скачать книгу бесплатно
P. S. 7 июля 2015 судья немецкого города Люнебург приговорил 93-летнего Оскара Тренинга к четырем годам лишения свободы по делу о пособничестве в убийстве заключенных Освенцима. Прокуратура должна была решить, в состоянии ли 93-летний пенсионер отбыть наказание в заключении.
Обвиняемый полностью признал свою вину. «Для меня не вызывает сомнений тот факт, что я, с моральной точки зрения, являюсь соучастником», – сказал он.
Глава IV
Размышлизмы…
Безумный человек. Слышали ли вы о том безумном человеке, который в светлый полдень зажег фонарь, выбежал на рынок и все время кричал: «Я ищу Бога! Я ищу Бога!» – Поскольку там собрались как раз многие из тех, кто не верил в Бога, вокруг него раздался хохот. Он что, пропал? – сказал один. Он заблудился как ребенок, – сказал другой. – Или спрятался? Боится ли он нас? Пустился ли он в плавание? Может быть, он эмигрировал? – так кричали и смеялись они вперемешку. Тогда безумец вбежал в толпу и пронзил их своим взглядом. – Я хочу сказать вам это! Мы его убили – вы и я! Мы все убийцы!
Ф. Ницше. Веселая наука. Стих 125
Со временем, в силу возраста и обремененности прожитым, наступает пора, когда ты пытаешься разобраться в себе – осознать и выразить в словах, что стало делом твоей жизни. С тем чтобы принять и оценить свершившееся, отделить добро от зла, ты прибегаешь к помощи вековой мудрости, пытаясь обрести в ней союзника и духовную опору. Вступая в непростой диалог с атлантами духа, все еще пытающихся держать на своих натруженных плечах небосвод с изрядно потускневшими прозрениями высоких идеалов, ты с чем-то соглашаешься, кое-что не приемлешь, что-то оказывается выше возможностей твоего понимания.
Многие проницательные мыслители подметили – время от времени в сердцевине того или иного индивида, группы людей либо целого народа, независимо от цивилизационного прикида, пробуждается зараженное злой волей пассионарное энергетическое ядро, взрывающее весьма уязвимый приобретенный тонкий пласт культуры, призванный погасить в хомо сапиенс дремлющую природу дикого зверя, – и человек тянется к оружию и к другим орудиям уничтожения, обнажая в себе каннибала, одержимого мучительным желанием испробовать человечины.
Наружу вырывается темная неуправляемая сила, на фоне которой рушатся всяческие моральные табу – и наступает «момент истины», ничем не ограниченный разгул зла.
Мысли о немыслимом
Далекий от амбиций уподобиться сове Минервы – размышляю над прошедшим, избегая при этом чрезмерного увлечения кому-то давать советы, каждый раз напоминаю себе: «Старость не забывает своего жизненного опыта и любит давать добрые советы, так как уже не может показывать дурные примеры» (Андре Моруа).
Следуя мудрости Сенеки – прежде, чем погрузиться в объятья Морфея, вопрошаю себя: «С какой проблемой справился сегодня? Перед каким искушением устоял? Какое достоинство приобрел?».
В какой-то миг сомневаюсь: не поддался ли искушению, пытаясь выговориться о немыслимом на страницах предлагаемого эссе? Если «да» – не ведаю, смею ли увязать это стремление с повышением чувства личного достоинства.
По долгу «службы»
Размышляя о былом и настоящем, в какой-то момент ощущаю, как с возрастом рушится успокоительное благодушие – и пред мысленным взором, подобно кошмарному наваждению, всплывают непостижимые в своей жестокости и абсурдности картины нравственной катастрофы цивилизации в XX веке, последствия которой все еще далеки от осмысления.
Останавливаюсь на одном из показаний на судебном процессе по нацистскому концлагерю Собибор, проходившему в германском городе Хагене с сентября 1965 по декабрь 1966 года:
Отправляя по долгу службы (есть такая служба, в том числе и в обществе, относящему себя к цивилизованному, «убивать») очередную партии жертв в газовую камеру, унтершарфюрер Франц Вольф демонстрирует странное «чадолюбие»: каждого из детишек, преступающего порог смерти, одаривает конфеткой.
Каким побуждением руководствовался странный джентльмен, подслащая смерть детишек, – представить весьма сложно. Возможно, мы имеем дело с особой разновидностью педофилии.
У порога красной черты
И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле… И раскаялся Господь, что создал человека на земле… И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил…
Бытие. 6:5–7
Я предвижу время, когда человечество больше не будет радовать Бога, и Он будет вынужден вновь все разрушить для обновления творения.
Гёте
Насколько пророческим оказалось поэтическое чутье автора «Фауста» – является ли Освенцим-Аушвиц той красной чертой, преступив которую, человечество перестало «радовать Бога», после чего Всевышнему следует задуматься о более успешном проекте творения – судить не берусь. Тем не менее энтузиазм, с которым под заманчивыми лозунгами, зовущими в призрачное светлое далеко, переведенными на язык классовых, расовых и религиозных противоборств – на язык войн, революций, джихада и прочих потрясений, – человечество оказалось на пути всепобеждающего зла, не может не вызывать озабоченности.
На этой гибельной стезе мучительно вынашиваемые веками идеалы высшей справедливости, когда «волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их» (Исайя 11:6), зависают в недоступных эмпиреях либо оказываются достоянием фанатиков, питая хамство торжествующей толпы.
Не лучшая судьба постигла идеалы справедливости, облеченные в формулу торжества всепобеждающего Разума – «Свобода, Равенство и Братство!». Выхваченные из контекста великих прозрений, они зачастую облекаются в ничего не значащие знаки – слова и пафосные лозунги, которые, овладевая одураченными толпами, превращаются в оружие массового уничтожения.
Потерпев чувствительное поражение в борьбе за непреходящую ценность отстаиваемых ею воззрений, философия пытается вступить в непростой диалог с ускользающей из-под ее влияния действительностью.
Предъявляя претензии к философии в связи со скандальным разводом, оборвавшим ее генетическую связь со своим давним партнером – действительностью, следует, тем не менее, уяснить:
В силу каких причин современное общество, кичащееся величайшими прорывами в сфере научных познаний, технологий и прочими достижениями, утратило интерес к высокой мудрости, брачный контракт с которой был некогда заключен представителями Агоры под удивительным небосводом древней Эллады?
Кровавое озарение
Кровавые знаки оставляли они на пути, которым проходили, и их безумие поучало, что истина доказывается кровью.
Но кровь – наихудшее свидетельство истины; ибо отравляет она самое чистое учение, превращая его в заблуждение и ненависть сердца.
Фридрих Ницше
Из воспоминаний Шпеера. Ночь 24 августа, год 1939.
«Этой ночью стояли мы с Гитлером на террасе Бергхофа и восхищались удивительным явлением природы. Необыкновенно яркое полярное сияние надолго озарило противоположную вершину красным цветом, а небо над ней играло всеми красками радуги. Заключительный акт "Сумерек богов" Вагнера не мог бы быть более удачно инсценирован. Наши лица и руки казались выкрашенными в красный цвет. Это явление вызывает у нас необыкновенно приподнятое настроение. Гитлер обращается к одному из своих адъютантов со следующими словами: "Это напоминает обилие крови. В этот раз не обойдется без насилия"».
В восприятии палитры цветов полярного сияния посланника ночи доминирует красный цвет – цвет крови, отблеск которого ложится на лица и руки высокопоставленных нацистских чиновников на террасе Бергхофа. Последняя точка, определяющая готовность разыграть вселенскую драму «Гибели богов», призванную оживить погружающуюся во мглу серости картину мира цветом крови, поставлена.
P. S. За два дня до впечатлившего фюрера кровавого заката, 22 августа Гитлер обещает руководству вермахта найти причины для начала войны с Польшей:
«Я собрал вас, чтобы разъяснить сложившуюся политическую ситуацию, чтобы вам стало предельно ясно, на чем строится мое окончательное решение – действовать незамедлительно… Никому неизвестно, сколько мне осталось жить. Поэтому – столкновение именно сейчас… Запереть сердца против жалости и сострадания! Жесточайший образ действий! Восемьдесят миллионов человек должны, наконец, обрести свои права!.. Так или иначе войны не миновать… Я предоставлю пропагандистский предлог для начала войны. Насколько правдоподобным он будет, никакого значения не имеет. Победителя никто не спросит, правду он говорил или нет. При развязывании и ведении войны играют роль не вопросы права, а победа» («История», IV, 14; пер. Г. С. Кнаббе).
Первого сентября 1939 года мир погружается в кровавую пучину Второй мировой бойни.
Глава V
Кадиш
(Поминальная молитва в иудаизме)
Да будет воля твоя, не слышащий голос палача, сделай для нас хоть это – сложи слезы наши в кожаный мех твой – сохрани эти страницы слез в бурдюке бытия, пусть они попадут в правильные руки и совершат свое исправление.
Текст молитвы узника концлагеря Аврама Левита, вознесенной к Всевышнему 3 января 1945 г.
И видел я и Рим, и Париж, и Берлин, и Вену, и прочие знаковые в европейской культуре города и веси… И посетил я и Лувр, и Сикстинскую капеллу, и Цвингер и прочие подобные места… И восхищался я шедеврами и Уффици, и Эрмитажа, и других известных, мало известных и не очень известных хранилищ прекрасного…
И спустился я в ад Освенцима – Аушвица, ныне именуемый музеем, бесстрастно запечатлевшим чудовищные артефакты – свидетельства непостижимости гуманитарной катастрофы, сотворенной руками горделивого в своих достижениях и постижениях европейца…
И душу мою охватил ужас и томление духа… И голос библейского мудреца через века мне нашептывает неизреченное:
Время жить и время убивать; Время любить и время ненавидеть; Время верить – и время предавать; Время исповедовать ложь во спасение и время взглянуть в глаза устрашающей правде; Время кем-то казаться и время быть собой.
P. S. «Где я? Что значит сказать «мир»? Каково значение этого слова? Кто заманил меня сюда и покинул здесь? Кто «я»? Как я оказался в этом мире? Почему меня не спросили, почему не познакомили с его правилами, а просто всунули в него, как будто я был куплен у продавца душ? Как я оказался вовлеченным в это громадное предприятие, называемое действительностью? Разве это не дело выбора? Кому я могу пожаловаться?» (С. Кьеркегор. Философские крохи, или Крупицы мудрости).
Мир «не забыл» (!)
Есть только одна вещь на сеете, которая может быть хуже Освенцима – то, что мир забудет, что было такое место.
Генрих Аппель. Узник Освенцима
Учительница математики средней школы Caravillani (Рим) делает замечание одной из своих учениц: «Если бы вы были в Освенциме, вы бы вели себя лучше». В ответ на критику на неподобающий характер замечания учительница возражает: «Я лишь напомнила о тех местах, где царит порядок».
В годовщину семидесятилетия восстания в Варшавском гетто проведенный в школах Варшавы опрос показал – каждый четвертый из опрашиваемых подростков либо молодых людей назвал концлагерь «успешным проектом» Гитлера.
Из интервью с немецкими школьниками: «Я слышала про какие-то места… я забыла, как они называются… Я думаю, что евреев заставляли работать или что-то типа этого. А когда они не могли работать, их сажали в концлагерь» – пожимает плечами юная немка.
Милые и наивные сестры Ксения и Евгения Каратыгины на вопрос о том, что такое «Холокост» в ток-шоу на российском канале МузТВ ответили: «Клей для обоев»…
PS. «К концу войны в Европе недоверчивый мир с чувством отвращения отвернулся от этого преступления, которое он оказался не в состоянии осмыслить и объяснить и которое, по сути, осталось не отмщенным» (Arthur Dodd. Spectator in Hell. Артур Додд, британский военнопленный, узник Аушвица).
«Поиграем» в еврея…
По сообщению итальянской газеты «La Repubblica» от 19 июня 2016 года:
Новая аппликация, предлагаемая программой Google Play, приглашает пользователей сыграть в игру «Освенцим». Разработчики программы утверждают, что эта игра, доступная на платформе Android, «доставит удовольствие» играющим. На онлайн-ревью игра получила 3,1 звездочек из пяти возможных. Игра предлагает пользователю «пожить жизнью реального еврея» в концлагере смерти.
P. S. «…Я теперь задаюсь вопросом, имеющим для меня жизненно важное значение: был ли Освенцим каким-то исключением в мировой истории?..» (Джордж Снайдер. Узник Освенцима).
Известно…
– Известно, что ни один солдат гитлеровской армии не был казнен по причине отказа участвовать в массовом уничтожении людей (отказавшиеся были); – известно, что Гиммлер приказал не допускать садистов к службе в лагерях – на вакантную должность убийцы могли претендовать лишь те, кто отличается здравым смыслом и отдает себе отчет, что, истребляя женщин, стариков и детей, он выполняет важную работу на благо рейха;
– известно, что нацистам принадлежит гуманистическая по своему духу инициатива создания природных заповедников и идея охраны животных;
– известно, что некий Мартин Клеттнер в 1950 году пытался получить патент на печь, которую он среди прочих разрабатывал для концлагеря Освенцим-Аушвиц. Заявка простодушного инженера подвигла английского писателя Уима ван Леера (Wim van Leere) на написание пьесы «Заявленный патент», постановка которой была осуществлена в Лондоне в 1965 году.
Безумие госпожи Шехтер
Поезд остановился. Сквозь зарешеченную прорезь окна вагона кто-то читает название – «Аушвиц». Двоим узникам удается спуститься за водой. По возвращении они делятся с собратьями по несчастью «информацией», раздобытой от местного стража порядка в обмен на золотые часы:
Нам сообщили, что мы прибыли в расположение трудового лагеря с вполне подходящими условиями для жизни. Здесь никого не разлучат с семьями. Молодые получат работу на фабриках. Старики и немощные будут заниматься посильным трудом на полевых работах.
Измученные изнурительной дорогой узники воспринимают сообщение почти как весть о прибытии в «Землю обетованную». Градус смятения перед неизвестным снижается. Можно немного расслабиться.
Воцарившееся благодушие взрывает крик лишившейся рассудка госпожи Шехтер: «Огонь! Пожар! Посмотрите туда!». Подобно вещей Кассандре безумная женщина, прижимая к груди ошалевшего ребенка, прозревает невидимую для простого глаза надвигающуюся беду, непрерывно бормоча – «Огонь! Пожар! Пожар!..».
Поверив возгласу отчаяния, кто-то бросается к решетке окна и пристально вглядывается в черноту безысходной ночи. Вокруг – непроглядная тьма. Обманутые и раздраженные узники с кулаками набрасываются на несчастную женщину, посмевшую прервать их мучительную попытку забыться в дреме.
Через какое-то время заскрипели тормоза – поезд медленно, нехотя, словно в глубоком раздумьи, вползает в глубину разверзнутой пасти всепоглощающей черноты.
Вдали замелькали блики огня… Чей-то голос – на сей раз отнюдь не безумной госпожи Шехтер – истошно орет:
«Евреи, смотрите! Смотрите, огонь! Смотрите, пламя!».
В разорванные клочья зловеще подсвеченного неба устремляются багровые языки пламени. Через какое-то время сполохи огня обретают причудливые человеческие контуры. Воздух наполняется тошнотворным запахом горящей плоти.
«Да возвеличится и святится имя Его…»
«На вопрос "Какой я веры?" я папе римскому сказал (он тогда был еще кардиналом в Германии, и я встречался с ним): "Мои родители с обеих сторон православные, а я ярый безбожник"».
Он спросил: Почему?
Я ему ответил: Я лично выносил грудных детей, которые еще не умерли, из газовой камеры. Их брали за ножки, об землю и в ту же самую кучу. Еде же был Бог, когда убивали этих ангелят? Они еще никто, они никакой веры, никакой нации – это маленький, только родившийся человечек(!) Где же был Бог?»
Игорь Малицкий. Бывший узник Освенцима.
Тормоза прекращают издавать скребущий душу скрип. Остановка. Наконец прибыли… Двери распахиваются. Странные напогляд люди в полосатых куртках и в лихо надетых набекрень черных шапках врываются в вагон. У каждого в руке фонарь и дубинка, удары которой раздаются направо и налево. Вся эта процедура сопровождается непрерывной командой: «Всем выходить! Вещи оставить в вагоне! Живо!..».
К растерянной толпе в полосатой робе подходит узник-старожил – и с нарочито зловещей усмешкой шепчет:
– Довольны?
– Да, – ответил ему кто-то.
– Несчастные, вы же идете в крематорий.
Казалось, он говорил правду. Недалеко от нас из какого-то рва поднималось пламя, гигантские языки пламени. Там что-то жгли. К яме подъехал грузовик и вывалил в нее свой груз – это были маленькие дети. Младенцы! Да, я это видел, собственными глазами… Детей, объятых пламенем…
– Папа, – сказал я, – если это так, я не хочу больше ждать. Я брошусь на колючую проволоку под током. Это лучше, чем медленная смерть в огне.
Папа не ответил. Он плакал. Его тело сотрясала дрожь. Плакали все вокруг. Кто-то начал читать Кадиш – молитву по умершим. Я не знаю, случалось ли прежде в истории еврейского народа, чтобы живые читали заупокойные молитвы по самим себе.
– Йитгаддал вейиткаддаш шмей рабба… – Да возвеличится и святится Его Имя… – шептал отец.
Впервые я почувствовал, что во мне закипает протест. Почему я должен освящать и возвеличивать Его Имя? Вечный, Царь Вселенной, Всемогущий и Страшный молчит, за что же мне Его благодарить?»
Свидетельство бывшего узника Освенцима: Эли Визе ль. Ночь.
P. S. «Кульминация современной трагедии знаменуется обыденностью злодейства… В древние времена кровавое убийство вызывало, по меньшей мере, священный ужас, освящавший таким образом цену жизни…» (А. Камю).
До сентября 1944 года в Освенциме не было детей – сразу по прибытию их отправляли в газ и сжигали. Всего в концлагере Освенцим было замучено и сожжено более трехсот тысяч детей.
Обвинитель:
«Подсудимый Гесс, правда ли, что эсэсовские палачи бросали живых детей в пылающие печи крематориев?»
Гесс:
«Дети раннего возраста непременно уничтожались, так как слабость, присущая детскому возрасту, не позволяла им работать… Очень часто женщины прятали детей под свою одежду, но, конечно, когда мы их находили, то отбирали детей и истребляли»
Из материалов Нюрнбергского процесса.
Расчувствовавшийся Гесс признается на суде, что, отправляя детей в газовые камеры, он вначале нервничал. Однако Эйхман, один из наиболее высокопоставленных чиновников, отвечавших за логистику, т. е. обеспечивавших бесперебойную поставку евреев для поголовного истребления, успокоил его следующими «здравыми» доводами:
«Где же логика – умерщвлять взрослых и оставлять в живых детей, будущих мстителей, тех, кто сможет возродить расу?»
