Зеленое движение в Гражданской войне в России. Крестьянский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг.

скачать книгу бесплатно

. Без дополнительных разъяснений понять, в чем же выражается в каждом конкретном случае так обозначенное настроение, затруднительно.

Уже ранние чекистские и партийные сводки содержали классификацию настроений, массовых выступлений. Например, волость могла быть определена как «злостно-бандитская». Массовые и вооруженные выступления могли классифицироваться так: «на почве мобилизации», «на продовольственной почве» и т. п. Разумно предполагать соединение различных мотивов, как сиюминутных, вызванных конкретным вторжением в жизнь села, так и долгодействующих. Поэтому классификации выступлений во многих случаях представляют собой скорее оценку наиболее очевидного повода, а не причины выступления.

Таким образом, источники по истории зеленого движения многообразны и многочисленны. В то же время попытка составить подробный очерк зеленого движения в масштабах всей страны неизбежно поставит исследователя перед необходимостью обрабатывать гигантский объем материалов с весьма скромным исследовательским результатом. Как только зеленые проявляли заметную активность, они неизбежно попадали в поле зрения различных инстанций белых и красных. Зеленые восстания были, как правило, слабо структурированы, но они описывались военными, чекистскими, разведывательными, продовольственными и прочими инстанциями Советской России, разведкой, прессой белых. Пассивное же бытие зеленых, как правило, оставалось за кадром: на войне интересны только военные события. Кроме того, традиционно для повстанческих движений зеленое движение породило весьма немного собственных документов. Повстанческое движение 1920–1921 гг., как правило, было довольно активно в пропаганде, стремилось озвучить некую, как правило народнического типа, политическую позицию. Зеленое движение 1919 г. более молчаливо. Правда, опубликованы дневники интересных, рефлексирующих происходящее и свою собственную деятельность вождей зеленых. Это ярославский Г. Пашков и рязанский С. Никушин

.

Зеленые попадали в поле зрения мемуаристов, выступали в качестве объекта злой иронии или агитационных усилий с белой и красной стороны в годы Гражданской войны, попадали в фольклор и становились объектом внимания исследователей. При этом сам предмет изучения столь аморфен, что общего очерка развития зеленого движения в масштабе монографического исследования так и не было создано. Автор предлагает дать абрис не только зеленого движения как вооруженной составляющей Гражданской войны, но и «зеленого существования» как стратегии выживания и реакции крестьян на вторжения со стороны власти. Данная книга – своего рода версия зеленой составляющей Гражданской войны

. В фокусе внимания находится 1919 г., хотя зеленые действовали в некоторых местностях и значительно позднее. Иная степень подробности, иной контекст рассмотрения – например, зеленые как часть сельского сообщества – способны дать иной взгляд на этот феномен.

Мы предпочитаем опираться в нашем изложении на источники, как опубликованные, так и архивные. Это делается потому, что слабоструктурированные массовые движения, почти не дающие собственной документации, легко поддаются различным интерпретациям и использование вторичных материалов делает выводы слишком уязвимыми. С опубликованными результатами довольно многочисленных, как было показано выше, региональных исследований читателю нетрудно ознакомиться самостоятельно.

После падения императорской власти довольно активно пошел процесс административных изменений. Выделялись новые волости – часто таким образом обособлялись отрубщики. Появлялись новые уезды, в Советской России появился район как новая административная единица. В 1918 г. произошли изменения и большего масштаба. Так, из Вологодской губернии была выделена Северо-Двинская, из Новгородской – Череповецкая, национальное строительство в Поволжье и Приуралье изменило привычные границы крупных Казанской, Уфимской и ряда соседних губерний. Самоидентификация жителей в годы Гражданской войны при этом осуществлялась по привычному губернскому принципу – «вятские», «самарские» и т. п. Это следует иметь в виду при анализе и зеленого движения. Последующие изменения административных границ создали ситуацию, при которой одно и то же событие оказалось принадлежащим соседним регионам. Так, известное Уренское восстание 1918 г. в Костромской губернии и последующее долгое сопротивление в этом отдаленном крае ныне изучается нижегородским научным сообществом, так как данная территория стала принадлежать Нижегородской области.

Раздел 1

Крестьяне в гражданской войне

По удачному определению Л. Милова, крестьянство представляет для науки «неопределенное множество»; характеризовать же крестьянство, составлявшее до 90 % населения, как единое цельное сословие обоснованно представляется исследователю рискованным. Крестьянство обладает громадным внутренним разнообразием

. Т. Шанин предложил концепцию циклической мобильности крестьянских хозяйств, при которой процессы социально-экономического расслоения и выравнивания понимаются как параллельные. На базе этого понимания объяснима высокая степень внутрикрестьянской солидарности, которая успешно противостояла даже целенаправленным мероприятиям государства по «внесению классовой борьбы». Поэтому, несмотря на имевшее место расслоение и разницу в социально-экономическом положении в каждый отдельный момент времени, «второй классовой войны» в деревне так и не возникло, и «целые села с оружием в руках стоят либо за красных, либо за белых, а то и за зеленых, но внутренних столкновений практически нет»

. Хозяйственные механизмы существования русского крестьянина в режиме «двух экономик» (зимней и летней) и представление о соотношении числа детей и развития хозяйства представлены в исследованиях В. Башлачева

. Он также указывает на цикличность в развитии среднего семейного русского крестьянского хозяйства. Крестьянство оказывалось единым и солидарным в очень многих отношениях, несмотря на бурное развитие и многочисленные перемены.

Первая мировая война нанесла удар по сельскому хозяйству России, как и других воюющих стран. На рубеже 1916–1917 гг. Московское общество сельского хозяйства, Земский союз и Союз кооператоров сделали вывод о безальтернативности пути производственной кооперации и национализации крестьянского сельскохозяйственного производства

. Однако положение не было катастрофическим. В 1916 г., по сравнению с довоенным временем, посевные площади сократились менее чем на 5 %, урожайность упала на 9,3 %, валовые сборы стали меньше на 11 %. Основной удар аграрному строю нанесла революция и ее последствия и Гражданская война. В 1921 г. сокращение посевов по сравнению с довоенным уровнем превысило одну треть, валовый сбор составил треть довоенного уровня (в 1920 г., когда не было воздействия природного фактора засухи. – Авт.). Этим показателям соответствовало катастрофическое сокращение поголовья скота, посевов и сборов технических культур, полное расстройство денежного обращения. Крестьянство с самого начала оказалось под очень жестким прессингом коммунистической власти

.

Русское сельское хозяйство и крестьянство находились в сложном положении. Аграрное перенаселение невозможно было избыть в краткие сроки. К этому добавлялась игра интересов, внешние обстоятельства, ситуация грандиозной войны. Можно полагать, что большевистская политика являлась паразитированием на системной социальной проблеме, не решенной к моменту революции. Это обстоятельство и определяло настроения и реакции крестьянства в изменчивой картине Гражданской войны.

Многие наблюдатели отмечали глубокую и недобрую растерянность крестьян после революции. По впечатлениям писателя Ивана Наживина, для владимирских мужиков главным врагом виделся «биржуаз» (так соединялись слова «буржуазия» и «биржа»). Черноморские зеленые говаривали, что царя устранили «баринишки», а мужик ни при чем. «Господа», «кадеты», «интеллигенты» как зачинатели и корыстные виновники всего происходящего выступают неоднократно. Это замечалось мемуаристами. М.М. Пришвин записывал в дневнике: «Слышал, что меня называют контрреволюционером, и во враждебном тоне, называли же люди – противники коммунистов, по-видимому, за то, что я не их круга человек, что я интеллигент, который и создает всю эту кутерьму». Может быть, наиболее рано и последовательно эту идею выразил И.Л. Солоневич, – господа «делают» революцию, а мужик потом приспосабливается сам и приспосабливает эту самую революцию к своим потребностям и пониманиям. Публицист и знаток деревни А. Петрищев весной 1918 г. противопоставлял борющиеся в народе тенденции: «революцию» как творческую, созидательную стихию и «руину» как стихию апатии, распада, своекорыстия. По его мнению, в России мощны центростремительные силы, и нужен лишь центр их кристаллизации. Он же сделал важное замечание о том, что народная интеллигенция с политическим опытом 1905–1906 гг. в большинстве погибла на войне и крестьянству предстояло заново накапливать политический опыт

.

Любая война чрезвычайно ускоряет многие процессы. Известно соображение о том, что военное дело с 1914 по 1918 г. изменилось более, чем за 1871 – 1914 гг. Это же касается и социальных процессов. Гражданская же война переструктурирует социум, создает новые группирования. По П.А. Сорокину, большевики после прихода к власти «тормозили одних путем предоставления полной свободы ущемленным импульсам других. К этому присоединились агитация, пропаганда и привилегии наиболее активным «преторианцам» большевизма (право безнаказанного грабежа, насилия, паек в голодное время и т. п.). Таким путем был создан «кулак», на жизнь и на смерть связанный с большевиками»

. Этот «кулак» включал разные элементы, нередко ситуативно оказавшиеся на красной стороне и сыгравшие крупную роль в ее победе. Хрестоматийным примером являются латышские стрелки (сплоченность за пределами оккупированной родины, отсутствие демобилизации, возможность подпитки со стороны значительных латышских колоний из эвакуированных во многих русских городах, период национальной консолидации, стимулировавшийся событиями 1905–1907 гг., привилегированное положение на большевистской службе и т. д.). Иногда ситуация развивается за считаные месяцы и даже недели. Так, на Дону «период единодушия достаточно весомой части задонского казачества с иногородними и коренными крестьянами был относительно недолгим. Но этого времени хватило, чтобы появились и окрепли части, ставшие в дальнейшем основой красной конницы»

. На восточном белом фронте неумение власти А.В. Колчака интегрировать в состав вооруженных сил добровольческие воткинские и ижевские формирования вызвало распад этих соединений в конце апреля 1919 г. В результате Белая армия потеряла около 13 тысяч опытных и мотивированных воинов в ответственный момент наступления, что можно считать одним из факторов поражения белого наступления и дальнейшего крушения белого фронта

.

Война чрезвычайно быстро формирует новые групповые идентичности. Политически или в военном отношении актуализируются прежние сословные и иные группирования. Соответственно, возникают новые названия для обозначения появившихся социальных групп или родственных ощущений.

Все прежние социальные группы оказались в той или иной степени расколоты или дезорганизованы революцией. Например, такая элитарная, но и в известной степени политически хрупкая, завязанная на карьеру и пребывающая в штабах группа, как офицеры Генерального штаба. Ныне многие сюжеты поведения генштабистов в Гражданской войне надежно прояснены исследовательскими усилиями А.В. Ганина. Генштабисты образовывали своего рода свой круг, связи внутри которого нередко не могли порвать даже линии фронтов. Весьма своеобразно вели себя кадровые гвардейские офицеры, особенно на Юге. В их поведении читается ревность к «новой гвардии» – добровольцам-первопоходникам, стремление восстановить свои части и в целом достаточно спокойное отношение к пафосу белой борьбы.

Война создавала добровольческие воодушевленные части, сориентированные на основателя-командира. Это могло происходить по схеме шефства, реального или подразумеваемого, как у белых, могло развиваться по атаманской линии, когда отряд сплачивало имя и боевая репутация командира. Соответственно, и политическая ориентация таких формирований определялась по командиру. Так возникли боевые корпорации корниловцев, марковцев, дроздовцев, алексеевцев, каппелевцев. Современный автор точно замечает, что такие части, точнее, части-братства, были объединениями орденского типа

. А.Н. Толстой в «Хмуром утре» недоброжелательно, но точно отражает эту особенность: «…у дроздовцев – в лице ирония, любят носить пенсне – в честь их покойного шефа; у корниловцев – традиционно тухлый взгляд и в лице – презрительное разочарование; марковцы шикарят грязными шинелями и матерщиной». Дальнейшее многолетнее сплоченное существование в рассеянии подтверждает этот тезис.

На красной стороне появились думенковцы, чапаевцы, мироновцы, на Урале – чеверевцы и прочие. В среде независимой атамании вполне определенно появились махновцы, во время большого восстания на Тамбовщине – антоновцы, а также колесниковцы, шубовцы, сапожковцы и другие.

Во время больших и слабоструктурированных крестьянских восстаний также формировались самоназвания. Крупнейшим выступлениям в Поволжье в 1919 и 1920 гг. дали наименования чапаны (Чапанное восстание, от названия крестьянского кафтана) и вилочники, по названию главного крестьянского оружия.

В 1920–1921 гг. в самоназваниях повстанческих отрядов нарастают мотивы социальной справедливости, «обиды» (с «обиженным знаменем» ушел в повстанцы конармейский командир Маслаков), разорения, голода, который заставляет подниматься на самозащиту: это «армия правды», «войска воли народа», «восстание голодающих крестьян», «сыны разоренных отцов» и т. п.

Гражданская война чрезвычайно актуализировала фигуру чужака, пришлого, неместного. Русский простолюдин жил в мире местных связей, родства, землячества, отрефлексированное национальное чувство еще не родилось. Об этом писали многие интеллигентные наблюдатели, например генерал Н.Н. Головин. Мировая война же создала наплыв многочисленных чужих в пространство жизни русского крестьянина. Это миллионы пленных и беженцев, в некоторых районах, например на Урале – ощутимые количества представителей «желтого труда» – китайцев и корейцев. После 1917 г. в деревню стали прибывать горожане в поисках более надежного бытового существования. Хозяйственный развал и политическое обособление территорий с 1917 г., завершение мировой войны создавали все новые группы, вольно или невольно вовлекавшиеся в гражданскую войну. На Дону, например, запомнились эшелонщики – демобилизованные солдаты Кавказского фронта и красногвардейцы, мало стеснявшиеся с местными по пути своего следования. Многие военнопленные оказались в тягостной ситуации с крушением системы снабжения и окарауливания лагерей. Желание добраться до дома в соединении с естественным желанием держаться своих плюс красная пропаганда и соблазны нетяжелой службы создали многочисленных «интернационалистов» Красной армии. В той же ситуации были и представители трудовых мигрантов. Населением и белыми они часто воспринимались в качестве наемников и палачей, хотя далеко не все таковыми хотели быть и были. Этот нерв их судьбы тонко почувствовал М.А. Булгаков в «Китайской истории» (рассказ 1923 г.). Многочисленное мешочничество также создавало свои правила жизни, приспособления и деятельности. Своего рода корпорацией на время стали «фронтовики». Недавно вернувшиеся с фронта и вообще со службы были, в большинстве, настроены революционно (так, как они эту революционность понимали), вызывающе противостояли «старикам», то есть поколению родителей, и всему привычному укладу жизни. С осени 1918 г. в Россию потянулись освобожденные многочисленные русские пленные из Германии и Австро-Венгрии, добавляя красок в настроения и восприятие войны. В отдельных местностях война развела по сторонам противостояния сравнительно недавно возникшие социальные группы. В Сибири старожилы и столыпинские новоселы стали основой колчаковской милиции и самоохраны и краснопартизанского движения, соответственно, ожила старая земельная вражда русских и бурят в Забайкалье, казаков и горцев на Кавказе, татар и башкир в Приуралье и т. д. В результате формировались свои традиции противостояния, причем уже не вялотекущего, а яростного, вооруженного и жестокого. Кроме того, самая заурядная местная семейная и личная вражда в условиях Гражданской войны могла принимать военно-политическую окраску. Так, в апреле 1919 г. Тульский губрев-трибунал получил донесение начальника Павлохуторского волотдела И.Л. Чурилова, который утверждал, что жители хутора «вытащили его за горло из-за стола и сорвали общее собрание, а гражданин А.И. Кутепов выразился в его адрес, что скоро из коммунистов будут резать ремни». Чурилов наутро после собрания затребовал отряд красноармейцев якобы для усмирения взбунтовавшегося хутора. Дознание установило, что Кутепов подрался с братом Чурилова, и глава волотдела затаил обиду. Трибунал указал, что подобные действия «следует считать недопустимыми и могущими служить поводом к действительному восстанию»

. Органы власти в волостях формировались из местных кадров, поэтому властные полномочия нередко использовались для сведения счетов. Пример – один из многих подобных.

Чрезвычайно благоприятная демографическая ситуация в России быстро поднимала новые многочисленные поколения. Призывные возрасты 1918, 1919 и последующих годов пополнили уже ряды Красной и Белой армий. Характерно, что белое командование, прежде всего на Востоке, где не было больших офицерских контингентов, делало ставку именно на молодого сибиряка, не прошедшего «разврата» 1917 г. И надо сказать, эта ставка вполне оправдалась в зимних боях 1918–1919 гг. Белая печать писала о «молодой Сибирской армии», объединяя молодость самого формирования и основного контингента. Из неслуживших контингентов, причем и казачьих, и иногородних (а взаимоотношения этих групп стали проклятием Донского командования) Донской атаман П.Н. Краснов в 1918 г. сформировал отлично дисциплинированную Постоянную или «Молодую» армию, которую готовил для решения общерусских задач.

Средний возраст комбатантов Гражданской войны резко снизился. В Императорской армии призывали в 21 год, Великая война вызвала к жизни досрочные призывы, в начале 1917 г. призывали 1898-й. Теперь же воевали и белые «баклажки*-кадеты, и красные чоновцы подросткового возраста, в массовых повстанческих движениях так или иначе участвовали и семьи, в том числе дети и подростки, например в качестве разведчиков.

Корпорациями обрисованного типа оказывались и «злостные» дезертиры какой-либо местности, и основное активное ядро зеленых. В свою очередь, активные выступления могли не состояться, если в какой-то момент не находился активный вожак и круг готовых его поддержать людей.

Участие крестьянства в Гражданской войне происходило как в виде самостоятельных массовых выступлений, так и через вовлечение крестьян агитационными и мобилизационными мероприятиями в вооруженные силы противостоявших государственных образований, прежде всего белых и красных. Обратимся сначала к самостоятельным выступлениям.

В 1918–1922 гг. вполне отчетливо проявились характеристики, отмечавшиеся исследователями в более ранние периоды истории, в том числе применительно к 1905–1907 гг. Это, с одной стороны, анклавность, неравномерность, возникновение самостоятельных упорных очагов протестного вооруженного движения. С другой – способность выстраивать спонтанные грандиозные волны вооруженного протеста в условиях, когда одни и те же раздражители вызывают сходные реакции.

Уже с лета 1917 г. можно говорить о первых очагах вооруженного противостояния в России. Конфликты ударников с латышами, разоружение боеспособными частями разложившихся, вооруженное препятствование братанию и другие подобные мероприятия со второй половины 1917 г. становились все более кровавыми. С большевистского переворота и захвата власти с большевиками в крупных городах ситуация с очаговой вооруженной борьбой быстро оказывается вполне привычной. Деревня в эти месяцы занята другими делами. Крестьянин возвращается с войны, происходит часто скандальный и неэффективный, а иногда более или менее здравый и разумный земельный передел. Конец 1917 и первые месяцы 1918 г. во внутренних, далеких от фронтов губерниях многие интеллигентные наблюдатели описывают как время «мужицкого рая» – власти, нагрузки и подати всякого рода исчезли, земля оказалась в крестьянских руках…

Однако хозяйственный развал все острее давал о себе знать, граница с немцами оказалась под Курском и Воронежем, многие губернии попали под немилосердную для села австро-германскую оккупацию.

В результате уже весной 1918 г. в отдельных районах начинается жестокая местная вражда. Например, это район самарского Заволжья, где утверждаются отряды Чапаева и Сапожкова местного формирования. Они составят основу 4-й армии красного Восточного фронта. На другой стороне формировались отряды белых партизан, значительный массив которой окажется в составе Николаевского полка Уральской казачьей армии.

Краснопартизанские отряды стали бурно формироваться в полосе при демаркационной линии. Здесь значительное влияние на красных партизан оказывали левые эсеры, отчасти анархисты.

Гражданская война продемонстрировала, что навыки самоорганизации, способность организоваться как в административном, так и военном отношении проявляли не чисто крестьянские местности. Это прежде всего казачьи области, а также районы со смешанным населением: горнозаводские районы Урала и Прикамья, губернии со значительными вкраплениями фабричного населения, живущего старинным бытом, с развитыми традициями низового, крестьянского самоуправления. Это Уфимская, Вятская, Пермская, отчасти Екатеринбургская губернии. Именно названные местности смогли предложить самостоятельные версии более или менее организованных вооруженных сил. На красной стороне обширный район Каменноугольного бассейна (Донбасса) и Кузнецкого бассейна на востоке страны также дали значительные кадры красных партизан. На донбасской основе формировалась 10-я красная армия, из буйной вольницы выросшая в значительное объединение в рамках Южного фронта Красной армии.

Аграрные же губернии предложили более традиционные варианты крестьянского участия в вооруженной борьбе. Кроме того, естественно, прифронтовые губернии имели больше побуждений и возможностей к активности, чем внутренние, в которых с конца 1917 г. утвердилась советская власть.

Деревня реагировала тем ожесточеннее, чем более активно вторгался в ее жизнь город. Хлебная монополия, а с лета 1918 г. уже и выборочные мобилизации положили начало крестьянскому сопротивлению. Первый массовый призыв в РККА осенью 1918 г. поднял масштабные крестьянские восстания, охватившие многие десятки уездов центральных губерний страны. Они пришлись преимущественно на ноябрь – декабрь 1918 г. Успокоившись после них, деревня все-таки дала армии 800 тысяч призывников, что позволило красным развернуть военное строительство.

Отдельные восстания и выступления продолжались постоянно, очень много бунтов происходило в ответ на вызывающе безобразное поведение продовольственников, реквизиционных, карательных отрядов, местной администрации. Данные резоны работали и на красной, и на белой стороне.

Украинские губернии дали свою динамику крестьянской активности, ярко антипомещичью и антикоммунистическую, если понимать под последней в первую очередь категорическое неприятие коллективных форм земледелия.

1919 г. прошел в центральных губерниях под знаком массового дезертирства и зеленого движения. Накопление боевых кадров и навыков сделало возможным мощное и массовое движение осенью 1920 – летом 1921 г. На окраинах, в труднодоступных районах активная вооруженная борьба продолжалась до конца 1922 г. и далее.

В 1920–1921 гг. крестьянство выступило как в рамках самостоятельных организаций и собственных вооруженных структур (среди них наиболее известны союзы трудового крестьянства в Тамбовской губернии), так и в качестве красноармейцев, переходивших на повстанческое положение. В роли вождей восставших бойцов выступили Сапожков, Маслаков, Колесов, Вакулин – люди, служившие в РККА в ранге командиров полков, бригад, дивизий.

Как и в 1905–1907 гг., крестьянские выступления имели свои пики развития. В 1918 г. это ноябрь – декабрь, период массовых вооруженных слабоструктурированных выступлений во многих губерниях. В 1919 г. июнь – июль стали пиком зеленого повстанческого движения. Весна 1921 г. оказалась моментом наивысшего подъема массированного вооруженного протеста российского крестьянства. Именно в этот момент большевистская партия и приняла решение о смене экономической политики. Под властью белых правительств наиболее массовое повстанческое или партизанское движение развивалось на базе поражений белых войск, подпитываясь дезертирством и уклонением из рядов белых армий. Это осень – зима 1919 – 1920 гг.

С весны 1918 г. начинается процесс самоосознания добровольцами и вынужденными участниками вооруженной борьбы своей роли и места в этой борьбе. Очень широко стало использоваться наименование «партизан». Красные партизаны, белые партизаны, степные партизаны (организация в Заволжье), белоповстанцы (Степной край, Прикамье). Слово «партизан» стало синонимом «добровольца»^ воодушевленного сознательного бойца. Кроме того, партизанское положение означало и противоположность регулярности, армейской дисциплине. В Красной армии с 1919 г. началась борьба за изживание «партизанщины», которая шла с большими трудностями. Аналогом ее на белой стороне была так называемая «атаманщина», которой белые мемуаристы посвятят немало горьких, и не всегда заслуженно горьких, слов.

Рассмотрим, какие военные кадры имела деревня к началу широкой Гражданской войны.

В 1914 г., в ходе всеобщей мобилизации армии и флота, были подняты сразу все запасные и ратники первого разряда. Затем стали следовать призывы молодежи, ратников ополчения второго разряда. Кадровая, хорошо подготовленная пехота 1914 г. практически полностью погибла на полях сражений, частично попала в плен. Митинговавший пехотинец 1917 г. в массе своей не воспринял воинского духа. Это очень точно уловил Ленин, строя агитацию по знаменитой формуле: солдаты – это крестьяне, одетые в солдатские шинели.

Развернулась и массовая подготовка офицеров, благодаря чему к 1917 г. принципиально изменился облик разросшегося в разы офицерского корпуса. В его ряды массово пошел представитель «четвертого сословия», появились офицеры из невоенной молодежи, офицеры по выслуге из унтер-офицеров. Прапорщик стал наиболее массовым чином и массовым типом в новой офицерской среде. В результате так или иначе произошедшей демобилизации Русской императорской армии к весне 1918 г. в глубинке повсюду оказался кадр местных уроженцев – офицеров (по большей части прапорщиков) и унтер-офицеров. Далеко не всегда это были фронтовики: значительная часть служивших – это чины запасных и прочих вспомогательных частей. Но в любом случае на местах отныне имелся кадр людей с навыком службы. В результате «практически в каждой волости оказалось по несколько «своих» офицеров, что обеспечило «военспецами» практически всю территорию бывшей Российской империи»

. В таковом качестве они воспринимались и местным деревенским обществом. Поэтому в случае самодеятельной военной активности – при формировании добровольческого отряда, «банды», при выборе военрука и т. п. эти персоны неизбежно оказывались на первых ролях, даже не будучи сильно мотивированными или заинтересованными лично участвовать. В то же время положение «офицера» на подконтрольной советской власти территории автоматически превращало человека в кандидата на превентивные или иные репрессии и заложничество. В одном из уездов Воронежской губернии крестьянские восстания и городское подполье вызвали расстрел офицеров, которые учительствовали в пригородных селах (скорее всего, это и были местные учителя, надевшие прапорщицкие погоны в годы войны). Деревни надолго остались без учителей

. Такие обстоятельства делали этих людей с навыками и неким кругозором весьма подвижными при возникновении критической ситуации – приближении фронта или восстании. Нередко выбор стороны оказывался предопределен, остаться в тени и благополучно для себя и семьи переждать не представлялось для них возможным.

С осени 1918 г. по России двинулись недавние военнопленные. Миллионы солдат попали в германский и австрийский плен. Среди них были кадровые солдаты 1914 г., были и сотни тысяч сдавшихся в ужасе летних боев 1915 г. не втянутых и слабообученных ратников ополчения. Так или иначе, эти люди отправились по домам. Массовое движение началось в зиму, на фоне разгоравшейся Гражданской войны. В Советской России существовал специальный орган – Центрпленбеж, который должен был оказывать содействие этим людям, а заодно и их агитационную обработку. На белых территориях также создавались специальные организации, ибо массив недавних военнопленных был велик. Красные пытались их мобилизовать, белые давали отсрочку. Важно отметить, что в деревенском мире человек, побывавший в плену, воспринимался как узнавший «большую» жизнь, человек, который может быть авторитетным в общих вопросах.

Обрисованные обстоятельства следует иметь в виду, оценивая характер массовых движений и то, какие персонажи могли оказываться в них на видных ролях.

В разворачивавшейся с 1917 г. Гражданской войне крестьянин мог быть солдатом (в белых рядах), красноармейцем (при регулярном построении РККА советская власть дистанцировалась от старых понятий, красноармеец обязан был быть развитым, «сознательным», политически грамотным) и повстанцем (партизаном, бандитом, самооборонцем). По политико-психологической природе следует выделить добровольца («самомобилизовавшегося», «партизана»), мобилизованного и дезертира (зеленого).

Многие крестьяне, особенно в тех местностях, по которым не раз прошел фронт, побывали за годы междоусобицы в разных ролях.

На белой стороне добровольчество было на первом этапе наименее крестьянским. Однако затем происходило смыкание добровольчества офицерско-интеллигентского и крестьянского. Красные пополнялись крестьянами прежде всего в районах, находившихся в зоне военных действий или подвергавшихся оккупации. Например, самые боеспособные полки (241-й Крестьянский и 242-й Волжский) 27-й стрелковой дивизии образовались из крестьянских партизанских отрядов, сражавшихся против германцев и гайдамаков, и поволжских крестьян, которыми оброс петроградский красногвардейский отряд, получивший закалку на внешнем финском фронте

. Левые эсеры пытались создавать волостные советы и ВРК при них с организацией территориальной Красной армии и добровольческих отрядов на жалованье. По данным Н. Огановского, инициатива реализовалась в создании кое-где «волостных советов солдатских депутатов, содержавших банды хулиганов на счет крестьян. Хулиганы держали всю округу в страхе»

.

Села – ремесленные центры, локальные товаропроизводящие районы часто оказывались, с одной стороны, более уязвимы в ситуации крушения рынка, с другой – лакомым куском для «реквизиций» любого рода. Поэтому неоднократно такие местности, тяжело пострадав в первый период революции, становились базой антибольшевистской борьбы или раскалывались, поставляя надежные контингенты противоборствующим сторонам. В последнем случае примером может служить степное самарское Заволжье.