скачать книгу бесплатно
Профессор протёр очки, забил пароль, щелкнул Интером и устремился к чёрным пробиркам.
– Вот оно! – хохотал он, – дымит! Газует! Оно моё! Моё! Ди-тя!
Тут распахнулось окно в зале. Второе, третье… Распахнулась дверь, яркий свет, тьма и снова свет. Чёрная пыль, подхваченная сквозняками закружилась, понеслась!
– Вот оно! Газует!
В земле, на глубине в восемь километров шли изменения. Бурлила магма и приливала к коре. Литосфера чрезвычайно уплотнялась, на Камчатке рванул вулкан. Там ураган.
Обдуваемый сквозящим ветром Стенька стоял в проёме распахнувшейся двери и вытряхивал трубку, энергично стуча ею по косяку.
– Ты…? – Нумнулл снял очки, чтобы лучше видеть сквозь задымление и пыль, царящую в кабинете, в лаборатории.
– Я видел дым! И пепел. – Стенька сунул трубку в правый карман.
– И про уголь знаешь? – истерично и испуганно заверещал Нумнулл – Дигидойл! Дигидойл!
Толи вбегает, толи входит тип в тёмных, противосолнечных очках, в Шерлоко-кеппи, в шерстяном, туго перевязанном вокруг горла шарфе, с острым носом, гладко выбритый и с бродавкой под нижней губой. Серьёзно-прагматичный и… несомненно, дурной тип. И пах он голландским сыром. Знаете? Такой… с большими дырками… Не обращая внимания на Стеньку и профессора переместился и уставился на стену.
– Я!
На подоконнике раскрытого окна появился пернатый Капессвет и пропел:
– Я!
– Что, ты? Дигидойл!
– С как доллар! Решётка! Собака! Семь, семь, четырнадцать, пятнадцать! – быстро и громко протараторил Дигидойл.
– Чтооооо? – забегал кругами Нумнулл
– А что? – с неподдельным интересом и ехидством вопросил пернатый.
В чёрной угольной пыли профессор не видел ничего, он не видел пернатого, Дигидойла… Лишь строб. Словно сварщик на стройке.
Стенька взял стул, донес его до угла комнаты, уселся и зажёг трубку.
На стену налипала чёрная масса, хаотично, неравномерно, но плотно. И шевелилась… И набирала объём быстро, как шаг Дигидойла. Стенька выдул порцию дыма и масса отделилась от стены, облако обрело форму головы, засветилось зелёным, послышался хрип и Нумнулл увидел глаза. И чётко услышал низкий тембр, голос, громкий шёпот: “Жми!”
Пальцы застучали по подсветке клавиатуры: С как доллар, семь, семь, решётка.... Чтооооо? С как доллар… С как доллар…
– С как доллар! Решётка! Собака! Семь, семь, четырнадцать, пятнадцать! С как доллар! Семь, семь… – тараторил Дигидойл, в очках которого отражались зелёные огоньки глаз. Ярких и больших.
Профессор рухнул под стол: “Да что это? Таратора… Тара-Тора! Семь! Решётка! С как доллар!”
– С как доллар – тонко и мягко вторил подоконник.
Сквозь свист создаваемый ветром возник голос. Шёпот. Чёткий и понятный.
– Внимание! Говорит и показывает Москва! Работают все центральные каналы радио и телевидения. Тыр-тыр-неты… Брикикинг ньюс! Нумнулл под столом!
– Вас понял! – крякнул Капессвет
– Уууух! Дух бесплотный! – прошипел голос
– Куда ты смотришь? Дигидойл! – неслось из под стола
– Я развиваю третий глаз, – завёлся монотонный таратор – Я смотрю сквозь зелёное облако
– Смотри сюды! – окрикнул его забытый вами с нами Стенька. Он встал со стула и, в зелёном дыму, с развеваемыми ветром кудрями положил на стул грецкий орех и шарахнул трубкой по плоду. Скорлупа свалилась на пол и на стуле лежало лишь ядро, так внешне похожее на человеческий мозг, – Я буду звать тебя Толкинхэд – промолвил он и протянул руку в облако…,– А тебя я звать не буду, Дигидойл!
На полной мощности летящий… Летящий в даль ангел
Мотора гул, асфальт и ветер в волосах. В сумке шлем. Люблю свой шлем. Но не ношу. На газ! На солнце курс, на юг, на море… Ну… На моря. Azov и Black. Как Дэниэлс… Но когда пьёшь, то не видно туман над росой, потому это лишь лирика. Там, давным-давно, в древности, ростом с зайца люди ставили каменные метки в прибрежных горах. Там пахнет солью, несёт тот запах с моря бриз, я спешился, а конь мой верный стоит в предгорье у воды, колёса солью умывая. О, Дорогая! В горах шепчу я. Скучно мне! И молнии вдруг заиграли там, в небе, соло для меня. Моя! Родная! Древняя, юная, мудрая дорога. Неси! Ухабами и грязью, прямыми и серпантинами… Лететь! Туда! Где… Моя древняя, юная, мудрая… Туда… Где… И молнии, и ветер. Дети! Поют! Звенят колокола! Моя!… Страна. Мосты и реки. И… там… впереди… степь, горы, море. И памятник разбившимся в пути. Я не сверну. Я Байкер Бен.
– Уав, ував, гав-тяф!
– Ааа! Шарик! Я, как и ты, был на цепи… Я… Лизал хозяйские харчи… Давно… Неправда
На обочине, у таверны, прямо на тропинке, ведущей в лес, пёсик попал задней ногой в капкан и что-то шептал, что-то тяфкал… Бен отпустил его: “Дыши!” и щеночек со всех ног и со всей своей радостью устремился по тропе.
– Ты съел мою добычу! Ты! Съел! Мне нужны деньги и твой мотоцикл.
– Ооо, да это ж великий, вери популар и мэджор… Газетный стар… Мсье Дуремар! Приветствую! Вы как на фото, ничуть не изменились…
– Если бы ты писал роман, то в конце этой фразы ты бы поставил многоточие…
– Если бы я писал, то я бы написал, что мотоцикл не отдам. Многоточие…
– Ты хамло! Быдло! Бескультурщина!
– Не шарю, ну… Ты слышишь рокот? Это автозапуск. Технолоджи!
– По кружке, друже, и поедешь. Таверна май, тебя согреет… Чай – нечай и кофиё. Бараночки, конфетки, пастилки и для зубов в конце резинки.
– Что-то сушит, ну… Попьём конечно… Нахаляву…
– Бесплатно всё! И официантки! Белы скатерти! И носик чайника…
– Идём, идём.
Вошли. Стоял чарующий и стойкий запах лайма. В углу, не сняв своих расшитых сапог, спал Роди, после ночной смены, местный фламенко гуру. Мастер, надо сказать… Официантка в расшитом белом фартуке напевала песенку, улыбалась и резала мясо. На столике, в тарелке, лежал слегка недожаренный стейк
– Сочный! Настоящий!
– Пятнадцать долларов и пару центов? – ну… Это Бен
– Нуууу… – замялась было девушка, не снимая при этом с себя улыбку
– Бесплатно всё! – воодушевленно вмешался Дуремар – Хозяин я!
– Мне чёрный. Сахар… Впрочем… Лей воды. Холодной
– Воды попить ты можешь где угодно! А здесь же…
– Здесь же.
– Я не пойму! Ты меня грабишь?
– Я не пойму чего так душно… И окон нет, часы всё врут… Там мясо режут, постою
– Тут запах свеж! И фартуки расшиты, котлетки, стейки, каблуки… И музыка! Поднимем Роди! Да ты садись, в ногах же, знаешь, правды нет…
– В руках есть правда! – и байкер приземлил лицо хозяина в стейк. Девушка поцарапала нос и щёку, не успев убрать нож… Капли густого томатного кетчупа стекали на пол.
Жареное солнце
В такси. В аэропорт. Огоньки! Шашки льют зелёным. Взмах руки:
– Два счётчика! В аэропорт.
– Чеего? Какие счётчики, какой эропорт? Нет порта тут. Деревня мы.
– Дааа… и таам… нет… Вокзал, вагоны, поезда… Да и не спеши, в принципе…
– Ща прогреем и поедем, – засмеялся шофёр, свернул с шоссе и, переулками, закоулками и дворами помчал к заданной локации.
10 минут езды прошли продуктивно. Казак думал обо всём. О зелёном винограде, об орехе в облаке, про аэропорт и про таксиста, про ночную свадьбу. За окном мелькали подсвеченные билборды, деревья, под колёса прыгали праздные гуляки. В мысли лезли макаки… Но! Тише!… В деревне ночь, гуляет люд и набекрень мозги, пудрит, дурит Дуремар, повсюду вижу я пожар. Впереди Зелёный город. Я точно знаю, что он молод.
– Сквозь рощу и дома! – подвёл итог таксист
Вокзал спал. Но на перроне стояла, освещённая лунным светом электричка. Открыты двери. Стенька пошёл к расписанию на столбе, посмотрел на локомотив, понял номер и, ведя пальцем по буквам, по строкам списка, нашёл рейс.
– Час…
Прошёл в первый вагон и завалился спать.
З-з-з… z-z… Колёса стучали. И музыка в голове… Та… С Театра… Звучит фальшиво. Он открыл глаза. В вагоне людно. У тамбура ряженые монахи с гитарами и аккумулятором что-то поют в шуме вагона, и аплодисменты, и храп… Сморкнулся кто-то… Стучат колёса. Эхом гонга… Ну… Звукорежиссеры знают это, как эффект реверберации… Радиоприемник, влитый в стену над закрытым душным окном, хрипит и голосит о свободе выбора, о выборах в Думу Выборга… Сзади нервы сдали. Там, в конце вагона, какая-то возня… То-ли за торт, то-ли за рыбу. Крики. Монахи несут руки вверх и аллилуйю… Выдох-вдох, вдох-выдох… Стенька поднялся и забаррикадировал себе место у окна.
– Добре утречко! – ржаво-весёлый голос напротив что-то сказал. Стенька смотрел в поле, сквозь забор вдоль дороги, туда… В горизонт. На линии горизонта оно статично, постоянно и константа, у забора мелькает бешено, и, по мере бега глаз плывет, как ночь Ван Гога
– Турбощётки для дома, электровентиляторы! Аккумуляторные батарейки! – это открылся тамбур и кто-то вошёл
– А Гамбург? Извините, а Гамбург это… где Мюнхен?
Стеньке всё же пришлось повернуть голову и посмотреть на ржавый голос.
– Сосиски там и пиво! Гамбург! Косы, груди, кружки, блонды…
На что Стенька подумал о чём-то непонятном и в голове у него заиграла та самая, та самая его мелодия. И он затянул походную песню, естественно, не открывая рта. Горизонт.
– Горизонт! – вдруг совершенно неожиданно для себя самого и, для окружающих и, довольно громко, произнес он.
– Что? Гори… – со следующего ряда сидений раздался дрожащий, но быстрый и бодрый голос. Такой… Как старик с бородой седой, танцующий брейкданс
– ЗОНТ! – рявкнул Стенька, с большим трудом боря большое желание прорваться мимо баптистов, открыть двери, тамбур… Дальше что?....“Не прислоняться”, окна грязные, закупорены форточки… “Тепло ли тебе, Девица? Тепло ли, Красная?…” И улыбка скрасила мгновение…
Пекло и жарило. Спёртый, запашистый, томный и жгучий воздух. Смрадит Людовик, Франции король. Жжешь! Жесть! Жи есть… Хочешь есть? Окорок? Отрок. Оброк. Ибн Хоттаб. Ты-ты-ты… В сердце моём! Ты-ты-ты… Под кроватью гном. Ты золото, бриллиантик, прелесть, Велес, волос, воск, свеча. Вссё! Фемида.
“Я всё так и не пойму… Это был сон или не сон? Херсон!” – и улыбка снова одарила Стеньку глотком воздуха. – “Я нюхал кровь, жевал свинец, я рвал цветы в полях и на полянах, и подорожник лечил рану на коленке, прополис, мёд, малина, молоко. Я буду петь!”
Паспортный контроль, шинели, погоны. Громкая связь. Карманник-вор скинул кошелёк, зазвенела мелочь. У Стеньки затекла нога и он дёрнул ей, меняя позу на жёстком сиденье, задев непроизвольно пустую консервную банку из-под сгущённого молока. Словно скрежет рации разнесся по вагону и, даже как будто бы ревером отразился в громкоговорителях над спёртыми окнами. Карманника-вора, элиту – ужас охватил, он напугал хозяйку кошелька. А солнце жарило полуднем.
– Электросковородки! Вай Фай! Аккумулятор встроен!
– А право на торговлю в пригородном транспорте? И личность. И билет.
– Би.. Билета нет…
– Пройдёмте. Станция.
Спать невозможно и нечем дышать. Аккумулятор, комбик, струны, провода… Тааак… Электричка…
И мысль понеслась нескончаемым потоком, нет возможности фиксировать и ставить отметки. Ядро и космос, небо и земля, и ветер, воздух, струны и эфир… Таак… Башня! Молот бронзовый и серп. Труба! Нет дыма без огня. Струны, ветер, ДНК, константа гибкая, берёзы ствол, корней система, сок весной, серёжки летом…
– Ну здравствуй, это я! Не сон то был… Гулял ты по земле, а небеса давили плечи. Ты вспомни. – этот голос был до боли знаком, – Я буду звать тебя Разным. Ты – Разный!
Стенька поднял глаза и там, где недавно пели и искали свой билет баптисты, подле стены, на фоне пожарного щита висело облако с зелёными глазами
– Толки! – и неподдельная детская радость. Радость!
– Семёныча, Маринку помнишь? Как яблоки он воровал… Как бегал ты и как играл с волною… Вспомни
Приют
Она. Грация и стати нежность. Она. Шагает травами. Уже не так робко, как вчера. Сегодня. Сегодня она уверена в выборе, тропа ведёт её ветром запахов, сквозь камыши и корни ив, туда, чрез поле-пашню… В ту принца башню. Инстинкт трепещет. Встаёт солнце. Тимоша. Кошечка. Пушиста. Совсем не Тимофей… А девочка… Да даже мама! Что греха таить! Свершилось чудо! Accident of Birth. Внутри пантеры зародилась жизнь и к дому потянуло. Стать кошкой… Мудрой, но все равно игриво ласкать хозяина и маленьких котят. Пушистеньких конечно. Комочков. Ласкать усами. Я же кошка. И Юпа имя моё и буду матерью я для своих котят.
Марфуша бежала из лесу к дому держа перед собой на вытянутых руках жёлтую, железную, солдатскую… Ну…как солдатская только жёлтая. О чем я? Я из лесу вышел! Был сильный мороз! В общем, земляника там в кружке у Марфуши этой. Лето греет. Тут… Херыкс! Толь кочка, толь кошка.
Марфуша: «Тюль вдруг вспомнилась красивая такая… Повесить бы её скорей под шторы… У мамы в комнате…» Херыкс короче землянике. Ну и плачет.
– Марфуша! Ну ты Марфа! С 8 Марта! С Новым годом! Не ной! Не ною я хоть ты запнулась об меня, а у меня котятки в животе. Потрогать хочешь? Вот. Урчит!
Так встретились подруги давние на входе у деревни. У дерева. И деревянные глаза их смотрели и смеялись! Берёзы капала слеза, серёжки вились. Благодать! Глаза. Не деревянные. Они же голубые… Не цветом… Запахом небесной чистоты… УЗБ достал трубку, к дереву прильнул и замолчал, спалил систему и двинул к ним
– А почему вдруг перестали ныть? Не по девчачи это! Зааавывай!
"Все нафик! Спать!" подумал УЗБ.
