат не сдал (хотя предлагали). Летом из леса старался ягодок принести, зверя бил на мясо, рыбу ловил. Когда себе лишку было – Любка по соседям носила, продавала. Ее сиротку тетки жалели, кто пряником угостит, кто одежду какую подарит, а как-то раз бусики красные дали впридачу к деньгам. Она про них часто вспоминала – рассказывала.
А Любка – чистая душа, все домой несет, чтобы с сестренками и братишкой поделится, если что вкусненькое дали. Отец деньги откладывал, чтобы ее учиться отправить и на житье-бытье в чужом городе дать.
