скачать книгу бесплатно
– Скоро придет человек, принесет замки. Я присмотрю, чтобы все сделали как надо, потом найду тебя и отдам ключи. А сейчас… сейчас ты немедленно съешь завтрак, или мы крупно поссоримся.
Все это так странно, так необычно, так нетипично для меня, что я начинаю ковырять вилкой в тарелке. Согласно биоритмам, я – ярко выраженная сова, мне бы еще спать и спать, часика три, не меньше, а там бы уже было видно, что и как. Но сегодня явно не мой день.
– Так нельзя жить. Ешь непонятно что, не завтракаешь. Я уже все насчет тебя понял и вот что скажу: такой образ жизни рано или поздно скажется на здоровье, и…
– Не будь занудой. Тебе-то что за печаль?
– Я чувствую ответственность за тебя.
Нет, вы видали такое? Ответственность он чувствует! Любопытно…
– Так вот. Имей в виду, тот хлыщ из прокуратуры Гайдей – сволочь, каких мало. И было бы хорошо, если бы дело вел не он. Но будем считать, что тебе не повезло, а потому Андрей для тебя сейчас – дар божий. Гайдей не любит возиться с расследованием, его и вообще не интересует, кто виноват, кто прав. Видела его часы и костюм? Нет, взятки он берет не больше остальных, просто папаша у него – огромнейшая шишка в бизнес-кругах нашей области. Ну, а сын делает вид, что наша служба – его призвание, на самом же деле просто не хочет заниматься семейным бизнесом. Там же работать придется, а тут можно балду гонять, притом что бабки на сладкую жизнь и так есть. О нашей ночной находке молчи, я сам решу, как быть. Насчет знакомства с Борецким скажешь то же, что и мне, то есть правду: давно Виктора не встречала, увидев его труп, не узнала. Чего ты ржешь? Что я смешного сказал?
– Да ты сам вдумайся: «увидев его труп». Словно это шляпа или кошелек. Словно труп – не сам Витька, а что-то, что ему принадлежит. Как это может быть? Что-то я совсем запуталась…
– Знаешь, у тебя в голове бродят очень странные мысли.
– У меня их сейчас так мало, что стоит потрясти головой, услышишь, как они звенят. Я по утрам торможу.
Игорь Васильевич смотрит на меня с каким-то обидным сочувствием.
– С таким характером ты должна была вляпаться в неприятности гораздо раньше. Не знаю, как ты вообще дожила до своих лет, тебя и вовсе на улицу выпускать опасно.
– Ты мне что, папочка?
– Говорю же, я чувствую за тебя ответственность. Слушай дальше. Меньше говори, пусть Андрей задаст тон разговору. Без него вообще молчи. Если собираешься врать, запомни, что именно соврала и кому, потому что если тебя поймают на вранье – все, пропало дело, навесят всех собак, и тогда очень трудно будет что-то изменить. И еще одно. Тебе будут говорить: ваши знакомые или кто-то еще сказали о вас то-то и то-то. Не ведись, стой на своем, приблизительно так, как вчера у меня в кабинете: мало ли кто что сказал, это все ложь. На самом деле против тебя нет ни улик, ни показаний – и твой директор, и покойный ныне офис-менеджер подтвердили, что ты присутствовала на оперативке. Литовченко зачем-то топит тебя своими показаниями, но это выглядит подозрительно даже для Гайдея. С ней я сам разберусь, сегодня же.
– Ага, если найдешь. Как думаешь, долго меня там продержат?
– Даже учитывая то, что есть прямые доказательства твоей непричастности к убийствам и очевидна подстава, не знаю. Может, несколько часов, а может, в час уложитесь. Вообще-то Андрей не позволит допрос затянуть, не беспокойся. А у тебя что, были какие-то планы на сегодня?
– А то! У меня есть клиенты, и никто не станет ждать, пока у меня все устаканится. Мне надо зарабатывать, у меня ребенок.
– Алименты твой бывший не платит?
– Нет, конечно. Говорит, что нет денег. Он же, как только мы развелись, сразу с работы уволился, и когда на суде зашла речь об алиментах, заявил, что доходов у него нет. Судья ему объяснила, конечно, что это не освобождает его от обязанности поддерживать сына материально, но он так и не заплатил ни разу. Хотя я верю, что денег у него нет. Работал он на том месте, куда его устроил мой отец, а когда развелись, быстренько решил начать жизнь с чистого листа, да только как-то не заладилось. Кстати, пока работал, денег его мы не видели, он семь лет понятия не имел, откуда еда в холодильнике берется и средства на жизнь. Зато все время мне рассказывал: если бы не ты, я бы уже знаешь кем был! Кем он собирался быть, понятия не имею, потому что я сама молча тянула, чтоб не дай бог не рассердился да не замолчал на полгода. Он же месяцами со мной не разговаривал, представляешь? Я сначала чувствовала себя виноватой, все играла в угадайку – чем же снова умудрилась его обидеть? А потом мне стало по барабану. Бог с ним, пусть себе живет как знает, лишь бы нас не трогал. Ужас какой-то, семь лет терпела придурка, семь лет – псу под хвост!
– А теперь?
– Что – теперь? Теперь меня замуж и калачами не заманишь. Еще раз пройти через такое? Да никогда! Вот вечерком укладываю Вадика, мы с ним полежим рядышком, поговорим, посмеемся, и никто не залетает к нам с перекошенной от ненависти мордой и с воплями: как же вы меня достали! Никто не обзывает моего ребенка гаденышем, недоноском и прочими такими словами. Мы свободны! Понимаешь? Это ощущение ни с чем не сравнить. Он гнобил нас, причем абсолютно сознательно. Ну, а что поделаешь – нереализованный мужик с паршивым характером, плохой наследственностью и отсутствием воспитания… Только не спрашивай, где были мои глаза, ответа у меня нет. Хуже всего то, что человек-то неплохой, просто очень тяжелый. Ему нужно обязательно иметь врага, и сначала врагами были его родители, а потом он меня назначил на эту роль.
– Послушай… а не муж ли бывший устроил тебе сейчас веселую жизнь? У него-то могли остаться ключи от квартиры.
– Нет, что ты, ему бы такое и в голову не пришло. Повторяю, он очень тяжелый человек, но не сумасшедший. Просто придурок.
– Это, конечно, все объясняет!
– Будешь дразниться – больше не пущу на свой диван.
– А что, еще пустишь?
– Ну, если у тебя имеется жена – нет.
– Тогда все в порядке.
Панков подложил себе на тарелку добавки. А на аппетит Игорь Васильевич, кажется, не жалуется.
– Я знаю, тебе интересно, потому говорю сразу: я был женат, у меня есть дочь. Развелся три года назад, моя бывшая вышла замуж снова и уехала к супругу в Канаду. Дочку забрала с собой. Я не спорил, не хотел мешать им – ничего хорошего бы не вышло, если бы я уперся. Мне бы все равно не передали права опеки, да и девочке мать нужнее. А теперь я утешаюсь тем, что моя дочка будет жить по-человечески – ходить по чистым улицам, получать нормальное образование, затем нормально работать. Со временем она сама все поймет. Мы переписываемся, нам удалось сохранить добрые отношения, и я этому рад, хотя очень скучаю по дочке.
– Как ее зовут?
– Лиля. Ей уже тринадцать, летом приезжала ко мне в гости. Патрик, новый муж Татьяны, души в ней не чает, а для меня самое главное – чтобы моему ребенку было хорошо. Вначале была мысль испортить бывшей всю малину с переездом. Но мама меня отговорила. Без дочери Танька не уехала бы, и я думал: не дам разрешение на вывоз ребенка, не будет ей Канады! Я был страшно зол на нее, понимаешь? А мама говорит: «Игорь, опомнись, это же твой ребенок! Ну, не поедет Татьяна, будет несчастной, станет дочку настраивать против тебя». До меня тогда дошло: а ведь факт, мама права, как всегда. Ну и подписал документы…
– Правильно сделал.
– Знаю, но по Лильке скучаю ужасно. Вот она, смотри.
Панков достает из кармана блокнотик, в нем фотография смуглой черноглазой девочки с немного раскосыми глазами и упрямым подбородком.
– Она похожа на Татьяну, но и мое что-то есть. Танька говорит, что характер. Может быть.
Если это так, то девочка вырастет хорошим человеком. Потому что вот этот вспыльчивый Игорь Васильевич – хороший человек, даром что мент.
Глава 5
– Моя клиентка уже ответила на все ваши вопросы, и вы отлично знаете, что у вас нет оснований задерживать ее.
Андрей, как всегда, говорит четко и конкретно, и Юрий Владимирович Гайдей даже, кажется, уменьшился в размерах. Вот сволочь! Вывернул меня наизнанку, как рукавичку: о Витьке спрашивал на разные лады, особенно про наш давний роман, чуть ли не цветом презервативов интересовался, извращенец. И, как предуп-реждал Игорь, говорил: те да другие люди дали показания, дескать, видели нас с Витькой накануне убийства. А еще заявил, есть свидетельство соседей, мол, Борецкий приходил ко мне домой в прошлые выходные. В ответ я выудила из сумки железнодорожный билет, потому что именно в тот день отвезла Вадика к родителям. Вот тогда я и поняла, как Панков был прав насчет Гайдея: следователю прокуратуры очень хочется повесить на меня убийство, а лучше оба, и забыть о них.
– Да, но нам нужно выяснить еще некоторые обстоятельства, – не успокаивался бизнесменский сыночек. – Например, есть сведения, что вы, госпожа Лукаш, находились в интимных отношениях с Владимиром Тороповым.
Госпожа Лукаш – это я, если я еще не называла свою фамилию. А кто такой Торопов, интересно знать?
– Ну, да. И с Брэдом Питтом, Бараком Обамой и нашим мэром тоже. Что вы несете? Я понятия не имею ни о каком Торопове.
– Вы лжете! Вы же с ним знакомы, виделись вчера. Господин Торопов хозяин квартиры, где был обнаружен труп Борецкого.
– Ах, вот оно что… Вчера увидела его впервые в жизни.
– Это вы так говорите. А вот его жена утверждает обратное.
– Вы меня утомили. Даже если бы ее слова были правдой, что с того? Разве иметь в любовниках чужого мужа запрещено законом? Но я, повторяю, до вчерашнего дня никогда не видела ни самого Торопова, ни его жену. Зачем лжет мадам Литовченко, я не знаю.
– Конечно, все лгут, кроме вас.
– Вы правы, лгут все. И вы в том числе. Я тоже время от времени лгу – при определенных обстоятельствах. Но сейчас все выглядит так, словно вы уже просто не знаете, какие вопросы изобрести, лишь бы повесить на меня убийство – или, по крайней мере, соучастие. Странным образом Литовченко у вас говорит правду, только правду и ничего, кроме правды, а я лгу. Ей вы почему-то верите безоговорочно, мне – даже если я предоставляю доказательства – не верите вовсе.
– Вы…
– Хватит! – Андрею явно надоела наша пикировка. – Если к моей клиентке больше нет вопросов, прошу вас предоставить мне протокол допроса, мы его подпишем и уйдем. Мы все – занятые люди.
Гайдей поджимает губы и протягивает адвокату бумаги. Ему не хочется их отдавать, ведь там написано совсем не то, что ему бы хотелось, но продолжать свою игру при известном юристе уже нельзя, и это следователя злит. Андрей внимательно вчитывается в каждую строчку, скептически скривившись. Что он там ищет? Какая разница, ему виднее.
– Подписывай, Рита. – Андрей протягивает мне бумаги, а сам смотрит на своего противника. – Господин Гайдей, если к моей клиентке появятся вопросы, все будет идти законным порядком.
– Если ваша клиентка невиновна, зачем ей адвокат?
– А вам разве не известно, что людьми, которые сидели и сидят в тюрьмах без вины просто из-за глубокого убеждения следователя в их виновности, можно заселить тайгу, и очень плотно?
– Ох уж эта риторика защитника! На самом деле я уверен, что ваша клиентка отлично знает, кому она насолила до такой степени, что ее так подставили. И, пообщавшись с ней, я этому не удивляюсь.
– Безосновательное заявление. Юрий Владимирович, давайте привыкать к мысли, что в данном деле мы разберемся по-настоящему, а не будем искать зиц-председателя Фунта.
Вы бы видели взгляд, брошенный Гайдеем! Если бы ярость была напалмом, от Андрея не осталось бы и кучки пепла. Но ярость – просто эмоция, иногда конструктивная, иногда – наоборот.
Мы с Андреем молча выходим из здания и идем к его машине. У меня настроение упало ниже плинтуса. Пока не сталкиваешься с нашей правоохранительной системой, то как-то живешь, ни о чем особо не задумываясь, но когда попадаешь в ситуацию типа моей, начинаешь понимать, насколько страшной может быть эта «машина», система, как она калечит людей – и тех, кто работает, и тех, кто попадает в ее жернова в качестве подозреваемого или свидетеля. Если бы не Наткин муж, сидела бы я уже в камере в ожидании суда за то, чего не совершала, и никого бы это не интересовало.
– Я подвезу тебя на работу, а ты смотри, теперь будь осторожна. Замки когда поменяешь?
– Игорь сказал, что все сделает и привезет ключи.
Андрей заинтересованно взглянул на меня и хмыкнул. Черт подери, да я и сама понимала, как странно прозвучали мои слова, но в такой экстремальной ситуации очень хочется хотя бы кому-нибудь доверять, иначе можно сойти с ума. А еще у меня мало времени, потому что через неделю закончится карантин и мама привезет Вадика. К возвращению сына весь этот, мягко говоря, кавардак должен закончиться.
– Рита, будь осторожна.
Андрей паркуется около дверей нашего офиса с большой вывеской: «Уютный дом». Так называется наше агентство. Я бы сказала, что у нас скорее сумасшедший дом, но клиенты нами довольны.
– С ментом тоже, – добавляет Наткин муж.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего конкретного. Просто будь осторожна.
– Я не знаю, что значит быть осторожной. Андрюша, ты же знаешь, мой образ жизни и раньше не был, так сказать, асоциальным. Все как у всех – работа, дом. В последнее время даже романов не завожу – некогда, да и Вадик подрос. История, происходящая сейчас, – просто одно большое недоразумение. Кому я могла помешать?
– Ответ может быть таким невероятным, что мы и предположить сейчас не способны.
– Это уже неважно. Ладно, потопала я на работу. Спасибо тебе, кум.
– Спасибо скажешь, когда история завершится.
Я вылезаю из машины и иду в агентство. У нас красивый офис. Руслан говорит, что в нашей работе половина успеха – это понты, все остальное – удача. Вероятно, он прав, хотя я не согласна. Но наши кремовые диваны в приемной выглядят прекрасно. Только пачкаются очень, народ-то у нас не особо дружит с гигиеной.
– Тебя Руслан ждет в своем кабинете, – сообщает мне Ленка, гордость офис-менеджерской гильдии.
Интересно, а не она ли все же утащила мои ключи?
– И чего хочет?
– Ой, не знаю. – Ленка старательно смотрит в потолок. – Но сердит ужасно.
Ага, сердит. У Руслана есть дурацкая манера обвинять нас в том, в чем мы не виноваты. Но это у него не со зла, просто оттого, что, когда случается неприятность, проще найти (вернее, выбрать для себя) виновного и сердиться направленно, чем не найти и злиться абстрактно. Если злиться абстрактно, может треснуть печень.
– Иди сюда.
Иду, чего уж там. Я не боюсь Руслана. Мой шеф, повторяю, вовсе не злой человек. А если немного успокоится, даже способен услышать еще кого-то, кроме себя.
– Закрой дверь и садись. – Руслан уже, наверное, и речь заготовил. – Ты мне скажи: что все это значит?
– Что – все это?
– Не прикидывайся овечкой! Как Сашка оказался в твоей квартире?
– Если я скажу, что понятия не имею, ты мне поверишь?
– Поверю. – Шеф устало смотрит на меня. – Рита, эта история дурно пахнет.
– Мягко сказано. Вот ты послушай еще… Может статься, хотя бы ты что-то поймешь, потому что лично я ничего не понимаю.
Я рассказываю все с самого начала, директор агентства внимательно смотрит на меня. Одна голова хорошо, две – уже мутация. Но наш Руслан умный и, будем надеяться, что-то придумает.
– То есть ты допускаешь, что твои ключи могла взять Маринка?
– Ну да. А кто еще? Кроме того, полагаю, что, вероятно, Сашка имеет отношение ко всей происходящей кутерьме, потому что будь он непричастен, то вряд ли бы оказался в моей квартире. Либо его заманили туда обманом, и тогда и фотографии, и ключи – дело рук одного и того же персонажа. Скажем, той же Маринки. Убить кого-то она вряд ли способна, а вот такие мелкие пакости – как раз для нее.
– Может быть. Но Сашка мертв, у него уже не спросишь, а вот Маринку мы поспрашиваем. Давай, позови ее… Нет, сиди. Лена!
Офис-менеджер прощелкала каблучками за дверью и заглянула в кабинет. Как она ходит на шпильках высотой с Эйфелеву башню, я и представить не в силах. Как-то раз я тоже купила себе такие туфли, но, как оказалось, смогла в них только стоять. С тех пор иногда надену их дома, постою перед зеркалом, полюбуюсь, и все. Подарить кому-то рука не поднимается – нечеловеческой красоты обувка, и ходить на таких каблучищах никак не получается, даже по комнате. А Ленка не просто ходит, бегает!
– Позови Марину. – Руслан хмурится. – Но тихо, без шума.
– Марины сегодня нет, на работу не пришла. – Ленка заинтересованно стреляет в нас своими зелеными глазками. – Я звонила ей, но сотовый не отвечает.
– Тогда иди работай.
Ленка обиженно фыркнула и исчезла.
– Рита, ты тоже иди работай, а я тут еще подумаю. Собственно, ты ничего не могла сделать – ни в квартире, выставленной на продажу, ни у себя дома. Если бы хоть с Мариной вдвоем вы туда пошли, без клиентки, можно было бы порешать вопрос по-тихому, а так… Ладно, проехали.
Я иду в агентскую. Все наши в сборе, ждут. Но мне нечего им сказать. Галина Николаевна и Петька смотрят на меня поверх чашек. Господи, я знаю их несколько лет, не может быть, чтобы кто-то из них имел отношение к происходящему!
– Сама расскажешь или придется допрашивать? – Галина Николаевна меняет очки, чтобы видеть меня. – Даже не думай, что сможешь отмолчаться.
Я понимаю, что отмолчаться не удастся, но поведать им все не могу. Вчерашний день что-то надломил во мне, и я, с одной стороны, не представляю никого из присутствующих в роли убийцы, но, с другой стороны, никого сбрасывать со счетов нельзя. Ведь иногда человек, которого вроде бы хорошо знаешь, такое сфордыбачит, что только диву даешься.
– О котором из трупов вам рассказать?
Народ молча смотрит на меня. Потом Лина Белова встает, закрывает дверь агентской и снова усаживается, устремив прямо перед собой взгляд своих холодных немецких глаз. И я понимаю, что уж она-то многое способна сотворить, если ей это зачем-то понадобится. Но в том, что Белова непричастна к этой истории, я уверена. Мы с ней немного похожи – даже замужем были за типами, похожими, как братья-близнецы. Не внешне, конечно, а склонностью к растительному существованию. Только Линка более безжалостная, чем я. Она немка, ее голова всегда холодна, а мысли и содержимое сумочки – в идеальном порядке. Белова у нас еще и местная знаменитость, пишет неплохие детективы, а потому ей, как правило, ни до чего нет дела. Но голова у нее варит – дай бог каждому.
