скачать книгу бесплатно
– Разводись, – отрезала сестра.
– Меня люди не поймут. Скажут, таким положительным мужиком бросается. С жиру бесится баба.
– Что тебе люди? Тебе же не с людьми ложиться в постель каждую ночь. Думай о себе.
– Ты вот о себе подумала. С любимым живешь. Вечно в синяках.
– Лучше в синяках, да чтоб трусы на люстру от страсти закидывать. А ты – в потолок смотришь и выжидаешь, когда все закончится.
– Ты откуда заешь?
– А че тут знать? Почти все так живут, и ты живи. О людях больше думай.
Она выходила замуж за деловую хватку, за статус, и даже за собственный страх остаться старой девой. Но только не за него. Как человека она его и не знала, потому что не разговаривали. «О чем с ним можно разговаривать», – думала она. Удивлялась, как Андрей может часами беседовать с родственниками или друзьями. А он думал: «О чем с ней можно разговаривать, все равно не поймет. Прочитала за всю жизнь одну книжку тоньше поздравительной открытки…». Андрей и сразу видел, что говорить не о чем. Но когда понял, что большой и вечной любви ему не светит, решил жениться на той, которую ему дед присмотрел. Мол, в хозяйстве пригодится. Не раздражала – и ладно. И действительно, в хозяйстве она была поворотлива. Но его не покидало ощущение, что он ищет кого-то. Жена это чувствовала – у нее все время было недовольное лицо. А с чего оно будет довольным?
Андрей прятался от жизни на работе. Теперь ему за 40. Рубеж. И на этом рубеже встреча в солнечной Ялте.
– Мне надо было остаться строителем, – сказал Андрей Вере, обнимая ее на деревянной санаторской кровати. – А то всю жизнь занимаюсь не своим делом.
– Ты строитель?
– В юности был. Любил с нуля строить. Это осмысленный труд. До тебя ничего не было. Ты пришел – и появилось новое здание на земле. А теперь мелочишка: расторжение брака, хулиганство, кражи, драки…
– А из-за чего люди разводятся? – спросила Вера.
– Говорят – не сошлись характерами.
– Это стандартная версия. А на самом деле?
– Одна бабенка так и сказала: «Он не отдает мне супружеский долг». Мужик сказал: «Я у тебя и не занимал». «Он вам изменяет?» – спрашиваю. «Нет». «А почему тогда уклоняется от исполнения долга?». «Не знаю, это вы у него и спросите». Мужик говорит: «Вы понимаете, товарищ судья, она меня как прокатит на вороных – то не так, другое не так, рукожоп я несчастный, не мужик я. Выше падлы у нее не поднимался. А потом – какая койка? В койке-то уже ничё не маячит».
Вера засмеялась:
– Вот где правда жизни. А ты говоришь – не сошлись характерами. Любви нет у них и все.
– Да. У меня пример перед глазами был – дедушка с бабушкой. Любовь взаимная – одна на миллион. Дедушка все время ходил и под нос себе пел песенки. Бабушка была спокойная, ее ничем нельзя было вывести из равновесия. Хотя пережили столько, и детей хоронили… Но любовь. Когда она умерла в 90 лет, он замолчал, перестал всех узнавать, и через год тоже умер.
– Вот это любовь…
– Я всегда мечтал о такой.
Они обнялись крепко-крепко. У них было в запасе всего три дня. Вернее, три ночи.
Вера вся превратилась в улыбку, расцвела. Будто колючий кактус выпустил свой причудливый цветок. Это насмешка, а может быть, главная мудрость природы. Самые колючие и неприступные кактусы рождают самые красивые и нежные цветы. Редко, возможно, раз в жизни. И цветут они так ярко и так коротко. И от этого становятся еще трогательнее, еще пронзительнее.
Андрей с восторгом целовал этот цветок. Он погружался с восторгом в ее теплоту, а потом с восторгом извергал семя. А после разрядки к горлу подкатывала такая нежность, такая благодарность, что дыхание перехватывало. Не то, чтоб отстраниться – он готов был целовать ее всю до кончиков ногтей горячими губами. И делал это.
А за окном номера шуровали по деревьям летучие мыши. Шурх, шурх. Они разрезали чистый южный воздух. Они слепые, но ловят ультразвук. И Верино тело было настолько чувствительно, что, казалось, ловит ультразвуки.
Под утро они засыпали в позе эмбрионов. Друг за дружкой. Он обнимал ее сзади, а она держала его горячую руку. Их будто положили в теплую полость, где они под защитой.
– Ты от меня не отпотеваешь? – спрашивал Андрей.
– Нет, я от тебя греюсь, как от печки, – она сразу поняла смысл вопроса.
Он отдавал тепло, она грелась. Они совпали по температуре. Она могла подкидывать в печку топливо в виде своей любви. Печке нужен дом и хозяин. Вот Вера – дом, а Андрей – печка. И обоим хорошо. А две печки рядом не живут.
***
Настало время уезжать. Андрей провожал Веру до поезда. Стояли на перроне вокзала. Вера зареванная. Боялась боли, а тут вот – больно. Щемящее чувство одиночества. Человек, который ЕЁ по духу, ей не принадлежит. И никогда не будет. Она его больше не увидит.
– Ты правда меня любишь? – Андрей как-то удивился собственной мысли, произнесенной вслух. До этого они о любви не говорили.
– Я люблю тебя. Непереносимо, – искренне ответила Вера.
На секунду он задохнулся от гордости и счастья. Потом осознал, что это все – конец их истории. У них, как у поездов, разное расписание. А если пойдут не по расписанию, то столкнутся на одном пересечении пути – и это катастрофа.
Схватил ее в объятия:
– Не отпущу тебя. К черту, все к черту!
– Я рожу девочку или мальчика. И ты всегда будешь со мной, – успокоила Вера себя и его.
– А вас со мной не будет.
– У тебя семья, – Вера сразу поняла, что сморозила глупость. Что – он сам не знает? Это величина постоянная, константа. А Вера – переменное в уравнении.
Мимо них по перрону проносились корзины и сетки с фруктами. Люди хотели забрать с собой кусочек юга. Будто не знали, что привезут домой прогнившую кашу. Что свежо и прекрасно в отпуске на юге, непригодно в другом климате. Так и курортные романы – их невозможно взять с собой. Они не живут в другом климате.
Вера хотела ребенка – Андрей ей помог. Простая схема. Но почему тоска и чувство сиротства? Будто стоит один в лесу ночью, и хочется даже не выть на луну – ее хочется грызть. Беспомощный одинокий волк. Она хоть с ребенком будет, а он – без них.
– Иди. Лучше ты от меня уходи, чем я от тебя, – попросила Вера.
Андрей ее отпустил, и пошел сначала тихо, продираясь сквозь корзины и чемоданы, а потом почти побежал, не оглядываясь. Чтобы ветер выдул тоску.
В поезде под стук колес Вера понемногу успокаивалась. Ведь она везла внутри самый ценный багаж, который он мог ей подарить. Она чувствовала, что этот багаж – есть.
Андрей тоже, улетая на самолете, удалялся от событий со скоростью 500 км в час. И уже не осознавал – было, не было. Помнил почему-то ее большой нос, непропорциональный лицу. По идее некрасиво. А ему понравился именно нос. Какой у нее будет ребенок? – думал он уже отстраненно. У НЕЕ, а не у НАС. В единственном числе.
***
Вернувшись домой, Андрей старался не думать о Вере. И действительно, дела закрутили сразу. Он стал помаленьку отвлекаться. Но однажды ему приснился мальчик – белый, как лунь. Будто сначала он увидел себя маленьким, а потом понял, что это другой пацанчик. Но очень похожий, копия. И началась маета. Шел ли куда-то, стоял или сидел в кабинете, вел заседания, – ему везде было неудобно. В полной мере понял, что значит – места себе не находить. Сказать некому, поделиться не с кем. Поехать к ней? Посмотреть? Адрес он знал. Наверное, сын уже родился. Андрей почему-то был уверен, что сын. Но что он ей скажет? Я разведусь? Нет.
Решил позвонить. Заказал переговоры. Вера получила извещение и даже не удивилась. Она действительно родила. Мальчика – белого, как лунь. Пересуды ее не занимали. У нее есть сокровище, маленькое и теплое. Целых пять килограммов счастья.
В переговорном пункте из каждой будки доносились отголоски чьей-то жизни. Люди кричали так, будто хотели, чтобы их услышали на другом конце страны без телефона.
– Ты мне зачем посылку выслала, я же сказала – не надо! А? Че? Да, съели сгущенку ребятишки. Дырку проткнули и выпили. И скрыли… Да не говори! Нет, ниче больше не надо… А то он совсем распоясался, ниче делать не заставишь, только на диване лежать…
– Привезу… Ага. Встречай, поезд 37. Утром… А? Да в пять. В пять, говорю!
Вера дождалась, когда ее соединят с Андреем. Что он хочет ей сказать? Откуда-то из живота волна подкатывалась к сердцу. И сердце обрывалось, как на резком взлете качели. Волнение и предвкушение. Чего? А ничего. Просто голос услышать. На руках – самый ценный груз. Лежит и молчит. Только глазами лупит. «Смотрит, как правдишный! Что бы ты понимал», – с умилением подумала Вера.
Конечно, понимает – мешать сейчас нельзя. Вот и не пищит.
В переговорной будке, пахнущей искусственной кожей, Вера сняла длинную телефонную трубку.
– Вера, – Андрей сказал и сам не узнал свой голос.
– Андрей…
Они не поздоровались, как будто расстались сегодня.
– Ты как живешь?
– Я не одна. Теперь не «я», а «мы», – ответила она с улыбкой.
– А кто у тебя?
– Со мной человек, пять килограммов.
– Это как? – он будто отупел вмиг.
– Очень просто. И не просто.
– Кто родился?
– Парень. Здесь вариантов всего два.
– Как бы мне его увидеть?
– А зачем? Не сворачивай кровь ни мне, ни себе.
– Но сын-то мой.
– И спасибо тебе.
– Я себе места не нахожу.
– И здесь не найдешь. Оттуда сюда тянет, отсюда туда будет.
– А ты как одна?..
– Я не одна – говорю же…
– … Растить.
– Нам много не надо.
– Я вам помогать буду.
– Я знаю, что ты есть, и мне этого достаточно.
– Мне без тебя совсем хреново. Не могу я так. Разреши хотя бы звонить тебе.
В это время сын захныкал, а потом закричал в голос.
– Ну все, у нас истерика по графику, – крикнула Вера в длинную трубку.
– Как зовут-то его?? – пытался перекричать Андрей.
– А? Что? – она уже ничего не слышала. Повесила трубку. И не слышала, как он сказал «люблю».
Потом весь день страдала. Ну пусть бы приехал. Почему она думает о его детях? Об ее сыне кто подумает? Детей Андрея ждал весь мир – мама, папа, бабушки, деды. Ее сына не ждал никто, кроме нее. А чем он хуже? Он и так родился с прочерком вместо отца.
Потом Вера подумала – нет, все правильно. Зачем ей его половина? В середине жизни уже целого не получить. А Андрей ей нужен целиком, либо никак.
***
Родился Сережка в самом начале перестройки. Страна перестраивалась. Кто-то наживался на переделе государственной собственности. Для отвода глаз ее раздали людям бумажками. Ваучерами. Ты собственник. Живи не хочу, дивиденды получай. По базару, где прямо с земли на клеенках торговали варёнками, китайскими «адидасами» и «монтанами», ходили мужики с картонными табличками на груди «Куплю ваучер». «Зачем он им нужен?» – думала Вера. А мужики, не задумываясь, продавали свою долю государственной собственности за бутылку водки. Выпил и забылся на некоторое время. А то и навсегда, если паленая попалась.
Деньги «живые» перестали платить. Ее строительная контора успела превратиться в АО и раздать сотрудникам акции. А потом сразу обанкротилась. «Шарага развалилась», – так говорила Верина сотрудница. Стройки превратились в долгострои. Все кругом застыло и зияло пустыми черными глазницами. Кому нужен этот несуразный громадный дом культуры в центре города, когда людям нечем кормиться?
Вера осталась без работы. Страна перестраивалась – люди ломались. И не было никому дела до двух отшельников, живущих в однокомнатной малогабаритке. Они были слишком малогабаритными для такой огромной страны. Всего лишь одна клетка в штатном расписании, которую можно перечеркнуть. Всего одна клетка в многоквартирном доме, которая сливается с сотней таких же. Появились в обиходе новые фразы: «твои проблемы», «вам никто ничего не должен», «человек человеку волк».
Вера потыркалась в поисках работы. Но нигде никто не требуется. Безработица, безысходность, безальтернативность, безденежье. В это время все было «без». И она осталась без всего. Как пешка на шахматной доске – их много, и их не жалко. Они служат для фона.
Вера пошла в соцзащиту за пособием матери-одиночки. Как всегда, в окошечко. Кассирша в окошке ей сказала:
– Денег нет.
– Как нет денег? – не поняла Вера.
– А так, не перечислило казначейство. Нет денег в стране.
– Когда будут? – Вера не понимала, что государство способно оставить ее без куска хлеба. – Завтра, послезавтра?
– Не знаю, узнавайте… – неопределенно сказала кассирша.
– Я должна узнавать то, чего никто не знает! – от бессилия Вера разозлилась и голос сбился. – Мне ребенка надо кормить, а не узнавать ходить.
Женщина в окошке пожала плечами.
В этот раз Вера ушла домой. Помощи ждать неоткуда. Родители недавно умерли, причем один за другим.
На следующий день Вера опять пошла в соцзащиту. Но уже не в окошко, а в кабинет, где сидели тетки на одно лицо – все толстые, с короткими засаленными волосами.
– Я насчет пособия, – произнесла Вера.
