скачать книгу бесплатно
И тут прохожий довольно сильно отодрал меня за ухо.
Я громко закричал. Но прохожий, дав мне еще два шлепка, спокойно удалился из сада.
На крики и шум прибежали наши родители.
Держась за покрасневшее ухо и всхлипывая, я подошел к родителям и пожаловался им на то, что было.
Моя мама хотела позвать дворника, чтобы с дворником догнать прохожего и арестовать его.
И Леля уже было кинулась за дворником. Но папа остановил ее. И сказал ей и маме:
– Не зовите дворника. И не надо арестовывать прохожего. Конечно, это не дело, что он отодрал Миньку за уши, но на месте прохожего я, пожалуй, сделал бы то же самое.
Услышав эти слова, мама рассердилась на папу и сказала ему:
– Ты ужасный эгоист!
И мы с Лелей тоже рассердились на папу и ничего ему не сказали. Только я потер свое ухо и заплакал. И Лелька тоже захныкала. И тогда моя мама, взяв меня на руки, сказала папе:
– Вместо того чтобы заступаться за прохожего и этим доводить детей до слез, ты бы лучше объяснил им, что есть плохого в том, что они сделали. Лично я этого не вижу и все расцениваю как невинную детскую забаву.
И папа не нашелся что ответить. Он только сказал:
– Вот дети вырастут большими и когда-нибудь сами узнают, почему это плохо».
И это происшествие зацепилось в еще детской, но уже – писательской голове и ждало случая. И вот – случай: происшествие это сцепилось с другим, происшедшим уже после гимназии:
«…И вот проходили годы. Прошло пять лет. Потом десять лет прошло. И наконец прошло двенадцать лет.
Прошло двенадцать лет, и из маленького мальчика я превратился в молодого студентика, лет этак восемнадцати.
Конечно, я забыл и думать об этом случае. Более интересные мысли посещали тогда мою голову. Но однажды вот что произошло.
Весной, по окончании экзаменов, я поехал на Кавказ. В то время многие студенты брали на лето какую-нибудь работу и уезжали кто куда. И я тоже взял себе должность – контролера поездов.
Я был бедный студентик и денег не имел. А тут давали бесплатный билет на Кавказ и вдобавок платили жалованье. И вот я взял эту работу. И поехал.
Приезжаю сначала в город Ростов, для того чтобы зайти в управление и получить там деньги, документы и щипчики для пробивания билетов.
А наш поезд опоздал. И вместо утра пришел в пять часов вечера.
Я сдал мой чемодан на хранение. И на трамвае поехал в канцелярию.
Прихожу туда. Швейцар мне говорит:
– К великому сожалению, опоздали, молодой человек. Канцелярия уже закрыта.
– Как так, – говорю, – закрыта? Мне же надо сегодня получить деньги и удостоверение.
Швейцар говорит:
– Все уже ушли. Приходите послезавтра.
– Как так, – говорю, – послезавтра. Тогда лучше уж я завтра зайду.
Швейцар говорит:
– Завтра праздник, канцелярия не работает. А послезавтра приходите и все, что надо, получите.
Я вышел на улицу. И стою. Не знаю, что мне делать».
Что делать писателю, когда он один в чужом городе, и к тому же без копейки? Как – что делать?!. Делать рассказ!.. Пока что – не на бумаге, а в жизни…
«Впереди два дня. Денег в кармане нет – всего осталось три копейки. Город чужой – никто меня тут не знает. И где мне остановиться – неизвестно. И что кушать – непонятно.
Я побежал на вокзал, чтобы взять из моего чемодана какую-нибудь рубашку или полотенце для того, чтобы продать на рынке. Но на вокзале мне сказали:
– Прежде чем брать чемодан, заплатите за хранение, а потом уж его берите и делайте с ним что хотите.
Кроме трех копеек, у меня ничего не было, и я не мог заплатить за хранение. И вышел на улицу еще того более расстроенный.
Нет, сейчас бы я так не растерялся. А тогда я ужасно растерялся. Иду, бреду по улице неизвестно куда и горюю.
И вот иду по улице и вдруг на панели вижу: что такое? Маленький красный плюшевый кошелек. И, видать, не пустой, а туго набитый деньгами.
На одно мгновение я остановился. Мысли, одна другой радостнее, мелькнули у меня в голове. Я мысленно увидел себя в булочной за стаканом кофе. А потом в гостинице на кровати, с плиткой шоколада в руках.
Я сделал шаг к кошельку. И протянул за ним руку. Но в этот момент кошелек (или мне это показалось) немного отодвинулся от моей руки.
Я снова протянул руку и уже хотел схватить кошелек. Но он снова отодвинулся от меня, и довольно далеко.
Ничего не соображая, я снова бросился к кошельку.
И вдруг в саду, за забором, раздался детский хохот. И кошелек, привязанный за нитку, стремительно исчез с панели.
Я подошел к забору. Какие-то ребята от хохота буквально катались по земле.
Я хотел броситься за ними. И уже схватился рукой за забор, чтоб перепрыгнуть. Но тут в одно мгновение мне припомнилась давно забытая сценка из моей детской жизни.
И тогда я ужасно покраснел. Отошел от забора. И, медленно шагая, побрел дальше.
Ребята! Все проходит в жизни. Прошли и эти два дня.
Вечером, когда стемнело, я пошел за город и там, в поле, на траве, заснул.
Утром встал, когда взошло солнышко. Купил фунт хлеба на три копейки, съел и запил водичкой. И целый день, до вечера, без толку бродил по городу.
А вечером снова пришел в поле, и снова там переночевал. Только на этот раз плохо, потому что пошел дождь и я промок как собака.
Рано утром на другой день я уже стоял у подъезда и ожидал, когда откроется канцелярия.
И вот она открыта. Я, грязный, взлохмаченный и мокрый, вошел в канцелярию.
Чиновники недоверчиво на меня посмотрели. И сначала не захотели мне выдать деньги и документы. Но потом выдали.
И вскоре я, счастливый и сияющий, поехал на Кавказ».
Оказалось, что не так легко сделался он контролером… Но это и хорошо! Злоключения – писательский хлеб!
На Кавказе Михаил работает контролером – эта должность считалась среди студентов престижной. Но и тут – происшествия… Ставшие – литературой.
«Кисловодск. Я выхожу на платформу… Вежливо кланяясь и улыбаясь, подходит ко мне кассир.
– Коллега, – говорит он мне (хотя он не студент), – на пару слов… В другой раз вы не пробивайте щипчиками билеты, а возвращайте мне…
Эти слова он произносит спокойно, улыбаясь, как будто речь идет о погоде.
Я растерянно бормочу:
– Зачем?.. Для того чтоб вы их… еще раз продали?..
– Ну да… У меня уже есть договоренность почти со всеми вашими… Доход пополам…
– Мерзавец!.. Вы врете! – бормочу я. – Со всеми?
Кассир пожимает плечами.
– Ну, не со всеми, – говорит он, – но… со многими…
Резко повернувшись, я ухожу… Я удивлен больше чем когда-либо в жизни».
И этот эпизод, случившийся в его жизни, Зощенко вспомнил и вставил в одну из своих книг. Такой «набор происшествий», пережитых и запечатленных в душе, – главное для писателя. С кем ничего не случается – вряд ли что-то напишет. А к Зощенко, словно уже чувствуя его талант, «липнут происшествия» – причем именно «зощенковские»!
Рядом с комнатой Зощенко на кавказской станции Минутка поселяется некая Эльвира, цирковая артистка, приехавшая сюда вслед за генералом, с которым у нее была короткая связь. Зощенко по ее просьбе пишет генералу письмо, и такое чувствительное, что генерал сразу присылает Эльвире деньги. Эльвира получила деньги, а Миша Зощенко – сюжет будущего рассказа «Веселая жизнь», уже почти зощенковского… Но созрел он не сразу. А пока – 18 августа 1914 года он подает прошение вновь зачислить его в университет и вносит деньги. Но 12 сентября ему возвращают документы и деньги, «как не принятому в Санкт-Петербургский университет». Почему так? Как написал бы уже зрелый Зощенко: «Что за неперка за шесть гривен?» За что такая напасть? Может быть, повлияла довольно небрежная его учеба в первый год? Но как ни странно – это соответствовало его тайным желаниям. Зощенко жаждет чего-то более бурного, чем опостылевшая уже учеба. Детство кончилось. Вернее – он сам его резко оборвал… «А чего особенно было ждать?»
Что нашел на войне?
«И тут, – пишет Зощенко в книге, – слава Богу, началась Первая мировая война!» Звучит это слегка кощунственно, но правдиво, как всегда у него… Многим молодым людям, уже подзапутавшимся в жизни, война кажется спасением – уж военные испытания «выжгут» все лишнее, все разъяснят, определят характер! Гениально сказано у Пушкина: «Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат!»
Еще на Кавказе чуть не состоялась его дуэль с известным правоведом К., после чего он почувствовал себя отъявленным смельчаком… 29 сентября 1914 года в Петрограде Михаил поступает в Павловское (аристократическое!) военное училище на ускоренные четырехмесячные курсы военного времени юнкером рядового состава на правах вольноопределяющегося 1 разряда. 5 января 1915-го переведен в юнкера унтер-офицерского звания. 1 февраля он окончил курсы и произведен в подпрапорщики (самый низший офицерский чин) с зачислением по армейской пехоте. Жизнь (которую он сам выбрал), гонит его «в самую гущу», где горячее всего. Как и Лев Толстой, он выбирает войну. Наверное, это лучшая школа. Если прочитать первый вариант «Героя нашего времени» Лермонтова, можно прийти в полное изумление: бессмысленные страдания молодого позера! Тот ли автор? И вот – изучаемый в школе «Герой нашего времени», написанный уже повоевавшим автором: все напряжено и звенит, как струна! Война выжигает все лишнее и фальшивое, оставляя главное.
12 марта 1915 года юный Зощенко прибыл для прохождения службы в 16 гренадерский Мингрельский Его Императорского Высочества Великого князя Дмитрия Константиновича полк Кавказской дивизии.
Зощенко пишет о том, что судьба его берегла. Война на этом участке, в Западной Белоруссии, носила в основном позиционный характер – кровопролитных наступательных и отступательных операций здесь не было. Но и сама жизнь на позициях была не проста. Самое главное – Зощенко именно на войне нашел своих главных героев, в университетских аудиториях он бы вряд ли их повстречал.
«Нервы
Два солдата режут свинью. Свинья визжит так, что нет возможности перенести. Я подхожу близко.
Один солдат сидит на свинье. Рука другого, вооруженная ножом, ловко вспарывает брюхо. Белый жир необъятной толщины распластывается на обе стороны.
Визг такой, что впору заткнуть уши.
– Вы бы ее, братцы, чем-нибудь оглушили, – говорю я. – Чего же ее так кромсать.
– Нельзя, ваше благородие, – говорит первый солдат, сидящий на свинье. – Не тот вкус будет.
Увидев мою серебряную шашку и вензеля на погонах, солдат вскакивает. Свинья вырывается.
– Сиди, сиди, – говорю я. – Уж доканчивайте скорей.
– Быстро тоже нехорошо, – говорит солдат с ножом. – Крайняя быстрота сало портит.
С сожалением посмотрев на меня, первый солдат говорит:
– Ваше благородие, война! Люди стонут. А вы свинью жалеете.
Сделав финальный жест ножом, второй солдат говорит:
– Нервы у их благородия».
Зощенко все выдержал. Стал отважным, опытным офицером. Себя, однако, не уберег. Да не очень это было и принято: беречь себя на войне. Лучше потерять жизнь, чем честь! «Обычная жизнь прапорщика на позициях – две недели», – меланхолично записал Зощенко. Получив команду – прорвать с его взводом оборону противника, он подползает с солдатами к колючей проволоке, они пытаются ее перерезать – но ураганный огонь прижимает их к земле. Зощенко получает ранение в ногу осколком снаряда. Приходит приказ – отойти. Командир полка благодарит Зощенко. Оказывается, они сделали именно то, что надо – отвлекли внимание противника, а все главное произошло на соседнем участке. 17 ноября 1915 года «За отличные действия против неприятеля» Зощенко награжден орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом. 22 декабря назначен на должность начальника пулеметной команды, произведен в подпоручики. Это значительное повышение. Пулеметы тогда были оружием новым, стоили очень дорого, и доверить командование ими могли только очень способному, ответственному офицеру. Таким Зощенко и стал.
11 февраля 1916 года он награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». Никаких подвигов он перед этим не совершал – служил, «тянул лямку». И второй орден получил просто за успешную службу и, как говорится, «вдогонку» первому. Для таких случаев этот «орденок», Святой Анны 4-й степени, и был предназначен и серьезным не считался. Он был маленький, красного цвета и имел насмешливое прозвание «клюква». Его слегка небрежно крепили на эфесе шашки и носили там. И Зощенко, как всякий бывалый, лихой офицер, поступил так же.
Уже в качестве «героя войны», с двумя орденами, он приезжает в отпуск в Петроград, в надежде встретиться со своей первой любовью, с которой еще гимназистом целовался у памятника «Стерегущему», в сквере на Петроградской… Он и пошел на войну ради того, чтобы появиться перед ней вот таким – мужественным, отмеченным наградами, и притом – с грустью в глазах! Но грусть его еще усиливается, когда он… встречает ее под руку с женихом: первая его любовь, красавица Русанова-Замысловская выходит замуж. На другой день Зощенко выезжает обратно в полк. Горячность, импульсивность свойственны Зощенко, и не только молодому. Фотография первой его возлюбленной всю жизнь будет стоять у него на бюро.
9 июля его производят в подпоручики. Вероятно, он лучший офицер: именно он замечает у неприятеля за линией фронта появление каких-то странных блиндажей, не похожих на обычные, и дважды посылает рапорты начальству, полагая, «что эти блиндажи для штурмовых орудий или пулеметов»… Сигнал остается без внимания. Начальство, как всегда, равнодушно и высокомерно. Низшие чины не смеют им указывать, на что нужно обратить внимание… И из-за этого жизнь Зощенко ломается самым ужасным образом.
«Двадцатое июля
…Душная июльская ночь. Сняв френч, я пишу письмо.
Уже около часа. Надо ложиться. Я хочу позвать вестового. Но вдруг слышу какой-то шум. Шум нарастает. Я слышу топот ног. И звяканье котлов. Но криков нет. И нет выстрелов.
Я выбегаю из землянки. И вдруг сладкая удушливая волна охватывает меня. Я кричу: «Газы!.. Маски!..» И бросаюсь в землянку. Там у меня на гвозде висит противогаз.
Свеча погасла, когда я стремительно вбежал в землянку. Рукой я нащупал противогаз и стал надевать его. Забыл открыть нижнюю пробку. Задыхаюсь. Открыв пробку, выбегаю в окопы…»
Глотнув газов, Зощенко погубил свое здоровье навсегда: «Меня везут в госпиталь по талому февральскому снегу…»
После Первой мировой войны химическое оружие было запрещено и во время Второй мировой не применялось вообще. В Первой мировой применялось считаные разы… и под одну из этих газовых атак попал Зощенко. «Везет, как утопленнику!» Он же предупреждал о тех таинственных блиндажах, где оказались баллоны с газом!.. Но – не помогло, начальство пропустило мимо ушей. Пытался спасти людей, крикнул «Противогазы!» – и «глотнул смерти», и едва выжил, но здоровье погубил. Но почему же не услышали его раньше? Ему есть за что обижаться на жизнь!
Его награждают орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами и направляют в госпиталь.
Узнав, что у него еще и порок сердца, он тем не менее возвращается на позиции. За те болезни, что «подарили» ему, и так же, очевидно, «за рвение» – ведь он же «предупредил» о газовой опасности, его вновь «отмечают» – орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами и бантом! У нас так: нужно, чтобы человек тяжело пострадал, после чего его награждают – «с чувством глубокого удовлетворения»… Командир полка князь Макаев делает Зощенко, которого он называет «малыш», своим адъютантом. Потом Зощенко становится командиром роты, потом – батальона, произведен в штабс-капитаны. Это – 1916-й, Зощенко 22 года!
Есть что изучать в его жизни. У Зощенко очень много талантливых исследователей. Рассмотрен, изучен каждый листок – и не только рукописей. Вот эти важны не менее: хранимые в музее листки из «Полевой книжки» Зощенко, когда он занимал должность командира 4 роты. Видно, сколько у него забот. На маленьких страничках и – черновик рапорта командиру батальона о гибели гренадера Василия Полякова, находившегося в разведке и убитого разрывной пулей в голову, и набросок заявления заведующему оружием с просьбой выдать вторую ракетницу, поскольку первая пришла в негодное состояние, и отчет о произведенной разведке, и записи по дислокации (до позиций противника 1600 метров), и расписание солдатских отпусков – солдаты имели право на отпуск для посещения семьи, и это тоже было «на его совести» – кого, когда и на сколько отпускать. И это при том, что солдаты были зачастую намного старше его и поддерживать с ними нужный тон было не просто. Солдаты между собой называли его «внучок».
