скачать книгу бесплатно
Мы обошли кладбище и, не заметив ничего подозрительного, принялись за работу. Все приходит с опытом: закончили минут за пятнадцать. И домой заспешили. Труды тяжкие и обильная выпивка свое дело сделали: спать очень хотелось.
Проснулась я оттого, что Сонька трясла меня за плечо.
– Ты чего? – испугалась я.
– Дождь. – И точно, за окном шел дождь, тихо постукивая в распахнутое окно.
– Дождь. Это хорошо, – кивнула я, переворачиваясь на другой бок. Часы показывали одиннадцать, и вставать уже не было смысла.
– Эй, белокурая бестия…
– Ну…
– А дождик-то все следы смоет.
– Точно.
– И собачка после дождя ничего не найдет?
– Не найдет.
– Есть все-таки бог на свете, – обрадовалась Сонька. – Я всегда говорю, должна быть какая-то справедливость. Вот мы, к примеру, старались, выкапывали, хотели человека спасти…
– И влезли в дерьмо по самые уши…
– Да, то есть нет. Я имею в виду, что мы ведь доброе дело сделали, а добрые дела должны учитываться.
– Где?
– Ну, я не знаю… Характер у тебя, Греточка. Начнешь с тобой по-человечески говорить, так ты обязательно все испортишь.
– Я больше не буду. Говори. – Мне было ясно, что это единственный способ отвязаться от подружки и опять уснуть. Сонька развивала свои идеи вселенской справедливости, а я дремала, а потом и вовсе крепко уснула. Правда, ненадолго. Дождь перешел в ливень, в небе загремело, заполыхало, а Сонька принялась выть. Грозы она до смерти боится, утверждает, что в детстве ее молнией ударило, я думаю, даже не один раз.
– Сунь голову под подушку, – посоветовала я. Сонька сунула и при каждом раскате грома тихо скулила. Кого хочешь разжалобит. Я стала ее утешать и по плечу поглаживать. Тут она голову подняла и вдруг стала бледнеть.
– Ты чего? – испугалась я.
– Слышишь?
– Что, гром?
– Нет. В чулане кто-то ходит.
– Да кто там ходит?
– Он…
– Дурища, как он ходить-то может? Мы его у амбара зарыли.
Сонька жутко побледнела и начала креститься, конечно, и на меня страха нагнала.
– Слушай, ненормальная, хочешь, я пойду в чулан, посмотрю? – разозлилась я.
– Не надо, – теперь она еще и заикалась. – Я одна боюсь.
Тут я решила, что в чулане мне делать совершенно нечего, и вроде бы тоже начала бледнеть.
– Бежим к Максимычу, – простонала Сонька.
– Вымокнем до нитки, – усомнилась я, – и гроза.
– Добежим.
Мы накинули на голову старый дождевик и бросились к реке. На другом берегу в серых потоках воды появилась фигура в жутком балахоне. Сонька начала оседать, заваливаясь вправо, но тут Максимыч замахал руками и крикнул:
– Давайте бегом!
Мы перебрались к нему и заспешили в дом.
– А я уж к вам собрался, – сказал он, снимая плащ-палатку. – Гроза-то, а? Беспокоился, как вы там. Софья Павловна грозу уважает.
– Уважаю, – кивнула Сонька. – Согреться бы.
– Самовар горячий.
– А печка? – спросила я.
– С утра топил.
Мы выпили чаю, и я забралась на печь греться. Было тепло и уютно. От покойника мы избавились, дождь все следы смыл, можно забыть эту историю и жить, как раньше. Через час гроза кончилась, я выглянула из-за занавески: Сонька с Максимычем мирно играли в «дурака».
– Девки, подъем! – Я потянулась и открыла глаза. Сонька рядом зашевелилась.
– Который час? – спросила я Максимыча.
– Девять. Засиделись мы вчера с Софьей.
– Кто выиграл?
– Я. Глянь, Маргарита, чего в деревне делается.
– Чего ж в ней такого особенного? – насторожилась я.
– А ты выйди на улицу-то, выйди.
Я вышла на крыльцо и ахнула: деревня вдруг ожила, у каждого дома красовались машины, а у неизвестного музыканта целых три. Мне стало нехорошо при мысли о том, как близко мы были от беды.
– Дачники приехали. В три дома на все лето. Пенсионеры, – довольно заметил Максимыч.
– Теперь тебе что не жить, – кивнула я, – не заскучаешь.
Тут на крыльце возникла Сонька.
– Максимыч, у тебя картошки на посадку не будет?
– Найдем.
– Что это за любовь к сельскому хозяйству? – удивилась я, когда мы шли к дому.
– Ну, не знаю. Дачники должны картошку сажать. Не можем мы здесь жить, ничего не делая.
– А я не здесь. Я домой.
– Ты что? – ужаснулась Сонька. – А Максимыч? А если в органы сообщит?
– И что мы сделаем?
– Будем в курсе. Греточка, нельзя нам никак уезжать. Мы должны держать руки… на этом…
– На ширине плеч, – подсказала я.
– Да… Свинья ты, Гретка. Мы должны знать, что происходит.
– Ясно. Временами облачно. Местами кратковременные осадки.
– Чего?.. Греточка, ты меня послушай. Конечно, я не такая умная, как ты, может быть, я даже совсем неумная…
– Дура, что ли?
– Может, дура, – согласилась Сонька, – но кое-что я понимаю: мы должны все держать под контролем, – нашла она нужную фразу и так обрадовалась, что и я начала радоваться из чувства солидарности: детская радость в глазах дорогой подруги была умилительна.
– Чего ты хочешь? – спросила я.
– Поживем праздники, картошку посадим, за дедом присмотрим, не начудил бы… А если органы, так хоть будем знать. А?
Если Сонька что-то вбивала в голову, это навеки, она всегда твердо стояла на своем, хотя вокруг хватало стульев, чтобы сесть. Я махнула рукой – остаемся.
При всем Сонькином желании сажать картошку после такого ливня было невозможно. Весь день мы валяли дурака. К вечеру, когда заметно подсохло, Максимыч объявился, задумчивый и явно обеспокоенный.
– Ты чего как пришибленный? – поинтересовалась Сонька.
– На кладбище ходил.
– Опять? Чего тебе неймется?
– Как же… любопытно.
– У меня был любопытный знакомый, так на днях схоронили.
– Сонька, закопали ее.
– Кого? – очень натурально испугалась она.
– Ну, яму эту.
– Кто ж ее закопал?
– Откуда мне знать? Пошел сегодня взглянуть, а ее и нет вовсе. А после дождя и место не найдешь, будто корова языком слизнула.
– Ну и что? Нужна тебе яма?
– Как же, Софья, что-то ведь здесь не так.
– Я тебе говорила и еще повторю, помалкивай ты об этом. Далась она тебе.
– Надо бы все-таки сообщить куда следует.
– Сообщи. Яма у него пропала. Была и нету. Засмеют на старости лет. Давай-ка за стол. За картошку денег не взял, так хоть выпьем.
Максимыч не отказался. Часов в десять мы отнесли его на родной диван.
– Ну и что? – съязвила я. – Так и будем человека спаивать?
– А что делать прикажешь? Как бы его от этой глупой мысли избавить? – печалилась Сонька.
Два следующих дня мы сажали картошку и спаивали соседа. Такая щедрость со стороны Соньки кого угодно насторожила бы, но Максимыч, похоже, и подумать не мог, что в голове соседки, которая росла на его глазах, могут завестись черные мысли. Однако, несмотря на систематическое спаивание, забота о появившейся, а затем пропавшей яме его не оставляла. Он упорно вспоминал ее, доводя Соньку до отчаяния. К моей радости, праздники кончились, пора было возвращаться домой.
– Я с тобой, – заявила Сонька.
– А как же лето аристократки?
– Какое лето, когда он возле амбара лежит. Продам к чертям собачьим эту дачу.
– А Максимыч? Не получит поллитровки и в органы кинется.
Сонька заскучала.
– Все равно, одна я здесь не останусь.
Я только вздохнула.
Мы вернулись в город. Привычные дела отвлекли от мыслей о ночном приключении, и я заметно успокоилась. На День Победы я сбежала от Соньки к друзьям в Загорск, и мы неделю не виделись, хотя она звонила с завидной регулярностью. Подруга в эти дни занималась выколачиванием денег с жильцов, снимавших у нее родительскую квартиру, была чрезвычайно деловита и о покойнике даже не заговаривала. Так было до пятницы. В пятницу, выходя с работы, я заметила Соньку. Она вышагивала по тротуару от дверей до угла здания и была явно чем-то взволнована. Я вздохнула и пошла ей навстречу.
– Ну, и чего ты здесь бродишь?
– Тебя жду.
– Могла бы позвонить.