скачать книгу бесплатно
– Все в порядке, – ответила я и заверила, что в обозримом будущем съезжать не собираюсь. Это ее заметно успокоило, а я продолжала: – Марина Витальевна, я решила сделать генеральную уборку и мебель в кухне отодвинула…
– Что-то не так? – вновь заволновалась она.
– Все нормально, – повторила я. – Нашла записку, которая за стол завалилась. Вот и хотела узнать, кто жил до меня в этой квартире.
– Какую записку?
Хозяйка моя, женщина нервная, пребывала в постоянной тревоге, каждое мгновение ожидая от мира какой-нибудь пакости. Малейшее изменение в привычном течении жизни вызывало у нее едва ли не панику. Она боялась, что лишится квартирантки и придется искать другую; что крыша старая, квартиру зальет и придется делать ремонт; что зима будет холодной и полопаются трубы; лето – жарким и начнутся пожары…
Собственно, по этой причине я и старалась свести наше общение к минимуму. Заезжая к ней, деньги передавала у порога и, отговорившись делами, тут же сбегала, а если она ко мне наведывалась, встречала ее в дверях уже одетая и торопилась покинуть квартиру. Иногда и вовсе оставляла деньги в почтовом ящике, от которого у нее был ключ. Этот способ ей не нравился, хотя доступ к ящикам внизу никто, кроме нас с ней, Тимофея и Людки, не имел, а у них ключа от ее ящика, соответственно, не было. Почтальоны всю корреспонденцию, состоявшую в основном из счетов, закидывали в щель, предусмотрительно сделанную в двери, что Марину Витальевну, кстати, тоже беспокоило: «счета потеряются». Мне стоило больших трудов объяснить, что при автоплатежах весь этот ворох бумаг без надобности.
В общем, обращаясь к ней, я прекрасно понимала, что нарушаю привычное течение ее жизни и подвергаю себя испытаниям. Но любопытство было сильнее.
– Давайте я вам ее покажу. Ничего особенного, но меня она заинтересовала. Вот я и хотела поговорить о прежних жильцах. Можно по телефону поговорить, если вам удобнее.
– А как же записка?
– Я вам ее прочитаю.
Она с минуту размышляла.
– Я приехать не могу, у меня варенье… Приезжай прямо сейчас и записку привези.
– Хорошо. Спасибо.
Я поспешила закончить разговор, собралась за пять минут и покинула квартиру.
Жила Марина Витальевна в трех троллейбусных остановках отсюда, и я решила отправиться к ней пешком. Разомнусь, а заодно придумаю объяснение моему внезапному любопытству.
Двухподъездную пятиэтажку втиснули между особняками начала прошлого века, и была она как бельмо на глазу. Совершенно неуместное здесь сооружение, но году в семидесятом, когда строили этот дом, должно быть, считали иначе.
Набрав код на домофоне и сообщив о своем приходе, я поднялась на третий этаж. Марина Витальевна ждала меня, стоя в дверях.
Было ей лет сорок пять, выражение лица такое, словно она говорила: «Когда ж вы меня в покое оставите!»
– Заходи, Тиночка, – сказала Марина.
Я вошла, сбросила балетки, отказалась от предложенных тапочек и вслед за хозяйкой направилась на кухню. С вареньем она уже закончила. Земляничный запах еще стоял на кухне, но медный таз был убран на один из шкафов, а на столе выстроились стеклянные банки, на крышках которых Марина Витальевна фломастером написала «земляника». Должно быть, боялась перепутать.
– Вот сюда садись, – засуетилась хозяйка. – Хочешь чаю?
– Спасибо, ничего не надо.
– Ага… А где записка?
Я достала листок бумаги и протянула ей. Руки ее дрожали, что, в общем-то, не удивило. Зная ее характер, я не сомневалась: ничего хорошего она от жизни в принципе не ждет.
С минуту Марина Витальевна разглядывала записку, точно там не пара слов, а текст на три тысячи знаков. Потом взяла очки, лежавшие на холодильнике, и вновь принялась читать. Губы ее при этом шевелились, словно у первоклашки. Я приготовилась к испытаниям.
– Я ничего не понимаю, – жалобно произнесла она, положив листок на стол перед собой.
– Видите ли, 23-й дом вроде бы нежилой, а моя подруга мечтает устроить там фотосессию, вот я и подумала: может, кто-то из ваших бывших квартирантов знаком с хозяином дома?
– Какой дом? Господи, Тина, как ты меня напугала…
«Интересно, что ж такого страшного я сказала?» – очень хотелось спросить мне, но вместо этого я начала плести про подругу и фотосессию, а Марина Витальевна, сложив руки на коленях, продолжала смотреть на пожелтевший листок бумаги с таким выражением, точно перед ней устроилась гадюка.
Разумеется, я уже жалела, что пришла сюда, и тут Марина сказала:
– Теперь придется в полицию идти. Как думаешь?
Это уж вовсе никуда не годилось, и я, не сдержавшись, спросила:
– В полицию-то зачем?
– А вдруг это важно?
– Кому?
– Ну, не знаю… – Она тяжело вздохнула.
«С ума сойти», – мысленно простонала я, а вслух сказала:
– Это просто адрес, который кто-то из квартирантов записал на листке бумаги. Я сомневаюсь, что в полиции этим заинтересуются.
– Думаешь? А следователь сказал, если что-то вдруг вспомните или еще чего…
– Какой следователь? – насторожилась я.
– Фамилии я уже не помню. Шесть лет прошло.
– Стоп! – прорвало меня.
Может, прозвучало не особо вежливо, но подействовало. Марина Витальевна теперь смотрела и помалкивала, а я задала вопрос:
– Что случилось шесть лет назад?
– Как же… сестра моя пропала.
– В каком смысле «пропала»?
– В таком, – пожала плечами она. – Была и нет.
– Но… – подобное в моей голове не особо укладывалось. – Она возвращалась с работы или еще куда-то пошла? При каких обстоятельствах это случилось?
– Да никаких обстоятельств не было. Пропала, и все, до сих пор ни слуху ни духу… Такие обстоятельства.
– А почему вы решили, что записка имеет отношение к вашей сестре?
– Почерк-то ее.
– Вы уверены?
– Конечно, уверена. Почерк у нее красивый, буковки ровненькие и с завитушками. Она еще в детстве всем поздравительные открытки подписывала. Здесь видно, что спешила, но все равно буковки одна к одной.
Приподнявшись, я посмотрела на записку. Буквы действительно ровные, и завитушки присутствуют.
Тут Марина Витальевна вскочила, бросилась в прихожую, начала рыться в верхнем ящике комода и вскоре вернулась с поздравительной открыткой.
– Вот, смотри. Это она мне на день рождения дарила, а потом пропала, недели через две. День рождения у меня 30 мая, а хватились Эмму 14 июня. Это я отлично помню.
Пожалуй, насчет почерка Марина Витальевна права, я, конечно, не графолог, но очень похоже.
– А кто ее хватился? – задала я очередной вопрос.
Марина устроилась на стуле, тяжело вздохнула и ответила:
– Подруга ее. Варька Спиридонова. Она как раз под Эмкой жила.
– А ваша сестра жила в квартире, которую вы сейчас мне сдаете?
– Ну… квартира родительская. Папа умер, когда Эмке четыре года было. А маму мы восемь лет назад похоронили. Хотели квартиру продать, но у Эмки своего жилья не было, она то у хахаля своего, то на съемной. Не складывалось у нее с мужчинами… Хотя сама, конечно, виновата. Мама ей говорила: до свадьбы к себе не подпускай, а она с пятнадцати лет парням на шею вешалась. Мама только диву давалась, в кого Эмка такая шалава… Извини, Тиночка. Это я от нервов…
– Ничего-ничего, – замотала головой я. – Значит, сестра осталась в родительской квартире?
– А куда ей еще? У меня квартира своя, у нее нет. Пошла сестре на уступки. На те деньги, что ей причитались, она бы квартиру не купила. Если только на окраине, а ей туда не хотелось. Рассудили так: за год-два она подзаработает деньжат, тогда и квартиру на продажу выставим. Да не успели, пропала сестра.
– И первой на это обратила внимание соседка?
– Да. Варька. Они с детства дружили. А с сестрой мы в то время не очень ладили. Виделись редко. Она и на день рождения ко мне заскочила на полчаса. Дела у нее… Что за дела? Она ведь даже не работала. С одного места уволилась, а другого не нашла. Кто ж так увольняется, скажи на милость? Надо головой-то думать, что делаешь… А 14 июня у Варьки день рождения. И она, само собой, Эмки хватилась. То есть хватилась раньше, но не беспокоилась. Мало ли куда подруга сорвалась, Эмка – она такая… Поманит какой-нибудь мужик – и понеслась душа в рай. Она и с работы уволилась, потому что в отпуск ее не отпускали, а ее, видишь ли, любовник в Турцию позвал. Слетала в Турцию, работы лишилась, а потом, конечно, и любовника. Ну а Варвара забеспокоилась, когда Эмка на день рождения к ней не пришла и даже не поздравила. И мне позвонила. Я сначала отмахнулась, хорошо сестру зная, но тревогу почувствовала. Варька-то права, дружили они с трех лет, и не было такого, чтоб сестра ее не поздравила. Я в квартиру. Все вещи на месте. Паспорт в шкафу, и загранпаспорт тоже. Выходит, никуда она не уехала. Куда без паспорта? Я сразу в полицию заявила. Они Варьку поспрашивали, еще кое-кого из соседей… На том все и кончилось. Шесть лет никаких известий. Два раза на опознание вызывали. Такой ужас… Хорошо, Варька со мной ходила. Слава богу, не Эмка в морге лежала, но ты подумай, что я пережила. Я на этом деле инвалидность заработала. С мужем развелась. Кому я нужна, больная-пребольная. И сейчас опять все сначала? Начнут водить по кабинетам да трупы показывать. Ужас! – Она передернула плечами и заплакала.
– Но… вдруг это действительно важно? – нерешительно сказала я. – Вдруг встреча, которая произошла в двадцать третьем доме, имеет отношение к ее исчезновению?
– Имеет не имеет… Шесть лет прошло. И ты сама говоришь, дом-то этот заброшенный. И неизвестно, когда Эмка записку писала. Она в квартире два года жила. А неряха была – ужас. Уж точно гарнитур не двигала ни разу.
– И все-таки…
Марина смотрела так, точно я по капле пью ее кровь, потом кивнула:
– Только я одна не пойду. Да у меня в их коридорах приступ начнется. Еще в больнице окажусь… И был бы толк. Шесть лет прошло…
– Эмму признали мертвой? – сообразила я.
– А как же…
«Она за квартиру боится, что ли?» – подумала я. Впрочем, длинный список «чего боится моя хозяйка» можно продолжать до бесконечности.
– Ладно, – сказала я, поднимаясь. – Я записку Тимофею Глазкову покажу. Он подскажет, как поступить.
– Точно, – обрадовалась Марина. – Может, без меня как-нибудь обойдется. Мне с моим здоровьем…
Я заверила, что ее здоровье мы будем беречь, и поспешила к двери.
Вечера я ждала с нетерпением, хотелось рассказать о находке Тимофею. Впрочем, вряд ли он придет в восторг от моего рассказа. О том, что соседка пропала, ему должно быть известно, хотя в то время он еще здесь не жил. Я подозревала, что шестилетней давности исчезновение не произвело бы на меня такого впечатления, не будь этой записки. Люди, к сожалению, исчезают, и бывает, что навсегда. Но дом с колоннами будоражил воображение. Ничего удивительного, что я вдруг решила прогуляться и очень скоро замерла возле калитки.
Ставни по-прежнему закрыты. При свете дня это был просто старый дом, изрядно запущенный. И все же… приближаться к нему не хотелось. Даже сейчас он, казалось, таил угрозу. Впрочем, это, скорее всего, мои фантазии. Траву возле дома недавно скосили. Еще одно доказательство появления хозяев. И факт своего возвращения они не держат в секрете. Хотя ставни почему-то не открывают.
Я уже минут пять разглядывала дом, делая вид, что вожусь с мобильным, когда заметила, что за мной тоже наблюдают. На скамейке ближе к остановке сидела странного вида тетка, одной рукой она бережно прижимала к груди пакет, в котором что-то позвякивало, а во второй держала сигарету, но не курила, а смотрела на меня, приоткрыв рот, точно я диво дивное. На ногах у нее были домашние тапочки, а на плечах – куртка с капюшоном. С меховой опушкой. И это при том, что с утра обещали +25, а в реальности было даже больше. На бомжиху не похожа, тапочки симпатичные, а куртка чистая. Да и не тетка она вовсе. Лицо оплывшее, но ей вряд ли больше тридцати пяти – сорока.
Тут она внезапно поднялась, отбросила сигарету и нетвердой походкой направилась ко мне.
– Эй, ты! – позвала она, когда до меня оставалась пара шагов. – Тебе чего здесь надо?
– Чего мне надо – где? – спросила я, сообразив, что дама нетрезва, стойкий запах перегара тому свидетельство.
– Думаешь, я не поняла? На дом этот таращишься?
– Это что, ваш дом?
Она нервно хихикнула и покачала головой.
– Тогда какое ваше дело, на что я таращусь?
– Тянет, да? – теперь она нахмурилась и говорила серьезно, вроде бы даже с материнской заботой, а потом вдруг погрозила пальцем. – Смотри, тянет-то неспроста. Душу вытягивает. Ам! – Тут она щелкнула челюстью, и я невольно отпрянула. – И нет души.
– Дура, мать твою, – буркнула я, чувствуя, как сердце по неведомой причине ушло в пятки.
Тетка засмеялась и торопливо зашагала прочь в своих дурацких тапочках. А я осталась стоять с весьма странным чувством.
Неожиданно явилось желание догнать эту чокнутую и поговорить. Ведь что-то она имела в виду.
– Она пьяная, – урезонила я себя. – И что ей там привиделось, поди разбери. Она и сама об этом забыть успела.
В общем, я в смятении чувств отправилась домой. Прицепила магнитом к холодильнику записку и стала ждать Тимофея. Пьяная баба не шла из головы, и чем больше я называла ее слова глупостью, тем больше жалела, что не догнала ее и не расспросила, какого лешего она имела в виду.
Глазков в тот вечер, как назло, задерживался. Людки тоже не было. Начало темнеть, и я поспешила в парк. Затягивать с пробежкой не хотелось, потому что я надеялась увидеть Вальку. Возможно, и он надеялся… По крайней мере, я старалась себя в этом убедить.
Но по дороге в парк возле дома с колоннами все же притормозила. Свет ни в одном окне не горел, в сгущающемся сумраке дом выглядел особенно зловеще. Я вновь вспомнила пьяницу, помянув ее недобрым словом, и вскоре уже входила в парк.
Пробежав половину дистанции, я начала беспокоиться, потому что Вальку не обнаружила, но надежды еще не теряла. Оказавшись у реки, решила передохнуть. От воды дорожку в этом месте отделял густой кустарник. Только-только начав разминаться, я вдруг услышала, как кто-то выругался. Негромко, но вполне отчетливо. Вслед за этим раздался всплеск. Оглядевшись и никого рядом не обнаружив, я раздвинула ветки кустов и крикнула:
– Эй, у вас все в порядке?
Берег в этом месте довольно крутой, оттого и тропинку проложили в стороне, со своего места я не видела ничего подозрительного, то есть вообще ничего не видела, кроме реки, поблескивающей в темноте.
С минуту я размышляла, стоит ли спуститься или лучше не давать лишний повод моим друзьям считать, что у меня не все дома. Ясно, что не стоит. Но и возвращаться к своим упражнениям я не спешила.
И тут услышала за своей спиной:
