скачать книгу бесплатно
– Много, – ответил Александр. – «Ничего» называется. До сих пор расплачиваюсь. Бери стакан.
Глава 2
Метеостанцию установили ещё в далёком семидесятом году, поздней весной.
Бревенчатая избушка для персонала на три комнатушки: общая, радиорубка, спальня; дизель-генератор, дощатый склад. Чуть повыше, на небольшом плато – аппаратура и оборудование.
Забрасывали всё – и лесоматериалы, и цемент с песком, и бочки с соляркой, и оборудование – всё-всё-всё – вертолётами, благо, военные не скупились на технику: район входил в сферу их внимания.
Через неделю станция выдала первые результаты.
Территория вокруг ещё долго напоминала захламленную стройплощадку. Но проклюнулась трава, деревья покрылись листвой, сошёл снег – и запахло обустроенным жильём.
Разные времена видала станция на своём веку. Процветала, когда это требовалось воякам, беременела различной диковинной аппаратурой, раздувала штат, отстраивалась, становилась полигонной площадкой для стажёров.
Хирела в тяжкие девяностые, когда свернулся военно-промышленный комплекс, а бюджетный Госметеостат в одиночку финансировать станцию не мог.
Тогда-то на ней и появился Алексей Петрович Котов. Его приняли с распростёртыми объятиями. Дураков-специалистов испокон веков любили на Руси: два высших образования, девять лет работы на самом «Академике Келдыше», мизерная зарплата с задержкой, таёжное заключение у чёрта на куличках – и никаких перспектив! Ни в карьере, ни в деньгах! Кто ж, кроме блаженного, на это прельстится?! Пьянчуга какой-нибудь… Иль сектант…
Но Петрович не был ни пьянчугой, ни сектантом…
Дрова, наконец, разгорелись. В печке монотонно и протяжно загудело. И сразу показалось, что потеплело, хотя он знал: иллюзия это.
Сел на порожек бани. Потёр о колени испачканные сажей ладони, вытащил губами сигарету из пачки и закурил.
Ленивой походкой подошёл Дружок, улёгся у ног. Петрович машинально погладил его.
– Ничего, милый… Потерпи. Весна скоро. По теплеет. И письма придут. И Серёжка придёт. Ни чего…
Солнце спряталось в серой туче.
…А весна всё никак не могла разродиться теплом. Уже и трава кое-где появилась, и берёзы набухли соком, и солнце вовсю грело, а температура днём так и не поднималась выше плюс трёх-пяти градусов. И постоянно с перевала дул холодный влажный ветер, неся с собой снежную крупу. Южный берег ручья ощетинился грязно-синими застругами, под которыми мчались чёрные потоки воды.
– Ничего, ничего, – продолжал утешать себя Петрович, устало шагая на поляну с аппарату рой. – Рассопливится ещё всё, потеплеет…
Ноги в резиновых сапогах скользили на валунах, покрытых утренним инеем. Звякали инструменты в сумке. Шумел голый ивняк. Дятел вдали долбил что-то сухое.
– Потеплеет. Непременно…
Замочек на будке обледенел. Петрович постучал по нему молотком, открыл будку и, достав отвёртку, принялся откручивать кожух прибора: глючил он уже с неделю, пора «лечить». А ещё лучше – поменять, сроки поверки ещё два года назад кончились.
Отвёртка соскользнула и оцарапала палец до крови. Петрович чертыхнулся, полизал костяшку, затем сунул ладошку в снег.
– Вот, лихоманка!.. Заржавело-то как, не открутить…
Посмотрел на палец, полизал. Сочится. Хорошо, видимо, содрал.
Достал сигарету, прикурил. Затем осторожно стряхнул горячий столбик пепла на ранку и растёр. Подождал. Кровь остановилась. Докончил возню с прибором и тронулся назад. Слава Богу, всё рядом. Сто пятьдесят шагов вверх, сто пятьдесят шагов вниз…
Вдруг почудилось: дымком потянуло. Иль почудилось? Он остановился.
Нет, точно: костерком пахнет! Странно. Никого не жду. Туристы, что ли? Дружок бы лаял… Кто-то из своих?!
Он поспешил вниз.
– Ну, наконец-то! – Славка поднялся с пенька и, раскинув руки, двинулся ему навстречу. – Жду его, жду… Хорошо хоть Дружок встретил, накормил-напоил…
Они обнялись.
– А ты чего нежданно так? Учёба же ещё идет. Или уволился?
Тот махнул рукой, вновь уселся на пенёк у костра.
– Карантин. Гриппуют все. На неделю школы закрыли. Чего, думаю, дома штаны протирать? Махну к этому бирюку, не прогонит, поди… Иль прогонишь?
Петрович подкатил к костру ещё один пенёк, сел рядом с другом, закурил.
– Вовремя ты. С дизельком поможешь, что-то барахлить начал. Да и приборы заодно посмотришь…
– Обязательно посмотрим! – Святослав подтянул к себе рюкзак, пошарил внутри рукой, достал фляжку. – Серёга где? Третьего не хватает…
– В отпуске Серый, – Петрович уже семенил к домику. – Через три дня приедет. Подожди, сейчас я…
Дружок, лежа на просохшем пригорке, мельком посмотрел ему вслед и продолжил тщательно сгрызать мясо с принесённого гостем мосла. И никакого внимания на друзей старался не обращать: пусть болтают. Лишь бы кость не отобрали.
Из дома Петрович вышел с кружками, вяленой щукой, хлебом и ссохшейся проросшей луковицей.
Чокнулись, выпили.
– Ух! – изумлённо выдохнул Петрович. – Давно я «казёнку» не потреблял!
– Брагу, небось, ставишь?.. – Славка чистил луковицу и щурился на солнце. На лице застыла улыбка блаженного.
– Подь ты!.. Из чего гнать-то? Ягоды не собираем. Да и ваших запасов, что по осени принесли, пока хватает. Редко пьём… Да и некогда. Без питья забот хватает.
– Эх, Лёшка, – вздохнул Святослав, порезал луковицу, вновь разлил по кружкам. – В город тебе перебираться надо. Чего здесь отшельником отираться?.. Совсем скоро забомжуешь… Я смотрю: бриться даже перестал. Для молодых эта работа, Лёха, а не для нас. В город тебе надо, Лёха, в город, к людям… Дела найдутся. А здесь пусть молодежь бичует…
– Угу, – буркнул тот в ответ. Обнял ладонями кружку и, сгорбившись на пеньке, смотрел куда-то в сторону, на перевал.
– Чего «угу»? – психанул вдруг Славка. – Я тебе дело говорю! Уходит жизнь, уходит! Не будет другой! Эту надо менять! Ты хоть иногда вспоминай о годочках, лапоть!
Дружок лениво поднялся, отряхнулся и потащил обглоданную до блеска кость к дровням: закапывать на будущее.
Мужики молчаливо проводили его взглядом. Потом посмотрели друг на друга.
– Вспоминаю я, Славка, вспоминаю… Бог даст – долго ещё поживём.
Алексей припал к кружке. Святослав видел, как дёрнулся у того при глотке кадык на небритой шее, как скривилось от крепкого напитка иссушенное ветром и солнцем лицо.
– На, запей, – протянул он другу бутылку с минералкой. – Приобщись к цивилизации.
– Мерси. – Петрович отхлебнул из горлышка. – А ты чего нервный такой? Ноги стёр?
– «Чего»… Живёшь здесь в одиночку. А если снова инфаркт? «Сотовый» не берёт, спутниковый тебе не дают – дорого… Дружок спасать будет?
– Чего ты о самом плохом… Нормально я себя чувствую! И таблетки на всякий случай есть. Да и некогда мне болеть!
– А напарника отпустил…
– Да у парня первый отпуск в жизни! Пусть по-человечески отдохнёт! А ты чего, правда, ругаться припёрся? Или случилось что?
– Да отдохнуть, отдохнуть я пришёл. А рожу твою увидел – какой, к чёрту, отдых?! Напиться хочется, а не отдыхать.
– Ну дак пей. Не хватит – я тебе ещё дам, – равнодушно отозвался Петрович. Пошурудил веткой в костре, подбросил полено.
– Ладно. – Славка снова закурил. – Давай ещё по одной – и пойдём твой дизелёк смотреть.
– А пожрать?
– Потом, Лёш, потом. Поднимай!
– Поднимаю. Только мне ещё «отстучаться» в город надо. Связь через 15 минут. Всему своё время.
– Отстучишься. – Святослав сначала с наслаждением вдохнул запах от копчёной щуки, затем впился в неё зубами. – Тоже мне… философ… – пробурчал он с набитым ртом. – Псих-одиночка. Свихнёшься ты здесь.
– Ты жуй, жуй быстрее, не трави душу Дружку.
А тот и вправду сидел напротив Славки и тревожно глядел, как тот поглощает рыбу. И с брылей тонкими струйками стекала слюна.
– На, оглоед, лопай! – Славка отломил треть рыбы и на ладони поднёс собаке. – Ох, и семейка у вас! Один нервы треплет, другой пожрать не даёт, изо рта вытаскивает…
Петрович курил рядом и улыбался: на душе было хорошо-хорошо! До слёз!
Глава 3
Он недолго прощался с домом. Лишь в кабинете постоял несколько минут, покурил. Когда-то это была его мечта – кабинет, отдельная комната для себя. Где можно всё-всё сделать по душе и как хочется. Жаль, что это случилось, когда ему уже было под сорок. И не поздно, кажется, а вот что-то, видимо, перегорело внутри за годы мечтаний. Может, сам другим стал. Не понять.
Не радовал его кабинет, не тянул к себе. Хотя там было всё, что он любил: книги, мебель, пластинки, компьютер, старый проигрыватель, безделушки, привезённые ему в подарок друзьями со всех концов света. Удобное кресло, диван, фортепьяно из детства, гитара, курительная трубка…
Он заходил в кабинет, поливал цветы или брал что-нибудь, проводил бездумно пальцем по гитарным струнам, протирал пол, подоконник, полки – и уходил. Единственное, что удерживало его здесь – это фотографии на стенах. Фотографий было очень много, и они все были памятными и любимыми. Хотя… Вещи-то тоже были любимыми… Но фотографии!.. Перед ними он мог стоять часами. Это была его жизнь. Прошедшая, но его. А вещи… Они его не останавливали. И в сердце ничего не шевелилось. Не кололо.
А фотографии тормозили, как знак «СТОП» на дороге.
Он вышел на веранду, где неприкаянно мотался Сашка. Светка же, наоборот – порхала, накрывая на стол, и говорила, говорила что-то, захлебываясь радостью.
– Алексей Петрович! За стол, за стол! Всё готово! Перед отъездом!.. – подскочила она к Петровичу. Прядка волос прилипла к вспотевшему лбу, и Светлана безуспешно пыталась забросить её за ушко. – Сашка, тормози! Садись!
Александр перестал топтаться, посмотрел растерянно на бывшего начальника.
А Петрович, угрюмый и сосредоточенный, смотрел на Светлану, на её покрасневшее, распаренное от суеты лицо, на её глаза, сверкающие безмерным счастьем и любовью ко всем, кажется, и ко всему – и тоже заулыбался.
– Давай, Свет, посидим, посидим немного. Час ещё до поезда…
И Сашка глубоко и неслышно вдохнул и выдохнул из себя. И вместе со вздохом ушла тревога из сердца.
* * *
– Лёха! – радостно проорал Славка, закрывая дверцу плювиографа. – А я тебе ещё одно сверло сломал! Слышишь?
– Ну и дурак, – буркнул в ответ себе под нос Петрович. Он уже до изжоги замучился возиться с ледоскопом. Тот нагло врал вторую неделю подряд. Алексей даже данные с него не посылал на «большую землю». А здесь этот ещё… со свёрлами своими… И так каждое на вес золота… На хрена, спрашивается, высшее образование получал? Свёрла курочить? Ещё и детей учить доверяют. Ему бы только «глобус пропивать»…
Славка уже подходил, возбуждённый, радостный от хорошо сделанной работы. Плюхнулся задницей на пригорок, продолжил:
– Да ты не печалься! Я тебе там, в сумку рулетку новую взамен положил.
– Если б я тебя не знал – ей-богу, обиделся бы! – Петрович с кряхтением спустился по лесенке на землю. – Честное слово!
– Да брось ты! Нашёл из-за чего обижаться!.. Дешёвка! Китайская, трёхметровая… Мне ни к чему… У меня таких куча дома! Дерьмо.
Петрович усмехнулся в неопрятную бородку, покачал головой.
– А сейчас мне вот в два раза обиднее стало!
– Пойдём тогда вниз. Обиду твою заливать.
– Во-во! С тобой сопьёшься! Нет, чтобы на рыбалку напроситься!.. Иль камешки поискать!.. Иль золотишко…
– Пыль-то твою? Руки студить? Ребятишки ещё летом для образцов намыли, хватит. И камешки для экспозиций набрали. Идём, идём вниз. Да побыстрее!
– Что за спешка? – ворчал за спиной Петрович. – Торопимся, торопимся, будто жены придут, выпить не успеем. Оглашенный…
Но Святослав его уже не слышал. Он чуть ли не бегом спустился в лагерь, бросил инструменты на крыльцо и скрылся в избушке.
Алексей, взмокший от спуска, утёр лоб, огляделся. Стол накрыт. Хотя и заметно было: птички немного похозяйничали. Или бурундучок. Жил у него здесь один, за дизельком, Гришей звали. Дружок относился к нему лояльно, а уж про людей и говорить нечего.
Появился Славка и молча заспешил мимо.
– Куда ты?
– Это, видимо, рыбка твоя сказалась, – ответил, не останавливаясь тот. – Не привык я к деликатесам.
– Бумагу взял? Славка притормозил.
– Ты чего, тоже хочешь? Я только на одно лицо взял.
– Не-е, – хихикнул Петрович, уселся прочно за стол. – Мне на лицо не надо. Да и тебе-то зачем? Там другое место страдает. Маргинальная ты личность…
Но Славка уже махнул рукой на дурака и спешил дальше, к неказистому домику на отшибе с белыми аршинными буквами «М+Ж».
