скачать книгу бесплатно
И таким задушевным показался Тамарочке голос этой Светлой Женщины, что она сразу прониклась к ней доверием и симпатией. И захотелось и о себе рассказать, и поделиться своей радостью и переживаниями. Никогда и никому не хотелось ничего рассказывать, а вот этой захотелось. Больничные будни для этого, как нельзя, кстати, да и нездешняя она. Уедет, забудет, а на душе хоть чуть-чуть легче станет.
– Светик, Светка! – кричал за окном, приплясывая на февральском морозце, старлей Краснояров. Уже на следующий день с утра, только сменившись после наряда, он поехал в город и стоял теперь под окнами родильного дома, где накануне его жена Светлана родила сына-первенца.
– Это мой Ромка прилетел, – радостно сообщила Светлана и кинулась к окну.
Благо, палата находилась на первом этаже, поэтому можно было близко увидеть друг друга, и даже приложить ладошки к стеклу, как бы прикоснуться. Они долго что-то говорили друг другу через стекло, посылали воздушные поцелуи и смотрели в глаза. И радовались вместе рождению первенца. Тамарочка мельком глянула в окно и отметила про себя, что муж у Светки статный и симпатичный, и так ему форма идет. Прямо загляденье, а не мужик! А еще поразило счастливое выражение лица и восторг в глазах Красноярова. Поразило и царапнуло завистью чужое счастье. Прошли сутки с момента рождения сына, а Славик еще так и не объявился, хотя соседка Галина, отправляя Тамару в роддом, пообещала его разыскать и сообщить.
Появился он на третий день, но в таком виде, что с ним не только разговаривать не хотелось, смотреть на него противно было. Все его пьяные призывы остались без ответа. Тамара сделала вид, что это не ее кричит расхристанный, едва держащийся на ногах, мужчина. Все поняла Светлана, но ничего не сказала, и расспрашивать ни о чем не стала. Только очень больно ей было за эту симпатичную, но такую потерянную женщину. И Тамарочка оценила ее деликатность, и спокойно и неторопливо, как будто о чужом человеке, рассказала ей все о своей жизни, с того самого момента, как начала помнить себя, маленькую и несчастную детдомовскую девочку. Светлана слушала, не перебивая, сопереживая ей всем сердцем, и только задавала про себя вопрос: «Почему так несправедлива судьба? Одним все, а другим ничего! За что такая безрадостная жизнь досталась этой милой женщине с грузинским именем Тамара?»
– Чернецова, Тамара, ну, что с твоим малышом делать? Кричит, как резаный. Педиатр осматривала, вроде здоров. Ты его мало кормишь, что ли? Все время приходится из бутылочки докармливать, – сетовала детская медсестра Лена.
Тамарочка сидела, отвернувшись к окну, низко наклонив голову, и украдкой смахивала капающие слезы. Уже на второй день ребенок стал неспокоен. Каждое кормление стало для нее пыткой. Он жадно приникал к груди, а потом начинал кричать и теребить сосок беззубым ротиком! Как требовательно и жалобно он плакал в эти минуты! Тамара понимала, что он просто хочет есть, но накормить ребенка было нечем. От всех переживаний и постоянной внутренней боли молоко исчезло.
Она качала его на руках и тихонько уговаривала потерпеть до возвращения в детскую, где его обязательно накормят. Но, как известно, уговорами сыт не будешь, и малыш заходился в плаче, разрывая сердце, чувствовавшей себя виноватой, матери.
Света, накормив своего малыша, тихо подошла к Тамаре и просто взяла из ее рук ребенка:
– Дай его мне. У меня молока много. Чем сцеживать, так лучше я твоего сынка накормлю.
Мальчик был крупный. Судя по всему, аппетит у него был отменный. Он тут же вцепился в Светлану и припал к груди с жадностью изголодавшегося волчонка. Он сжимал пальчики, вцепившиеся в халат, причмокивал и пристанывал. Казалось, он так старался запастись пищей впрок. Наконец, насытившись, он блаженно прикрыл глаза и отвалился. На крошечном носике от проделанной работы блестели бисеринки пота.
– Ну, вот и славно! – еле слышно прошептала Светлана и легонько чмокнула малыша в носик-пуговку. – Теперь у меня есть еще один сынок, а у моего Валька молочный братец. Да и ты, Тамарочка, теперь мне, вроде, как сестрой приходишься. Так что давай держаться вместе. Ничего, моя хорошая, прорвемся, – сказала Света и прижала к себе плачущую Тамарочку. – Пока не выпишут, я его кормить буду, а там что-нибудь придумаем.
И от этой поддержки, не только моральной, но и конкретного дела, у Тамарочки слегка отлегло от сердца. И жизнь показалась не такой уж черной и страшной.
Все дни до выписки Света исправно кормила Тамариного малыша, а еще, действительно по-сестрински, делила пополам все, что успевал принести или передать ее Ромка. Они много и подолгу беседовали, в основном о том, как ухаживать за детьми. Других тем Светлана старалась избегать. Невозможно было рассказывать этой несчастной женщине с грустными глазами о любящих родителях и муже, о том, что дома уже все приготовлено, и все с нетерпением ждут их возвращения, о том, что мама обещала приехать и помочь на первых порах с ребенком. У Светы замирала душа при мысли о том, что Тамарочка окажется после выписки один на один с младенцем, которого нечем кормить. На чью-либо помощь рассчитывать не приходилось. К Тамаре не приходил никто.
Уже тогда у Светланы возникла мысль о том, что ей нужно постараться как-то помочь Тамарочке, поддержать ее. Тамару своей сестрой, а ее ребенка сыном она назвала вполне искренне.
– Это не просто встреча, а встреча на всю жизнь, можно сказать судьба, – размышляла про себя Светлана.
– Ну, что, красавицы! К выписке будем готовиться, – объявила на утреннем обходе палатный врач Нелли Ивановна. – Так, Красноярова, у Вас все в порядке, ребенок тоже здоров. Так что, Вам у нас делать больше нечего. Как сына-то назвала, Светлана? – поинтересовалась доктор.
– Папа Валентином назвал, – с удовольствием сообщила Света.
– А Вы, Чернецова, как назвали ребенка? – продолжила беседу доктор, обращаясь к Тамарочке. – У Вас тоже все хорошо. И Вы, и ребенок в норме.
– А я Павлом назову сына, крепкое имя, мне нравится, – сказала Тамара.
– Вот и хорошо, Валентин и Павел, – подытожила Нелли Ивановна. – Такие славные парни у вас, женщины. Прямо на загляденье, красивые и крепкие. Дай им бог здоровья и удачи. Ну, с Богом, девочки. Завтра домой!
На следующий день, пританцовывая на месте от нетерпения, Ромка Краснояров с шампанским и конфетами встречал Светлану и сына в приемной роддома. У подъезда стояла машина, готовая в тот же миг умчать их на родную заставу. Тамарочку не встречал никто. Она сама приняла из рук медсестры сверток с ребенком. В этот миг она краем глаза успела заметить, как трепетно принимает Ромка Краснояров своего ребенка, как нежно целует жену, как светятся счастьем их лица. В носу предательски защипало, увлажнились глаза. Но, как когда-то в детстве, Тамарочка стиснула зубы. Никто и никогда не увидит больше ее слез! Она все сможет, она не пропадет!
– Тамарочка, пойдем в машину. Мы тебя подвезем. – это Света подошла, чтобы забрать подругу. Не могла она оставить ее на февральском морозе одну с младенцем на руках.
– Не расстраивайся, все у тебя и сына будет хорошо, – обняла и расцеловала новую подругу Света.
– Конечно, Светочка, и тебе всего хорошего. Пока. Мы сами доберемся, – больше из вежливости сказала Тамара и решительно пошла к выходу. Безусловно, Света была ей симпатична, но уж такой несчастной и никому не нужной чувствовала себя Тамарочка рядом с ней, что сил терпеть это дольше просто не было!
В груди все словно окаменело. Шла, стиснув зубы, и повторяла про себя одну фразу: «Я сильная, у нас все будет хорошо». Только, как все будет, и как оно будет выглядеть это самое «хорошо», даже представить себе не могла.
Вдруг позади себя услышала, как рядом притормозила машина, и мужской голос:
– Тамара, садитесь в машину, мы Вас подвезем!
– Нет, спасибо, тут рядом, я сама дойду, – автоматически ответила Тамара, и пошла дальше, даже не оглянувшись. А в голове неприязненная мысль: – «Ну, че прицепились? Не нужна мне ничья помощь, сама справлюсь».
Но Роман уже выскочил из машины и осторожно, но настойчиво подталкивал Тамару к открытой дверце. Пришлось подчиниться и сесть. Света, почувствовав внутреннее состояние Тамары, с разговорами не приставала. В машине ехали молча.
Когда подъехали к дому, Роман пошел провожать Тамару до квартиры. С ребенком в ватном одеяле и сумкой с вещами на пятый этаж подниматься не так уж легко. Дверь квартиры Тамара открыла своим ключом. Был рабочий день. В квартире было тихо, соседи были на работе, а благоверный, видимо, опять где-то добывал лекарство для измученной души.
Тамара, войдя в квартиру, тихо ахнула и обессилено опустилась на край дивана. Перед отъездом в роддом она тщательно прибрала комнату. Знала, что никто не будут встречать ее с цветами и с накрытым столом. Но такого она точно не ожидала увидеть! В комнате был полнейший бедлам после большой гулянки. Гора грязной посуды и пустых бутылок, кругом окурки и спертый запах табака, разбросанная одежда, как будто кто-то что-то искал. И абсолютно пустой холодильник! И это несмотря на то, что она, предвидя свое одинокое возвращение, сделала кое-какие закупки на первое время.
– Извините, – едва выдохнула Тамара, – перед отъездом в роддом все прибирала, а тут вот…, – и обреченно развела руками.
– Ничего, Тамара, частично исправим прямо сейчас, – Роман стал выкладывать из сумки, принесенной им с собой, на стол крупы и макароны, молоко, сгущенное и сухое, банки с консервами. И даже несколько свежих яблок. А еще несколько коробок детского питания.
– Светланка сказала, что у вас с молоком проблема, так это Вам на первое время, а там педиатр должен прикрепить к молочной кухне, и будете питание для Павлика получать.
– Спасибо, конечно, но не надо, наверно. Вам и самим все это нужно. Время-то какое! Ведь в магазинах шаром покати, – слабо сопротивлялась Тамара, одновременно понимая, что это сам Бог послал, и без этой помощи ей сейчас просто не выжить.
– Ничего, Тамара, я – человек военный, мне паек дают, мы не пропадем. Мало, конечно, извините, но при первой же возможности что-нибудь еще отправим. Ну, пошел я. Не огорчайся, Тамарочка, ты же теперь мама! Сына береги! – по-свойски перешел на «ты» Роман и поспешно вышел, потому что сказать больше нечего, а что мог, то уже сделал.
– Да, Светик, ты была права! – сказал Роман, усаживаясь в машине. – Мы вдвоем, мы справимся. А там вообще безнадега. Вот, сволочь какая, – с горечью отозвался он о муже Тамары. – Как же так можно?!
Как правило, к возвращению роженицы с младенцем готовятся, делают ремонт или тщательно убираются. А еще готовят праздничный стол в честь появления в доме главного домочадца. Но, это в других случаях! Ее реальность была другой. Тамара еще некоторое время посидела, глядя на спящего младенца. Слезы подступали, готовые пролиться бесконечным водопадом. Как было жалко себя, малыша и свою загубленную жизнь! Но, как не раз в прошлой жизни, снова стиснула зубы, быстро переоделась и взялась наводить порядок. Хоть и сил было не так много, не могла она позволить себе расслабиться.
– Павлик, когда проснется, должен увидеть чистый дом и улыбающуюся маму, – думала Тамарочка, яростно уничтожая следы пребывания «благородного мужа».
Официально Тамара считалась замужней женщиной, и именно муж должен заботиться и обеспечивать свою жену и ребенка. Но ее Славику это было неведомо. Он свое новоявленное отцовство истолковал по-своему. В первый же вечер после выписки он явился за полночь, и требовал предъявить ублюдка для сличения.
– Томка, открывай, зараза! – орал и тарабанил ногами в дверь среди ночи Славик. – Посмотреть желаю на твоего вы… ка! Хочу знать, на кого похож! Предъяви!
Разбуженный малыш громко заплакал, а Тамара сидела на кровати, поджав ноги, и молилась только об одном, чтобы не выбил дверь. Или чтобы хоть соседи встали и вышвырнули его вон. Вступать с ним сегодня в новое сражение не было сил.
Так прошел день первый. А дальше потекли денечки, похожие один на другой своей безрадостностью, напряжением, нуждой и попытками как-то приспособиться и просто выжить. Муж продолжал свои «гастроли», изредка просыхая на короткое время, и опять ныряя в омут беспробудного пьянства. Жить дома не жил, но навещал, будучи под «шафе», исправно. Изматывал и без того устававшую до одури Тамару, закатывая сцены ревности и праведного гнева в адрес «гулящей» жены.
– Итак, – подвела печальный итог Тамара, – Совсем одна. Надеяться не на что и рассчитывать, кроме как на себя, не на кого.
Родителей и родственников, даже дальних, нет. Близкими подругами, благодаря усилиям мужа и свекрови, не обзавелась. Надежда на что, что муж с рождением ребенка одумается и все встанет на свои места, испарилась окончательно. И начался долгий период выживания. Именно выживания.
Раздумывать о том, как и на что жить, ни сил, ни времени не было. Каждый ее день был расписан буквально по минутам и подчинен расписанию сна и бодрствования младенца. Как только ребенок засыпал, она успевала убирать, стирать, готовить, ходить в магазин. Через пару недель, когда поняла, что «декретные» тают на глазах, обзвонила своих бывших клиенток и приняла первые заказы. Спала буквально 3—4 часа в сутки, но деньги, пусть сначала не такие большие, все-таки появились. Когда Павлик начинал капризничать и плакать, Тамарочка, качая, уговаривала его:
– Сынок, ну что же ты? Дай маме время. Если мама не сошьет тете блузку, тетя не заплатит денежку, и нам с тобой нечего будет кушать.
И малыш, как будто понимая тревогу матери, унимался и засыпал. Так и рос мальчик под стрекот швейной машины.
А Тамара все шила и шила. И эта строчка была бесконечной, потому что мальчику с каждым днем нужно было все больше и больше. Себе она позволяла только самое необходимое, ему все самое лучшее: еда, одежда, игрушки. Она запретила себе смотреться в зеркало, потому что, глянув как-то раз мельком на свое отражение, просто не узнала себя. На нее смотрела постаревшая, усталая и сильно похудевшая женщина. От былой свежести и яркости не осталось и следа. Словно кто-то недобрый, как ее бывшая свекровь, безжалостной рукой стер ее румянец на щечках и блеск в глазах.
Кстати, о свекрови. Через месяц после рождения Павлика раздался стук в дверь, Тамара открыла и остолбенела. На пороге стояла Евдокия Петровна со своим мужем.
– Ну, здравствуй, невестушка! – запела приторно-сладким голосом Гюрза. – Вот, пришли с дедом на внучка поглядеть. Подарочки принесли, – и сунула окаменевшей Тамаре в руки какой-то сверток.
– Какая я тебе невестушка?! – звенящим шепотом зашипела Тамара, чтобы не разбудить уснувшего Павлика. – Какого внучка посмотреть?! Вон пошли! Оба! Нет у вас невестки, а тем более внука нет! Никогда, слышишь, никогда не смей сюда приходить! Сын только мой! Даже не покажу никогда! На своего сынка любуйся! Радуешься, что семью нашу разрушила и сына алкашом сделала?! Вот теперь с ним сама и разбирайся! А своего я сама без вашей помощи выращу. И забери свои подачки, нам от тебя ничего не надо! – уже срываясь на крик, Тамара выбросила сверток и захлопнула дверь. В комнате заплакал, разбуженный криком, младенец.
Свекор со свекровью появились еще раз. Но Тамарочка, не простившая им своей исковерканной семейной жизни, даже на порог не пустила. Как ни уговаривала Евдокия невестку, разрешить хоть одним глазком взглянуть на внука, Тамара осталась непреклонной.
– У вас своя жизнь, а у нас своя! Нет у вас внука! А у меня мужа нет! Забирайте свое «счастье» и проваливайте! Глаза бы мои на вас не глядели! – заходилась в крике Тамара, вытесняя гостей из квартиры. – На подарки зря потратились! Не нуждаюсь. Сама сына выращу, – остервенело твердила Тома.
Девочки с работы тоже разок навестили, подарочек принесли. Да на этом и закончилось. У каждого своих забот полно, да и люди в принципе чужие, а задушевных подруг у Тамарочки, как известно, не было.
И только Света и Роман не забывали Тамару с Павликом. С каждой оказией, отправлявшейся в город, они старались передать гостинцы. Роман получал офицерский паек, от которого и умудрялась Светлана выделить новой подруге гречку и рис, тушенку, рыбные консервы и сгущенное или сухое молоко. Когда на заставу приезжал «Военторг», Светлана ухитрялась покупать детские вещи в двойном экземпляре, для своего Валька и для Павлика, о котором никогда не забывала. Так и стоял у нее перед глазами малыш с носиком-пуговкой, которого она кормила, как родное дитя. Да еще бледное Тамарино лицо, на котором, как пером на бумаге, было написано отчаяние и одиночество, да стыд за то, что ни она сама, ни ее ребенок никому не нужны. А еще страх перед будущим! Как жить-быть, когда даже в малом деле понадеяться не на кого? Света приняла ее боль, как свою. И изо всех сил старалась, насколько могла, смягчить удар судьбы. Как хотелось ей, чтобы Тамарочка почувствовала в них с Ромой помощь и поддержку!
Сначала Тамарочка была искренне благодарна Роману со Светой. То, что они делали для нее, было очень существенной подмогой. Каждый раз, получая посылочку от Краснояровых, Тамарочка плакала от осознания того, что есть на свете добрые люди. Постепенно у всех такое положение дел вошло в привычку: одни считали своим долгом отдать, а другая получить. И если вдруг «передача» задерживалась на продолжительное время, то это стало вызывать сначала недоумение, а потом и неудовольствие. А как же вы хотели!? Вы в ответе за тех, кого приручили! Со временем чувство благодарности притупилось совсем, и появилось устойчивое чувство злобы и зависти. И опять одни и те же вопросы не давали покоя: «Почему так несправедлива жизнь? Почему одним все, а другим ничегошеньки?» Тамара и сама не заметила, как в мыслях своих стала желать Светлане жестокой судьбы.
– Пусть и она тоже узнает, каково жить нелюбимой, одинокой, без поддержки! Сможет ли она остаться такой же доброй и светлой? – зло накручивала себя Тамара, разглядывая в зеркале почти незнакомую женщину с усталым, бледным от недосыпания лицом и впалыми щеками. – Куда девались былые красота и привлекательность? Где мои тугие, с ярким румянцем щечки? Где мои блестящие и озорные глазки?
И жалко ей было себя с каждым днем все больше. И ненависть ко всему миру кипела с каждым часом все круче. И даже ребенок, которого она была вынуждена кормить и ухаживать за ним, постепенно стал вызывать не любовь и умиление, а дикое раздражение и злобу. Ведь это из-за него она сейчас терпит нужду, несвободна, отдает ему столько физических сил, что порой валится с ног.
А ребенок, видно, чувствовал нелюбовь матери. Да еще посещения буйного папаши добавляли «спокойствия». Маленький Павлик практически перестал спать и орал, как резаный. А еще болел, не переставая, выматывая окончательно, смертельно уставшую мать. Так прошел год.
Светлана и Роман, особенно первое время, частенько вспоминали Тамару. Даже пытались поддерживать с ней отношения. Как только случалась оказия, передавали с сослуживцами, ехавшими с заставы в город, вещи для ребенка и продукты. Тамара гостинцы принимала, говорила гонцу спасибо, но ни разу даже записку не написала. Просто просила передать, что у нее все нормально.
Жизнь шла своим чередом, подошло время отпуска и замены. Рома и Света планировали отпуск провести у родителей, познакомить, так сказать, внука с дедушками и бабушками. А потом уже к новому месту службы. Уезжали они из Забайкалья, думая, что навсегда.
За день перед днем рождения Валентина и Павлика Краснояровы прибыли в Читу. До вылета самолета было часов шесть, поэтому Краснояровы накупили гостинцев и решили сами навестить Тамарочку и Павлика, повидаться и попрощаться. Тамарочка стояла у окна с ребенком на руках, когда увидела, приближающуюся к ее подъезду, молодую пару. Сердце екнуло и больно заныло. Она сразу узнала Свету и Романа. На руках у Ромы сидел пухлый младенец.
– Счастливые какие! – с завистью подумала Тамара. И сразу в голове заметались мысли, как избежать встречи. Снова быть свидетелем чужого счастья и чувствовать себя брошенной и никому не нужной, было выше ее сил. Она закрыла все двери и заперлась с ребенком в ванной.
– Странно, дома никого нет. Может гулять ушли или в магазин, – размышляли Краснояровы, стоя перед запертой дверью.
– Давай перед подъездом на скамейке подождем, ведь время еще есть, – предложила Света.
Тамара украдкой выглянула в окно и увидела их, расположившихся на детской площадке. И молила только об одном, чтобы не вернулись домой соседи и не открыли дверь ее гостям. Через полчаса, так и не дождавшись «возвращения» Тамары, Краснояровы поехали в аэропорт, передав гостинцы через бабушку-соседку, уверявшую, что Томка точно дома, так как она уже час здесь сидит, а та из дому не выходила. Уходили, бросив прощальный взгляд на окна Тамары. В душе у каждого было неуютно и грустно, но обсуждать эту тему не стали. Впереди были приятные хлопоты, встреча с родителями, новое место службы и вообще целая жизнь.
Вновь сосущая пустота, как тогда в роддоме, заполонила каждый уголок измученной души Тамары. Слабая радость по поводу годовщины сына улетучилась, как дым. Все снова было черно.
День рождения Павлика Тамара праздновала одна. Приготовив ужин из того, что было, она купила к празднику бутылочку водки. Первая рюмка опалила горло жестоким огнем! Но уже через несколько минут по телу растеклось тепло, мысли стали легкими и приятными. Странно, но даже и заботы отодвинулись, как будто их и не бывало! Ах, если бы еще и это вечно ноющее существо заткнулось бы, хоть на некоторое время! И Тамара плеснула, совсем чуть-чуть, как ей показалось, в бутылочку с молоком огненной воды. Павлик высосал молоко, осоловел и заснул крепким сном. Какое счастье, когда в доме тихо! Сидя за столом в полном одиночестве, Тамарочка наслаждалась тишиной и возможностью, хотя бы, спокойно поесть. Не допуская в голову тяжелых мыслей, Тамара пила рюмку за рюмкой, и даже сама не заметила, как забылась тяжелым сном. Впервые за пролетевший год, она спала всю ночь, не просыпаясь. Очнувшись утром, она сначала даже не могла сообразить, отчего так тихо в комнате. И вдруг страшная мысль словно обожгла! Она вспомнила, что вчера напоила сына водкой.
– Он, наверно, умер! Господи, что теперь будет? Что я наделала! – пронеслось в похмельной голове Тамары. Ноги и руки сразу стали ватными. Она понимала, что нужно посмотреть ребенка. Но тягучий страх сковал безвольное тело. Было жутко подойти к кроватке и увидеть бездыханное тельце сына. Горло вдруг стало сухим и голос застрял внутри, как будто зацепился за шершавые стенки. Осторожно, на цыпочках Тамара подкралась к кроватке и заглянула в нее. Мальчик спал глубоким, но неспокойным сном. Темные волосы спутались на вспотевшем лобике, носик-пуговка покрыт испариной. Дыхание было тяжелым, но все-таки он дышал! Вроде, все было нормально. Жив! Слава Богу, жив! Животный страх сменился отчаянной радостью. Она пристальнее вгляделась в лицо сына и вдруг с ужасом отметила про себя, что не было в лице этого ребенка той ангельской чистоты, которой обычно дети отмечены в младенчестве. Лицо Павлика было жестким и напряженным. Выражение личика было таким, как будто за этот бесконечно долгий год жизни ему уже пришлось пережить столько много неприятностей и бед, что и в будущем ждать от жизни ничего хорошего не стоит.
Тамара безвольно опустилась на колени перед кроваткой сына. Она мысленно просила прощения у сына, у Бога за тот безрассудный поступок, который совершила, почти не помня себя. Молилась долго и истово, просила прощения и помощи. А еще просила, чтобы жив остался сынок. Клялась любить его и жалеть, только пусть живет!
Павлик проспал до обеда, а Тамара так и караулила его, неотлучно сидя у кроватки малыша. Сначала она уловила тяжелый вздох, а потом раздался плач сына. И этот плач, который еще накануне приводил ее в бешенство, был сегодня за счастье. Ведь жив же! Тамарочка целый день не спускала сына с рук. Кормила его и играла с ним, а потом баюкала без крика и истерик. И от искреннего раскаяния как будто вскрылся нарыв, и наступило облегчение. Душа была спокойна и чиста! А малыш, словно растерявшись, не понимая непривычной смены поведения и настроения мамы, тоже был тих и спокоен. В этот день, после того страха, которого она натерпелась возле кроватки сына, не зная, жив ли он, Тамара поклялась себе, что всю свою жизнь без остатка она посвятит своему дорогому сыночку, в струнку вытянется, но ее сын никогда и ни в чем не будет знать отказа, чего бы ей это ни стоило.
Годовщину своего сына Краснояровы праздновали в Питере у родителей Светланы. На это время пришелся отпуск Романа. Его родители тоже подоспели в Питер к приезду детей. Сколько радости и счастья было в глазах всех этих людей! А как же, родные люди встретились после долгой разлуки! Да еще и внука привезли на смотрины! Все, кроме матери Светланы, видели маленького Валентина в первый раз. С каким вниманием и даже придирчивостью деды и бабушки рассматривали малыша. Как хотелось каждому найти в ребенке свои черты! Каждый видел в нем и свое продолжение. Ребенка передавали с рук на руки, как переходящее Красное Знамя.
– Смотри, Оля, у него бровки мои и губки, как у нас со Светланкой, – ликовал старший Скоробогатов.
– Зато руки и ноги, даже все пальчики и ноготки, мои и Ромкины, – парировал дед Краснояров, – Значит, фигурой в нас, в Краснояровых пойдет.
– Ой, а волосики, беленькие и волнистые, как у меня и у Светланки в детстве! – восхищалась Ольга Трофимовна Скоробогатова.
– Зато глаза у него точно мои! Зеленые и все тут! Даже Ромке таких глаз не досталось, а вот внучок в меня глазами пошел. Красавец! – с гордостью завершила осмотр бабушка Красноярова.
А потом лелеяли и тетешкали, и купали все вместе свое счастье, с трепетом следя за тем, как маленький и важный Валек стал вдруг, как юркая рыбка, и принялся отчаянно бить руками по воде, обдавая всех веером брызг. И все было здорово и приятно, и счастливому умилению не было предела! А после купания и кормления, когда утомившийся малыш заснул безмятежным сном, все удалились на цыпочках в гостиную, и шушукались, и шикали друг на друга, охраняя сон своего дорогого наследника. Старшие одобрительно поглядывали на детей, а они были ужасно горды тем, что сотворили такое чудо! Любовь и благостное умиление осязаемо витали в воздухе! В такие минуты всегда кажется, что счастье вечно!
– Разбойник! – в изнеможении кричала соседка по площадке и грозила кулаком вслед убегающему Павлику. – Вот я матери твоей все расскажу! Ишь, удумал газеты в ящиках поджигать! Ты ведь дом спалишь, ирод! Обормот! Безотцовщина!
– А ты видела, что это я?! Не докажешь! Сама карга старая, тебе уже помирать пора, а ты все свет коптишь, – огрызался Павел, задетый за живое словом «безотцовщина», которое все чаще слышал он в свой адрес. Это слово било его в самое уязвимое место, больнее, чем все ругательства вместе взятые. В раннем детстве Павел отца, может быть, и видел, но не помнил, тем более не мог оценивать его самого и его поступки. Однако, когда мальчик уже вошел в сознательный возраст, отца он видел всего несколько раз, но уж лучше бы он умер. Так решил про себя Павлик, когда пьяный и растрепанный мужик тянул к нему грязные руки и слюнявым беззубым ртом твердил, что он его батя. Что мог испытывать к нему ребенок, кроме отвращения?! Остальных встреч он старательно избегал.
– Если Этот будет приходить к нам, я из дома убегу, – серьезно и совсем по-взрослому сказал он матери в свои неполные семь лет.
И так это было сказано, окончательно и бесповоротно, что Тамара, внутренне охнув, и вправду поверила, что так оно и будет. С тех пор дверь их дома перед Славиком закрылась окончательно. Так и жили вдвоем мать с сыном.
С того самого памятного дня в душе Тамары, нисколько не ослабевая, жило чувство вины перед сыном. И всю свою последующую жизнь она, казалось, подчинила одной цели – искуплению своего греха перед ним. За исключением коротких часов сна все остальное время она находилась в работе. Работа в ателье, шитье дома с раннего утра или до позднего вечера, домашние хлопоты, все лежало на ее хрупких плечах. Но Тамара не роптала, хваталась за любую возможность заработать денег. Одна идея безраздельно завладела всем ее существом: ее сын ни в чем не должен знать нужды. И он был всегда сыт, хорошо одет и обут, у него были самые хорошие и новые игрушки. Все было у Павлика, причем у первого среди сверстников.
Шло время, и в мальчике с каждым днем крепла уверенность в том, что этот мир создан только для удовлетворения его потребностей, и все, живущие вокруг него люди, существуют именно для этого. Учился он далеко не блестяще, зато физически был сильнее многих в школе. Высокий и крепкий, удавшись телосложением в отца, он ходил по школе, высоко подняв свою темноволосую, кудрявую голову. Чистое, слегка бледное, лицо, темные брови вразлет, бархатные карие глаза в обрамлении пушистых темных ресниц. И всегда легкая ухмылка на полных розовых губах. Красавец! Девчонки всех классов тайно вздыхали о нем. Он очень рано осознал свою мужскую привлекательность, но до определенного времени девчонки его мало интересовали. Гораздо интереснее было сколотить мальчишек в компанию и под своим предводительством организовать какую-нибудь игру или шалость. Шли годы, и детские шалости постепенно перерастали в хулиганские выходки. Однако, все творилось чужими руками. Павлик был достаточно умен, чтобы не быть напрямую замешанным в том, что называлось противозаконными действиями. С детства у него был выраженный лидерский характер. Жизнь преподала ему урок манипулирования людьми, и он усвоил именно этот урок, в отличие от всех остальных, прекрасно. Павлик взрослел, и авторитет его среди сверстников был непререкаем. А если кто-то осмеливался с ним соперничать, становился его смертельным врагом. Покушения на свою главную роль он не прощал никому. И рано или поздно, он наказывал своих соперников, никогда не забывая нанесенной обиды. Хладнокровный, хитрый и изворотливый! И всегда не при делах! Недаром говорят: «Гены пальцем не раздавишь». Вот где проявились черты родной бабушки Евдокии Петровны.
Краснояровы, прослужив в Забайкалье три года, перебрались в Москву. Роман после получения очередного звания был направлен на учебу в Академию. Новое место жительства, новые заботы, новые друзья. В общем, все как у обычных людей в обычной жизни. Огорчались и радовались, преодолевали встречавшиеся трудности и праздновали достижения и успехи. С друзьями по прежним местам службы общались и встречались сначала часто, потом все реже. Жизнь! И только никогда не забывали о Тамаре и ее Павлике. В Новый год и в их дни рождения обязательно писали, присылали подарки, невзирая на то, что никогда не получали ответа. Тамара, хоть уже и не нуждалась в чужой поддержке, подарки получала исправно. Но почему-то внимание со стороны Светы и Ромы уже не вызывало в ней никаких чувств, ни радости, ни благодарности. Она воспринимала это, как само собой разумеющийся факт. И почему-то никогда не возникло у нее желание написать, просто сказать спасибо за то, что ее помнят и любят, и заботятся о ней.
Прошло четырнадцать лет с тех пор, как Краснояровы покинули Забайкалье. И вот новый поворот судьбы. Для дальнейшего продвижения по службе Роману нужно вновь вернуться в Читу, всего лишь на год. Но уже на генеральскую должность. А после получения генеральского звания откроется еще более серьезная перспектива в карьере. Света и Рома, не колеблясь, решили, что это их шанс. Тем более, что их Забайкальем уже не испугаешь. Ведь жили же три года на дальней заставе. А тут предоставляется комфортное жилье в областном центре. Да и год всего! Хотя, ужасно не хотелось оставлять насиженное место в Москве. Валек учился в специализированной школе с математическим уклоном, быт был налажен. Да и родители за это время так привыкли, что их дети, а самое главное внук, совсем рядом. А внук, между тем, тоже не захотел отставать от родителей и засобирался вместе с ними.
– Валентин, ну тебе-то зачем ехать туда? – пытался отговорить внука дед Скоробогатов. – Живи у дедов Краснояровых в Москве. А можешь к нам перебраться, в Питер. И школу нормально закончишь, и поступишь. Зачем тебе накануне выпускных экзаменов все так резко менять в своей жизни? Зачем создавать себе лишние сложности?
– Ну, как ты не понимаешь, дед! – кипятился Валек, отстаивая свое решение.
– Мне ведь тоже нужно воспитывать характер и трудности учиться преодолевать. Да и вообще, мне, конечно, с вами хорошо, но я хочу жить с мамой и папой. Ведь мы – одна семья. Даже когда я был маленький, мама никогда и никуда не отправляла папу одного. Мы всегда и везде были вместе. А уж теперь-то, что за меня переживать? Я уже взрослый, самостоятельный. И школу нормально закончу, и поступлю как все. И вообще, я – как папа. Я ведь тоже буду военным, поэтому переезды не должны быть для меня чем-то пугающим или сверхъестественным. Мне ведь тоже придется по службе и переезжать, и место обжитое оставлять. Надо сразу привыкать. А уж если я пойму, что мне это не по нраву, значит, нечего соваться в военную профессию. Дома тогда надо сидеть!
И никакие уговоры не могли повлиять на его решение. Пришлось всем смириться с тем, что Валентин едет с родителями в Забайкалье.
– Юлька, ну, как ты не понимаешь, что мне обязательно с родителями нужно ехать? – уговаривал плачущую девушку Валентин. – Заодно и чувства свои проверим. Если дождешься меня, значит, мы точно – пара. Юль, это всего один год, а потом я снова вернусь, и мы уже никогда не расстанемся. Впереди у нас с тобой целая жизнь!
А девушка прижималась к нему, утирала, бегущие ручьем слезы, и твердила одно и то же:
– Если ты уедешь, мы с тобой никогда не увидимся. Мы потеряем друг друга. Как ты этого не понимаешь? И не потому, что я тебя не дождусь, или у тебя появится другая девушка. Просто у меня предчувствие такое, что ты уедешь навсегда. А я не хочу тебя отпускать, не хочу с тобой расставаться! – И снова частые слезы катились по девичьим щекам.
– Ты это вообще из головы выбрось! Какая еще другая девушка? – возмутился Валек. – Ты неужели еще не поняла, что ты у меня одна?! Одна и навсегда! И не нужна мне никакая другая! Я ведь однолюб, Юлька. Так что, настраивайся. Вот окончим школу, вернусь из Забайкалья, поступим и сразу поженимся, – планировал их общее будущее Валентин, обнимая свою любимую девушку.
– Юленька моя, солнышко, – нежно бормотал Валек и легонько, едва касаясь кончиками пальцев, гладил пушистый светлый завиток на шее девушки.
И Юлька, как маленькая птичка, как будто успокоилась в его руках, притихла. И только в самом дальнем уголке души, вонзившийся острый коготок предчувствия беды, не оставлял в покое, тревожил девичье сердце.
Первое сентября выдалось на редкость теплым. День был солнечный и яркий, как подарок к празднику. Во дворе школы толпились группки учащихся. Предстояла общешкольная линейка. Белые воротнички, фартучки в рюшечках и кружевах, и огромные банты школьниц, строгие костюмы и белые рубашки мальчиков, яркие пятна букетов цветов подчеркивали торжественность момента и создавали праздничное настроение. Соскучившись друг по другу за время длинных летних каникул, ребята радостными воплями встречали каждого, кто присоединялся к своим. Толкались, хохотали, бегали друг за другом. И только Павел держался особнячком, в окружении своей компании. Лицо его выражало надменную снисходительность. Его статус некоронованного короля школы не позволял ему вести себя также шумно и радостно, как обычные девчонки и мальчишки. К тому же, он уже выпускник, не какая-то мелочь пузатая. Стайка десятиклассниц в ожидании линейки тоже радостно гомонила. Девчонки обменивались летними впечатлениями и бросали короткие заинтересованные взгляды на своих, вдруг выросших за лето, одноклассников. Стоит ли говорить, что главное внимание девчонок приковал к себе Павел? Но его, казалось, это никак не трогало. Хотя, если присмотреться, можно было заметить, что и он, чутко и настороженно, ловил взгляд одной девушки, своей одноклассницы, на которую еще в прошлом году не обращал ровно никакого внимания. А сегодня вдруг как будто глаза открылись, и он увидел, как она хороша!
Марина Ветрова. Маринка. Еще совсем недавно для него обычная девочка. Высокая и тонкая, рыжеволосая и голубоглазая. Ну и что? Ничего особенного! Хотя, как сказать. Уже в прошлом году ее на школьном балу выбрали Королевой. А еще она была отличницей и заводилой в классе, и всеобщей любимицей и авторитетом не только среди девчонок, но и мальчишки прислушивались к ее мнению. Только Павел ее почти не замечал. Не трогала она его сердце. Ни она, ни какая-либо другая девушка! А тут, вдруг, взглянул и зацепило! Да как зацепило! Старался не показать своей заинтересованности, но против воли искал глазами тонкий силуэт. Вот это да! Это неожиданное открытие сладко тревожило сердце, но в то же время злило и раздражало его. Переломив себя, Павел демонстративно отвернулся от девушек, но продолжал чутко прислушиваться к ее голосу, смеху.
Первого сентября всегда чествуют первоклашек. Вот и сегодня для них прозвучал первый звонок, слова напутствия от учителей и выпускников. Линейка закончилась. Все потянулись по своим классам.
