скачать книгу бесплатно
– Антип, налущил бы щепы.
Чугреев тут же выхватил нож:
– Сейчас, господине, сейчас.
Не прошло и минуты, как шаявший палево-рубиновым светом костер вновь запылал ярким веселым пламенем. Борисовичи радостно переглянулись и с завидным аппетитом принялись уплетать вчерашнего рябчика, да так, что только хруст стоял! Не отставал от них и Антип, а вот Вожников что-то не чувствовал голода: может быть, вчера переел, а, может, потому, что сон нехороший привиделся.
Смачно рыгнув, Чугреев облизал косточку и, бросив ее в костер, потянулся к котомке, вытащил из нее какой-то сверток:
– Эвон!
Сразу запахло чем-то прогорклым, тухлым.
Иван Борисович даже нос пальцами зажал:
– Это что за вонища-то?
– Сало медвежье! – с важностью пояснил Антип. – Старик-то запасливым был. От волков по весне – первое дело. Почуют шатуна – ни за что вослед не пойдут. Так что мажем лыжи!
– Да уж, запасливый дед, царствие ему небесное.
Размашисто перекрестившись, Данило Борисович встал на лапнике на колени и принялся вполголоса молиться, то и дело крестясь и кланяясь. Ему тут же последовали и остальные – старший братец Иван, Антип Чугреев, Егор… А почему б и не помолиться-то? Коли все так делают, так негоже белой вороной быть, тем более и сам-то Егор – православный, бабушкой еще в сельской церкви Фрола и Лавра крещенный.
– Господи Иисусе Христе…
– Николай Угодник Святый…
– Святый Георгий…
– Богородица Дева…
– Удачи пошли, успеха во всех делах наших скорбных.
Щурилась в светлеющем небе луна, тускло мерцали звезды, ширился, золотил верхушки деревьев рассвет.
– Господи Иисусе Христе!
Помолившись, смазали медвежьим салом лыжи, вскинули на плечи котомочки. Старший – Иван Тугой Луг Борисович, бороду рукой пригладил:
– Ну, инда и в путь. Веди, Егорша!
Егор и повел. Не к Белоозеру, куда беглецы хотели, нет – в Пашозеро, как сам для себя решил. А зачем с этими придурками по лесам шататься? До Пашозера, как молодой человек прикинул еще вчера вечером, было где-то километров двадцать или чуть больше – почти целый день идти, по крайней мере – до полудня, лыжи-то не беговые – охотничьи. А что тут ближе-то? Если только в соседний район выйти… или даже в Вологодскую область.
Шли по зимнику, большей частью тянувшемуся по льду неширокой речки, но временами, срезая углы, взбиравшемуся и на холмы, и дальше – по лесам, через болота, летом бы тут ни за что не пройти, потому и «зимник».
Солнце, поднявшееся в светло-синее, словно протершаяся джинса, небо, светило путникам в спины, лишь иногда уклоняясь в сторону из-за изгибов пути. Сразу взяв темп, шагали ходко, никаких перекуров не устраивали: странно, но все трое невольных спутников Вожникова оказались некурящими, как, впрочем, и сам Егор; ну он-то понятно, все-таки спортсмен бывший, а вот эти?
А тоже – почти спортсмены, шли так, что сам Вожников ухайдакался и несколько сбавил ход, а сзади уже наступали на пятки, зубоскалили, подгоняли:
– Что, Егорий, устал?
Устал… А почему б и не устать-то? Километров десять уже в таком темпе прошли, будто черти по пятам гнались, Егор уже и дыхалку сорвал с непривычки, а этим хоть бы хны! Ну, лоси!
Егор мысленно прикидывал карту – еще немного, и будет скала с водопадами, а уж от нее можно считать – рядом. Скала. Та, что во сне.
Черт! Взобравшись по зимнику на небольшой холм, Вожников пошатнулся – словно обухом по голове ударили. Давление? Или просто устал? И перед глазами возник вдруг – так натурально! – тот самый парень с мечом! Блеск клинка. Взмах… И отрубленная рука взлетела к небу, орошая сугробы рубиново-красными каплями. И так заныла, заболела в том месте, где была перерублена, Егор даже идти не смог, и стон не сдержал, схватился за предплечье.
– Эй, паря! Ты что там?
– Да что-то рука.
– Затекла, что ль? Бывает.
Бывает еще и не то. Но чтоб два раза подряд одно и то же видение… И, главное, вот прямо сейчас, сей момент, Вожников почему-то точно знал: подойдут к водопадам, так оно все и случится – напорются на засаду и погибнут все! Так оно все и будет.
Вдохнув полной грудью утренний еще не отошедший от ночного морозца воздух, молодой человек помотал головой и сплюнул в снег. Откуда такая уверенность? Погибнут – да! Несомненно. Все трое.
– Да что ты, прости, господи, встал-то? Путь потерял?
Егор сделал еще пару десятков шагов, чувствуя, как скользят по снегу широкие, подбитые беличьим мехом лыжи.
И снова – словно ударило в голову! И правую руку – ожгло! А ноги уже остановились, не шли…
А парень – тот юнец с мечом – возник перед глазами и ухмылялся!
Да что ж такое-то! И вообще, откуда они тут взялись все? С мечами, с копьями. Этот вопрос пока оставался без ответа, а вот предыдущий… Вот тут-то Егор уже начал кое-что понимать! Колдунья! Бабка Левонтиха все же не обманула со своим зельем! Если принять это за аксиому, то… То напрашивается вывод – он, Егор Вожников, все-таки получил, что хотел: возможность предвидеть будущее: пусть локальное, пусть только ближайшее, пусть – только самые нехорошие вещи. Но ведь предвидел же! Иначе б откуда этот сон, эти видения? А вдруг – да правда? И ноги не хотят идти…
Пройдя еще несколько метров, Егор снова увидел перед глазами юное ухмыляющееся лицо воина, снова почувствовал острую боль в правой руке… и не смог уже больше идти. Потому что – знал, потому что – предвидел! Работало бабкино зелье.
– Возвращаемся! – обернувшись, решительно заявил Вожников. – Сбились с пути малость.
– Хо! Сбились? – Иван Борисович нервно расхохотался. – Так ты проводник, аль хвост собачий?
– Да немного совсем. Сейчас вот чуток вернемся назад, а потом свернем.
Беглецы, конечно же, были недовольны, но все ж не спорили да и не ругались долго: послушно повернув назад, вновь пошли за Егором – а куда им деваться-то? Ворчали только:
– Ну, парень, заве-о-ол!
Шли опять-таки – ходко, но теперь проводник вовсе не чувствовал такой обреченности, «отрубленную» в «схватке» руку уже не пронзала боль, и не висела перед глазами ухмыляющаяся рожа юного убийцы в сверкающем стальном шлеме. А главное, на душе стало как-то… ну, не то чтобы хорошо, а спокойно, что ли. Вот ведь бабка!!! Если, конечно, это она, если не показалось все! Да нет, не должно бы.
Пройдя назад половину пути, Вожников уверенно свернул направо, на неширокую повертку, вскоре приведшую путников к заснеженному лесному озеру, в которое впадала – или вытекала – узенькая речка, даже, скорей, ручей. Местные жители, кстати, произносили это слово с ударением на первый слог – ру?чей. Ну, понятно – финно-угры, вепсы – у них всегда ударение на первый слог падает.
Немного переведя дух, по этой речке-ручью и двинулись дальше, ибо направление совпадало с тем, что держал в уме Вожников – к югу. Прошагать километров двадцать-тридцать, а там уж и выйти к какой-нибудь реке Водского водораздела, без разницы, к какой – Лиди, Колпи, Чагоде. Там, рядом – Боброзеро… интересно, жилая деревня? А пес ее… Лидь – точно нежилая, дачная. Зато Заборье, Подборовье, Ефимовский – жилые! Ладно, раз не пускает бабка в Пашозеро, так хоть туда. Борисычи да Антип, судя по всему, мужики опытные, охотники-рыбаки, вон как прут, бульдозером, никакой волк не угонится, никаким танком не остановишь. Сам-то Егор опять уже уставать начал, хоть и молодой мужик, здоровый, спортсмен тренированный. А вот поди ж ты! Едва стали на привал, так сразу в снег и пал. Руки разбросал, лежал, отдыхая.
– На, рябчика пожуй, Егорий. Теперь-то верно идем?
– Теперь – верно. Говорите, в Белозерск вам?
– Да, к Белоозеру.
– Ну, до Ефимовского провожу… или до Заборья, а уж там доберетесь по железке. Деньги-то есть у вас?
– Деньги? А как же! Вона!
Хохотнув, Иван Борисович сунул руку за пазуху и швырнул Егору маленькую серебряную монетку весом грамма три, с витиеватой надписью.
Молодой человек не сдержался, ахнул:
– Неужто ордынский дирхем?
– Она, она, денга татарская! – Иван Борисович самодовольно убрал монетку обратно. – Немного, но денег таких есть. С полкошки.
С полкошки! Кошка – так в Средние века называли на Руси сшитые из кошачьих шкур (они считались наиболее крепкими) кошельки, крепившиеся к поясу. Вон-вон она, «кошка», или «калита», к поясу Ивана Борисыча привешена – Егор как-то раньше и не замечал, не до того было.
Ишь ты… Ну, точно, реконы! Кому еще-то на поясах «кошки» носить?
– Мужики, разговор к вам есть.
– Вечером и поговорим. Как на ночлег станем.
Однако ордынский дирхем! Как новенький!
Снова пошли. Потянулись по берегам реки угрюмые хвойные леса, изредка перемежающиеся зарослями осины и пустошами. Проложенный по заснеженной неширокой реке зимник то и дело пересекали звериные следы – заячьи, лисьи, волчьи. Как-то за лесом показалась деревушка в две избы, судя по поднимающемуся дыму – жилая. Однако беглецы к избам не повернули, ходко прошагали мимо. Да и что проку в этих избенках? Круглый год живет там обычно какой-нибудь пенсионер, чаще всего – уставший от большого города петербуржец (точней – ленинградец) или даже москвич. Купил на старость избенку, вот и отшельничает, многим такое нравится. Раз в месяц за продуктами к автолавке выберется, и дальше живет, охотится, рыбку ловит, книжки умные при свечках читает, потому как – что еще делать-то? Ни электричества, ни нормальных дорог, ни связи.
Вожникова подобные глухие места отнюдь не удивляли – бывал, знал, привык – скорее, поражало другое – «зимники». Это были вовсе не тракторные дороги, а типичный санный или лыжный путь, уже достаточно за долгую зиму наезженный, не заметенный. И кому тут надо бродить-то? В здешней глуши и народу-то столько нет. Заезжие охотники, туристы? Да, как видно, они, больше просто некому. За дичью да за рыбкой хаживали… что же, они добычу-то на санях увозили? Ой, едва ли, едва ли. Откуда ж тогда санный путь? Вот как тот хотя бы, что вел к Пашозеру? Еще лет сорок назад оно б и понятно было – колхознички на лошадках ездили, что кому надо, возили – навоз с дальних ферм, молочко в сорокалитровых алюминиевых флягах. Тогда, в те времена – еще понятно, но сейчас?! Ишь ты – сани. Не слишком ли большая роскошь даже для хозяев предназначенных для весьма состоятельных людей охотничьих баз? Одну-то лошадь прокорми, попробуй, а если несколько? Держала одна из хороших знакомых Егора лошадку – все время на дороговизну жаловалась.
Однако… в бане – бычьи пузыри, луки, стрелы, одежда, кошелек-кошка, ордынский дирхем… Это все сделать довольно трудно, Егор, как человек, долго и продуктивно общавшийся с реконструкторами, очень хорошо себе это все представлял. Все окружающие вещи сейчас, казалось, просто кричали – пятнадцатый век!!! Ну, или – четырнадцатый – невелика разница. Но нет… Это было бы слишком уж невероятно… невероятно – но факт! Факты – от них-то куда денешься? И, главное, с луками все, со стрелами, с мечами… Если еще кто-то подобный встретится – тут и думать-гадать больше нечего! Прошлое! Проклятая бабка! Нет… тут, выходит, он сам, Егор, и виноват. Ишь, восхотел предвидения!
И, если все так, как он только что себе представил, если Егор Вожников очутился – сам себя перенес! – в русское средневековье, то… То все встает на свои места, все очень даже логично получается. Спутники его беглецы, но вовсе не беглые преступники из какой-нибудь зоны, по пути обобравшие краеведческий музей. Не-ет! Местные. Борисычи – явно не простые люди, бояре, а, может быть – даже какие-нибудь удельные князья. Привыкли повелевать, по всему видно, да и держат себя с гордостью, нет, не с гонором, а именно с гордостью, а к Егору и – особенно – к Антипу Чугрееву – относятся покровительственно, как старшие к младшим, словно бы, вне всяких сомнений, имеют на это право. А ведь не шибко и старше-то! Сколько старшему братцу лет? По виду смотреть – около сорока где-то.
На второй ночевке, как развели костер, да братцы вновь вернулись с добычей – на этот раз с зайцем, – Егор повнимательнее присмотрелся ко всем троим: Борисовичам, Антипу. К тому, как они разговаривали, а особенно к обувке, к одежке, поясам да пресловутым кошелькам-«кошкам». Молодой человек украдкой даже плащик Ивана Борисовича пальцами пощупал. Знатный плащик и – сразу видно – вручную выделан: квасцами с корьем дубовым крашен, подбит волчьей шкурою, а уж фибула… фибула… любо-дорого посмотреть! Еще б потрогать…
– Иван Борисович, разреши застежкой твоей полюбоваться. Красивая.
Старший хмыкнул в усы:
– Да любуйся! А что красна – так ты прав. Никита Коваль на мою свадьбу выделал, нашей, нижегородской работы, вещь!
Ишь ты, «нижегородской работы»… а ведь и в самом деле – вещь! Да еще какая! Усевшись поближе к костру, Вожников с любопытством покрутил в руках фибулу – изящную, изображавшую святого Георгия верхом на коне, попирающего копьем свернувшегося кольцами змия. Ажурные золотистые – золотые? – проволочки, разноцветные сияющие краски: карминно-красная, солнечно-желтая, небесно-голубая, травянисто-зеленая, пурпурная, густо-синяя, изумрудная. Чудесная вещь! Как и техника изготовления – перегородчатая эмаль называется, секрет ее считается напрочь утраченным со времен монголо-татарского нашествия.
– А вот, видать, сохранилась, – шепотом произнес молодой человек. – Как раз с тех, монголо-татарских времен…
– Каких-каких времен? – доедая зайчика, переспросил Иван Борисович.
– Монголо-татарских. Ну, времен ига.
– Мудрено говоришь, Егорша. Совсем непонятно. Иго какое-то… его на лошадей надевают, а при чем тут лошадь? – старший почесал бороду. – Татары нам всем зело знакомы, а монголы… о таких никто и слыхом не слыхивал. Что за люди-то?
– Да так, – скрыв удивление, ответил Вожников. – Красивая застежка! Купили где-нибудь?
– Говорю ж, Никитка Коваль, рядович мой, на свадьбу сделал.
Вернув фибулу, Егор опустил глаза: ну, неужели…
Молодой человек, сжав секиру, машинально дернулся было к лесу – прочь, прочь!
– Дров собрался порубить, паря?
– Да не, просто смотрю – не затупилась ли?
– Не об кого еще твоему топору затупиться-то! – враз захохотали Борисовичи, а вслед за ними и Антип.
– Ну, хочешь, так поточи, а мы спать будем. Ты уж – вместо сторожи ночной. Потом Антип сменит.
Егор кивнул:
– Пусть так.
Все улеглись, положив в костер сушину, тут же и захрапели, лишь Вожников остался сидеть на лапнике, вглядываясь в выдавленные по кромке лезвия топора маленькие вытянутые буквы. Именно вытянутые, не строгие – это все для скорости письма, и такой вот, уже отошедший от прежней строгой графики, шрифт, именуется поздним уставом и относится… относится… относится… Эх, черт, еще вспомнить бы! Интересовался ведь, запоминал – у Старой Ладоги на слете Дирмунд Кривой Нож учил, «ранятник», викинг-норманн, в миру – Дмитрий Анатольевич Синевых, кандидат исторических наук, археолог, человек, прошлым всерьез занимающийся, профессионально, а не как Егор – от случая к случаю. Хотя вот тогда и Вожников заинтересовался, любил знающих людей послушать, вот и запомнил: самый ранний шрифт – строгий, прямой – устав, замучаешься его выписывать, а этот вот, вот именно такие буквы, уже не столь строгие и словно бы скошенные, это… нет, судя по слишком уж склонившейся «к» – это даже не поздний устав, а полуустав, век этак четырнадцатый, пятнадцатый, самое его начало. Да, именно так и говорил Дирмунд, Дмитрий Анатольевич. Хороший, кстати, мужик, помнится, пили с ним бражку – олут… да так, что потом головы трещали, словно от удара тяжелой палицей или, уж, по крайней мере, шестопером.
Что ж, если они… надо хотя бы вызнать, куда идем-то? Впрочем, это и так ясно – на Белоозеро. А вот кто напал? Кто преследует?
– Кого пасемся-то? – Егор повернул голову к проснувшемуся напарнику. – Волков, что ли?
– А что нам волков-то пастись? – поднявшись на ноги, потянулся Чугреев. – Он, волк-то, не дурак, понимает – нападать на четверых – себе дороже. Был бы из нас кто один – накинулись бы давно всей стаей, и сало б медвежье не помогло!
А вот это уж точно – не помогло бы. Одному в зимнем лесу – смерть быстрая и лютая. Волки! Потому-то Вожников давным-давно отбросил мысль просто кинуть своих более чем странных спутников, да двинуть обратно одному. Ага, двинешь, как же! Быстро чьим-то завтраком станешь. Или обедом, ужином – тут уж без разницы. Тем более сейчас, когда вот оно как все обернулось… или – не обернулось еще? Проверить бы… Вот ежели еще в лесу какая-нибудь деревня встретится – без телевизионных антенн-тарелок, без электричества, вообще без современных вещей… Ладно, пускай не деревня, пусть – просто люди. Если они – по облику, по оружию, по повадкам тоже из средневековья, тогда уж все ясно будет… Невероятно, но факт!
Егору, конечно же, очень не хотелось бы, чтоб так было, но… Вещи-то говорили сами за себя, и весьма красноречиво. В отличие от обычных людей, историческими реконструкциями не занимавшихся, Вожников это очень хорошо понимал. И – если все так – то что теперь? Продолжать сомневаться, старательно обманывая самого себя? Зачем?
Чуть отойдя, Антип шумно помочился в снег и махнул рукой:
– Ладно, спи, Егорий, моя нынче череда сторожить – уж до утра.
– А эти? – Вожников кивнул на храпящих братьев. – Их-то когда череда придет? Или все наша будет? Слушай, Антип, ты так и не сказал – кто они вообще такие-то?
Чугреев посмурнел:
– Про то нам с тобой знать не надобно, говорил ведь уже. Знай, что люди они непростые – того и хватит.
– Хм, непростые, – не унимался молодой человек. – Бояре, что ль?
– Бояре? – Антип замялся и махнул рукой. – Ну, считай, что так.
Подвинув лапник поближе к шающему костру, Вожников молча улегся спать. Вот и поговорили, блин. Ничего нового не узнал. Хитрые – чужого человека пасутся… тьфу ты – опасаются!
Утром встали и снова прошагали весь день, сделав лишь небольшой привал – слегка подкрепиться. Егор мало-помалу приноравливался к такому темпу, но все равно едва за своими спутниками поспевал, вернее – они его все время подгоняли. После полудня вышли на широкий зимник, через пару верст спускавшийся через болото к реке, судя по всему – Колпи или Лиди, никаких других в здешних местах – пусть и в средневековье – не должно было быть.
