скачать книгу бесплатно
Взыскующие знания
Юрий Леонович Полунов
В книге рассказывается о днях и трудах ряда ученых, инженеров, врачей и педагогов X-XVII веков, большинство жизнеописаний которых отсутствует в отечественной литературе. Этих людей высоко ценили современники, их достижения сохранялись в памяти двух-трех последующих поколений, а затем о них вспоминали все реже и реже, и знаменитые в прошлом имена постепенно покрывались дымкой забвения. А между тем многие из этих полузабытых искателей знания были людьми неординарными, отмеченными огромным творческим даром и порой вовлеченными в бурные, а иногда и трагические события.
Для широкого круга читателей.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Ю. Л. Полунов
Взыскующие знания
© Ю. Л. Полунов, 2012
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2012
Несколько замечаний, предваряющих книгу
Люди, которых Бог избирает орудием своих великих предназначений, обыкновенно полны противоречий и таинственности; он дает им и совмещает в них достоинства и недостатки, здравые мысли и заблуждения, величие духа и слабости, и эти люди, озарив современный им мир блеском своих дел и судьбы, сами остаются для всех неведомыми под покровом своей славы.
Франсуа Пьер Гийом Гизо (1787–1874)
Лежащая перед читателем книга состоит из отдельных эссе, посвященных дням и трудам ряда ученых, инженеров, врачей и педагогов XXVII веков. Их высоко ценили современники, их достижения сохранялись в памяти двух-трех последующих поколений, а затем о них вспоминали все реже и реже, их слава тускнела, и знаменитые в прошлом имена постепенно покрывались дымкой забвения. Современные авторы, если и вспоминают их, то мимоходом, несколькими строчками – мол, жил когда-то такой-то, обнаружил (предложил, изобрел) то-то и то-то – и все! А между тем, многие из этих полузабытых искателей знания были интереснейшими людьми, отмеченными огромным творческим даром: общими для них были ненасытная любознательность, огромное трудолюбие, научная или техническая всеядность, необоримое стремление поделиться – со школьной или университетской кафедр, с амвона ли, со страниц ли книг – сделанными открытиями, изобретениями и явившимися им откровениями. Конечно, неумолимый поток времени сделал неактуальными большинство их достижений, но совершенный ими вклад в развитие идей не может быть забыт, тем более что многие из этих идей впоследствии подхватили и переработали великие строители здания европейской науки.
Ведь не покажется же нам картина ночного неба полной, если на ней будут сиять только звезды первой величины?
При выборе героев книги я руководствовался следующими соображениями.
Во-первых, повторюсь, полученные ими результаты должны быть весомы и достойны более подробного описания, нежели «скороговорочные» упоминания.
Во-вторых, жизнеописания большинства героев книги должны отсутствовать в отечественной литературе.
И, наконец, в-третьих, этими героями должны быть люди неординарные, порой вовлеченные в бурные, а иногда и трагические события.
Так главными персонажами книги стали:
– пастушок из маленькой французской деревушки Орийяк, бенедиктинский монах Герберт (ок.945–1003) – выдающийся педагог, религиозный и политический деятель, занявший в конце жизни папский престол под именем Сильвестра II;
– религиозный подвижник, автор метода «отыскания всяческих истин», изобретатель прообраза логической машины, философ, поэт и писатель, арагонский дворянин Раймунд Луллий (ок.1435–1513);
– Джамбаттиста делла Порта (ок.1535–1615) – итальянский аристократ, физик, химик, естествоиспытатель, философ, адепт магических наук, замечательный комедиограф и плодовитый сочинитель научных и околонаучных трактатов;
– английский врач Эндрю Борд (ок.1490–1549) – монах, врач, первый европейский диетолог, путешественник, тайный правительственный агент и автор нескольких интересных сочинений;
– валлиец Роберт Рекорд (ок. 1512–ок.1558) – еще один медик, закончивший жизнь в долговой тюрьме, но успевший написать первые на английском языке учебники по точным наукам;
– шотландский барон Джон Непер (1550–1617) – математик-любитель, изобретатель логарифмов и замечательных счетных устройств;
– друг Непера, лондонский профессор геометрии и астрономии Генри Бригс (1561–1630), предложивший десятичные логарифмы и ставший одним из ведущих математиков-практиков своего времени;
– универсальный гений английского Возрождения Томас Гэрриот (ок.1580–1621), не публиковавший свои труды, но в наши дни занявший место в одном ряду с такими титанами науки как Декарт, Галилей и Кеплер и другие;
– нидерландский инженер Корнелис Якобзон Дреббель (ок.1572–1633), изобретший и построивший действовавшую подводную лодку, систему автоматического регулирования, открывший кислород и многое другое;
– дипломат и сотрудник шпионского ведомства при Оливере Кромвеле сэр Сэмюел Морленд (1625–1695), в силу жизненных обстоятельств ушедший с государственной службы и достигший замечательных успехов как изобретатель различных приборов и водяных насосов;
– и, наконец, скромный сельский священник Уильям Отред (ок.1573–1660), математик-любитель, воспитавший многих выдающихся ученых, автор замечательного учебника по алгебре и изобретатель круговой логарифмический линейки.
Книга адресована широкой читательской аудитории, и, в целом, не требует от читателя подготовки, выходящей за пределы школьных курсов. Я старался не «грузить» книгу формулами, подробными описаниями машин и приборов, но, сознаюсь, это не всегда мне удавалось. Не премину, однако, процитировать известного историка и философа Робина Д. Коллингвуда: «Чтение любых историй требует определенного терпения, более или менее вознаграждаемого удовольствием». Хочу надеется, что время, затраченное на чтение этой книги, компенсируется хотя бы скромным удовольствием.
Поелику было возможно, я старался использовать в приведенных биографиях «бытовые штрихи», ибо, как утверждал Плутарх, «…не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-нибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека…».
Книга написана от первого лица, поскольку «называть себя в печатных изданиях «мы» имеет право только президенты, редакторы и больные солитером» (Марк Твен).
Работая над рукописью, я обращался к многочисленным литературным источникам, а также к ранее написанным мною книгам, и старался следовать Даниилу Заточнику, который «..яко пчела, падая по различным цветам и совокупляя медвяны сот, … по многим книгам набирая сладость словесную и разум, и совокупих аки умех…». Читателю судить, насколько автор «умех совокупих», и я буду искренне признателен всем, кто не сочтет за труд сообщить мне по адресу ylp@krasno.ru свои замечания и указания на допущенные неточности и другие погрешности.
Своим появлением книга обязана многим людям, но в первую очередь я хочу выразить искреннюю признательность Игорю Александровичу Савкину, подвигнувшему автора на работу и одарившему удовольствием общения с ним, профессору Валерию Владимировичу Шилову и д. и. н. Александру Юрьевичу Полунову, оказывавшим мне бесценную помощь на всех этапах работы, и, конечно, Нине Алексеевне Полуновой – первому читателю, суровому и неподкупному критику моих книг.
Глава I
Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским Папою
Блажен муж, иже во злых совет не вхождаше,
Ниже на пути грешных человек стояше,
Ниже на седалищах восхоте седети
Тех, иже не желают благо разумети…
Симеон Полоцкий (1628–1680)
Герберт и дьявольщина
Помните, зачем Воланд приехал в Москву? Совершенно верно: чтобы познакомиться с «подлинными рукописями чернокнижника Герберта Аврилакского десятого века».
Михаил Афанасьевич Булгаков был далеко не первым писателем, «повязавшим» дьявола и Герберта из Орийяка – одного из образованнейших людей своего времени, выдающегося педагога, политического и церковного деятеля, занявшего в конце жизни престол св. Петра. На протяжении первых пяти столетий после смерти Герберта не менее ста сочинителей пытались объяснить его необычайную ученость и фантастическую карьеру связью с потусторонними силами[1 - Впрочем, может быть, каждый из них вел речь о разных обитателях Преисподней: ведь по подсчетам нидерландского врача и оккультиста Иоганна Вейера (1515–1588) всего существует 72 главных и 7405928 рядовых чертей.]. Пожалуй, больше других дал волю фантазии англосаксонский монах Уильям, живший в XII веке в аббатстве Малмсбери, графство Уилтшир. В своей «Царственной книге, или о Деяниях королей английских» он утверждал, что Герберт в молодости отправился в Севилью, где за большие деньги обучился у некоего арабского мудреца искусствам вызывать тени умерших, понимать пение птиц и читать по звездам как по книге. Но это показалось ему недостаточным. Подпоив наставника, Герберт с помощью дочери мудреца, которую он сделал своей любовницей, похитил у него книгу всех тайных премудростей и бежал из города. Протрезвев, сарацин[2 - В странах Европы в Средние века так первоначально называли арабов, а затем – вообще всех мусульман.] бросился в погоню, но Герберт узнал об этом по звездам и повис под мостом над водой. Растерявшийся преследователь повернул, было, назад, но беглец неосторожно обнаружил себя, и погоня продолжилась. Наконец, Герберт добрался до берега несуществующего моря, отделявшего Испанию от Франции, и чтобы перебраться через него, заключил договор с дьяволом, который и перенес Герберта на себе через море (неясно, однако, взял ли он с собой во Францию любовницу и книгу премудростей).
В дальнейшем благодаря покровительству дьявола, с которым Герберт любил играть в кости, он стал римским папою (рис. 1–1). Как-то раз он поинтересовался у своего нечистого патрона, долго ли ему, Герберту, осталось жить. Дьявол ответил, что он умрет после того, как побывает в Иерусалиме. Ответ очень обрадовал Герберта, так как у него не было намерения посетить Святой город. Но дьявол схитрил. Однажды, когда Герберт возносил молитвы в римской базилике Святого Креста в Иерусалиме, налетела стая ворон и коршунов, папа почувствовал внезапную слабость и истолковал это как знамение близкого конца. Он потребовал, чтобы в церковь принесли постель и, собрав кардиналов, признался, что много лет «сотрудничал» с дьяволом. Далее он велел после своей смерти отрубить у трупа руки и язык – те части тела, которыми более всего грешил, положить останки на колесницу из сырого дерева, запряженную белой и черной лошадьми, и похоронить там, где они сами собой остановятся. Лошади остановились у собора св. Иоанна на Латеранском холме – здесь папа и нашел успокоение. На мраморном надгробии его могилы нанесли эпитафию, начинавшуюся словами: «Под сим камнем покоятся бренные члены Сильвестра, оторый восстанет при звуке [трубы Судного дня], возвестившей о приходе Господа». Средневековые хронисты утверждали, что молитва на могиле давало отпущение грехов, правда, только на несколько дней.
Рис. 1–1 «Сильвестр II и дьявол» (из средневековой рукописи).
Так в кривом зеркале фантазии бенедиктинского монаха отразились подлинные события жизни одного из замечательнейших людей Средневековья.
Но давайте по порядку.
Начало
В живописной долине реки Иордань, в той части юга центральной Франции, что издавна зовется Овернью, лежит городок Орийяк. В середине Х века он состоял из нескольких десятков домишек, сложенных из грубого, почти необработанного камня. В одном из таких убогих жилищ около 945 года в семье бедного, но свободного крестьянина Агильберта родился сын, получивший при крещении имя Герберт (по другим данным будущий римский папа увидел свет в деревне Беллиак, расположенной ниже Орийяка по течению Иордани).
Крестьянские дети рано познают цену хлеба насущного, и мальчик в самом нежном возрасте начал помогать отцу: собирал валежник и хворост для очага, пас гусей и овец, охранял от зверьков огород. Да и мать, которая хлопотала по дому, днями не вставала из-за примитивного ткацкого станка и шила из грубого полотна одежды для домочадцев, также нуждалась в его помощи. Однако большая часть из того, что удавалось вырастить или выходить отцу и изготовить матери, шла в виде дани сеньору. Поэтому мясо редко появлялось на крестьянском столе, и почти круглый год семья Агильберта довольствовалась похлебкой из репы, черным хлебом, овечьим сыром и оливками. Несколько раз в году – в мае, когда отмечали приход весны, и осенью – после сбора оливок, винограда и приготовления вина – монотонность крестьянской жизни прерывалась короткими праздниками. Тогда в Орийяке появлялись бродячие актеры, которые ходили по канату, демонстрировали дрессированных животных, жонглировали и, аккомпанируя себе на лютне, ребеке или органиструме[3 - Ребека – трехструнный смычковый инструмент, органиструм – колесная лира.], нараспев рассказывали о смелом и мудром короле Шарлемане (Карле Великом) и властелине мира Цезаре. Иногда, разгоряченные молодым вином и музыкой, они пускались в пляс, лихо кружась в огненной эстампиде (старинный провансальский танец). На Пасху и Рождество крестьяне приглашались в расположенный неподалеку от городка монастырь, где монахи разыгрывали для них миракли.
Монастырь был основан графом Геральдом[4 - Во франкоязычной литературе его именуют Жеро (Gйraud).] Орийякским, членом знатной и богатой галло-римской семьи. Он родился около 855 года в родовом замке Сен-Этьен, в детстве много и тяжко болел, и это печальное обстоятельство кардинально повлияло на его жизнь: «проводя немало времени в постели, – пишет биограф графа, – он предавался размышлениям и молитвам и принял решение посвятить себя служению Богу». После смерти отца, став владельцем огромного земельного надела в окрестностях Орийака, Геральд продолжал поражать окружающих своим благочестием, набожностью и скромностью: одевался как простой мирянин, довольствовался скудной пищей, ежедневно вставал затемно, чтобы не пропустить заутреню, помогал, как мог, беднякам, калекам и больным… Но Геральд не остался бы в анналах церковной истории, если бы не совершил главного дела своей жизни: после паломничества в Рим употребил имеющиеся у него средства на строительство неподалеку от родового замка монастыря, открытого в 895 году и через пятнадцать лет ставшего местом последнего успокоения его основателя (впоследствии канонизированного католической церковью).
При монастыре была школа, где обучались дети мирян из окрестных деревень и oblati – мальчики, которые, готовясь к пострижению, постоянно жили в обители[5 - Вступивший в монастырь принадлежал Богу, поэтому ребенок, переданный монастырской братии, назывался даром или пожертвованием (oblatio).]. Одним из учеников школы около 963 года и стал Герберт. Наверное, Агильберт не без колебаний отдал сына в монастырь: семья не только лишалась рабочих рук, но и вообще надолго расставалась с мальчиком, так как в течение всего времени обучения будущему монашку запрещалось покидать монастырские стены и видеться с родителями. В один прекрасный для Герберта день семья пришла в монастырь, аббат написал от имени безграмотного Агильберта прошение, освятил в монастырской церкви хлеб и вино и вознес надлежащую молитву. Затем он обернул руку мальчика прошением, наложил сверху кусок хлеба и смочил его вином. Считалось, что после свершения такого обряда Герберт посвящен Богу и принят в школу.
Герберт учится
В течение первых трех лет мальчики в монастырской школе изучали, в основном, латынь – этот франка лингва[6 - Франка лингва (итал. franka lingua – франкский язык) – средство межэтнического общения.] Средневековья, на котором зубрили духовные тексты и церковные песнопения, писали богословские и научные трактаты и возносили молитвы. Учились читать в школе буквослогательным методом, основанным на механическом запоминании, и поэтому длительным и трудным. Начинали с алфавита: схоластик (монастырский учитель) называл букву, а ученики хором повторяли за ним услышанное. Затем переходили к отдельным слогам и словам. Для письма использовали восковые таблички – дощечки с углублениями, заполненными воском, и палочки из кости или металла, заостренные с одного конца и заканчивавшиеся шариком с другого (такие палочки называли стилем). Заостренным концом стиля писали, а другим, заглаживая воск, исправляли ошибки или стирали сделанную запись. Почерк вырабатывали, копируя одну за другой буквы из фразы Adnexique globum zephyrique fraeta kanna secabant, фразы бессмысленной, но содержащей все буквы алфавита. Каждый день записывали и запоминали несколько слов из латинского словаря, повторяя их хором.
Спустя некоторое время после начала обучения приступали к зубрежке молитв и текстов церковных гимнов, зачастую не понимая их смысла. «Духовную» зубрежку сочетали со «светской», заучивая афоризмы, такие как, например, «Леность – мать всех пороков», «Чти родителей своих», «Покупай не то, что нужно, а без чего нельзя обойтись – что не нужно, то всегда на один час и слишком дорого». Они извлекались из сочинений писателя и государственного деятеля Марка Порция Катона-старшего (234–149 до н. э), олицетворявшего собой высочайшие гражданские добродетели в римской истории. Параллельно с заучиванием слов и текстов oblati получали первое представление о латинской грамматике – слогах, ударениях, стопах, риторических фигурах, частях речи, склонениях и спряжениях.
Каким, наверное, отдохновением после унылой зубрежки юным школярам казались уроки пения! Детей обучали антифону – песнопению, которое исполнялось двумя хорами или солистом и хором. Мелодии духовных песен для каждого дня в году содержались в специальных книгах (антифонариях) и записывались так называемым невменным письмом[7 - Слово «невма» обычно производят от греческого ???µ? – знак рукою, жест.], которое состояло из различных значков (черточек, точек, запятых и тому подобных) и их комбинаций, которые помещались над словесным текстом. Впрочем, это письмо не определяло точной высоты звука и лишь напоминало поющим уже известную им мелодию, предварительно напетую учителем.
В середине третьего года обучения приступали к освоению литургической литературы – церковных книг, основанных на библейских текстах (Евангелиарий, Бревиарий, Псалтирь и других). Так постепенно, понемногу, овладевали дети латынью, и она уже начинала заменять им родной провансальский язык даже в повседневных разговорах.
Когда языковая подготовка была закончена, переходили к изучению основного курса, включающего septem artes liberals (семь свободных искусств): грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Чтобы вкратце рассказать об этих искусствах, нам придется сначала побеспокоить тени трех отцов средневековой педагогики: Капеллы, Боэция и Кассиодора.
Писатель, философ и ритор[8 - Учитель красноречия, ораторского искусства.] Марциан Минней Феликс Капелла в первой половине V века н. э. написал трактат «О бракосочетании Филологии и Меркурия», в котором в аллегорической форме говорилось о свадебном торжестве во дворце Юпитера, расположенном на Млечном пути. Все персонажи трактата – олицетворения отвлеченных сил и понятий: бог Меркурий (греческий Гермес) – познавательной способности, Филология и ее служанки – соответствующих научных дисциплин; кроме того, в трактате действовали персонифицированные Справедливость, Бессмертие и так далее. Самому бракосочетанию посвящены первые две «книги» (части), последующие отданы повествованию о семи свободных науках, которые совокупно назвались Капеллой disciplinae cyclicae, то есть энциклопедией.
Аниций Манлий Северин Боэций (480–524) – «последний римлянин», крупнейший деятель светской образованности Средневековья, философ, переводчик и комментатор Аристотеля, а также магистр оффиций[9 - Один из высших гражданских чинов в поздней Римской империи.] в правительстве остготского государя Теодориха Великого (451–526), основываясь на книге Капеллы, впервые разделил искусства на две группы. В первой из них – тривии (trivium, трехпутье) – было собрано гуманитарное знание (грамматика, риторика, диалектика). Вторая группа – квадривий (quadrivium, четырехпутье) – объединяла точные науки (арифметику, геометрию, астрономию и музыку, которая рассматривалась как математико-эстетическая дисциплина).
Наконец, современник Боэция Флавий Магн Аврелий Кассиодор (ок. 487–ок. 578) – писатель и ученый, а сверх того – хитроумный придворный и бессменный секретарь Теодориха Великого, успешно избежавший не только кинжала или яда, но и болезней, и поэтому перешагнувший девяностолетний рубеж своей жизни, в книге «Об искусстве и дисциплинах свободных наук» окончательно закрепил деление искусств на две группы и показал, что знание septem artes liberals необходимо для понимания Священного писания.
Изучение грамматики сводилось к освоению краткой теории словесности, к чтению и анализу сочинений римских классиков и церковных книг. Сначала ученикам давались понятия о трех главных родах поэзии: драматической, повествовательной и смешанной. Драматическая поэзия делилась на трагическую, комическую, сатирическую и мимическую; повествовательная – на ангелитическую, историческую и дидактическую; смешанная – на героическую (Гомер) и лирическую (Гораций). Затем схоластик читал текст (lectio) и давал объяснения, которые складывались из грамматического комментария (littera), первоначального объяснения текста (sensus) и его дальнейшего анализа (sententia). Просодию – учение о стихотворных размерах и ритмах – изучали на примерах, заимствованных из Вергилия и Овидия. Практическая часть курса заключалась в толковании некоторых неясных мест в Священном писании и сочинениях на сюжеты из Библии и Житийной литературы.
Знание риторики – матери красноречия – было необходимо при подготовке к чтению проповедей на заданную тему, а также при составлении по имеющимся образцам (formulae) различных юридических бумаг – официальных писем, завещаний, грамот (в связи с чем учеников знакомили с основами римского и канонического прав).
Диалектика (логика) заключалась в методах отыскания истин посредством дискуссий, в искусстве логического рассуждения и его языкового выражения. Знание диалектики ценилось очень высоко, так как она должна была подготовить будущих клириков[10 - Клир (??????, греч.) означает «удел». Когда-то христиане считали себя «уделом божьим» среди язычников.] (духовных лиц) к диспутам на религиозные темы, защите церковных догматов и опровержению ересей.
Основой изучения точных наук были сочинения Боэция, англосаксонского монаха-бенедиктинца Беды Достопочтенного (672–735)[11 - Беда Достопочтенный бо?льшую часть жизни провел в монастыре Джарроу, где написал огромное число произведений – комментарии к Священному Писанию, Жития Святых, гимны, сочинения по хронологии, грамматике и счету. Как автор «Церковной история народа англов» Беда считается «отцом английской истории».], основателя средневекового энциклопедизма севильского епископа Исидора (560–636)[12 - Исидор Севильский является автором ряда церковных и исторических сочинений; главный его труд – энциклопедия из двадцати томов «Этимологии», в которой приведены сведения по теологии, грамматике, риторике, математике, медицине, истории, праву и другим отраслям знаний, почерпнутые, в основном, из сочинений античностых авторов. Во многих странах Исидор Севильский почитается как святой-покровитель Интернета.] и ирландца Алкуина (ок.735–804) – выдающегося средневекового мыслителя, приглашенного Карлом Великим к императорскому двору и возглавившего просветительское движение, которое в истории именуется Каролингским Возрождением.
В курсе арифметики обучали началам письменного счета (с помощью римских цифр, так как индо-арабская нумерация еще не была известна в Европе) и, главным образом, счета на пальцах. Трудолюбивый Беда – о себе он говорил, что всегда либо учился, либо учил, либо сочинял[13 - Беда трудился даже на смертном одре, заканчивая перевод Евангелия от Иоанна на англосаксонский язык и диктуя его своим ученикам.] – в трактате «О счислении» подробно изложил способы представления на пальцах различных чисел вплоть до миллиона (!). Арифметика была необходима также для мистического толкования чисел, встречающихся в Священном писании. Алкуин, например, утверждал, что число существ, созданных Богом, есть шесть, так как шесть – число совершенное (оно равно сумме своих делителей: 1,2,З); 8 – число с недостатком, так как сумма его делителей 1+2+4<8 (по этой причине вторичным своим происхождением человечество обязано числу 8: таково число душ, бывших в Ноевом ковчеге).
Геометрия сводилась к решению элементарных задач, встречающихся в землеустройстве, а также включала в себя некоторые, порой весьма фантастические сведения о различных странах, землях и населявших их народах.
Астрономия была предметом, с помощью которого, прежде всего, определялисрокинаступленияхристианскихпраздников. Так, вычислениедней празднования Пасхи основывалось на совпадении солнечного и лунного времен каждые девятнадцать лет. В курсе астрономии излагали сведения о созвездиях, Знаках Зодиака и обучали определять время восхода и захода светил с помощью простейшей астролябии (старинный астрономический инструмент).
Рис. 1–2. В скриптории (из средневековой рукописи)
Основным и, пожалуй, единственным руководством при изучении последнего искусства квадривия было «Наставление к музыке» Боэция. Музыка – это учение о гармонии, о мере, о пропорциональных соотношениях, о числах, на которых основаны музыкальные модуляции. Даже космос построен на принципах музыкальной пропорциональности: отношения между семью небесными сферами равны отношениям, выражающим музыкальные интервалы. «Тот является музыкантом, – учил «последний римлянин», – кто приобщился к музыкальной науке, руководствуясь точными суждениями разума, посредством умозаключений, а не через исполнение…».
Конечно, постижение семи свободных искусств теми, кто посвятил себя служению Богу, было не самоцелью: оно лишь подводило ученика к восприятию высшей для клирика мудрости, заключенной в теологии. Поэтому, штудируя искусства, Герберт усиленно изучал в монастырской библиотеке Жития святых и патристику (труды отцов церкви). А в пятнадцать лет, приняв монашеский чин, и сам начал переписывать рукописи в скриптории – монастырской мастерской письма (рис. 1–2).
Так в учебе, молитвах и трудах провел Герберт в монастыре почти полтора десятка лет. Это были, наверное, самые счастливые годы его жизни. Аббат монастыря Гаральд покровительствовал одаренному юноше и был для него скорее другом, чем суровым наставником. Поэтому в критических ситуациях (а в них Герберт нередко оказывался в дальнейшем), он мысленно или письменно обращался за советом к настоятелю: «Я не знаю ничего лучшего из того, что Божество дало смертным, чем друзья. Счастлив день, счастлив час, когда мне было дозволено узнать человека, одно лишь воспоминание о котором заставляет меня забыть обо всех моих горестях. Если бы я мог чаще видеть его, я был бы намного счастливее. Сейчас … положение мое достаточно высокое. Но слепая судьба, которая правит миром, бросает меня в глубокую тьму, направляя мой путь из одной крайности в другую. Лицо моего друга остается запечатленным в сердце моем. И я говорю, что этот друг – мой господин и отец Гаральд, чей совет был бы для меня всем и вся».
Повезло Герберту и со схоластиком – братом Раймундом, «человеком высокого происхождения и весьма образованным». Ему, видимо, удалось счастливо избежать внутреннего конфликта в восприятии религиозной и классической (языческой, с точки зрения богословов) литературы, конфликта, терзавшего многие умы Средневековья. Сторонники аскетического течения, зародившегося в знаменитом бургундском монастыре Клюни и направленного на всяческое очищение монастырской жизни, считали изучение римских классиков делом богопротивным. Так, св. Одон Клюнийский (ок.878–942) называл Вергилия «прекрасным сосудом, наполненным отвратительными змеями». Раймунд же, по словам Герберта, «излучал двойной свет религии и науки». Будучи человеком глубоко религиозным, он сумел привить своим ученикам уважение и любовь к знаменитым латинянам, и эта любовь не оставляла Герберта в течение всей жизни. «Если я и обладаю некоторыми знаниями, – писал он через много лет монастырской братии, – то после Бога я обязан этим Раймунду в большей степени, чем кому-либо другому». Но насколько высок был уровень знаний, полученных за годы учебы Гербертом?
В Средние века, как никогда в века иные, этот уровень зависел от многих субъективных факторов: учености и педагогического мастерства схоластиков, богатства монастырской библиотеки, возможности заимствования манускриптов из других монастырей и так далее. Брат Раймунд был знатоком церковной и классической литературы, но не более того, и поэтому предметы квадривия излагались им на самом примитивном уровне; библиотека монастыря не принадлежала к числу известных книгохранилищ, да и находился он вдали от крупных образовательных центров Европы. Поэтому можно предположить, что, усвоив то, что смог преподать ему брат-наставник, и то, что он почерпнул из библиотечных рукописей, Герберт всячески стремился к дальнейшему продолжению образования. Но для этого ему пришлось покинуть родину, и в течение несколько лет приобретать новые знания в соседней стране.
В испанской марке
Весной 967 года монастырь в Орийяке во главе небольшой свиты посетил граф Барселоны Борелл II, фактический правитель испанской марки – пограничной зоны, лежавшей между Пиренеями и рекой Эбро. Созданная императором Карлом Великим (747–814), марка соседствовала с Кордовским халифатом и служила форпостом защиты империи от вторжений мусульман.
Доподлинно неизвестна причина, приведшая Борелла в монастырь. Скорее всего, набожный граф, находившийся во Франции по личным или государственным делам, по пути домой сделал в Орийяке остановку, чтобы поклониться мощам св. Геральда. Настоятель же монастыря, узнав от Борелла, что в его стране есть весьма ученые люди, в совершенстве овладевшие искусствами, посоветовался с братией и уговорил графа взять с собой Герберта. Он, по-видимому, полагал, что молодой монах, поднабравшись мудрости в одной из монастырских библиотек марки, по возращении на родину упрочит авторитет Орийякского аббатства. Поскольку монах, принявший обет, должен был навсегда остаться в избранном монастыре (stabilitas loci – так назывался этот обычай), Герберту потребовалось специальное разрешение (licentia) аббата, чтобы присоединиться к свите Борелла. Он впервые покинул замкнутый мирок монастырской обители, впервые, на четвертый день пути, увидел большой город – это была Тулуза, где благочестивый граф снова сделал остановку для молитв. Как непохож был Тулузский собор на скромную монастырскую церковь Святых Петра и Климента! Дух захватывало от золотых распятий, украшенных драгоценными камнями, серебряных потир, канделябров и курильниц, резных крестов и плит из слоновой кости, от шитой золотом ризы архиепископа. Вот оно, величие Церкви, служению которой он, Герберт, посвятил свою жизнь!
На одиннадцатый день путники пересекли Пиренеи и добрались до городка Риполь, расположенного в красивейшей долине близь подножья горы Канигу у границы с Францией. Здесь находился бенедиктинский монастырь св. Марии Рипольской, основанный в 879 году графом Барселоны Вифредом I Волосатым (ум. 897) и славившийся богатейшим собранием сочинений теологов и римских классиков, а также книг по искусствам квадривия. Борелла и Герберта поджидал Аттон – епископ города Вик, находившегося примерно в 60 км к северу от Барселоны и в одном дне пути от монастыря. Его заботам граф и поручил Герберта. Епископ ранее бывал в Кордове, где познакомился с трудами арабских ученых (переведенными на латынь), и поэтому обладал выдающимися для того времени познаниями в области точных наук. Арабский мир тогда был несравненно более просвещенным, чем европейский: если, например, самое крупное европейское книжное собрание едва ли насчитывало тысячу книг, то Кордова, столица Кордовского халифата, могла похвалиться библиотекой, хранившей почти полмиллиона рукописей (а всего в халифате было семьдесят библиотек).
Здесь следует напомнить, что в VII–VIII веках арабы, сплотившись под зеленым знаменем пророка Магомета, покорили Персию, Среднюю Азию, Ирак, Афганистан, Египет и всю северную Африку, Палестину, Сирию, часть Индии, Малой Азии и Закавказья и большую часть Пиренейского полуострова, которую завоеватели[14 - Пиренейский полуостров, на котором ранее находилось королевство вестготов, завоевали мавры – обращенные в ислам жители северной Африки.] называли Андалусией. В результате этих воен сложилось монолитное теократическое государство – Багдадский халифат, из которого позднее выделился самостоятельный Кордовский халифат. Правители халифатов всячески поощряли развитее наук и искусств в подвластных землях, и на огромной территории возникла новая культура, которая достигла небывалого расцвета в IX–XI веках. В то время, как Европа переживала интеллектуальный упадок, в мусульманских странах расцветали философия, математика, астрономия, историография, лингвистика, химия, медицина, фармакология, техника, литература, архитектура, ваяние и живопись. Правители халифатов, борясь с иноверцами, не запрещали своим ученым пользоваться знаниями, заимствованными из книг греческих, индийских, китайских авторов. Более того: халифы щедро оплачивали перевод этих книг на арабский язык, которые затем переводились европейцами на латынь (равно как переводились и оригинальные арабские трактаты). Благодаря такой двойной «трансформации», Европа открыла для себя естественнонаучные, математические и философские труды великих греков (греческий язык в Средние века был почти забыт).
Можно предположить, что именно в монастыре св. Марии Рипольской Герберт познакомился с рукописью, в которой неизвестный нам римский автор описал счетный прибор, называвшийся «абак». Но почти наверняка можно утверждать, что в одной из книг монастырской библиотеки Герберт впервые увидел арабские цифры, которые монахи использовали неохотно, полагая, что это некие магические знаки язычников. И, как знать, может быть, именно тогда у Герберта и возникла идея использования арабских цифр в абаке, идея, навсегда оставившая его имя в истории счетной техники. К сожалению, никаких подробностей о пребывании Герберта в марке не сохранилось (если не считать упоминания его ученика Рихера о том, что Герберт «учился у Аттона математике много и с успехом»). Это породило впоследствии многочисленные и совершенно безосновательные рассказы о поездках орийяксого монаха в Кордову и Севилью («за знанием»).
Прошло три года, и Герберт, надо думать, в достаточной мере усвоил новые для себя сведения. Но тут еще одна счастливая случайность дала ему возможность завершить образование и обрести связи, которые сыграли огромную роль в его жизни. Дело в том, что после завоевания большей части Пиренейского полуострова маврами, марка в духовном отношении оказалась зависимой от архиепископа Нарбонны – города в юго-западной части Франции, неподалеку от Пиренеев. Желая укрепить власть и авторитет правителей марки, Борелл вознамерился создать для нее отдельное архиепископство в Вике. С этой целью в 970 году он вместе с Аттоном и Гербертом отправился в Рим к папе Иоанну ХШ.
С грустью покидал Герберт страну, где в ученье провел несколько беззаботных лет, где приобрел не только новые знания, но и новых друзей – Гуарина (ставшего впоследствии аббатом монастыря св. Михаила), Бонифилия (будущего епископа графства Жирона, входившего в марку), барселонского архидьякона и переводчика Лупитуса (со всеми ими Герберт впоследствии активно переписывался). Он, по-видимому, нисколько не торопился возвращаться в Орийяк, и если бы не стечение обстоятельств, никогда бы не пересек Пиренеи в обратном направлении. По крайне мере Рихер придавал поездке в Рим, которая, в конце концов, привела Герберта во Францию, провиденциальное значение: «но когда Провидение пожелало возжечь свет в покрытой мраком невежества Галлии, оно навело графа и епископа на мысль совершить паломничество в Рим. Приготовив все необходимое, они отправились в путь и взяли с собой вверенного им юношу».
Впрочем, не только Галлия, но и вся Европа коснела тогда «во мраке невежества». Бессилие королевской власти, произвол сеньоров, невежество духовенства также гибельно влияли на состояние образованности, как и набеги норманнов, венгров и сарацинов. Не говоря уже о том, что среди мирян было ничтожно мало грамотных и что за недостатком таковых приходилось отказываться от письменного ведения судопроизводства, но и духовенство – главный хранитель знания, покровитель и источник просвещения в Средние века – также имело крайне низкие образовательный ценз и нравственный уровень. Многие клирики не знали латыни и не понимали читаемых ими молитв; другие вели себя непристойно, пьянствовали, открыто женились (иногда на своих родных сестрах); порой во главе монастырей вставали богатые миряне, которые являлись сюда со своими женами, детьми, вооруженной охраной и охотничьими собаками. Обнищавшие монахи поневоле уходили из монастырей на заработки, а, возвращаясь, приносили с собой все мирские пороки. И какая уж тут наука – среди полной нищеты, под руководством аббатов, которые не знают «Отче наш». Какая наука, если один из прелатов католической церкви на обвинение в невежестве и нежелании постичь античное наследство отвечал, что «викарии Петра и его ученики не желают иметь учителем ни Платона, ни Вергилия, ни Теренция, ни остальных скотов-философов, которые, гордо летая, как птицы по воздуху, погружаясь в морскую глубину, как рыбы, и блуждая повсюду, как бараны, описали всю землю». Недаром раннее Средневековье с легкой руки префекта Ватиканской библиотеки Чезаре Баронио (1538–1607) уже много лет историки именуют «темными веками». И лишь монастырские и кафедральные школы были тем оазисом, где поддерживался огонь знания.
В Италии
Поездка в Италию доставила огромную радость Герберту. Маленькие опрятные zenachodia – странноприимные дома при монастырях, в которых останавливались путники, приветливые лица жизнерадостных, общительных итальянцев, голубое и безоблачное, несмотря на декабрь, небо – все внушало ему уважение к этой благодатной земле. Повсюду виднелись развалины амфитеатров, акведуков, храмов и портиков – немых свидетелей былого величия и могущества Римской империи. Стоявшие вдоль дорог многочисленные святыни, древние и новые, у которых Борелл и его спутники задерживались на непременную молитву, напоминали о том, что по этим старым дорогам христианство шло в Roma caput mundi (Рим – главу мира)…
В Вечный город Борелл со своей свитой прибыли в конце года. Дожидаясь аудиенции у папы, они возносили молитвы в римских соборах и знакомились с городом, каждый камень которого говорил о высочайшей культуре латинян. В середине января 971 года Борелл, Аттон и Герберт были, наконец, приглашены в Латеранский дворец[15 - Латеранский дворец с IV до начала XIV века служил резиденцией римских пап. От дворца получил название главный католический храм в мире – Собор Святого Иоанна Латеранского или Базилика Сан-Джованни ин Латерано.]. Папа благосклонно отнесся к просьбе графа и велел своему секретарю подготовить бумаги, возвышающие Аттона до сана архиепископа. От внимания Иоанна ХIII не ускользнула необычная для Италии того времени ученость скромного спутника графа и епископа, и он попросил Герберта еще раз посетить дворец для подробной беседы. Зная, что император Оттон I очень дорожит учеными людьми, папа поспешил известить его о прибытии в Рим молодого, но замечательно образованного человека, и к тому же – знатока математики. Император немедленно приказал во что бы то ни стало задержать Герберта в Италии, дабы возложить на него заботы по воспитанию и обучению своего сына и наследника. Воля Оттона I была передана Бореллу, и тому ничего не оставалось, как подчиниться (что он и сделал с большой неохотой). Граф вернулся в Испанию один, поскольку в августе 971 года на обратном пути в Вик Аттон был смертельно ранен в стычке с сарацинами и умер на руках у Борелла. Герберт же был вскоре представлен папой Оттону I, который прибыл со своим двором в Рим на Рождество.
Императору было в то время около шестидесяти лет. Рослый, очень сильный физически, Оттон I был сыном короля Восточно-Франкского королевства[16 - Иначе говоря – Германии.] Генриха I Птицелова, представителя саксонской династии.
В молодости он получил соответствующее его положению воспитание, овладев семью «рыцарскими искусствами» – верховой ездой, плаванием, владением копьем, мечом и щитом, фехтованием, охотой, игрой в шахматы, искусством слагать стихи и под собственный аккомпанемент петь мадригалы в честь прекрасных дам. Неизвестно, насколько Оттон I преуспел в этом последнем искусстве, хотя, по-видимому, романтических историй в его жизни было немало. Юношей он увлекся дочерью славянского князя, содержавшегося с семьей в качестве заложников в Германии, и их незаконнорожденный сын стал впоследствии архиепископом Майнца.
Отмечена рыцарской романтикой (впрочем, с сильной примесью политических амбиций) и история второго брака Оттона I. После скоропостижной смерти 22 ноября 950 года юного короля Италии Лотаря Прованского его соперник Беренгарий, маркграф Ивреи (области в Северной Италии), «человек жестокий и алчный, за деньги продававший правосудие», захватил престол; он и его сын были объявлены королями и коронованы в церкви св. Михаила в Павии, древней столице лангобардских королей. Молодую же вдову Лотаря Адельгейд заключили в одну из крепостей на севере Италии, ибо она имела не меньше прав на престол, чем маркграф и его сын. Хронист так писал о ее заточении: «Безвинно схваченная, Адельгейд подверглась всевозможным мучениям, будучи остриженной, битой кулаками и ногами и, наконец, заключенной в мрачную темницу с единственной служанкой…». Однако через четыре месяца сторонники королевы прорыли подземный ход, через который Адельгейд удалось бежать. Ей чудом удалось уйти от погони, которую возглавлял сам Беренгарий, и она обратилась за помощью к Оттону I, потерявшему в 946 году свою первую жену Эдгит, дочь английского короля. Перспектива женитьбы на двадцатилетней вдове, которая была почти вдвое моложе его, представлялась Оттону весьма заманчивой, но еще более привлекательным был «благородный повод» захватить и включить в свои владения Итальянское королевство.
Разбив войско Беренгария и женившись на Адельгейд, Оттон I провозгласил себя королем Лангобардии, а вскоре смог осуществить свою давнюю мечту – возродить империю Карла Великого: 2 февраля 962 года в римской церкви св. Петра папа Иоанн ХIII возложил корону римских императоров на голову Оттона I, который еще при жизни был прозван Великим. Так по словам современного историка «из недозрелого германского феодализма было воссоздано государственное образование, получившее впоследствии столь же громоздкое и неуклюжее, сколь и неточное название Священной Римской империи германской нации». В территориальном отношении Оттоновская империя уступала империи Карла Великого и включала только Германию и отдельные области Италии.
Императрица Адельгейд (с древнегерманского ее имя переводится как Благородство и Борьба) была весьма образованной женщиной, и если до женитьбы на ней Оттон I не умел ни читать, ни писать, то после бракосочетания под ее влиянием, хотя и с трудом, овладел этими «неблагородными» искусствами. По примеру Карла Великого он начал приглашать к императорскому двору выдающихся ученых из разных стран, таких, как знаток арабской культуры Иоанн Горзский, историк, дипломат и знаток греческого языка Лиутпранд Кремонский, известный собиратель рукописей римских классиков Стефан Наваррский и других. Герберт стал, таким образом, еще одним «интеллектуальным приобретением» Оттона I.
Большую часть 971 года двор провел в Равенне, где и началась преподавательская деятельность Герберта. Его ученик – шестнадцатилетний Оттон II – к этому времени и сам был увенчан императорской короной. Этот невысокий рыжеволосый юноша заботами отца уже неплохо знал латынь, так что между учителем и учеником произошло сближение как раз на той почве, на которой в то время было легче всего сблизиться с Гербертом, – на почве науки.
Оттон I мечтал женить сына на греческой царевне, поскольку видел в этом браке признание византийцами Западной Римской империи и императорского достоинства за собой и за своим сыном и, кроме того, юридическое закрепление за империей южно-итальянских земель. Добиться такого признания от василевса[17 - Василе?вс (греч. ????????) – титул византийских императоров.] Никифора Фоки, волевого, талантливого полководца и политика было почти невозможно, но Оттон I все же направил в июне 968 года Лиутпранда Кремонского (ок. 922–9720) в Константинополь просить для сына руки порфирородной царевны Анны, четырехлетней падчерицы Фоки. «Но, – как пишет историк, – василевс считал непозволительно дерзким само намерение северного варвара породниться с византийским императорским домом, равно как и его притязания на императорский титул и владения в Южной Италии». Лиутпранд привез из Константинополя послание, в котором были сформулированы заведомо неприемлемые территориальные требования (вплоть до уступки Равенны и Рима), и Оттон I начал военные действия против византийцев. «Итальянская компания» приносила успех то одной, то другой стороне, при этом оба войска жестоко разоряли и безжалостно уничтожали ни в чем не повинное мирное население. Неизвестно, как долго бы продолжалась эта резня, если бы Никифор Фока в ночь с 10 на 11 декабря 969 года не был предательски убит заговорщиками, во главе которых стояли супруга императора и ее любовник, Иоанн Цимисхий. Последний занял императорский трон (на правах родственника убиенного) и возобновил брачные переговоры с «северным варваром». Они были утомительными и неторопливыми, но, в конце концов, стороны пришли к обоюдному согласию: в конце 971 года глава немецкой церкви архиепископ Кельна Герон с большой свитой отправился в Константинополь за невестой Феофано, племянницей Цимисхия, а 14 апреля следующего года Иоанн ХIII совершил в Риме обряд бракосочетания и короновал новобрачную императорской короной.
На этом торжестве Герберт познакомился с архиепископом Реймса Адальбероном, сыгравшим огромную роль в его жизни. Адальберон, принадлежавший к знатному лотарингскому роду, был энергичным и прекрасно образованным церковником и тонким политиком, приложившим немало сил для укрепления императорской власти. Предметом особой его заботы были школы архиепископства, и поэтому он очень гордился архидьяконом Реймского собора, большим знатоком диалектики Геранном.
Двор Оттона I был весьма мобилен: пробыв в Риме до начала мая, семья императора направилась в Равенну, затем в июле переехала в Милан, а в начале сентября – в Павию. В одном из этих городов и произошла встреча Герберта и Геранна. Они сразу прониклись уважением друг к другу и поняли, что сотрудничество обогатит каждого из них углубленным знанием тех из семи свободных искусств, в которых они еще недостаточно продвинулись к совершенству: Герберт мог узнать много нового у Геранна по части диалектики и, в свою очередь, поделиться с ним приобретенными в Испании сведениями из математики. Жажда знания была так сильна в Герберте, что ни выгоды его нового положения, ни блеск императорского двора не могли изменить его твердого намерения продолжить учебу. Это свидетельствует, что он действительно любил науку и занимался ею ради нее самой, а не с целью и надеждой со временем использовать свои знания для приобретения материальных благ. К тому же переход от монашеской кельи ко дворцу Оттона был слишком резок и свершился слишком стремительно, чтобы изменить вкусы, привычки и стремления Герберта. Поэтому он уговорил императора разрешить ему следовать за Геранном в Реймс, цветущий культурный и торговый центр в Лотарингии. В свите Оттона I они спустились вниз до долины Рейна, здесь в конце 972 года расстались с императорским двором и повернули на запад, в Лотарингию.
На кафедре в Реймсе
Так Герберт стал схоластиком кафедральной школы при Реймском соборе. Кафедральные школы были, как правило, богаче монастырских школ и считались престижнее последних. Дело в том, что императоры из саксонского дома в борьбе с герцогским сепаратизмом опирались на церковную аристократию, и поэтому аристократы светские – в надежде на скорую и удачную карьеру своих отпрысков – охотнее посылали своих детей именно в кафедральные школы, находившиеся под покровительством епископов и архиепископов. Реймская школа пользовалась достаточно высоким авторитетом в Европе: при соборе было пять скрипториев и богатая библиотека (еще более крупное собрание рукописей хранилось в монастыре св. Ремигия, расположенном в двух милях от Реймса). Адальберон давно мечтал заполучить в Реймс крупного ученого: «Пока он думал об этом, размышляя, как усилить величие своей школы, сам Господь направил ему Герберта», – пишет Рихер. Вскоре архиепископ убедился в том, что высокая репутация Герберта как знатока наук вполне заслужена и сделал его caput scholae (главой школы). Более того, он поселил Герберта в своем доме, возложив на него обязанности личного секретаря. Возглавляя реймскую школу, Герберт приложил немало усилий для того, чтобы сделать ее лучшей в Европе, и добился своего. Из различных стран в Реймс стекались студенты и клирики, чтобы послушать знаменитого схоластика и поучиться у него. «Имя славного ученого, – говорит Рихер – разнеслось не только по Галлии, но распространилось и между народами Германии, оно перешагнуло Альпы и разлилось в Италии до Тирренского и Адриатического морей» (рис. 1–3).
Рис. 1–3. На лекции в Реймской школе (из средневековой рукописи).
Рихеру мы обязаны сведениями о преподавательской деятельности Герберта, которая продолжалась в Реймсе почти пятнадцать лет. Сын состоятельного феодала, он был не самым выдающимся учеником Герберта, но много лет учился, а затем работал в Реймской школе в качестве ассистента caput scholae.
Согласно Рихеру Герберт читал в школе все предметы тривия и квадривия, исключая грамматику, причем, во противу правил, начинал свой курс не с риторики, а с диалектики, используя «Введение к Категориям Аристотеля» греческого философа Порфирия в переводе и обработке римского грамматика и философа Гая Мария Викторина[18 - Порфирий – греческий философ II века н. э., ученик неоплатоника Плотина. Гай Марий Викторин – римский грамматик и философ-неоплатоник IV века н. э.], а также Аристотелевы «Категории», «Об истолковании» и «Топику», переведенные и прокомментированные Боэцием. Герберт разъяснял своим ученикам понятия категорий, суждений, силлогизмов, диалектических заключений, говорил о родах, видах, отличиях существенного от случайного и так далее.
