скачать книгу бесплатно
– От лица командования объявляю вам благодарность!
– Служим трудовому народу!
Нестройно гаркаем мы, простите, не до строевой было. Комиссар жмет нам руки и направляется к своей «эмке».
– Пронесло, – шепчет Костромитин.
– Предписание, – шиплю я.
– Что? – не понимает лейтенант.
– Предписание у него возьми, на переформирование.
Наконец-то дошло.
– Товарищ дивизионный комиссар!
Костромитин бросается вслед не успевшему далеко отойти начальству. Догоняет, вытягивается, излагает. Молодец, правильно излагает. Комиссар благосклонно кивает головой, потом достает блокнот и что-то пишет, долго пишет. Наконец вырывает из блокнота листок и отдает лейтенанту. Тот опять тянется, козыряет, поворачивается кругом и рубит строевым. Артист!
Глава 3
Пушка – оружие коллективное. В этом мы убеждаемся, когда чистим ее ствол. Эту процедуру должен делать весь расчет, а нас только трое. Штатным банником для чистки никто не пользуется, для этого вокруг полно дерева. Выпиливаем чурбак подходящего размера из березы диаметром чуть меньше калибра ствола, обматываем его промасленными тряпками и пропихиваем в ствол. Через казенную часть чурбак проходит легко, а потом.
– И-и-и, раз! И-и-и, два!
А все Костромитин. Не может он, видите ли, в армейский штаб с грязной пушкой соваться. У него дырка в накатнике, точнее, у пушки в накатнике, а он ее от грязи отмывает. Она же все равно под брезентом будет, а мы ее надраиваем, как перед Парадом Победы. Да хрен бы с ним – снаружи, так еще и изнутри. Как будто кто-то в ствол к нему заглядывать будет, точнее, в пушечный ствол. Еще бы СТЗ гусеницы помыл. Кстати, был такой генерал, на стоянках заставлял танкистов гусеницы соляркой протирать, а чистоту лично пальчиком проверял. Аккуратист долбаный.
– И-и-и, раз! И-и-и, два!
Подумаешь, штаб армии. Этот штаб вторые сутки без войск сидит, его не сегодня, так завтра расформируют, а мы тут корячимся. Да мы же там на хрен никому не нужны, у штабных сейчас своих забот полные штаны, на кого цыкнут, а кого и чикнут. Целую армию про… потеряли.
– И-и-и, раз! И-и-и, два!
Да когда же он закончится, чертов ствол. Можно подумать, там генералы толпами ходят. А на комиссара я зря окрысился, подумаешь, речугу толкнул минут на десять. Работа у него такая. Это для меня штампы избитые, а лейтенант вроде даже проникся. Мы с пехотинцами у Днепра почти сутки простояли, а даже батальонного их не видели. А комиссар, как стрельба началась, примчался. В двухстах метрах от передовых ячеек находился.
– И-и-и, раз! И-и-и, два!
Наконец мы выбиваем чурбак из ствола. Лейтенант лезет рукой в ствол и находит его недостаточно чистым. Нашелся чистоплюй на мою лысую голову. Все по новой, обматываем чурбак тряпками, запихиваем в ствол.
– И-и-и, раз! И-и-и, два!
До штаба добираемся только к двум часам дня, зато с чистым орудийным стволом. А сами уже десять дней не мылись, несет от нас сейчас… Штаб расположился километрах в пяти от Днепра. Если фрицы узнают, артиллерией накроют запросто. Но у них сейчас другие заботы, к Днепру вышли передовые танковые части, а пехота и все снабжение отстало на неделю минимум. Поэтому с боеприпасами у них негусто. На въезде в деревню нас проверяют, но комиссарская бумажка открывает нам дорогу. СТЗ ставим подальше от глаз начальства, и лейтенант убегает за предписанием. Петрович курит, а я просто греюсь на солнышке. И тут мне в голову приходит мысль, точнее, мыслища.
– Петрович, у тебя белая краска есть?
– Нет, вообще никакой нет. А зачем тебе?
– Звездочки хочу нарисовать, по числу подбитых танков.
– Здорово, – оживляется механик, – а где рисовать будем?
– На стволе, естественно. Слева танки, справа самолеты. Только краски-то все равно нет.
– Для такого дела найдем, – обещает Петрович. – При штабе всякой шоферни хватает, у кого-нибудь одолжим.
Минут через десять механик возвращается с литровой банкой белой масляной краски. Теперь встает проблема бумаги, Петрович бежит за ней. Когда появляется бумага, то оказывается, что нет ножниц. Добро пожаловать в мир тотального дефицита, усугубленного войной. В конце концов, вдохновленный идеей механик жертвует своей бритвой, и я вырезаю из бумаги трафарет. Ничего получилось, терпимо. Аккуратно, тампончиком рисуем звездочки, Петрович даже дыхание затаил. Осторожно снимаю трафарет со второй звездочки. Механик в восторге.
– Здорово, – выдыхает он, – теперь сразу видно – едет героический расчет.
Дай ему волю, он бы и накатник пробитый не менял, тоже наглядное свидетельство опасностей ратного труда, перенесенного Петровичем.
– Слушай, а может, на тягаче тоже нарисуем?
– Обязательно нарисуем, как только ты своим трактором немецкий танк раздавишь, так сразу и нарисуем.
– Это что вы тут рисовать собрались?
Сзади незаметно подошел Костромитин.
– А это что за художества на боевом орудии?
– Звездочки, товарищ лейтенант, по числу подбитых танков. Пусть все видят.
– А вы от скромности не умрете, товарищ инженер.
– Так ведь сам себя не похвалишь, другие не заметят. Да вы на грудь мою посмотрите, товарищ лейтенант.
– И что такого особенного на твоей груди?
– Размеры. Представляете, сколько орденов на ней поместится?
Такой незатейливый юмор находит понимание, оба от души смеются. Да и вообще нравы здесь намного проще, чем в наше время.
– Пусть остаются, – соглашается лейтенант, – но вообще-то не положено. Я тут, кстати, у штабных справочку взял насчет подбитых танков.
– Но комиссар только один видел, – удивляюсь я.
– Штаб без войск остался, трясутся все, как заячьи хвосты, они мне не два, а целую танковую роту могли вписать, сейчас им все равно.
– А куда нас направили, товарищ лейтенант? – интересуется Петрович.
– Я хотел обратно в наш полк, но никто не знает, где он находится. Хотели в армейский Озад…
– В чей зад? – удивленно переспрашиваю я.
– Не в зад, а в Озад, – поправляет меня Костромитин и поясняет: – Отдельный зенитный артиллерийский дивизион армейского подчинения. Но там только тридцатисемимиллиметровые зенитки остались, и ремонтной базы нет.
Тут и так в дерьме по уши, а тебя еще в какой-то зад послать пытаются. Между тем лейтенант продолжил:
– Поэтому нас направили в штаб фронта, оттуда направят в запасной полк.
А вот это уже не зад, это даже не полная задница, а просто необъятная.
– Товарищ лейтенант, а нельзя ли нас послать куда-нибудь в другое место?
– Во-первых, нас не посылают, направляют. Во-вторых, в какое такое место вы собрались? И, в-третьих, отсюда идет только одна дорога, и идет она через Довск, где и находится штаб Западного фронта.
А то я не знаю, где находится этот чертов штаб. Я даже знаю, что сделают с некоторыми обитателями этого штаба буквально через пару дней. Поэтому мне очень не хочется попадать туда, особенно в ближайшие дни. Но, видимо, после подаренной улыбки продажная девка Фортуна окончательно повернулась ко мне задом.
– В машину! – командует лейтенант, и мы трясемся на свидание к своей судьбе. Точной даты ареста Павлова я не помню. То ли третьего, то ли четвертого. А может, пятого? Один раз я уже не угадал. Для расправы над руководством Западного фронта товарищ Сталин пришлет своего личного контролера – Льва Захаровича Мехлиса, стукача всесоюзного масштаба. Пожалуй, единственное, что хорошо получалось у Левы Мехлиса, так это слепить расстрельный донос на пустом месте. Как только он начинал действовать самостоятельно, дело заканчивалось такой кровищей и такими провалами, что после сорок второго хозяин своей шестерке воли уже не давал. Впрочем, думаю, что в данном случае возмездие было все-таки справедливым, хотя и слишком уж избирательным. Кирпоносу «повезло», а Павлову и его помощникам пришлось ответить за разгром вверенных ему войск. Надо было пойти дальше и Жукова с Тимошенко привлечь, но, видимо, товарищ Сталин не был уверен, что пришедшие им на смену наломают меньше дров. Ему виднее, свой генералитет он знает лучше меня.
А между тем зарождается мыслишка: а может, это и есть твой шанс, твоя миссия? Мехлис – это кратчайший путь наверх, возможность донести до хозяйских ушей предупреждение о страшной катастрофе. До нее еще полтора месяца, еще можно все переиграть и спасти сотни тысяч. Трактор скачет на какой-то колдобине, и я больно бьюсь локтем о борт. Руку как будто пронзает электрическим током, а в голове наступает прояснение. К кому бежать собрался? К Леве? К Мехлису? Он же типичный сталинский чиновник, самое страшное для него – вызвать неудовольствие хозяина. Итак, моделируем ситуацию. Предположим, что я добрался до Мехлиса, что маловероятно. Допустим, он даже согласился меня выслушать, что уже совсем невероятно. И скажем, он мне поверил, что звучит как полный абсурд. Что дальше сделает Мехлис? Доложит Сталину? Как бы не так. С непроверенной информацией он к нему не сунется, начнет проверять. А что ему скажут «эксперты» в лице красных генералов? Они скажут, что их героическими усилиями вторая танковая группа обескровлена, ее материальная часть изношена, и ни к каким наступательным действиям она решительно не способна. А скоро они подлеца Гудериана вообще за Неман выкинут. И что будет, когда Гудериан повернет на юг? Шлепнут меня, чтобы не болтал много. Если Сталин узнает, что было предупреждение, а они его проигнорировали – по головке не погладит, главным образом за недонесение ценной информации до своих ушей.
А то, думаете, их не предупреждали? Были умные люди, видели, как нависает танковая группа немцев над флангом Киевской группировки. И не просто видели, они писали. Только генералы наши все проигнорировали, самыми умными себя считали. И даже если каким-то чудом удастся Киевскую катастрофу предотвратить, то они тут же устроят новую. И будет вместо Киевской какая-нибудь Харьковская или Днепропетровская катастрофа. И про них я уже ничего сказать не смогу. Да мало ли их было и еще будет, пусть и не в таких масштабах. А им на все наплевать, они еще только «учатся» воевать. Интересно, чем они до этого занимались. Таким образом уговариваю я свою совесть. Будем надеяться, что такая мелочь, как мы, не привлечет внимания нового командования фронта.
Как оказалось, где находится штаб фронта, я не знал, и никто не знал. В Довске находился только бывший командующий фронтом, отстраненный от должности два дня назад, еще тридцатого июня. Куда двигаться дальше, неясно. Пока к своим добирались, все было понятно, а в собственном тылу неисправная зенитка с неполным расчетом никому оказалась не нужна. В конце концов, кто-то подсказал Костромитину, что всех зенитчиков, отставших от своих частей, направляют в Брянск. Мною эта идея оказалась горячо поддержана: до Брянска немцы доберутся не скоро, есть время оглядеться и возможность легализоваться.
До Брянска около двухсот пятидесяти километров, если ехать через Рославль. Это расстояние мы прошли почти за пять суток, дважды подводила техника. С топливом проблем не было, как и с продовольствием. Документы проверяли несколько раз, но только у лейтенанта. Как оказалось, таких, как я, бездокументных призывников, в тылах Западного фронта болталось немало. Когда Минск уже был захвачен, туда продолжали направлять эшелоны с призывным контингентом, согласно довоенным планам.
Брянск оказался довольно крупным городом, промышленным центром и узлом железных дорог. В комендатуре нас направляют в запасной зенитный артиллерийский полк. В первый раз за две недели мы получаем возможность помыться. Я уже стал думать, что горячая вода в СССР существует только в виде кипятка на железнодорожных станциях. Оказывается, нет, есть еще бани. Народа в бане мало, и я моюсь сразу в трех шайках. Какое счастье, что можно набрать целую шайку воды из двух кранов и опрокинуть ее на себя. А потом сделать это еще раз и еще. На этом прелести жизни заканчиваются. Мы получаем новое обмундирование. Давно забытые кальсоны на завязках, нательные рубахи, гимнастерки с шароварами и пилотки. Материал гимнастерки по шершавости может соперничать с наждачной бумагой.
– Ничего, – утешает меня Петрович, – обомнется, да и привыкнешь. Все привыкают.
– Ага, – соглашаюсь я, – как к чесотке.
Теперь надо пришить черные петлицы с красной окантовкой, прикрепить к ним эмблемы рода войск. Сами артиллерийские эмблемы за последующие полвека практически не изменились. Прикалываю к пилотке звездочку, затягиваю ремень и возвращаюсь на вещевой склад.
– Ну, нет у меня подсумков, – клянется вещевой старшина.
Но я ему почему-то не верю.
– Так что же мне, патроны в карманах таскать? Вот попадусь командиру полка и объясню ему, что один куркуль на складе подсумки зажал.
После короткой дискуссии один подсумок все-таки находится, и я опять иду в баню. Здесь меня уже ждут.
– Пошли быстрее.
– Куда?
– В строевой отдел, – отвечает лейтенант.
– Стоп.
Я притормаживаю остальных и оглядываюсь по сторонам, вроде никто не может нас слышать.
– Значит, так, в разговоре с кадровиками таких слов, как «окружение» и «оккупированная территория», употреблять нельзя.
– Так мы и не были в окружении, – удивляется Петрович.
– Правильно, – подтверждаю я, – не были. Мы все время двигались по не оккупированной территории и немцев в глаза не видели.
– А на Минском шоссе? – опять удивляется механик.
– Не было там никаких немцев, не было, и все. Вы закончили ремонт и, понимая, что от танков все равно не уйти, свернули с шоссе еще до их появления. И на этом стойте насмерть.
Костромитин смотрит на меня очень пристально, смотрит и молчит. Ну хоть кивни, лейтенант. Петрович смотрит на командира и ждет, что скажет он.
– Ты думаешь, так будет лучше? – наконец спрашивает он.
– Я не думаю, я знаю. Ляпнете про немцев – потом не отмоетесь, всю оставшуюся жизнь будете на подозрении. И я вместе с вами.
– А расчет?
– Не было никакого расчета. Вы пушку из ремонта везли, без расчета.
– Завремся, – сомневается лейтенант.
– Ничего, пытать вас никто не будет, и проверить ничего не смогут. А в крайнем случае, у нас справка о подбитых танках есть, причем из армейского штаба.
– Хорошо, – соглашается Костромитин, – давай так и сделаем.
Беседовал со мной старший лейтенант из штабных. Назвать это допросом язык не повернется, хотя кое-что старшой записывал. У меня создалось впечатление, что ему все по барабану, подобные истории за день он выслушивал не один раз, а может, и не один десяток раз. Только справка из Паричского военкомата вызвала у него удивление.
– Вы же не подлежите призыву.
– А куда мне было деваться? Считайте меня добровольцем.
Когда дошли до первого боя, лейтенант удивился еще раз.
– Вот так просто встали к прицелу и сразу попали?
– Ну не сразу, а только четвертым снарядом. Да и пушка ваша не бог весть какая техническая задача, а у меня восемнадцать лет стажа на инженерных должностях. На зрение не жалуюсь. Механик тоже в первый раз стрелки совмещал, и ничего, справился.
– А кто, кроме вас троих, может подтвердить уничтожение немецкого танка?
– У лейтенанта справка есть из штаба армии, только танков там два, второй мы на переправе через Днепр подбили.
Старшой вышел, оставив меня одного. Вернулся через несколько минут.
– Даже не знаю, что с вами делать. Хотите, мы вас демобилизуем, и даже проездные документы в Ленинград оформим?
– Не хочу. Я еще с немецкими стервятниками не поквитался за эшелон разбомбленный, за женщин, за детишек убитых. В истребители меня точно не возьмут, так я их с земли достану. Вы только от прицела меня не убирайте, товарищ старший лейтенант.
– Это уже ваш новый комбат будет решать. А хотите, мы вас при штабе полка оставим, должность подходящую подберем, а там придет из Ленинграда подтверждение, звание среднего командира получите.
Ага, придет подтверждение, щас-с! И не только потому, что нечего подтверждать, но и потому, что не до подтверждений будет в ближайшее время в Ленинграде. Да и этот полк скоро в очередном котле свариться может.
– Спасибо за предложение, товарищ старший лейтенант, но я все-таки хочу на фрицев через оптическую трубу еще раз взглянуть.
