скачать книгу бесплатно
– На свинину… Отдаленно даже чем-то курицу напоминает, если вспомнить, конечно, что это за птица такая. Не все ее нынче помнят уже… – толково разъяснил собеседник и, увидев, что я даже приблизительно не могу это все представить, сокрушенно махнул рукой и сказал запальчиво: – Ай… попробуешь, в общем! Чего я тут тебе доказываю сижу…
– Ну, так и быть, поверю уж! На отравителя вроде не смахиваешь… – смирившись в конечном итоге с неминуемой участью, согласился я и тут задал вполне уместный вопрос: – А ты к консервам как относишься? Без брезгливости, надеюсь?
– Честно? – прямо поглядев в глаза, произнес стрелок. – Уже как два года в глаза не видел. Во сне если только.
– У-у-у… – протянул я и добродушно засмеялся, – многое упустил ты. А ну-ка, лови! Угощайся!
И, вытянув из рюкзака тяжеленькую баночку с консервированной фасолью в собственном соку, бросил ему. Тот одной рукой проворно поймал ее, подвел к одному глазу, покрутил, одобрительно хмыкнул и, отложив ружье, нетерпеливо вскрыл ножом. Потом макнул грязный палец, облизнул.
– Вот за это спасибо… – от сердца поблагодарил охотник, – уж думал, что совсем вкус забуду, а тут вот… – поставил банку на пол, прошел к рюкзаку, – …ты их… Где раздобыл-то? Не подскажешь местечко?
– Да… – невнятно ответил я, не особо желая раскрывать перед едва знакомым человеком все карты. И солгал: – В холодильнике одного заброшенного дома стояли, я и прихватил… вот…
– А. Это дело. Это дело… – дважды повторил снайпер, видимо почувствовав, что лукавлю. – Значит, собиратель?
– Ну как… Скорее и то и то, – неопределенно ответил я, – не могу себя четко к кому-то приписать. Когда есть возможность – охочусь, мимо домов каких-нибудь пройду – загляну, может чего и отыщу там. Как-то так, в общем.
– Ясно-ясно, – заулыбался снайпер, вытащил из рюкзака две походные тарелки, вилки, стал ломтиками срезать мясо со штыря, обоим накладывая одинаковые порции. Передав мне тарелку – вернулся на место, первым кусая зарумянившуюся собачатину черными обломками зубов. – Приятного аппетита, путник.
– И тебе, – ответил я, приступая к обеду.
За ним и разговорились. Я решил вернуть своего собеседника к прошлой теме, опасаясь, что тот о ней забудет и больше не вспомнит.
– Так ты говоришь, что в Ридасе сейчас неспокойно? – напомнил я, старательно пережевывая мясо собаки, оказавшееся вопреки сомнениям гораздо вкуснее волчатины.
– Ах, да… точно… – вспомнил охотник, вытер рукавом пальто жир с бороды и продолжил: – Как ты, думаю, знаешь, его еще как пять лет назад захватили «Мусорщики». Хлопот они, конечно, пока не доставляли, но сильно мешали нашему поселению собирателей, расположенному вблизи Ридаса. Сначала они запретили нам входить в город, а потом и вовсе потребовали убираться с их земли ко всем чертям, угрожая жестокой расправой за неповиновение. Конечно же, многие, включая меня, моего брата и сестру, на это не пошли, а решили своими силами выбить бандитов из захваченного города, какой, по сути, и кормил нас всех своими оставшимися запасами. Без него мы бы все давно померли: на ядовитых пустошах ничего не растет, за сутки можно настрелять одну случайную дворнягу, а дома мелкие давно обчищены, как бабушкины сундуки. Как жить-то?.. Вот-вот…
На этом собеседник замолчал, даже отложил недоеденный обед. В глазах затаилась темная скорбь, веки чуть приметно дергались, а на лбу проступили капельки пота, похожие при свете пламени на прозрачные жемчужины.
– И что потом?.. – осмелился я прервать тишину.
Тот минуту помолчал, затем взъерошил грязные волосы и все-таки закончил:
– Да ни черта не вышло из этого. Всех, кого они увидели тогда на своей территории, зверски убили. Забили как животных прутьями и ржавыми трубами. Там же погибла и моя сестра… – и, сжав кулак, добавил: – А брата с собой утащили. Его и еще пятерых людей. Одному богу теперь известно, что с ними… – стиснул зубы до скрипа, закрыл огромной ладонью лицо, часто-часто задышал, – и знаешь, что самое страшное?.. Что я все это видел своими собственными глазами, прячась под лестницей, и ничем не мог помочь! А брат звал меня!.. Умолял меня помочь, а я…
– Мне очень жаль… – как смог утешил я, пропустив через сердце короткую, но жуткую историю, – …что ты тут мог поделать? Сомневаюсь, что «Мусорщики» пожалели бы тебя, как его…
Замолчали.
Костер тихо потрескивал, по-змеиному шипел, все ловчась дотянуться до подвешенной собаки своими огненно-рыжими языками. Снаружи – тихо, не слышно ни потрошителей, ни костоглотов, лишь где-то позади, в коридоре или на лестнице, временами раздавались леденящие душу шорохи – это развлекались с мусором сквозняки, сумевшие просочиться сквозь щели в толстых стенах. Порой они могли повторяться подряд несколько минут, делаясь более настойчивыми и отчетливыми, и тогда создавалось впечатление, что так делает уже совсем не ветер, а тот, кто таким способом хочет выманить нас из укрытия.
– Наверно, ты прав, – после недолгой тишины ответил охотник и, будто бы соглашаясь с самим собой, произнес: – «Мусорщики» бы вряд ли пощадили… вряд ли…
– Вот-вот, – больше не найдя, чего еще добавить, проговорил я, погруженный в какие-то свои раздумья. Заметив, как я несколько сник и не очень-то расположен к общению, собеседник почти бесшумно усмехнулся, сдержанно вздохнул и опять вернулся к обеду, успевшему слегка остыть.
Но вскоре снова предпринял попытку разговорить:
– Слушай, а мы ведь с тобой даже и не познакомились… – с каким-то виноватым оттенком в голосе проговорил охотник и сразу взял инициативу в свои руки, представившись первым: – Дин Тейлор, рад знакомству! – И протянул крепкую волосатую ручищу, больше похожую на лапу гориллы.
Я с неожиданной для него готовностью пожал ее, тоже представился:
– А я – Курт Флетчер! Очень приятно, – и, улыбнувшись, вставил: – А то как-то сидим тут, кушаем, разговоры разговариваем, а знать-то друг друга и не знаем.
Дин на это согласно моргнул, растянулся в улыбке, чувствуя, что теперь общение между нами значительно улучшится, будет не таким пресным, как прежде. И, не теряя настроя, отныне, наверно, сочтя вполне уместным спросить меня об истинной цели пришествия в детский садик, неловко, даже смущенно, запинаясь после каждого слова, полюбопытствовал:
– А ты… сюда, стало быть, не случайно… так, да?.. – И точно сам пожалел о своей дотошности, поежился на месте, пытаясь подавить не то зуд, не то холод, не то стеснение. В глазах, казавшихся от полумрака угольно-черными, блеснула настороженность, губы чуть скривились, словно ожидали того, как я сейчас зверем накинусь за этот вопрос.
– Не случайно, – подтвердил я, покончив с обедом. И честно ответил: – Я к супермаркету шел.
Тот промычал, поднял мохнатые брови, выражая удивление.
– Вот как? Хе-хе… – покряхтел Дин, потом поковырялся в зубах, вытаскивая застрявшее мясо, и вновь обратился ко мне: – И не боишься? Там волков – тьма. Иной раз людей видел, стреляли, бывало. Еще гнезд костоглотов немало – птенцы их круглыми сутками верещат, есть просят. Если идти мимо – можно и на родителей нарваться. Растения опять же кое-какие ведут себя не так…
Все, о чем он говорил, было для меня далеко не в новинку и никоим образом не сеяло никаких сомнений. Я прекрасно понимал и осознавал всю величину опасности такого похода, однако поворачивать назад и не собирался: спасую – и семья останется голодной. Но кое-какие подробности в предостережении все-таки заинтересовали – Дин, вытекало следствие, нередко бывал в тех местах, раз столько всего довелось узнать. А если мои предположения верны – неплохо бы в таком случае расспросить обо всем собеседника поподробнее.
– Так ты что, охотился там? – начал я, не без любопытства посмотрев на Дина. Тот незаметно поглядывал то в мою сторону, то на окно за мной, а потом вдруг встал, поднял помятый чайник, что стоял, неприметный, возле рюкзака, проверил воду и, чего-то буркнув под нос, повесил за крючок на штырь у задних лап собаки. Следом юркнул к рюкзаку, приготовил две алюминиевые чашки без ушек и вернулся, пока ничего не говоря.
– Почему же «охотился»? Охочусь, и часто… – наконец ответил он и, вручив кружку, в очередной раз ушел от разговора: – Сейчас чай будем пить. Заварки на двоих хватит с лихвой.
Я на сей раз помолчал, а Дин, скосившись на дверной проем позади, будто услышав кого-то, продолжил загадочно:
– Там всегда кто-нибудь бродит. Близко особо не подойдешь, приходится окольные пути выискивать, часто выжидать… – взглянул на меня, сощурился кротом. Лицо напряглось, желваки натянулись прутьями. – И к супермаркету не один раз пытался пробраться, но, увидев стаи потрошителей, – уходил. Через основной вход туда не попасть – там место открытое, считай, что ты у каждой твари на виду. Еще дорога рядом проходит, по ней частенько всякий сброд по пятеро, по семеро ходит, все со стрелковым оружием – тоже особо не погуляешь. Если только забор перелазить – он сразу перед супермаркетом – или справа, через черный ход, но… бог его знает, прямо так близко к нему не приближался, потому не знаю, Курт.
«А я как раз и хотел через него пробираться…» – зашевелилась в голове мысль.
Пока разговаривали – вскипел чайник. Кинув каждому в кружку щепотку черного чая, Дин щедро налил кипятка и, подув, первым сделал глоток, почмокал губами.
– Значит, забор, говоришь… – хитро сузив глаза, задумчиво произнес я, попивая мелкими глоточками крутой кипяток, почти не отдающий чайным вкусом. Сказав это – минуту помолчал, потом повернулся к Дину и спросил: – И что он из себя представляет? Проверял?
– Да простой он, бетонный, сверху проволочка колючая натянута – одним словом, ничего особенного, – спокойно поведал Дин, уже допивая остатки чая. Когда кружка совсем опустела – забрал из рюкзака просаленную пачку сигарет, почерневшую до такой степени, что невозможно было прочесть наименование марки, достал две последние, передал одну, дал прикурить. Потом уже продолжил: – Через него, конечно, не лазил, да и не особо-то и хотел, если честно, но то, что лучше этой дорожки к супермаркету не найти, – это факт, как пить дать.
– Даже так… ну, что ж, ладно… – с жадностью затягивая желанную сигарету, чей вкус уже успел слегка позабыться, промолвил я, – спасибо за дельный совет, Дин. Так и поступлю, значит…
И уже хотел попрощаться со своим новым знакомым, поблагодарить за все и с новыми силами отправиться дальше в путь, пока еще засветло, – охотник выступил с таким предложением, какого я никак не мог ожидать:
– Курт, возьмешь меня с собой? – и, с жалостью в глазах рассмотрев меня, мягким, чуть оробевшим голосом прибавил: – В два ствола-то оно ведь лучше будет. Помогу, чем смогу, опять же, а то торчу тут как крыса на судне: из норки – на охоту, с охоты – в норку. Устал я так жить, осточертело до невозможности…
Ошарашенный этим пылким откровением, я долго еще стоял на месте, размышлял, взвешивал, не отлепляя от него глаз, пока даже не зная, что ответить…
***
Пока Курта не было, в доме произошла настоящая беда – пропала малышка Клер. Увлекшись уборкой сарая, Джин слишком поздно заметила исчезновение дочери и, едва ли не задыхаясь от накатившего ужаса, быстро оделась, схватила один из принесенных мужем пистолетов и отправилась на поиски. К счастью, выйти на след Клер удалось уже через несколько минут – крохотные, хорошо заметные на зеленом снегу отпечатки детских сапожек неуклонно вели к маленькому замерзшему пруду у самой опушки леса. Заметив их, Джин схватилась за сердце, а голова от охватившего волнения закружилась – там, как ей не раз рассказывал Курт, часто можно повстречать волков, а весной, когда сходит лед, – целые полчища костоглотов. Вспомнила это и со всех ног побежала к пруду, ничего вокруг себя не замечая.
«Господи, только бы успеть! – пульсировало в уме. – Ради бога, только бы успеть!»
И, объятая этим вожделенным материнским желанием, она вышла к некрутому, густо заснеженному овражку с беспорядочно понатыканными кустами.
Отсюда хорошо просматривались и заросший замерзшими камышами пруд, и вытравленный лес, и древняя лесопилка, исправно работавшая еще до катастрофы. Ее разъеденная прогнившая крыша с трудом проглядывалась за высоченной болезненной травой, слегка поблескивала в скупых февральских лучах, насквозь прокалывающих жирные багряные облака.
Подойдя к самому склону, Джин боязливо огляделась по сторонам, опасаясь, что к ней незаметно может подкрасться какой-нибудь зверь, вытянулась и, приглядевшись к пруду, где ищущим взглядом так и не отыскала дочь, громко, сотрясая царившую кругом немую тишь, крикнула:
– Кл-е-е-е-р!!! Доченька-а-а!! Клер!!. – и, отдышавшись, подождав, пока горло передохнет от громкого ора, повторила: – Кл-е-е-ер!! Милая!!! Дочурка!!. Где же ты??.
Но все, что ответило на пылкий зов, – шквалистый ветер, внезапно ударивший в лицо, словно веля замолчать. Потом он же понесся вниз, в низину, к самому пруду, яростно проскакал над оледенелыми прошлогодними стеблями камышей и рассосался, будто бы его не существовало и вовсе.
– Что же ты молчишь, девочка моя?.. – держась за сердце, готовое вот-вот выскочить наружу, обреченно прошептала Джин. – Почему не отвечаешь?.. Я же до смерти боюсь за тебя…
Хотела попробовать вновь окликнуть Клер, допуская вероятность, что та просто-напросто ослышалась, приняв родной голос матери за проделки своенравного ветра, но все же решила повременить с этим и действовать иначе. Осмотревшись вокруг еще раз, она спрыгнула со склона и почти сразу натолкнулась на продолговатые рваные полосы на снегу, отчасти присыпанные снежком.
«С горки каталась», – почему-то сразу возникла такая мысль.
Благополучно съехав вниз – в самый последний момент не заприметила коварный корень, выглядывающий за снежной кочкой, споткнулась и шмякнулась лицом об оледенелую землю, чуть прикрытую пеплом. А когда поднялась – обнаружила вблизи камышей примятый снег и совсем свежие следы, обрывающиеся у самих зарослей.
– Вот где ты! – обрадовалась Джин и опять стала окликать дочь: – Клер!.. Скажи мне, где ты!..
На удивление, Клер отозвалась быстро, точно только и ждала того момента, когда мать спустится с оврага:
– Мамочка, я здесь, на пруду! Здесь лед крепкий и скользкий – можно кататься! – И тут резко замолчала, притихла, будто испугалась, что мама начнет ругаться.
– Оставайся там, маленькая! – как можно спокойней попросила Джин, всеми силами стараясь скрыть запредельное волнение. Однако трясущийся, неуверенный голос предательски выдавал, слова получались очень фальшивыми, неумелыми. – Никуда не уходи!
Клер больше не ответила, а мать, не медля, нырнула в гущину камыша.
Очутившись на пруду, покрытом изумрудно-зеленым льдом, – почти сразу заметила дочку. Клер сидела на коленках у правого края, играла с ржавой консервной банкой и что-то себе рассказывала, пока не замечая присутствия матери. Несмотря на то, что ей никто не разрешал уходить гулять дальше дома, оделась она тепло, но совершенно забыла о шапочке, и теперь черноватые волосики буквально поседели от налипшего тлена.
– Ах, вот ты где!.. – не сдерживая радости, чуть ли не крича воскликнула Джин и, чтобы не упасть, осторожно зашаркала к дочери. Увидев мать, Клер подняла блестящие глазки, отражающие, как зеркало, алое небо, и спрятала за спиной свою игрушку, словно заранее знала: мама все отберет. Не заостряя на этом внимания, та продолжила чуть строже: – Зачем же ты сюда пришла? Разве я разрешала тебе уходить гулять без спроса?..
Дочурка в ответ виновато наклонила голову, помотала, подергала ножкой.
– Прости, мам, – негромко извинилась она, по-прежнему не расставаясь с банкой, – мне так хотелось на прудик сходить, а я знала, что ты не отпустишь…
Оправдания Клер ранили сердце Джин, принудили сжалиться, подобреть. Уже не желая ни порицать ее, ни ругать – мягко попросила:
– Выкинь хотя бы эту грязь, малышка, прошу тебя, не прячь от меня, – и, склонившись над дочуркой, отряхнула голову от золы, – не дай бог, еще порежешься.
– Ну ладно… – согласилась Клер и, вскинув на мать грустные, обиженные глазки, неохотно выкинула жестянку. Та стукнулась об лед, отскочила куда-то в заросли.
Поставив Клер на ножки, Джин поправила ей курточку, смахнула со спины и штанишек снег, пепел и заговорила:
– Перепугала же ты меня, маленькая… Думала, с ума сойду! Возвратилась – а тебя нет! Надо же так было мать довести!..
Клер слушала молча, только застенчиво мяла в маленькой ладошке пальчики и сгребала сапожками шлак. Затем пообещала:
– Я так больше не буду, мам! Честно-честно!
– Ну, смотри мне! – тактичным назидательным тоном предостерегла Джин. – Чтобы такого больше не было, хорошо?
– Хорошо, мамуль!
И прижалась к ногам, раскаиваясь. Мать приобняла ее, сказала:
– Давай-ка возвращаться домой. Скоро папа уже вернется, а нас с тобой нет, будет волноваться, искать…
В этот момент в камышах впереди послышалась какая-то возня, шорох, хруст ломающихся стеблей, потом глухой сдавленный рык, и из них, оскалившись, неторопливо вышел крупного размера высохший потрошитель, слегка подрагивая плешивыми надкусанными ушами и роняя на лед мутные слюни. Шерсть практически вся выпала, оголив потемневшую, усыпанную чудовищными ожогами кожу, по бокам проглядывались желтые ребра, кривые лапы дрожали от холода, сломанный хвост не шевелился, а налитые кровью глаза безотрывно смотрели на людей, будто бы раскрасневшиеся угли. Проделав несколько нерешительных шагов, попутно обнюхивая пепел, волк остановился и, выпустив длинные клыки, сгорбился, уже нацеливаясь на горло ребенка.
– Спокойно, доченька, я рядом, спокойно… – успокаивающе проговаривала Джин, крепче прижимая дочку, трясущуюся в ужасе. Следом – к волку: – Убирайся туда, откуда пришел! Оставь нас в покое!
Но потрошитель воспринял повышенный тон как угрозу и, ощерившись, грозно завилял почти не двигающимся хвостом, скобля черными когтищами смерзшийся пруд.
– Уходи, волк! Я боюсь тебя! Уходи, пожалуйста… – трепеща всем телом, испуганным голоском вымолвила Клер, закрылась ручками и заплакала.
Не подействовали на волка ни слезы ребенка, ни слова – напротив: он словно понял, что тот слишком слаб, не окажет ни малейшего сопротивления, и вконец осмелел, вплотную приблизился, готовясь вот-вот наброситься.
Больше не найдя никакого иного выхода в этой ситуации, как браться за оружие, Джин крепко-накрепко обняла дочь, незаметно вытащила из-за пояса полностью заряженный мужем пистолет и ласково, точно ничего и не случилось, попросила Клер:
– Доченька… прикрой глазки, как ты делаешь, когда вы с папой играете в прятки, – и, вспомнив инструкции Курта, сняла оружие с предохранителя до короткого щелчка. Дочка послушно прикрылась ладошками, что-то страховито забормотала.
Почуяв нависшую опасность, потрошитель, сверкая бешеными глазами, чуть попятился, но совсем уходить не спешил – проверял: правда ли собрались стрелять или только пугают? А когда на него, пусть неуверенно, трясущейся рукой, но все же навели оружие, волк даже слегка оробел, а жгучий порыв мигом поубавился, поутих.
– Убирайся отсюда!.. Пошел прочь… – жестким, твердым, повелительным тоном потребовала Джин, целясь в голодного потрошителя, – последний раз предупреждаю!.. Ну?.. Ну?!!
– Мамочка, спаси… – услышала она молящий голосок дочери, – я боюсь…
…И этих слов вполне хватило, чтобы волк окончательно осмелился на нападение.
Взяв короткий разгон, разъяренно рыча, потрошитель уже приготовился к прыжку на беззащитную девочку, как в следующий миг стеганул короткий выстрел, Клер вскрикнула, волк протяжно заскулил, повалился у самых ног, жалобно встрепыхнулся истощенными до костей лапами и больше не издал ни звука.
Еще, наверно, минуту Джин не сводила мушки с бездыханного хищника, все еще ожидая нападения, а когда осознала, что тот никогда теперь не встанет и не нападает, – спешно убрала пистолет и принялась расцеловывать запуганную побледневшую дочурку.
– Все хорошо, маленькая, все хорошо!.. – утешала дочь, по-прежнему стоящую с закрытыми глазами. Дышала та быстро, тяжело, коленки тряслись, по щечкам стекали теплые слезинки. На холоде они быстро стыли, оставляли лишь белесые разводы. – Все хорошо! Волка нет, все хорошо!
– Мама, ты убила его?.. – плакуче спросила Клер.
– Ну что ты, что ты… – отнекивалась Джин, хоть и знала: здесь обмануть дочку не удастся. – Конечно же, нет…
– Тогда почему он так заскулил?..
– От выстрела… испугался, наверно… – солгала она, – …и убежал, – и сразу попросила дочь: – Только не открывай глазки, хорошо? Мы возвращаемся домой!
– Но я же ничего не увижу! – возмутилась дочка.
– Я тебя поведу, – пояснила Джин, – откроешь их, когда уйдем с прудика, обещаю!
И, обняв, торопливо повела малышку к оврагу, намереваясь как можно скорее покинуть пруд, где уже за камышами, со стороны леса, один за другим доплывал заунывный разгневанный вой других волков, оплакивающих убитого сородича…
***
Разумеется, я согласился взять с собой Дина. Идти одному, конечно, дело привычное, обыденное, но наслушавшись свежих подробностей от человека, сведущего в охоте в тех местах, все же переменил свое решение, сделал, так сказать, исключение. И ни грамма не пожалел. Мой новый знакомый не только умудрился вывести кратчайшей дорогой к супермаркету, о существовании какой я даже и не догадывался, но и оказался очень интересным собеседником, разбирающимся во многих вопросах куда больше моего. Пока шли, Дин поведал мне о растяжках – коварных ловушках, пользующихся большой популярностью и среди охотников, и в стане бандитов-одиночек с мародерами, применяющих их для отлова зазевавшихся собирателей, простых путников, кочевников и торговцев. И до того, с его слов, искусно запрятывали в самых укромных уголках, что зачастую обнаружить смертоносную западню удавалось лишь в последний момент, когда ничего уже нельзя поделать. Вблизи школы, той самой, располагающейся сразу за детским садом, как говорил Дин, ему как-то раз «посчастливилось» повстречать такую ловушку, и если бы не накопленный за все прошедшие годы опыт охоты, от головы, пожалуй, осталось бы одно только мокрое место…
