скачать книгу бесплатно
Ларочка
Михаил Михайлович Попов
Через судьбу Ларочки, главной героини романа предпринят анализ огромного и противоречивого периода недавней истории страны. В романе прослеживаются судьбы героев, их жизни на фоне непростого, многослойного распада Союза. Роман – это история постепенного превращения симпатичной провинциальной отличницы в акулу пера перестроечных времен. Потом она становится думским деятелем нулевых годов. Лариса Конева и ее мужчины: отец-офицер, друзья, любовники, соратники, поэты, художники, депутаты, генералы, миллионеры, фарцовщики, оппозиционеры. Отношения со всеми этими персонажами прямо или опосредованно влияют и «оттачивают» нежную женскую душу.
Михаил Попов
Ларочка
© М. М. Попов, 2014
© ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Однажды, ночью вороною,
молчанье белое храня,
прекрасный ангел спал со мною
и сделал девушкой меня.
А. Герасимова
Часть 1
1
Майский полдень в советском райцентре конца 60-х. Неподвижная свежая зелень на деревьях вдоль улицы Советской, взбодренной утренним ливнем. Редкие прохожие смутно отражались в зеркале асфальтового тротуара. Входные двери «современного» – стекло, бетон – универмага отбрасывали большие веселые блики, выпуская и впуская покупателей. Тележка с рукотворной газировкой подвергалась бесшумной атаке ос, это раздражало пухлую продавщицу. На противоположной стороне улицы господствовала афиша кинотеатра «Заря», на ней было начертано огромными белыми буквами непонятное слово «Героин».
Третьеклассница Ларочка Конева возвращалась из школы домой. Пробежав мимо универмага, она свернула на улицу Коммунистическую, в конце которой видны уже зеленые ворота военного городка, где служит ее отец, капитан Конев, и проживает все ее семейство, состоящее еще из бабушки Виктории Александровны и мамы Нины Семеновны.
Дорога вела мимо обшарпанной третьей школы, в которую Ларочку не пустили родители, хотя она и ближе к дому, потому что у третьей плохая репутация. Ларочка искренне гордилась, что учится в пятой; она бежала мимо райкома комсомола, с бюстом неузнаваемого Ленина на постаменте перед входом; мимо магазина «Филателист», где кроме марок, продавались карандаши, тетради и канарейки; мимо…
– Девочка, хочешь конфетку?
Дядя. Незнакомый. Некрасивый. Серые штаны на тонком ремешке, рубашка с короткими рукавами и связкой олимпийских колец на нагрудном кармане. Улыбается. Но улыбка неприятная.
Ларочке не хотелось никакой конфетки. Дома ее, наверно, уже ждет мама, обещавшая приехать сегодня утром. Она была «в области» на курсах повышения медработников, и уж конечно привезла кое-что поинтереснее конфеток. Но дядя улыбался так заискивающе, что третьекласснице стало его жаль, и она кивнула – ладно, давайте свою конфетку.
Он неловко полез в карман, и лицо его стало виновато-удивленным.
– Ой, забыл. Тут рядом в мастерской, пойдем, я тебе там дам.
На лице Ларочки появилось сомнение. Ей никуда не хотелось идти, и дядя быстро спросил, пока она не успела отказаться:
– Тебя как зовут, девочка?
– Лариса, – сказала школьница, так ее научили себя называть в официальной обстановке, например в классе. Данную ситуацию она сочла нужным рассматривать тоже как официальную.
– Ларочка! – воскликнул негромко дядя, и девочка удивилась и была немного сбита с толку. Незнакомец легко и сразу вычислил ее домашнее, ласковое имя.
Она кивнула.
– Вот и хорошо, пойдем. Пойдем, Ларочка. А то мне так стыдно, пообещал конфету, а сам забыл.
Вот как все обернулось. Дядя шмыгал носом, он был очень смущен. Кроме того, можно считать, что они уже как-то сошлись. Почему бы не сходить? Не из-за конфеты, конечно. Просто немножко любопытно, да и дядю жалко, какой-то он… даже, кажется, хромает.
– А это не за речкой?
Родители и бабушка категорически запрещали Ларочке ходить через мост за Чару, там ивняки, там заброшенная лодочная станция, со страшными дырявыми байдарками, там мальчишки жгут костры и дерутся.
– Да нет, за какой речкой, здесь рядом, за кочегаркой.
Получается, что она ничего не нарушает, все рядом, возьмет конфету – и все. Третьеклассница хлопнула портфелем по коленке:
– Пойдемте.
– Вот и хорошо, и не надо меня бояться.
– А я и не боюсь.
Ларочка сказала правду: ей нисколько не было страшно.
Они свернули с улицы на тропинку между липами и направились вглубь двора. Мимо напряженно гудящей трансформаторной будки, как будто проглотившей огромную пчелу. Мимо прохладной компании белоснежных простыней на провисшей веревке.
– Куда, сюда? – деловито осведомилась Ларочка. Такой у нее был характер. Если приняла решение, то дальше она сама решительность и деловитость.
– Сюда, сюда! – хрипло шептал дядя, отворяя грязную железную дверь и опасливо оглядываясь, не обратил ли кто внимания на них. Место глухое, тихое, хоть и в центре города.
Коневы жили в отдельном одноэтажном доме с садом, примыкавшим к реке. Конечно, нет тех удобств, что в недавно построенных пятиэтажках для офицерского состава, но зато какой простор. Жена Нина пилила капитана: «Тебя не ценят, ты тряпка, удивляюсь, как нас вообще в капонир не загонят». А капитану его «поместье» нравилось – и огород под боком, и рыбалка. Ларочке тоже нравилось жить у реки, например, этой весной, когда начался ледоход, то у них льдины плавали между яблонями, царапая острыми краями мокрую кору, а папа со своими солдатиками спасал под причитания жены и вой сирены картошку из родимого погреба.
Бабушка Виктория, как всегда, пила с улыбкою кофе, стоя на крыльце в черно-золотом халате с драконами. Она смотрела на наводнение без страха и внушила это бесстрашие внучке: «Что поделаешь, это стихия, Ларочка».
Ларочка вбежала в большой, неправильно скроенный и от этого особенно уютный дом, где открыты все окна, отдернуты все занавески, и куда ни глянь – жасмины и сирени, то в оконных проемах, то в зеркалах.
– Папа! Мама! Бабушка! – потрясенно кричала третьеклассница, вращая портфелем как пропеллером.
Ей нужно было немедленно с кем-то поделиться открытиями, которые она только что совершила. Она была уверена, что все страшно удивятся. Что похвалят, она уверена не была. Вернее, не думала сейчас об этом.
Главное – рассказать!
Первая по коридору с веранды комната – спальня. Папина и мамина. Там всегда торжественно пахнет духами, там таинственно лоснящиеся шкафы с вожделенными платьями и туфлями на каблуках.
– Мама!
Мама Нина стояла на коленях перед открытым чемоданом и нервно запихивала в него вещи. Пальто с песцовым воротником, босоножку, замотавшуюся в газовый шейный платок, и хрустальную салатницу. При этом мама тяжело навзрыд плакала. Нескладно, кое-как, набив фибровое вместилище, она начала его закрывать, надавливая чахлой грудью на непокорную крышку.
Ларочка была потрясена: вместо того чтобы вытаскивать щедрые подарки из командировочного чемодана, она вела себя совершенно противоположным образом!
Школьница бросилась маме Нине сбоку на шею, чем нарушила ее равновесие на коленях:
– Что я расскажу, мамочка, что я расскажу!
– Погоди, дочка.
– Послушай, мамочка, послушай!
Чтобы не упасть на бок, придавливая говорунью, Нина Семеновна оттолкнула ее острым локтем:
– Я сказала, погоди!
Ларочка слегка опешила от этого приступа резкости. Она считала, что такого отношения никак не заслужила, она ведь хотела всего лишь рассказать…
– Не мешай, Лариса, не мешай мне!
Голос у мамы был такой, что девочка совсем растерялась. Она не отказалась от своей идеи порадовать домашних описанием удивительного события, произошедшего только что с нею, ее не так-то легко было сбить с выбранного курса, она лишь решила слегка поменять порядок радуемых.
Выскочила в упоительно затхлый полумрак коридора и взорвала его:
– Папа!
Николай Николаевич Конев сидел в комнате, называвшейся «зал». Сидел в продавленном кресле из чешского гарнитура с деревянными подлокотниками, под торшером: два опрокинутых ведерка из крашеного картона. Он был в домашних штанах, подтяжках, голова очень круто поникла и была схвачена обеими руками самым отчаянным образом.
– Папа, послушай!
Капитан не мог слушать, его расплющивало неизвестное горе, и, кажется, еще и смешанное с позором. Ларочка, конечно, не отметила про себя именно эти особенности отцовской позы, она просто удивилась тому, как он странно сидит. Может, устал?
– Папочка, я тебе сейчас что расскажу!
– Не сейчас, Ларочка, не сейчас.
– А когда? – искренне и требовательно удивилась шумная школьница.
– Не сейчас, Ларочка, не сейчас.
Дочь очень удивилась. Папа никогда ей ни в чем не отказывал. Она знала, что папа ее любит, ей было приятно знать, что он ее любит, но вместе с тем она не раз слышала от мамы, что отец у них «тряпка», он вообще не способен отказать женщине ни в чем, если она его хотя бы чуть-чуть попросит. И вот теперь папа отказывал ей.
С ума сойти!
Когда рассчитываешь на полную безотказность, то даже мягкий отказ сбивает с напора и ритма.
– Что же мне, к бабушке пойти? – вслух высказалась школьница.
В ответ на это капитан Конев только странно дернулся и еще сильнее сцепил пальцы на затылке.
Папа явно испуган. Ларочка знала, что ее папа «боевой офицер», но при этом привыкла к мысли, что его очень легко поставить на место, которое предусмотрено для него в семье. И мама, и бабушка легко проделывали эту операцию, и дочь капитана знала, что и ей по наследству перейдет это право.
Ларочка не выбежала из «зала», а вышла медленно, размышляюще, прикусив губы. И увидела в дверном проеме Викторию Владимировну, она как ни в чем не бывало гладила на веранде, расположив гладильную доску у решетчатого окна, закрытого с той стороны бесплодным виноградом. Бабушка орудовала утюгом, прицелившись глазом в его поблескивающий нос, и что-то брезгливо напевала.
Вот ей она все и расскажет, решила школьница. Правда, желание поделиться невероятным событием из своей жизни уже начало потихоньку уступать желанию разобраться в том, что происходит в семье.
Тихо выйдя на веранду, она остановилась.
Виктория Владимировна отметила ее появление периферическим зрением, но не стала уделять меньше внимания глажке. Даже поднесла ко рту утюг и плюнула ему в дно.
Ларочка молчала, обдумывая, с чего и как начать. Бабушку она не только любила, но и уважала. В свои сорок восемь лет Виктория Владимировна сохранила в себе больше женского начала, чем ее все отдающая работе и семье дочь в тридцать. Работала в парикмахерской, называла его «салоном красоты» и вела себя там верховной жрицей, хотя не считалась особо талантливым мастером ни среди коллег, ни среди клиентов. Но попробовал бы кто-нибудь ей об этом сказать в глаза.
– Ну, что, Лариса, что тебе нужно, дочка? – Ларочке нравилось, когда бабушка называла ее так.
– Ты знаешь, Вика (бабушкой Виктория Владимировна называть себя запрещала), сегодня такое случилось!
– Да знаю, знаю.
Ларочка открыла рот.
– Знаешь?
– Конечно.
Бабушка снова плюнула в утюг.
– А кто тебе сказал?
Виктория Владимировна повернулась к ней, поставив утюг на расплющенную юбку. Наклонилась к внучке, подавляя мощным черноглазым взором:
– Я вообще все знаю наперед. Ты сегодня перешла в четвертый класс, правильно?
Ларочка не успела возразить. Бабушка своей простой, однозначной правотой перебила ее столь необыкновенную историю в том тихом дворе за железной дверью.
Тут еще сзади раздался такой звук, как будто весь дом вдруг поставили на пилораму и начали распиливать. Мама пронеслась по темному коридору в «зал» и накинулась там на капитана Конева, и так на все согласного.
Виктория Владимировна прорычала несколько непонятных слов и решительно пошла вглубь дома:
– Ну хватит, хватит! Что теперь делать, надо же как-то жить.
Ларочка вздохнула. Взгляд ее упал на гладильную доску – юбка сгорит! Она схватила утюг, поставила его на специальный плоский камешек, осторожно, чтобы не обжечься. И заметила вдруг, что утюг не включен, вилка волочится по полу. Зачем же тогда бабушка на него плевала?
А из недр дома доносился звук мучительного, с закушенными рыданиями и сдавленным беспросветным воем (мама Нина) скандала, поверх которого то и дело всплывало уверенное, повелительно успокаивающее мнение бабушки:
– Надо как-то жить!
2
Так ничего в тот день и не выяснилось. Взрослые не подпустили Ларочку к логову своих разборок, и действовали они настолько консолидированно, что она даже зауважала их общую слезоточивую и невразумительную тайну. Было понятно, что они ни официально хором, ни сепаратно поодиночке не сообщат ей ничего. Ладно, решила она, не сегодня, так завтра кто-нибудь проколется, правда проклюнется, так уж бывало не раз. А пока она им сама и отомстит, то есть ничего не скажет о своем приключении в холодной кочегарке, тоже ведь было интересно, а они пусть не знают, дураки.
Свой секрет Ларочка решила опробовать на подружках, на таких же офицерских дочках, как и она сама. Она была главой выводка одногодок, и по ее сигналу все имевшиеся поблизости Наташи, Лены и Кристины собрались в «штабе», покосившемся, вросшем в землю жестяном вагончике, давным-давно забытом строителями.
Сошлись, готовые приобщиться. Затаив дыхание, выпучив глаза, кто простодушно, кто лукаво их прищурив.
– Так вот, – начала Ларочка. Описала улицу, по которой шла домой, описала мужчину, предложившего ей конфетку, и все офицерские дочки заявили, что узнают его даже из тысячи. Девичье дыхание сделалось чаще, когда пошла речь о закоулках, по которым мужчина с олимпийскими кольцами на кармане вел Ларочку в укромное место. И чем чаще Ларочка повторяла, что ей было совсем не страшно, тем затаеннее становилось дыхание слушательниц.
