скачать книгу бесплатно
#ЯЗемля
Виктор Попов
Вдова погибшего сапера, которая не в силах с ним расстаться…Алкоголик-мажор на грани белой горячки…Он и она, столкнувшиеся на Патриарших…Опер, ведущий наружку за вышедшим в город блогером…Скейтеры, самокатеры, велосипедисты, заполнившие Садовое кольцо и бульвары…В Москве. В день, когда рак на горе свистнул.Книга о безумии одиночества и затянувшемся прощании. Книга содержит нецензурную брань.
#ЯЗемля
Виктор Попов
Книга издается в авторской пунктуации и орфографии.
Редактор Людмила Городная
Дизайнер обложки Ника Коваленко
Дизайнер обложки Дмитрий Антонов
Шрифт на обложке Дмитрий Антонов /Студия дизайна Синяя кривая
© Виктор Попов, 2024
© Ника Коваленко, дизайн обложки, 2024
© Дмитрий Антонов, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0062-9905-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Piano Concerto No. 23 in A Major, K.488 – II. Adagio.
W. А. Mozart
A Whiter Shade of Pale
Procol Harum
A Day in the Life
The Beatles
Dau?alogn
Sigur Rоs
I
А вы не знаете, где здесь стреляют?
Туда пока нельзя.
Вы инструктор?
Я убиваю и спасаю людей.
Что делаете?
Я сапер. Ты?
Я учитель. Учу.
Стреляешь зачем?
Как вас зовут?
Я – Луна.
Тогда я – Земля.
Договорились.
Это?
Позывной.
Прозвище?
Позывной.
И кто вас так «позывает»?
Те, кто еще жив.
Друзья подарили сертификат клуба. Не смогли прийти.
Первый раз?
Я сама ни за что сюда бы не пришла.
Тебе понравится.
Я против оружия.
Только пистолет?
Здесь написано три вида.
Ружье и винтовка – длинная галерея. Пистолет – короткая.
Так вы инструктор?
Я сапер.
Разве саперы стреляют?
Должны уметь.
Саперы взрывают? Верно?
Взрывает мина.
Но вы же ее ставите?
Ставит война.
Но вашими же руками?
Я служу.
Стране?
Войне.
Но войну же кто-то начинает и заканчивает…
Война не заканчивается.
Но есть же мирные договоры и…
Она уходит.
Я и говорю…
Уходит в другое место…
Ему нравился запах ее пота, и не первые едва уловимые носом капельки, но поздняя, истекающая потоком влага, которую она всякий раз до встречи с ним торопилась смыть. Перестала. И даже стала находить в ней удовольствие.
Чему удивляться?
Ведь и это второе, чудаковатое имя она получила от него, от его позывного «Луна», став вопреки тому как устроено во Вселенной его неразлучным спутником.
Земля открывает флакон. Пара капель – не больше. Предпочтение легкому, ненавязчивому цитрусу осталось. Он не пытался его отменить. Он любил ее всякую: и мытую, благоухающую, и не очень. Эта порой обижающая Землю всеядность касалась и макияжа, и прически, и одежды – всего того, что она каждое утро тщательно выбирала, зная, что не получит хвалебных слов и восторженных взглядов. Лун (Земля пользовалась данной только ей привилегией сокращать позывной до невозможного в обычной грамматике мужского рода) в этом смысле был холоден, обжигая прикосновением, иногда совсем мимолетным. Так, он любил на ходу, ни с того ни с сего коснуться ладонью ее плеча, от чего она и спустя многие годы слегка вздрагивала, чувствуя, что готова по первому зову сойти с орбиты и отправиться с ним хоть в другую галактику, если он вдруг захочет.
Впрочем, хотел он, будучи вне командировок упертым домоседом, конечно, иного, оставаясь, по выражению мамы, «возмутительно спокойным» в самых что ни на есть нервных ситуациях. Эта ничем не нарушаемая флегма сапера выводила из себя и отца, который находил в ней высокомерие, смешанное с безразличием.
И у кого?
Старшего сержанта без высшего образования, всего-то замкомвзвода, даром что с боевым, не паркетным иконостасом на груди.
Но кого таким иконостасом в Этой стране удивишь, еще и в такое время! Вопрошал всякий раз отец с ноткой профессорской брезгливости, и мама кивала ему в ответ. Дочь во всех смыслах не с тем связалась, подытожили однажды оба и убыли на пенсию в один из спальников Рима, в таунхаус с виноградом по забору и парой абрикосов в крошечном садике. Имелся еще дом-бунгало в пять комнат на побережье, в Сперлонге, неподалеку от виллы Тиберия. Полгода город, полгода море. Убыли как в изгнание. Правда, оставив Земле квартиру на Фрунзенской, в цековской брежневке, в которой с того времени не появлялись, предпочитая редкие визиты дочери с внуком, Ванечкой, радуясь, что зять, помимо служебных командировок, был однозначно невыездной.
Земля же, оставаясь без Луна, как и положено, чувствовала себя какой-то ущербной половинкой, неуютной и никому не нужной. Она ценила Италию только за посещение местных пиццерий и пекарен с их чиабатами и багетами, которые с максимальным приближением воспроизводила затем дома, исключительно ради эксперимента. Лун любил московский 100% ржаной с тмином и никогда не спрашивал, «как там», и Земля ничего не рассказывала, зная его отношение ко всем «отъехавшим». Восторженные рассказы Ивана о Риме и окрестностях он терпел с дежурной улыбкой и не переспрашивая, и она понимала по его лицу, что он не разбирает в болтовне сына ни слова, вырезав из своей жизни отъехавших, как они вырезали его. Лишь однажды, уже после ухода от Федералов к Музыкантам, Лун упомянул Рим, но Рим третий.
Они были на Триумфалке, качали сына на недавно появившихся качелях и говорили о будущем семьи, незаметно уйдя в далекое всеобщее прошлое. Земля, будучи «училкой», охотно удовлетворяла интерес Луна, порой давая бесплатные уроки, которых он никогда не просил, но выслушивал не перебивая. Вот и тогда высказанная кем-то из его новых сослуживцев мысль о Третьем Риме превратилась в ее получасовой монолог о Москве со всеми причитающимися старцами, великими князьями, посланиями и сказаниями, после чего Лун снял Ивана с качелей, усадил себе на шею и, глядя на вырывающийся из тоннеля поток машин на Садовом, отсчитал, почти не делая пауз между словами.
Первыйвторойтретийчетвертыйпятыйшестойседьмойвосьмойдевятыйдесятый…
Бабочка. Похожа на белянку. Но много больше обычной. Летит на Москвой-рекой. Перелетает Крымский мост. Метро «Парк культуры». Храм. Уходит с Комсомольского проспекта в хамовнические переулки. Парит над похожими на кладбищенские оградками придомовых скверов. Задерживается у крайней к парку Трубецких элитной брежневки, делает круг над девушкой, стоящей у альпийской горки, и летит дальше над прудами парка мимо причудливых, похожих на доменные печи домов прямо до Спортивной. Перелетает Третье кольцо и МЦК. Зависает над Лужей. Долго-долго кружит над стадионом. Невысоко. Едва не задевает прозрачный козырек над трибунами. Снова река. Метромост. Бабочка садится на несущие конструкции. Встречает и провожает пару поездов и срывается на Воробьевы горы. Деревья, кусты, опавшая листва, всяческий пакетно-бутылочный мусор. Ручей на склоне. Крохотный пруд метр на метр глубиной по щиколотку. Камни, опавшие листья, ветки. Бабочка садится на камешек и складывает крылья. Одна из веток на дне шевелится. Рак. Ползет к бабочке. Высовывается на половину из воды. Она то открывает, то закрывает крылья. Словно говорит. Неразборчиво. Как и все бабочки.
Так, так… Рака зовут Федя. Она просит у него прощения.
За что?
За то, что улетает. Навсегда улетает от него. Больше не прилетит.
Между ними отношения? Как вышло?
Бабочка и рак.
И она-то понятно. Но он-то как сюда забрался?
И правда, улетает. Не дав Феде и слова сказать. Рак вылезает из воды, касаясь ее только кончиком хвоста. Смотрит бабочке вслед. Вертит клешнями. Усы ходуном как бешеные. Видно не знает, что делать. И вдруг… свистит…
Да, Федя свистит бабочке вслед. Свистит! До прокипевшей красноты свистит! Вода в пруду от хвоста-кипятильника вскипает и…
Демо резко открывает глаза и сразу жмурится. Утро. Далеко за рассветом. В ушах звон и верно не от Фединого свиста. Хотя поди разберись от чего. Медленно, прикрываясь ладонью, открывает глаза и смотрит на небо. Ни облачка. По крайней мере над ним. Переводит взгляд на часы. Восемь двадцать. И сразу, пока не поздно, броском отматывает сознание назад: 20.00 прошлого дня. Начало вечеринки в Подвальчике. Плюс минус полчаса. Скорее позже, но не суть.
Итак, от чего? От свиста или от бурбона, Олд фешн и Негрони?
Три круга.
Следом Расти нейл. Пара порций. Нет, три.
С чего вдруг Расти-то?
Год с лишним не пил. Опять бурбон. Двойной. Другой. Мейкерс марк, да.
А первый был?
Да, хрен с ним какой-то ходовой, коктейльный… Следом скотч. Опять двойной. Островной. Не Лафройг… Не, не вспомнить, что именно… Торф во рту. Это точно. Потом, потом…
О господи, водка-то здесь причем?
Одна, две, три, четыре, пять и… И точка. Дальше – пустота. Дальше бабочка и рак. Федя.
Господи, почему Федя?!
Да, потому же, почему водка после островного…
Демо вздыхает и осматривается.
Где это он?
Длинная, уходящая в обе стороны траншея. Он лежит поперек. Как раз на его метр восемьдесят. Глубина пара метров. Где-то и больше. И не откопана людьми, а так, словно землю разорвало при землетрясении. Неровные, кочковатые стены. Нет следов работы человека. Только кое-где выходы коммуникаций. Не то канализация, не то вода.
Кто их разберет?
Местами из земли идет дым. Скорее пар. Теплый и резкий на запах. Смесь серы с чем-то. Вонь не то чтобы задохнуться, но приятного мало. И…
Демо замирает. На противоположной стене бабочка. Из сна. Но наяву. Или он еще спит?
Нет, не спит. Демо с усилием приподнимается. Голова кирпичом, затекшее до боли в каждой косточке тело. Но бабочка, словно уловив его желание, перелетает на его сторону. Она садится чуть выше головы Демо, слева, можно дотянуться рукой и окончательно понять, реальность это или наваждение. Демо тянется к ней рукой. На полпути бабочка вспархивает и, зависнув над Демо на пару секунд, улетает прочь.
Обманула. Как рака. Как Федю.
Демо встает на четвереньки. Опираясь руками о стену, на ноги. Роста, чтобы точно понять, где именно он находится, тем не менее не хватает. Чуть, малость, но не хватает. Еще звездочки в глазах и того гляди вырвет. Стоит на месте с минуту, тяжело дыша, собираясь с силами. По ходу дела проводит досмотр карманов брюк и толстовки. Есть хорошие новости. Кошелек, паспорт, телефон – все на месте. Налички ноль, но все карты целы. Наличка наверняка ушла на чаевые. Паспорт его. Телефон даже не сел за ночь.
Теперь понять, как отсюда выбраться.
Вопрос не из легких. Не глубоко, но хорошо бы ступеньку повыше. Осматривается. Замечает метрах в десяти выглянувшую на свет божий чугунную трубу. Удобно будет встать и подтянуться.
Идет, утопая в мягкой почве по щиколотку, покашливая от испарений, усиливающих тошноту. Подойдя, долго примеряется, но таки встает левой ногой на трубу и хватается руками за верхний край траншеи. Асфальт мягкий и теплый, словно только-только постелили. Демо несколько раз глубоко вдыхает и подтягивается, что есть силы оттолкнувшись ногой. Не без труда, с второго раза вытягивает тело на поверхность. Отжимается от земли. Встает на ноги. Осматривается. Старая площадь. Ильинский сквер. У метро. «Китай-город» с его бесчисленными входами-выходами. Трещина, из которой он выбрался, идет по границе проезжей части и сквера в одну сторону до Китайгородского проезда, а там, может, и до самой Москворецкой. В другую – по Новой площади, мимо Политехнического до самой Лубянки, расширяясь местами до нескольких метров. Людей для этой местности и времени суток немного. А те, что есть, почти сплошь на самокатах, досках и велосипедах. Для этой братии рановато. Кучкуются по видам. Скейтер на лонгборде проносится мимо Демо, едва не сбив его. Маневр секундами позже повторяют несколько самокатеров, похоже, устроивших спуск на скорость, заставив Демо произнести первые за утро слова вслух.
Оху… е какие-то!
Мрачно, но без особой злобы ругается Демо и едва успевает избежать самокатера, пронесшегося мимо него по левую руку. Такое впечатление, что его никто не замечает и не сбивает лишь по чистой случайности.
Так, кто здесь сон? Бабочка и рак или он?
Конструирует Демо вариацию на Чжуанцзы, с удовлетворением отмечая, что голова, несмотря на вчерашнее, работает, если способна еще на такое творчество.
Демо отходит к траншее-трещине, надеясь, что и следующие Оху… е его не заденут. Сработало. Проносятся мимо. На этот раз три бэмиксера в фуллфейсах, но с одной, а не с двух сторон. Не так голова кружится. Бог с ними. Пускай катаются. Что с них взять. Поколение колес, иконы смартфона и исключительного, лишенного слова «нельзя» счастья. Демо только бы добраться живым до дома, залезть под душ и поправить здоровье между делом. Дома есть, конечно, чем. Без изысков Подвальчика, но они сейчас и не нужны.
Как идти? Или ехать?
Нет, лучше идти. Прогнать кровушку по телу. Полезно, хоть и тяжко. Водички по ходу можно взять. Надо только перебраться на ту сторону трещины. По Маросейке и Покровке. Свернуть на Чистые и переулками выгрести к дому на Садово-Черногрязской.
Составив маршрут, Демо отряхивается, насколько можно, сбивая пыль и землю с одежды и обуви. Натыкается на что-то еще в кармане. Наушники. Даже они, вечные потеряшки, на месте. Невиданно. Обычные, проводные. Беспроводные не жильцы – теряются на третьи сутки. Эти надежнее. Еще и на удивление удобно сложены. Понятно, до Подвальчика складывал. Не надо тратить силы и нервы на распутывание. Подрагивающими пальцами закладывает их в уши, присоединяет к телефону, открывает музыку, но после недолго раздумья, так и не выбрав, возвращает наушники в карман. Слишком шумно в голове. Нечего добавлять. Того и гляди расколется.
Оху… е продолжают сновать мимо Демо с завидной периодичностью, добавляя головной боли и ускоряя желание уйти в места, где их будет по крайней мере меньше. Но, бросив взгляд на Лубянский проезд и начало Маросейки, Демо понимает, что легче в этом смысле если и будет, то ненамного. Про Покровку и говорить нечего. Там им сам бог велел. Наверняка заполонили всю безбрежную седовласую плитку и устроили межвидовой сейшн.
