скачать книгу бесплатно
– Извините, сэр.
Я покачал головой. Чарльз требовал от них не ругаться в моем присутствии, и хоть я и не возражал, доказать это другим уже бы не смог.
– Смотрите, вороны подобрали ракушки, – заметил я.
Я нашарил одну в кармане и показал Сизифу. Стекло было достаточно плотным, и спираль раковины блеснула на солнце. От крошечной точки света моей ладони стало тепло. Сизиф взял ракушку и поводил над сосновыми иголками. Он ахнул, когда они загорелись с тихим шипящим хрустом. Гулливер снова толкнула меня, пытаясь увести подальше от огня.
Сизиф был все еще растерян. Он заговорил вновь, и в его голосе не осталось ни одного намека на Корнуолл. Моя плохая речь была здесь ни при чем. Чарльз умел хорошо говорить, а я лишь был его более высокой, светловолосой версией. Мне никогда не хватало сил собрать всех садовников и объяснить, что я не обсуждаю с Чарльзом их оплошности каждый вечер во время ужина.
– Но она же не разогревает настолько, чтобы… Или разогревает?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Это дерево из Южной Америки. Одному богу известно, как оно может повести себя при нагреве.
Ничего особенно сделать было нельзя – лишь потушить огонь на земле и надеяться, что пламя на дереве не разгорится. Огонь тихо шипел, а примерно через десять минут закапал дождик. Мы все стояли перед деревом и молча наблюдали за кроной. На сгнившей ветке также дымилось несколько участков. Вблизи я, наконец, увидел, насколько угрожающе близка она была к тому, чтобы обломиться и полететь вниз. Ветвь держалась на единственной щепочке, обросшей симпатичной плесенью.
– Лучше повалить дерево поскорее, – сказал я, указывая на место спила. – Пока идет дождь.
Сизиф кивнул и позвал несколько садовников. Хоть они и нервничали, но все же начали снова пилить. Я улыбнулся, почувствовав гордость за них. Сизиф наблюдал за работой, упершись руками в бока.
– Сэр… Вы уверены, что должны жить рядом с мансардой?
– Мне больше негде жить.
Мне не хотелось объяснять, почему Чарльз отказывался убрать коробки со старыми инструментами и книгами с первого этажа. Он бы не переменил своего решения просто потому, что на мою комнату могло упасть дерево. Даже после того, как я едва не потерял ногу, мне ежедневно приходилось спускаться и подниматься по трем лестницам. Чарльз лишь отстаивал свое право на владение домом, напоминая мне, что, пусть я здесь и живу, мне ничего не принадлежит. Все это было так глупо, что не заслуживало траты времени на лишние разговоры.
– Честно говоря, на вашем месте я бы переехал жить в оранжерею. Даже без дерева крыша может обрушиться в любой момент. Только взгляните.
Я наклонил голову, соглашаясь с Сизифом, и тут меня осенило! Должно быть, это садовники передвинули статую, когда были в оранжерее.
– Кстати… Кто из вас передвинул статую?
– Какую статую?
– У могилы папы.
Чарльз бы чопорно сказал: «У могилы сэра Джона». От него это звучало нормально. Но если бы это сказал я, то почувствовал бы, словно вдоль моей спины был вставлен шест.
Сизиф нахмурился.
– Ее никто не передвигал. Сомневаюсь, что пятеро мужчин смогли бы передвинуть эту штуку даже с помощью лебедки.
– Должно быть, они все же это сделали. Кто-то передвинул ее подальше от деревьев вчера ночью, перед грозой. И кто-то был в оранжерее.
Сизиф странно посмотрел на меня.
– Вчера было воскресенье. Здесь были только вы и сэр Чарльз. Садовники пришли сегодня в шесть часов утра. К тому времени гроза уже закончилась.
– Понимаете, я не против, если люди будут пользоваться оранжереей… – начал я. – Она не моя, здесь нет ничего моего. Вам не нужно никого прикрывать. Но пусть люди закрывают дверь. В противном случае вороны крадут мои ключи.
– Я никого не прикрываю, клянусь.
– Значит, в оранжерее поселился призрак. И он носит ботинки, которые больше моих. Я нашел следы.
Сизиф все еще хмурился.
– У нас нет таких высоких людей…
– Что ж, в оранжерее кто-то был, – заявил я. – Недолго.
– Мы осмотрим долину. Если в оранжерею пробрались бродяги, мы должны знать. Там есть ценные вещи.
Я почувствовал себя никчемным идиотом, потому что не мог помочь.
– Без необходимости не выгоняйте их. Можно подумать, нам важна та тысяча акров.
Судя по выражению лица, Сизиф хотел поспорить со мной, но не успел.
Казалось, все произошло медленно, хотя это было невозможно. Садовники обвязали веревками ствол сосны, собираясь свалить дерево, но оно наклонилось всего на несколько дюймов – раньше, чем они были готовы. Огромная сломанная ветка хрустнула и, дымясь, рухнула прямо сквозь поврежденный участок крыши, разрушая ту еще больше. На тропинку посыпался дождь из черепицы. Я был уверен, что услышал резкий звон еще до того, как ветка с оглушительным грохотом упала на главную лестницу в доме, что опровергло бы все открытия Галилео. Затем наступило мгновенье тишины. Казалось, все замерло. Был слышен лишь шорох падающей хвои и тихое шипение пламени под дождем. Но через секунду в доме что-то взорвалось.
От взрыва выбило окна, все заволокло дымом и пылью. Мы стояли достаточно далеко, чтобы избежать травм. На секунду все происходящее показалось мне прекрасным, потому что солнечные лучи персикового цвета все еще проникали сквозь ветви дерева. Свет пробивался сквозь дым, словно нити в ткацком станке. Запах горящей бумаги и кирпичей царапнул мое горло. Должно быть, люди кричали, но я ничего не слышал, кроме хруста гравия под лапами прыгнувшей ко мне Гулливер. Первым настоящим звуком стал ее лай.
Наверное, она что-то увидела или почувствовала сквозь дым, потому что бросилась к входной двери. Я последовал за ней, торопясь изо всех сил. Пока я шел, дым рассеялся. Часть внешней стены, а также стена между передней и кабинетом Чарльза была полностью разрушена.
– Ну же, давай найдем его, – сказал я, подталкивая Гулливер вперед.
Собака поняла меня и бросилась через разбросанные кирпичи. От ее обычной неторопливой походки не осталось и следа. Я последовал за ней. Дверные пролеты практически уцелели, но теперь в передней лежало то, что осталось от взорвавшейся ветки. Повсюду были разбросаны обломки, и каждый горел, как фосфорная лампа, распространяя дым. Пламя было зеленовато-голубым. Гулливер залаяла. Она нашла Чарльза – он стоял в углу, рядом с рабочим столом. Она подтолкнула его мордой в мою сторону. Он был цел, но от удара головой под волосами блестела кровь. Чарльз шатался, несмотря на то, что опирался на оба костыля.
– Чарльз…
– Черт бы тебя побрал! – закричал он. – Тебе что, так не хотелось расставаться с этим дрянным деревом, что ты натер его скипидаром?
– Не говори чепухи, я ничего не делал.
Я протянул руку, чтобы помочь Чарльзу перешагнуть через кирпичи возле двери.
– Не трогай меня, – рявкнул он.
– Послушай, поругаться с кем-то и взорвать его – это разные вещи.
– Ты бы сделал это в нужном настроении, – сказал Чарльз. – И ты это знаешь. Даже распятие может попасть под твое понимание безобидного и приемлемого насилия.
– Взгляни на это, – я показал рукой на яркое пламя, проигнорировав его слова.
Он перевел взгляд. Хоть он и отказался от помощи, но все же оперся на мою руку. Его голова едва доходила до моего плеча. Чарльз был таким хрупким, что его прикосновение не походило на человеческое.
– Что может так гореть?
– Я не знаю.
Как только мы оказались снаружи, я осмотрелся в поисках не сильно большого обломка ветки. Такой нашелся прямо рядом с дверью. На ощупь он был еще теплым. Я понюхал его, ожидая почувствовать запах динамита, но его не было. Затем я вынес ветку на свет и только тогда увидел, что внутри вся древесина была пористая, как очень маленькие пчелиные соты.
– Это что, какая-то болезнь? – пробормотал Чарльз.
– Я не… Боже, только подержи ее в руках. Она легкая.
Я вложил ветку в его руку, которая тут же дернулась наверх, потому что ветка весила гораздо меньше, чем могло показаться.
– В ней ничего нет, – наконец сказал я. Я повесил трость на руку и нашарил несколько спичек в кармане. Чарльз нахмурился, но не отвел взгляд, когда я поднес горящую спичку к ветке. Она не загорелась, но на всякий случай я бросил ее в траву. Через секунду она взорвалась, как бомба, оставив небольшой кратер на траве.
– Она взрывается, – медленно произнес Чарльз.
– Послушай… У тебя расширенные зрачки, это сотрясение. Присядь.
Мы сели на разрушенные кирпичи. Гулливер положила морду на колено Чарльза. Обычно ему это не нравилось, но теперь он потрепал собаку по ушам. Я попытался смахнуть пепел с его пиджака, но он шлепнул меня по руке.
– Не нужно, – буркнул Чарльз. Судя по голосу, он устал от меня больше, чем когда-либо. – Как это произошло?
– На земле было стекло. Вороны утащили его в гнезда, а когда вышло солнце…
Казалось, Чарльз не слушал меня.
– Что мы будем делать с дырой в стене?
– Заделаем кирпичами. Пока что можно заколотить ее досками, – ответил я. В глубине души я знал, что доски останутся навсегда.
Дождь усилился, и пламя в дереве наконец погасло. Садовники столпились в гостиной с ведрами. От сломанной ветки остались одни угольки. Я помог Чарльзу обойти дом и пройти на кухню. Мне было стыдно за себя – еще два года назад я мог донести его на руках. Усадив его за большой стол, на котором лежало тесто – должно быть, Сара выбежала во двор узнать, что произошло, – я налил Чарльзу немного крепкого ямайского рома, который приобрел в городе у контрабандистов. Вероятно, его можно было купить и законным путем, но проскальзывать в заднюю часть кондитерской братьев Крили было традицией с раннего детства, когда отец впервые взял меня с собой. Эту традицию я изо всех сил старался сохранить. Тем более мне нравилась идея пекарей-контрабандистов, тайно поставляющих ром из Кале.
Чарльз попросил меня не суетиться, но я оставил Гулливер с ним и вышел под дождь, чтобы проверить, все ли в порядке с садовниками. Я собрал их и пересчитал. Все были на месте, самых молодых потряхивало от пережитого. Зная, что Чарльзу не понравится эта идея, но предпочитая не думать об этом, я провел всех на кухню, чтобы угостить чаем. К моему удивлению, увидев других людей, Чарльз, казалось, задышал свободнее. Садовники, по большей части крупные мужчины, также испытали облегчение, когда кто-то настолько хрупкий проявил заботу о них. Уже через минуту все общались так, словно всегда были близки. Гулливер радостно виляла хвостом.
Я встал у печи, прислонившись спиной к горячей стене. Взрыв не задел меня, но в позвоночнике что-то болело, и от тепла становилось легче. Ко мне подошел Сизиф. От него пахло потом и травой, и я медленно вдохнул этот запах. Я скучал по времени, когда крепкое здоровье и быстрые движения позволяли мне потеть от реальной работы.
– Откуда, вы сказали, это дерево? – спросил он.
– Из Перу.
– Наверное, у них от этого много проблем.
Я усмехнулся, не отрывая взгляда от чашки.
Сизиф немного помолчал и наконец сказал:
– Хорошо. Я попрошу садовников проверить территорию. Пусть найдут вашего таинственного бродягу.
Я кивнул и остался с Чарльзом и Гулливер. Как бы мне ни хотелось это признавать, я любил Чарльза гораздо сильнее, когда он был расстроен. Мы впервые за долгие годы смеялись вместе. Когда садовники вернулись, то сообщили, что ничего не нашли. Оранжерея была пустой, как и лес, который слишком зарос, чтобы быстро пройти сквозь него. Нельзя было пробраться даже к старым ямам с углем. В оранжерее и рядом с ней никого не было, и в конце концов я засомневался в увиденном. Наверное, след в оранжерее был моим, просто он размылся от влажности.
На следующий день я вышел из дома в смешанных чувствах, но оранжерея была единственным теплым местом, куда я мог пойти. Пока я шел к стеклянным дверям, то успел убедить себя в том, что все выдумал. Но кто-то повесил карту Перу обратно на крючок. Я осмотрел папоротники и заглянул под диван. Никого не было, но статую снова двигали. Она все еще стояла у могилы, но не так, как до грозы. Теперь она была повернута ко мне лицом. Никто так и не признался в том, что повернул ее.
3
Когда через несколько дней Чарльз постучался в дверь оранжереи, от неожиданности я вскочил слишком резко и покачнулся, ощутив свой вес на больной ноге. Я не помнил, чтобы он когда-нибудь отходил от дома так далеко. Решив, что произошло что-то неладное, я распахнул дверь и передвинул одну из деревянных скамей к маленькой керамической печи, в которой я сжигал ветки. Ее тепла хватало для тропических растений. Чарльз прислонил свои костыли к печи и сел на свободный табурет, от чего тот задрожал, и Чарльзу пришлось ухватиться за край верстака. Взглянув на испачканную руку, он вытер землю о брюки.
– Хорошие новости, – заявил он. Должно быть, новости действительно были хорошими, потому что он выглядел радостным. – Неподалеку от Труро живет один мой знакомый. Там есть дом приходского священника, который скоро опустеет. Похоже, священник уезжает в Бристоль. Мой приятель спросил, не хочешь ли ты занять его место. Я только что получил телеграмму.
Сначала я не знал, что ответить. Я и не подозревал, что Чарльз рассказывал обо мне другим и что он так сильно хотел избавиться от меня. Казалось, в меня на полной скорости влетел крикетный мяч, только рядом не было ни поля для игры, ни игроков. Несколько секунд я молчал, пытаясь все осмыслить. Наконец, я сказал:
– Я не могу быть священником. Я ничего в этом не понимаю.
– Речь всего лишь о Труро, мы же не говорим о Кентербери. Рядом с церковью маленький домик. Свой сад, – добавил Чарльз, кивнув в сторону подносов с семенами и привитых саженцев. Он улыбнулся. Как всякий человек с прекрасными манерами, он часто улыбался, но не наедине со мной. Мне показалось, что он не вполне узнает меня. – Разумеется, я сказал, что ты будешь рад, – продолжил он. – Достойный оклад, и ты можешь приступить к работе через месяц.
– Я не хочу быть священником. Как тебе вообще пришла в голову эта мысль?
Его серые глаза потемнели.
– Один из садовников поделился опасениями. Я велел им присматривать за тобой. По его словам, ты решил, что статуя двигалась.
– Так и есть. Кто-то передвинул ее.
– Никто ее не трогал, Меррик. Она весит больше тонны.
– Я знаю, но…
– Ты приближаешься к возрасту, в котором была наша мама, – перебил Чарльз. – Уверен, у нее все началось с того, что она засомневалась в своем разуме.
– Что ж, если мне суждено сойти с ума, я найду объект внимания: статую или дерево рядом с домиком приходского священника, все что угодно. Почему бы не сдать меня в сумасшедший дом?
– Это мне не по карману. Знаешь, во что обходится содержание мамы в Брислингтоне? Боже, да у них во дворе разгуливают серебряные фазаны.
– Я пошутил, – отрезал я.
– Я знаю. Но шутка была такой плохой, что я решил проигнорировать ее, – ответил Чарльз. Он окинул взглядом могилу и статую. – В любом случае тебе не стоит здесь оставаться. Возможно, ты найдешь другой объект внимания, но эта дрянная статуя что-то для тебя значит. Все пройдет, если ты не будешь видеть ее каждое утро. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.
– Если ты позволишь мне следить за садами, это будет гораздо полезнее, чем работа приходским священником, и мне не придется сидеть здесь целыми днями, – возразил я, но тут же пожалел о сказанном.
– Ради всего святого, если я не хочу, чтобы ты стал таким, как мама, с чего ты взял, что я позволю тебе стать таким, как Джек?
– Я не говорю об обязательных ежегодных поездках в Перу. Я имел в виду наши сады, заботу о редких деревьях, ведь некоторые люди хорошо заплатили бы за черенки или даже приходили бы посмотреть…
– Я не позволю людям бесцельно шататься по нашей земле и не позволю тебе увязнуть в воспоминаниях об отце. Забудь о Брислингтоне. Если ты еще раз заговоришь об этом, я отвезу тебя в местный сумасшедший дом. Пусть они опробуют свои новые электрошоковые терапии.
– Ради всего святого…
– Я пытаюсь уберечь тебя! – рявкнул Чарльз.
– Да, местный сумасшедший дом – самое подходящее место. Пожалуй, я выберу дом приходского священника.
– Тебе не пришлось бы выбирать, если бы ты нашел настоящую работу.
