скачать книгу бесплатно
– Если бы я могла встретить кого-то похожего на тебя…
Он даже дослушивать не стал.
– Нет ничего проще! – воскликнул фантом. – Включи компьютер.
Я принесла ноутбук и поставила его на подоконник. Я уже привыкла не задавать лишних вопросов и просто делать то, что говорит мой Данте.
Он велел найти в социальной сети некоего Давида Кавалли. Открыв его страницу и увидев фотографии, я не сдержала изумленного возгласа. С экрана на меня смотрел Данте, но только лет тридцати и современного вида.
– Это мой прямой потомок, – сказал фантом. – Живет в Риме, пока что не женат, но хотел бы поскорей найти себе невесту – мама торопит.
Я хлопала ресницами, не зная, что сказать. Вихрем проносились мысли: как мы встретимся, как поймем друг друга?..
– Как же… – растерянно произнесла я. – Так далеко… А вдруг я ему не понравлюсь? Вдруг у нас ничего не получится? Что мне ему сказать при первой встрече? Как вообще все это произойдет, что мне делать?
– Миа бэлла, – рассмеялся Данте, – успокойся, выпей вина. И предоставь мне решить этот вопрос.
2020г.
Местечко под солнцем
Светлой памяти Е. Е. Чернова посвящается
Даже не знаю, когда впервые возникло ощущение, что больше я не могу написать ни одной хоть чего-нибудь стоящей строчки. Наверняка возникало оно неоднократно, но страшно было осознавать. Разве мог я хоть на миг предположить, что моя Муза, за долгие годы нашего с нею совместного творчества ставшая мне ближе и дороже родных людей, может вот так взять и молча уйти? Возможно, она и шепнула, выдохнула что-то на прощание, а я не услышал.
Долго еще, почти пять лет, я не желал мириться со своим тихим писательским финалом. Храбрился, бодро строчил отвратные рассказы, воодушевленно садился за фундаментальные романы, «острые современные повести», но к четвертой-шестой вымученной главе вынужден был признавать, что эти несчастные строчки, корявые абзацы, плоские персонажи никуда не годятся.
Сидел, часами глядя на свое бессильное, бесполезное творчество, и пытался понять – что же произошло? Почему Она ушла? Столько горя и радости делили мы почти двадцать творческих лет. Не всё между нами бывало гладко, но как искренне, как страстно я Её любил, с каким восторгом благодарил за яркие идеи, живые образы. Может, обидел чем или встретила ветреница другого, моложе, талантливее, и решила не растрачивать на меня свои жемчужные силы? Ответов не нашел. Оставалось лишь слушать гудящую пустоту в душе да пытаться изыскать откуда-нибудь силы, чтобы смириться со своей бедой.
Находиться дома было невыносимо, казалось – квартира выгорела дотла, я почти чувствовал запах гари. Привычные любимые вещи, радовавшие глаз и сердце предметы приобрели уродливые гротескные очертания, будто внезапно оплавились.
На улице становилось ещё хуже. Я задыхался в черно-белом мире, разом утратившем свое разнообразие и краски.
На работе я лез на стенку в своем персональном кабинете. Даже приходила в голову отчаянная мысль уйти с поста главного редактора, бросить журнал, бросить всё, а потом… Вот именно в «потом» я и упирался. Я не знал, даже не представлял, что же «потом», кроме банального – спиться и броситься с балкона в приступе отчаяния. Сколько я таких концов навидался! Каждый раз мысленно крестился и повторял: «Со мной такого не случится, с кем угодно, только не со мной!» И вот теперь я оказался близок к такому же унизительному финалу, и некому было меня поддержать, отговорить, соврать, что всё наладится.
Раньше чудилось, что друзей у меня предостаточно, а тут как пелена с глаз спала. Огляделся по сторонам и… лучше б сердце остановилось. Спросил свою душу, прислушался к ней – к кому она потянется? Кто поможет, поддержит? Кто необходим сейчас? Но душа обиженно молчала, ей больше не о чем было со мной разговаривать.
Жена, видя, что со мной творится неладное, сказала, что всем великим свойственны творческие кризисы, и засобиралась на дачу. В выгоревшей дотла квартире я остался один. Первое время было почти хорошо. Никто не мешал сидеть на балконе, пить разливное мускатное вино из пластиковой бутыли и смотреть, как вдалеке лихорадочно поблескивает истерзанное курортниками море.
Но через пару дней мучения возобновились: от вина разыгралась чудовищная изжога, и я не мог на него смотреть, от еды воротило, да и готовить что-либо не было ни сил, ни желания.
Задернув повсюду шторы, чтобы не видеть этот шумный яркий июль, свежее безоблачное небо, жизнерадостных отдыхающих, я бродил из комнаты в комнату, избегая натыкаться взглядом на собственные отражения в многочисленных зеркалах, развешенных женой по всему дому. Надо же, а прежде и не обращал внимания, сколько зеркал она навесила, даже на кухне! Как я раньше спокойно это выносил? И не раздражало ведь! Снял все, какие мог, и сложил в углу. Не полегчало, теперь стали бесить пустые квадраты на стенах. Ощущая себя старой толстой истеричной развалиной, я стоял посреди комнаты, стиснув зубы, сжав кулаки, и до вздутия вен на лбу желал, чтобы что-нибудь произошло. Всё равно, что.
И оно произошло. В дверь позвонили. Я даже в глазок не посмотрел, мне было безразлично, кто там, и черту бы обрадовался, возможно, даже выплакался бы у него на плече. Но это оказался Лёва Дондерфер – довольно слабая альтернатива черту.
– Старик, отвратно выглядишь! – прозвучало вместо «здрасти». К слову сказать, это было обычным его приветствием ко всем, за исключением женщин. С женщинами дела обстояли еще хуже.
Лёва протиснулся в коридор – огромный, в яркой пестрой рубахе и шортах, невесть как напяленных на слоноподобные телеса, с початой бутылкой пива в одной руке и объемным пакетом в другой. Не обращая на меня внимания, он потопал на кухню. Я пару секунд раздумывал – не уйти ли мне куда-нибудь? Потом все-таки последовал за ним.
На кухне Лёва выгружал из пакета картонную упаковку пива, какую-то рыбу…
– Гарик, – он заглянул в холодильник, – чего пожрать есть?
– Ничего. – Я присел на табурет и закурил.
– Ладно, рыбцом перетопчемся. – Лёва открыл бутылку о бутылку, остальные затолкал в морозилку. – Где твоя «мадам Гончарова»?
– На даче. – Ни с того ни с сего вдруг разболелась голова.
– Мы шашлычат сообразить сегодня собираемся, ты как?
– Без меня, Лёв, – промямлил я, – что-то приболел…
– Хандришь, старик, хандришь… – Он сунул мне в руки бутылку. – Мужской климакс, кризис среднего возраста, это надо пережить. Пей давай.
Я машинально глотнул. Лёва Дондерфер – успешный, по-настоящему, безо всяких реверансов классный художник, – что я мог ему объяснить? Его пухленькая черноглазая Муза, заласканная, прикормленная, наверняка страстно обожающая Лёву со всеми его бесконечными сальностями и двусмысленностями, уверенная, благополучная Муза-мурлыка уж точно не променяет Дондерфера ни на какого другого холстомарателя.
– Игоряша, – он смачно, с хрустом, с вывертом оторвал рыбине голову и швырнул на телепрограмму, лежавшую на кухонном столе, – тебе надо куда-нибудь выбраться, а то совсем сдуреешь со своим климаксом.
– Да с чего ты… – начал закипать я.
– Шторки задернул, телефончик отрубил и вот ещё, – Лёва кивнул на четкие квадраты на обоях вместо зеркал. – Я по случаю домишко приобрел, километров пятьдесят всего от города. Места – сказка, воздух – песня. Тишина, красота, озерцо – идеально, чтобы денек-другой понянчить свою депрессушку. А потом рвануть в ближайший городок, прикупить шашлычат, винца, прихватить загорелую селянку да показать ей, какой у тебя, да-да, у тебя чудесный домик в горах. Придумай себе легенду, другую жизнь, поверь в неё – и не заметишь, как очухаешься. Да вот еще, – из пакета Дондерфер добыл небольшой черный футляр, – приобрел, сам не знаю зачем. Возьмешь с собой, пригодится.
– Что это?
– Карманный компьютер. – Он извлек из чехла плоскую черную коробочку величиной со средний набор женской косметики. – Работает от аккумулятора и от обычных пальчиковых батареек, подсоединен к Интернету, так что будешь кропать шедеврики, валяясь на травке у озерца с селяночкой в обнимку. Годится?
Он смотрел на меня и улыбался. Никогда раньше не видел, чтобы толстые люди так по-мефистофельски улыбались…
Дондерфер умудрился меня уговорить. Остался даже ночевать, что, впрочем, мне, размякшему от теплого пива, а потом от неизвестно откуда взявшейся холодной водки, было практически безразлично.
Проснулись далеко за полдень. Лёва долго вычерчивал маршрут по возникшей из неизвестного пространства карте, что-то втолковывал мне, похмельному и разбитому, заставлял собирать вещи, выталкивал из квартиры… Мне же было самоубийственно тошно.
– Смотри сюда, – Лёва развернул карту на капоте моей дряхлой «Нивы», – здесь сворачиваешь налево и – вверх, дорога паршивая, но где в горах найдешь хорошую? Всё время вверх, там увидишь указатель: «Участки художественного общества “Пастораль”». Мой участок шестой, у озерца. Ключ у охраны возьмешь, я предупрежу. Всё, давай, катись с ветерком.
С этими словами он запихнул меня в машину, швырнул на сидение рядом карту, грохнул дверью и снова улыбнулся своей невыносимой улыбкой.
– Спасибо, – выдавил я и поехал, даже не предложив подвезти его.
И не сожалел. Общество Дондерфера всегда давалось мне с трудом. Не знаю, как это объяснить: вроде бы душа-человек, талант, каких поискать, а выносил я его с тяжестью. Наверное, потому что Лёва всегда был вроде как на ладони, нет, ускользал, подлец, газообразным веществом, и замучаешься ловить его да рассматривать.
Погода хмурилась, небо куксилось. Через час я заметил, что выехал не на то шоссе, пришлось вернуться в город. К этому времени погода испортилась окончательно. Расплакался сентиментальный южный дождик, влажная духота лениво заползла в салон. На автоматизме я выбрался на нужную дорогу, не совсем отдавая себе отчет, зачем я вообще туда еду. Все время хотелось вымыть руки и уснуть в чужом доме под сочувствующими взглядами незнакомых людей…
Дождь усиливался. Я ехал, время от времени бросая взгляд на карту, но мой отъявленный топографический кретинизм вкупе с нежеланием каких-то действий вообще привели к логическому результату – я заблудился. Скорее машинально, нежели действительно пытаясь отыскать участки художников, объездил с десяток горных дорог и воистину козлиных троп, пока не начало смеркаться. Небо разразилось сплошным белым ливнем, таким сильным, что «дворники» работали только для собственного успокоения. Надо было выбираться на трассу и возвращаться домой, да купить по пути вина… белого муската…
Ехал практически вслепую, не боясь, впрочем, врезаться в кого-нибудь – забрался я в такую глухомань, что любую встречную машину посчитал бы за благо, хоть подсказали бы, как выехать на шоссе. И на одной из козлиных троп я застрял. Колеса истерично буксовали, российский джип перестроечного периода потерпел полнейшее фиаско на подраскисшей черноморской земле. Подергавшись в напрасных попытках освободиться, я выключил зажигание и предался меланхолии под издевательский грохот дождя, который отчетливо барабанил по крыше авто: «до-н-де-р-фе-р… до-н-дер…» Под этот перезвук-перестук я незаметно и заснул.
Солнце легонько стукнуло в лобовое стекло и размеренно постучало в ветровое. Я разлепил веки и сквозь беспомощный прищур разглядел свежевымытое утро и чьё-то лицо, замутненное разводами на стеклах. Некто стучал и что-то говорил, совершенно непонятно, что именно. Наконец я догадался открыть дверь и выбраться наружу. После влажной, почти банной духоты салона последождевая свежесть слегка оглушила, захотелось тряхнуть ближайшую древесную ветку – принять душ, а после уже…
– Извините, что разбудил. Можно поинтересоваться?
Я обернулся. Оказалось, лицо за стеклом не было остатками снов. Рядом с моей «Нивой» стоял высокий широкоплечий мужчина, как показалось, в темно-зеленом джинсовом плаще… или пальто.
– Да? – Я хлопал ресницами и дышал, дышал, будто похмелялся.
– Как вы здесь оказались?
– Сам не знаю, заблудился. А где я?
– И давно тут стоите? – отчего-то не ответил на вопрос мужчина. Обойдя машину, он оперся на капот. Рыжеволосый, темноглазый… Какой яркий типаж!
– С вечера. – Я практически воткнулся ногами в землю, в небо головой и начал соображать. – Машина заглохла, я и заснул. Не подскажете, как на шоссе выбраться?
И мы одновременно посмотрели на колеса, утопшие в подсыхающей грязи.
– Я ехал к это… к этим… Ну, где у художников домики, там у друга участок, – зачем-то зачастил я, словно оправдываясь. – Отдохнуть недельку-другую. Я писатель…
«Хорошо хоть про климакс не начал исповедоваться!» – с отчаянной злостью на самого себя подумал я и почувствовал, как сильно проголодался.
Четкие, напряженные черты лица мужчины вдруг смягчились, даже складка меж бровей разгладилась.
– Знаете что, – с дружелюбной улыбкой произнес он, – здесь рядом есть поселок, я там живу и могу проводить вас. Сами видите, машину пока не вытащить. Отдохнете, перекусите, потом придем с подмогой. Как идея?
– Великолепная!
А что я мог сказать? Мне было решительно всё равно куда идти, тем более что к рыжеволосому незнакомцу я отчего-то сразу проникся безоговорочным доверием и симпатией, что тоже списал на разболтанные нервы.
Я забрал вещи, закрыл машину и направился следом за ним. Руки по-прежнему хотелось вымыть… Неужели это и есть нервное расстройство? В последствии мне станет казаться, что в комнате есть кошка и она вот-вот прыгнет мне на спину? Во рту стояла противная сухая горечь, видать, возлияния в одиночестве и с Дондерфером не прошли бесследно для моей многострадальной печени. Казалось, мог бы напиться из любой лужи…
По высыхающей дорожке, сужавшейся в извилистую тропку, я шел следом за рыжеволосым типажом, рассеянно рассматривая его широкую спину. И заметил, что грубая зеленая ткань странно топорщится, из чего сделал вывод, что у незнакомца, должно быть, какая-то серьезная травма спины или врожденное увечье, хотя на обычный горб вроде не походило. Потом моё внимание переключилось на его ноги, вернее, обувь – оригинальные башмаки-мокасины, сплетенные из множества тончайших мягких ремешков светло-бежевого цвета. Судя по всему, обувь была наимягчайшей и удобнейшей, что не могло не вызвать законного чувства зависти у меня, вечно страдающего от мозолей, усталости и судорог.
– Извините, – откашлялся я, поравнявшись с ним, – обувь у вас уж больно замечательная. Привезли откуда-то, или местные умельцы сделали?
– Местные, – с улыбкой ответил он.
– И дорого берут?
– Да нет, для хорошего человека и просто так сделать могут.
– Что вы говорите? – Душа неуклюже подпрыгнула от радости, она, бедолага, тоже порядочно настрадалась от моих ног. – Можно и мне заказать? Заплачу, сколько потребуется! У меня, видите ли, вечная проблема с обувью.
– Конечно, но на это дня три уйдет – не меньше.
– Да я и не тороплюсь никуда. Хотел в поселке художников сидеть, так какая разница где? У вас тут, как посмотрю, природа замечательная. – Мимо проплыл громадный кизиловый куст, полыхающий переспевающими ягодами. Голод очень ободрял на созерцание кустов плодоносящих. – Где-нибудь можно в вашем местечке остановиться на недельку-другую? Я, понимаете ли, писатель…
– Конечно можно! Хотите – прямо у меня и живите. Дом большой, а народу только я да жена с сынишкой.
– Премного благодарен! А водоёмчик в округе какой-нибудь имеется?
– Речка есть и озеро.
– Замечательно! Я, видите ли, главный редактор…
Шли мы долго. Если б не крутая каменистая тропка в две ладони шириной, я уже давно бы разулся и шел в одних носках, еще лучше – босиком. Страшно хотелось пить, и смутно беспокоили воспоминания о «Ниве», оставшейся бог весть как далеко.
– Однако вы забрались! – сопел я, сохраняя остатки достоинства. В отличие от меня, мужчина шёл легко, беззаботно, кажется, не запыхался ничуть. – Как места-то ваши называются?
– Горные… места у нас, – почему-то неопределенно ответил он.
– А звать-то вас как? – Честно признаться, меня почти испугало то, что он не назвал своей деревни или поселка, уж не знаю, куда именно мы шли, но и это я быстренько списал на расшатавшиеся за последнее время нервы.
– Божедар. А вас?
– Игорь Валерьевич… Игорь. Имя у вас какое хорошее и редкое. Далеко еще?
– Почти пришли.
Под это «почти» мы прошли ещё, как мне показалось, километров двадцать, карабкаясь всё выше и выше к горным расщелинам. Тропка так петляла, разветвлялась, закручивалась, что нечего было и надеяться отыскать дорогу назад. Наконец мы вскарабкались на очередную возвышенность, и взору открылась пасторальная картина: зеленая долина с деревушкой, со всех сторон окруженной стройным лесом и горными хребтами.
– О, какая красота! – выдавил я, задыхаясь. – Как вы отсюда в центр попадаете? Или есть другая дорога?
– Да, имеется. Осторожнее, тут спуск крутой.
На мгновение я замер. Аккуратные строения, напоминавшие совхозные, квадратное, явно искусственное озерцо в центре долины, бороздки огородов, лоскутки небольших полей – эта картинка показалась мне смутно знакомой, где-то я уже видел такую композицию, будто мне когда-то снилось это всё… Обдумать мысль я не успел, потому как подвернул ногу и с недостойным жалобным кудахтаньем заторопился вниз.
– Что же вы так! – расстроился Божедар, спускаясь следом. – Я ведь предупреждал, осторожнее!
– Засмотрелся на деревеньку вашу! – С перекошенным лицом я помассировал лодыжку, предвкушая как минимум три хромоногих дня.
– Ничего, сейчас придем домой и всё поправим.
Мы спустились на дорожку, уходящую в лес, и вскоре углубились в прохладную хвойную тень. Средь золотистых стволов красовались добротные рубленые дома, колодцы, беседки…
– Папа!
Навстречу нам несся пацаненок лет четырех-пяти в одних коротеньких шортиках.
– Это мой Дениска, – заулыбался Божедар, хотя мог и не пояснять: рыжий ежик волос да темно-синие глаза – отцовская копия.
Мальчонка принялся крутиться возле нас, повернулся спиной, и я застыл, привалившись к очень кстати подвернувшемуся под бок дереву. На спине пацаненка, там, где у всех людей лопатки, топорщились маленькие, но уже вполне оформившиеся крылышки с перышками светло-бежевого цвета и нежным белым пушком. Большой, указательный и средний пальцы правой руки, как по команде, сами собой соединились в горсть. Крестное знамение получилось корявеньким, возможно, даже обидным для ангела… Божедар поглядел на меня и рассмеялся.
– Ну что вы, – он помог мне отделиться от дерева и, придерживая за плечи, повел к двухэтажному дому, казалось, сделанному из солнечной древесины, – он не ангел, Дёня обычный челоптах. В меня пошел, я тоже челоптах. Надеялся, что в маму уродится, хоть не станет с этими крыльями маяться, но не вышло.
– Челоптах – это как?
Божедар усадил меня на резную скамеечку у крыльца и долгим взглядом посмотрел в прямо глаза.
– Сразу хочу сказать, чтоб потом не было неясностей и недоразумений, – он принялся неторопливо расстегивать пуговицы балахона, – лишних вопросов, вроде: как, почему, откуда копыта растут. Этого у нас тут не любят.
