скачать книгу бесплатно
– Но ведь они снимаются в кино, выступают, подрабатывают…
– Так это же «халтура», а не работа.
– В уставе написано: взносы платят со всех видов дохода.
– Вы бухгалтер?
– Нет, я писатель.
– Странно.
– Во-вторых, почему все подписи подделаны?
– Как это – подделаны?
– Вот, пожалуйста!
Она достала из сумки простенькие учительские очки, надела, посмотрела в ведомости, сняла и спрятала:
– Вот сука!
– Кто?
– Не важно.
– А теперь скажите, сколько у вас комсомольцев?
– Не помню. Я на съемках была. Может, новых взяли. А что случилось?
– У вас по сверке одно количество, а по ведомостям на пять человек меньше.
– И что теперь?
– Думаю, вас вызовут на бюро. Очень много нарушений.
– Вот тварь!
– Кто?
– Малюшкина.
– Та, которая яд вам подсыпала?
– Она, сволочь! Заместительница. Клялась: все будет тип-топ. Обещала ведомости в порядок привести. Привела! И что теперь?
– Думаю, выговор.
– Плохо.
– Уж чего хорошего!
– Хуже, чем вы думаете. Меня за «Музыку судьбы» обещали на премию Ленинского комсомола двинуть. Ну, теперь Здоба на мне оттопчется!
– Кто?
– Худрук.
– Хреново.
– Выпить бы, но все уже закрыто. Разве в Дом кино подскочить? Вы на машине?
– Нет, в ремонте, – соврал я. – До ЦДЛ пять минут пешком.
– Там жуткий администратор. Коротышка. Никого не пускает.
– Семен Аркадьевич? Пу-устит.
– Ну, да, ты же писатель! – Она с интересом посмотрела на меня. – Пошли, что ли! Тебя как зовут-то?
– Егор, можно – Жора…
– Ясно: он же Гоша, он же Гога, он же Гера… Хорошее у тебя имя!
У выхода жадно курила одна из бессловесных монашек в головном уборе, похожем на взлетающую белую голубку. Увидев нас, актриса нахмурилась:
– Ты же сказала, подождешь меня!
– Вик, прости, тут ко мне из райкома пришли. – Лета смущенно кивнула на меня.
– Ах, из райкома! – Монашка с интересом подняла на меня крупные карие глаза. – Тогда другое дело!
– Полуяков, – представился я.
– Полу… что?
– Фамилия у него такая, – объяснила Лета. – Зовут – Егор.
– Виктория Неверова! – Христова невеста глубоко поклонилась, скрывая ухмылку.
– Додик не звонил? – спросила Гаврилова.
– Нет.
– Ну, пока, до завтра, Викусь. – Подруги поцеловались щеками, чтобы не испачкать друг друга в помаде.
– Может, с собой ее возьмем? – тихо предложил я.
– Вику-то?
– Ну, да…
– Понравилась?
– Нет, за компанию…
– Хорошо бы… Она с женихом поссорилась. Но ей еще королеву хоронить.
Накануне я получил гонорар за внутреннее рецензирование и мог смело пригласить двух дам в ресторан. Вообще, писатели в этом смысле принадлежали при Советской власти к редкой категории трудящихся и жили не от зарплаты до зарплаты, как большинство, а имели массу дополнительных приработков. Я уверенно провел Лету мимо благосклонно улыбнувшегося Бородинского и повлек в Дубовый зал, где, к счастью, как раз освободился столик: Стас Гагаров уснул, пав челом на скатерть, и его, стараясь не будить, унесли из помещения на воздух.
– Что будет дама? – не без уважения спросил Алик.
– Водку, – вздохнула она.
– К водочке надо бы икорки, черной?
Я лениво кивнул, посмотрев на халдея с ненавистью.
– И сигареты бы… – попросила Лета.
– Какие изволите?
– «Стюардессу»…
– Специально для вас приберег последнюю пачку.
Лета пила, по-пролетарски закидывая голову, мне оставалось лишь намазывать ей бутерброды икрой, похожей цветом на свежий асфальт. Быстро захмелев, звезда курила, не переставая, и рассказывала о своей трудной актерской жизни. Получив после фильма роль горничной с тремя репликами, она нажила множество врагов в труппе. А Здоба как с ума сошел, пристает к ней чуть ли не на глазах у жены, работающей бухгалтером в театре. Обещает: как только супруга с очередным обострением ляжет к Ганнушкину, ввести Лету на роль Гвендолен, а ей хочется настоящей любви. Один раз с ней такое уже случалось, она собиралась замуж за однокурсника, жутко талантливого парня, но его взял в свой спектакль режиссер Винтюк, и жених пропал: девушки его перестали интересовать. От волнения Лета повысила голос, и без того по-актерски сильный. Ресторанная публика стала оборачиваться и сразу узнала Гаврилову. Сердце мое набухло глупой гордостью.
– Лета, никак не пойму, – я постарался увести разговор от жениха, вставшего в ряды «аликов», – как тебе такой длинный нос сделали?
– Нос? А-а-а, ты про Линду! Знаешь, сколько мне его гример лепил? Перед каждой съемкой три часа пыхтел. Я к семи утра приезжала. Потом раз говорю: «А давайте я в гриме домой пойду, чтобы заново не делать. Бабки у подъезда чуть челюсти не проглотили, когда меня увидели! Короче, Жор, специально спать на спину легла, вся подушками обложилась, чтобы не ворочаться ночью, просыпаюсь, а нос на полу валяется. Прикинь?
Мы просидели до закрытия ресторана. Пока Лета пудрила в дамской комнате свой настоящий носик, я позвонил домой из фойе и объяснил Нине: сломалась ротационная машина, поэтому тираж задерживается, и я вместе с ним. Врать было легко и приятно: мы по понедельникам действительно печатали «Стопис», и старый ротатор, вывезенный по репарации в 1946 году из Германии, ломался не в первый раз. Одно пришлось утаить: сегодня газету в свет подписывал Макетсон.
– А что там за крики? – заподозрила жена.
– Печатники на мастера орут.
– А-а… Приезжай поскорее и не пей. Я в желтом пеньюаре.
На самом деле у гардероба разыгралась литературная драма: песенник Продольный спросил у заведующего отделом поэзии «Огонька» Андрюшкина, когда, наконец, тот напечатает его гениальные стихи. «Никогда!» – был ответ, после чего оскорбленный Продольный зубами вырвал клок из вражьего замшевого пиджака.
– Круто тут у вас! – удивилась Лета, появившись из дамской комнаты.
– Идейно-эстетическая борьба!
Я поймал такси и, не торгуясь с водителем, повез актрису домой, в Фили. На резком повороте центростремительная сила бросила нас друг к другу. Нет, Лета не оттолкнула меня, а ласково вывернувшись из моих объятий, прошептала:
– Торопишься, Гоша!
Прощались у подъезда под бдительным оком таксиста, боявшегося, что мы смоемся, не заплатив. Гаврилова жила в обычной хрущевской «панельке», мне же казалось, звезда должна обитать по меньшей мере в доме из бежевого кирпича, а еще лучше – в старом особняке с кариатидами.
– Неужели ничего нельзя сделать с ведомостями? – спросила она.
– Я подумаю и позвоню.
– Спасибо. Жор, я бы тебя пригласила…
– Мама? – сочувственно улыбнулся я.
– Родители за бугром. Бабушка.
– Жаль.
– Не торопись! Все будет, даже больше, чем ты хочешь. Потом… Слушай, Жор, дай мне твой телефон, на всякий случай…
Я нацарапал рабочий номер на пачке «Стюардессы».
– Домашний? – спросила она.
– Служебный.
– А дома у тебя разве нет телефона?
– Есть.
– Пиши! Не бойся, по пустякам звонить не буду.
– Я и не боюсь, но лучше на работу звонить.
– Ты еще скажи, что не женат.
– Одинок, – почти не соврал я.
– И я очень одинока, – шепнула Лета. – Ты мне поможешь? Я же в этих чертовых бумажках и ведомостях ни хрена не понимаю.
– Помогу.
– Спасибо. – Она поцеловала меня так, что я потом долго не мог отдышаться.
Когда таксист по пустой полночной Москве домчался до Орехова-Борисова, Нина уже спала. В желтом пеньюаре…
На следующий день я полетел в райком и честно рассказал обо всем Ане Котовой, она внимательно посмотрела мне в глаза, все поняла, горько усмехнулась и деловито объявила цену:
– Два торта и три бутылки шампанского. Нет, четыре – надо бухгалтерию позвать.
За это скромное подношение райкомовские девчонки скоренько исправили все косяки комсомольской организации театра имени М., а начальству мы доложили, что у них все в ажуре, можно поддержать выдвижение Гавриловой на премию. Я позвонил Лете и утешил: опасность миновала, но документацию все равно надо налаживать.
– Жора! – задохнулась Гаврилова. – Я тебя хочу… видеть!
