скачать книгу бесплатно
Плетнев, который тогда еще не задавал себе актуальный, новый и очень простой вопрос, в чем смысл жизни, тем не менее подумал про «запасной аэродром», поехал, посмотрел и тут же купил.
Осень стояла, за заборами горели костры. Серые тучи с хмурыми снеговыми днищами висели над полями и мутной всклокоченной рекой. Мокрая грустная собака на соседнем участке бродила на своем кольце, гремела цепью.
Дом, про который приятель сказал, что его придется сносить, оказался таким же хмурым и мрачным, как все вокруг и как плетневское настроение. Он был из серого камня, темные рамы, с крыльца отбита плитка. Соседский старик, этот самый Николай Степанович, заявил, что «все в полной исправности», наследники из него «ничего брать не изволят», а он, Николай Степанович, забрал бы холодильник, тем более Прохор Петрович ему давно обещал и отдал бы, если бы не помер скоропостижно.
Плетнев, которому было наплевать на холодильник, рассеянно разрешил забрать, и пока старик бегал за веревкой и соседом Ванькой, прошелся по комнатам, полным от дождя и гераний на окнах какой-то аквариумной тишины.
…Вот сюда я буду приезжать, когда станет совсем невмоготу.
Невмоготу стало через три года, и вот он приехал.
Ну? Когда обратно, в мир? Завтра? Или до понедельника все же дотянешь, схимник?..
Плетнев долго сидел, слушал, как дом вздыхает, как сквозняк перебирает занавески на окнах и допотопные деревянные кольца приятно позвякивают.
Он ушел спать очень рано, в двенадцатом часу, долго и бестолково выдвигал ящики комодов на втором этаже, искал постельное белье. И белье, и новый холодильник, и вода в пластмассовых канистрах были закуплены и отправлены заранее – к предстоящему схимничеству и анахоретству Плетнев готовился основательно.
Он нашел белье, совершенно новое и жесткое, в пластиковых мешках, сопя от непривычной работы, путаясь руками и углами пододеяльника, ругаясь себе под нос, кое-как заправил постель, лег и не спал полночи – от тишины.
Тишина не давала ему спать.
…Сперва он ничего не понял.
Было очень жарко, так жарко, что Плетнев решил сквозь дремоту: я на Мальдивах и почему-то забыл включить кондиционер. Вот сейчас встану, включу и…
Вставать и включать не хотелось страшно.
Была еще одна причина, по которой непременно требовалось встать, и через некоторое время выяснилось, что это такая причина, игнорировать которую уж никак невозможно.
Нужно вставать, идти в сортир, а потом искать, где включается этот проклятый кондиционер. А потом опять спать, спать…
Что вчера было? Сидели в баре до рассвета? Романтически гуляли вдоль прибоя с Мариной? Ничего не помню…
Он открыл глаза и какое-то время смотрел в деревянную стену с обрывком черного кабеля посередине.
Нет, не Мальдивы. Там не бывает таких стен. Там вообще никаких стен не бывает. Там кругом бунгало, со всех сторон открытые океану, в этом весь смысл Мальдивов!..
Тут произошло нечто совсем странное. У него над ухом, так близко, что он даже вскочил, заблеяла коза, раздались сигналы точного времени, очень бодрый и определенный голос сказал очень по-радийному:
– Московское время тринадцать часов.
В распахнутое окно врывалось солнце. Его оказалось так много, что жаром исходили деревянные стены. Внизу – Плетнев выглянул – был какой-то луг, совсем незнакомый, а за ним деревья, а что дальше – он не успел разглядеть. Посреди луга торчала коза, трясла головой и совалась мордой в клумбу с какими-то цветами. Когда морда появлялась из клумбы, изо рта у нее свешивался цветок, исчезавший с поразительной быстротой.
– Машка, зараза, пошла! Пошла вон, кому говорят!
Коза вдруг взбрыкнула задними ногами и понеслась, а за ней пролетела какая-то тетка в лифчике и подвернутых тренировочных штанах, и все скрылось.
Только цветы качались на объеденной клумбе.
Плетнев по пояс высунулся из окна, покрутил головой и осознал себя в деревне Остров Тверской губернии.
– И по традиции в конце выпуска новостей прогноз погоды! В Москве установилась настоящая летняя жара! Днем воздух прогреется до двадцати восьми, а по области до тридцати двух градусов выше нуля, ветер юго-восточный, умеренный. Ночью столбик термометра…
Не дослушав про столбик, Плетнев, как давешняя коза, ринулся по своим делам и, отыскав ванную, провел там некоторое время.
Тут к нему вернулась способность соображать.
…Я проспал, что ли? Да нет, быть такого не может! У меня бессонница, многолетняя, неизлечимая, я сплю по два часа, а потом просыпаюсь – и все. Меня лечили лучшие врачи лучшими препаратами, но так и не вылечили, и я в одночасье решил, что хватит уже препаратов!.. На новом месте я не сплю никогда. Я точно это знаю. У меня бессонница.
Ау, бессонница, где ты?.. Московское время тринадцать часов, столбик термометра установился на отметке…
Плетнев наскоро умылся – вода из крана шла плоховато, что там вчерашний старикан говорил про насос? – глянул на себя в зеркало и ничего не понял. Зеркало, такое же старое, как и в гостиной, отразило чужую физиономию, вверху узкую, зато широкую книзу, в пятнах то ли пролезшей щетины, то ли потрескавшейся амальгамы.
Нужно найти зубную щетку, полотенце, бритву, вернуть себе человеческий вид и собираться потихоньку в Москву. Нечего здесь делать совершенно. Идея схимничества провалилась.
Тут Плетнев отчетливо услышал, как внизу стукнула рама и кто-то прыгнул в дом, довольно мягко, но ощутимо.
Он замер, опершись двумя руками о раковину. Раковина была фарфоровая с нарисованным синим цветком посередине. Цветок оказался весь в потеках ржавчины, похоже, его тоже пожевала коза Машка.
Внизу кто-то ходил, двигал вещи.
Нужно взять топор, спуститься и посмотреть.
…Откуда у меня топор? Нет никакого топора!..
Надо просто так, без топора, спуститься и посмотреть.
Тут Плетнев понял, что ему страшно. Он боится идти смотреть.
Он сто лет ничего не боялся и даже забыл, как это бывает, когда боишься не абстрактных понятий – вроде цен на нефть или изменения котировок на бирже, а человека, забравшегося к тебе в дом.
И топора нет!.. Откуда у него топор, он городской человек, городской во всех отношениях, в пятом поколении, а может, даже и в шестом, он ничего не знает о топорах, козах и прочих радостях сельской жизни! Понесло его схимничать и анахоретствовать!
Хорошо в деревне летом.
Очень осторожно, касаясь рукой деревянных нагретых солнцем перил, стараясь ступать как можно тише босыми ногами, Плетнев спустился по лестнице. Зеркало на противоположной стене отражало, как обычно, невесть что, но одно было совершенно понятно – в большой квадратной комнате со столом посередине кто-то есть, и этот кто-то ходит, появляясь и пропадая в растрескавшейся амальгаме.
Плетнев перевел дух. Оказывается, он почти не дышал, спускаясь по лестнице. Он бросился вперед и схватил обеими руками ближайший к нему стул с резной спинкой. Стул оказался непомерно тяжелым, к чему приготовившийся защищаться Плетнев был совсем не готов.
Вырвавшийся из рук стул грохнул о пол, раздался пронзительный визг, Плетнев опять схватил его и занес над головой. Чертов стул потянул его назад, так что Алексей чуть не повалился на спину.
– Вы что?! Вы кто?! Мамочки!!!
Плетнев перехватил поудобнее свое орудие, и тут в окне возникла голова соседа Николая Степановича, которая покрутилась из стороны в сторону и деловито осведомилась:
– Женька, ты чего орешь на всю Ивановскую, язви твою!.. Ничего толком сделать не может, надо ж, какая девка никчемушная! – Тут он заметил Плетнева в трусах и со стулом над головой. – Здоров! Как спалось на новом месте?
Плетнев с грохотом обрушил стул себе под ноги.
– Я уж думал, ты на рыбаловку укатил, лапочка моя! – Голова Николая Степановича разинула рот и захохотала. – Велосипед спроворил с утра пораньше да и поехал зорьку посидеть, машина-то твоя запертая стоит! Велел вон Женьке цветков нарезать и тебе поставить, чтоб для удовольствия. Вы, городские, цветки в банках все любите!
– Он меня чуть не убил, – пожаловалась никчемушная девка Женька, шмыгая носом. – Стулом замахивался!
– А ты не дрейфь, Женька! – громовым голосом велел Николай Степанович. – Городские, они все отчаянные!
– Дверь-то заперта, так я в окно пролезла! А тут он со стулом! Хорошо, не шарахнул!
– А ты бы его тогда тоже… того! Шарахнула! – И Николай Степанович вновь захохотал, очень довольный своей шуткой. – Ну, поставила, и давай, давай, дуй оттуда! Нечего у человека под ногами путаться, язви твою душу!..
Фигуристая девица в немыслимо коротких шортах и обтягивающей маечке похлопала на Плетнева глазами и сказала тихонько:
– Дядь Коля просил вам цветов поставить, я и поставила. А вы на меня стулом…
– Прошу прощения, – выдавил Плетнев. Ему вдруг стало так неловко, что он даже задышал с трудом. – Я подумал… Не знаю, что я подумал…
– А вы вчера приехали, да?
– Да. Извините меня, пожалуйста.
– А как вас зовут?
– Алексей… Александрович.
– А я Женя. Мы с вами соседи. Вы заходите к нам, если что понадобится. Мы вон с той стороны, – и она махнула рукой куда-то на солнце. – А вы один приехали, да?..
– Женька! – прокричал с улицы Николай Степанович. – Дуй оттуда, кому сказал!..
– Вы спортсмен, да? С Олимпийских игр?
– С чего вы взяли?!
– А у вас фигура такая!.. Как у спортсмена! – И девица захихикала.
Плетнев осознал, что стоит перед ней в одних трусах, как будто сцену играет из дешевого водевиля, и разозлился.
…Ну что вам от меня нужно, а?! Цветы в банках, козы в клумбах, девицы в шортах!.. Я уеду сегодня вечером или завтра утром.
Всем спасибо, все свободны.
– Вам, может, к завтраку чего принести? Мы по вторникам в магазин ездим, так у нас все есть!..
– Спасибо, ничего не нужно.
– Ну, я тогда пойду, да? – и Женя ему улыбнулась. Плетнев улыбаться не стал, только кивнул.
Девица взобралась на подоконник, немыслимые шорты задрались еще выше, но потом вдруг передумала и спрыгнула обратно в комнату.
– А можно я через дверь выйду?
– Пожалуйста, – проскрежетал Плетнев и посторонился, пропуская ее.
Она с ног до головы окинула его оценивающим взглядом – он мог поклясться, что взгляд был именно оценивающим, женским, манким.
Еще не хватает мне деревенских сильфид!..
– Так вы к нам приходите! У нас все есть! – Она отодвинула щеколду и шагнула на крыльцо, окунулась в солнечный океан. – Только к блаженным не ходите, ну их! Я боюсь. Их у нас все боятся! Мы с девчонками однажды к ним на двор забежали, а старуха в доме одна и зелье варит! Страшно нам стало до жути! А она ка-ак повернется, ка-ак на нас глянет, у меня аж сердце в пятки ушло, мы побежали, а старуха с крыльца грозится, что всех проклянет!..
– Проклянет? – машинально переспросил Плетнев.
– И к Вальке не ходите, она злющая! Любка воровка, где убирается, оттуда вещи пропадают! Ей Прохор Петрович сколько раз предупреждения предупреждал! А Федор вообще, тюрьма по нему плачет…
– Женька, язви твою душу, что ты врешь?! – закричал откуда-то неугомонный Николай Степанович. – Сказано тебе, вали оттуда! Сколько ты в чужом доме прохлаждаться будешь?!
– А дом этот не чужой, а Прохора Петровича, – уже с улицы заговорила девица. – Его мой батя своими руками строить помогал!
– Батя-то твой помогал, только ты-то ни при чем!
– При чем!
– Женька!
Девица растворилась в солнечном свете, пропала из глаз, и на ее месте возник Николай Степанович в белой майке-алкоголичке и обвисших тренировочных штанах. Все как вчера.
– Ты ее не слушай, – приказал он Плетневу деловито. – Все она врет. От скуки девка мается, вот и врет. Никудышная такая. У ней родители работящие, а сама-а-а! Ну, как есть современная молодежь, одним словом. Все в Москву мечтает удрать или, на худой конец, в Тверь и там в модельеры поступить. Ну, которых по ящику показывают, они там в разных нарядах туда-сюда без дела шастают. А родители ни в какую! Вот она и крутит хвостом-то, и брешет! А отцу с матерью, думаешь, это приятно?..
Плетневу было решительно все равно, что приятно, а что неприятно отцу с матерью фигуристой Женьки.
– Может, тебе к завтраку чего принесть?
Плетнев чуть не завыл.
– Мне ничего не нужно.
– Ну, – вдруг заторопился Николай Степанович, – ты отдыхай, отдыхай. Если чего надо, кричи, я тут близко. Напротив. Речка знаешь в какой стороне?
Плетнев молча смотрел на него. Старикашка смешался, стал отступать, чуть не упал и вскоре тоже пропал в солнечном мареве.
Плетнев закрыл дверь, задвинул щеколду и обошел вокруг стола, косясь на трехлитровую банку с желтыми и белыми цветами.
Сегодня у нас, выходит, суббота. Уезжать сейчас бессмысленно, а завтра тем более. Попадешь в такие пробки, что в Москву въедешь как раз к концу следующей недели.
Значит, поеду в понедельник, не слишком рано, часов в одиннадцать. Решено.
А до понедельника нужно как-то дожить.
Значит… Что это значит?..
Плетнев поднялся на второй этаж, аккуратно застелил разгромленный диван, где он совершенно непонятным образом спал – почему так вышло, что спал, у него же бессонница, которую лучшие доктора лечили лучшими препаратами, да так и не вылечили! – напялил джинсы и с сомнением посмотрел на футболку. Вчерашний пот давно высох, но футболка так просолилась, что стояла колом. Нужно свежую в сумке искать, хоть и неохота!
