скачать книгу бесплатно
Сухо рассмеялся Палыч – словно рассыпали по столу пригоршню камней.
– Недоработка вышла, Эйнштейн! Сколько меня фотографировал, а все одно – не фурычит…
– Женщина на два часа. Расстояние – один метр, – невозмутимо продолжала Нина.
Пальцы брата сжали предплечье.
– Понял. Это баг, – сообщил Ярик. – Мне пока не удалось его победить – не могу понять, в чем причина… иногда Нина засекает несуществующих людей. Я их называю фантомами. То ли тепловые потоки, на которые реагирует камера, то ли что-то в воздухе, отражающее сигналы локатора. Не обращай внимания, они быстро рассеиваются…
Он увлек меня обратно в коридор. Мы поднялись на второй этаж, прошли в соседний корпус через подвесной переход, воспользовались лифтом и посетили пустующую столовую. У лабораторий встретили какую-то студентку и запозднившегося профессора, с которым Ярик зацепился языками, обсуждая нюансы использования нелинейных преобразований в сверточной нейронной сети (профессор был опознан Ниной как Глазурин Тимофей Сергеевич. От него кисло пахло мелом и пирожками с квашеной капустой), а потом на площадке у информационных стендов наткнулись на еще одного фантома.
– Мне как-то не по себе, – признался я, когда Нина бесстрастно сообщила, что «женщина в полуметре… в метре… в двух метрах от вас».
– Еще недавно она путала двери и окна, – не особо-то успокоил Ярик. – И игнорировала открытые люки. Не переживай, я хорошо ее обучил. Скоро разберемся и с этой проблемой.
Вернувшись к пропускному пункту, мы простились с Палычем и вышли к парковке, где Нина без труда обнаружила наш автомобиль.
– Можешь снимать, – разрешил Ярик, заводя мотор.
Салон Яриковой «тойоты» пропах освежителем-елочкой, старыми чехлами и потертой кожей. Я устроился в кресле, сжимая в руках сложенную трость.
– Ну, что скажешь? – поинтересовался брат.
– Чумовая штука, – признал я. – Ты будешь богат, как Билл Гейтс.
– Ой ли… – он усмехнулся. – Аналоги уже существуют, но их цена… В Германии собирают протезы, передающие очертания предметов по глазному нерву напрямую в мозг. Американцы не сегодня завтра запатентуют искусственные глаза, восстанавливающие до сорока процентов зрения. Будущее из фильмов восьмидесятых сквозь призму звериного оскала капитализма. Позволить себе все это, как ты понимаешь, смогут лишь богачи. Моя же разработка может быть доступна каждому. И я рад, что могу сделать посильный вклад.
Под колесами зашуршала гравийка. На повороте я высказал вопрос, беспокоивший меня с завершения испытания прототипа.
– А тебе не приходило в голову, что эти фантомы… ну, типа, неприкаянные души?
Брат рассмеялся.
– Ты говоришь с человеком, получившим грант для молодых ученых на разработку прибора искусственного зрения. Каков шанс, что я могу верить в привидения?
Мы помолчали.
– Впереди еще много работы. Помимо проблемы с фантомами, качество распознавания сильно зависит от освещенности. В полной темноте максимум, на что можно рассчитывать, – замеры расстояний локатором. Я думаю над добавлением инфракрасных датчиков, и…
Ярик ударился в малопонятные рассуждения. Я слушал его, все яснее ощущая, каким балластом становлюсь собственному брату, вынужденному нянчиться со слепцом в Новосибирске, вместо того чтобы строить где-то блестящую карьеру, и нахлынувшее чувство острой никчемности омрачило приподнятое настроение.
– Жаль, что не в МГУ, – сказал я. – Там было бы куда больше возможностей, а ты застрял тут, из-за меня.
– А, не бери в голову. Тут не так уж и плохо.
– Если бы была жива мать…
Я знал, что он бодрится. Мы оставались, потому что здесь мне был знаком каждый уголок – немаловажное преимущество для незрячего. Здесь прошла наша юность. Жизнь в Академгородке как будто законсервировалась – ничего не менялось вокруг, – и бывший студент Мишка, однажды проснувшийся слепым, чувствовал себя на этих улицах как рыба в воде.
Однако Новосибирск вовсе не был пределом мечтаний, о чем недвусмысленно напоминали сводки новостей. В Бугринской роще стая бездомных собак разорвала восьмилетнего мальчика. Месяц назад пропала еще одна студентка, четвертая за последние полгода. В Ленинском районе произошла перестрелка – трое убитых, двое в реанимации. Подростки облили бензином и подожгли бомжа.
Печальная летопись каменных джунглей, в которые превращались все крупные города.
– Не вини себя, – сказал Ярик. – В конце концов, если бы я уехал в Москву, то никогда бы не встретил Нину…
– Нашел бы себе другую аспирантку. В Москве их пруд пруди…
Он толкнул меня в плечо.
– Нина особенная девушка, а если ты будешь это отрицать, получишь тумака.
– Знаешь, в чем преимущество слепоты? – спросил я после непродолжительного молчания.
– И в чем же?
– Для меня все девушки выглядят на десять из десяти.
Ярик смеялся долго и заразительно.
* * *
Однажды я проснулся незрячим.
То утро никогда не выветрится из памяти, сколько бы лет ни прошло. Помню, как открыл глаза и долго не мог понять, где нахожусь, – тьма, сгустившаяся вокруг, была совершенно непроницаема, словно кто-то залил глазные яблоки гудроном, пока я спал. Потом был путь на ощупь до ванной, где я мучительно долго мыл глаза, тер их, мял как безумный, все глубже погружаясь в пучину беспросветного отчаяния. Чернота никуда не уходила. Мир в одночасье обернулся крайне враждебным и опасным местом…
Позже было обследование в краевом глазном центре, где врачи сообщили, что видеть я больше не буду. Лопнула какая-то важная перемычка в мозгу, случился микроинсульт, стремительная атрофия зрительного нерва вследствие кислородного голодания… в общем, непредсказуемая и совершенно случайная аномалия, сломавшая мою жизнь.
Врачи сказали, что вероятность подобного – один случай на десять миллионов.
И вот они мы – слепой парнишка, едва успевший окончить университет, и его брат, молодой ученый, дописывающий диссертацию об эхолокации в системах компьютерного зрения. Двое в родном городе, из которого постепенно разъезжались все друзья и знакомые в поисках лучшей жизни где-то в столицах. Всего три года как похоронившие мать – единственного близкого человека.
Черт его знает, как я протянул эти пять лет.
Дни слепых тянутся долго и однообразно. По первости потерявший зрение человек беспомощен, подавлен и психически нестабилен. Самая простая бытовая мелочь превращается в неразрешимую задачу. Необходимость выйти из дома вызывает животный ужас. Уныние, апатия и пессимизм отравляют жизнь окружающим.
Страшно представить, что переживал мой брат, взваливший на себя эту ношу.
Постепенно, конечно, привыкаешь – на первый план выходят слух, осязание и обоняние. Чувства обостряются. Начинаешь вновь познавать мир вокруг. Все приходит в подобие нормы. Теперь это – твоя жизнь.
Навсегда.
Скрипнули тормоза, вырывая из печальных воспоминаний. Прибыли.
Ярик привел меня домой и умчал к своей пассии – то ли увлеченной им, то ли просто флиртующей с научным руководителем аспирантке, – оставив наедине с аудиокнигами, полным холодильником и журналами, набранными шрифтом Брайля. Ах да, и с прототипом голосового помощника для слепых – «Ниной», которая ловко определяла положение стен и воображала фантомных людей.
После столь насыщенного дня о сне не могло быть и речи, есть тоже не хотелось, и я нацепил на нос Яриков прототип.
– Загрузка системы…
Не знаю, чем закончатся похождения Ярика с его аспиранткой, но в одном я был точно уверен – нас с Ниной ожидали длительные и близкие отношения.
Я прошелся по квартире, знакомой вдоль и поперек. Нина безошибочно нашла телевизор, кухонный гарнитур и стиральную машину. Указала на балконную дверь. А потом, когда я собирался вернуться в комнату, сообщила:
– Женщина на двенадцать часов. Расстояние – полтора метра.
Я вздрогнул.
Одно дело – слушать рассуждения о багах программы от Ярика, стоя рядом с ним в коридоре НГУ. Другое – в одиночестве, в кромешной тьме тесной квартирки слышать тихий голос в наушнике, утверждающий:
– Женщина на двенадцать часов. Расстояние – один метр.
В тишине тикали настенные часы.
– Кто здесь?
Собственный голос показался мне чужим. Рука, вытянутая вперед, медленно ощупывала пустоту.
Если пальцы коснутся чего-нибудь – я закричу.
– Женщина на одиннадцать часов. Расстояние – полтора метра.
Фантом ускользал в коридор. Я шагнул следом, ведя рукой вдоль стены (трость осталась в комнате). Нина монотонно бубнила в ухо:
– Стена на два часа, расстояние – полметра. Стена на десять часов, расстояние – полметра. Женщина на двенадцать часов, расстояние – два метра. Дверь на одиннадцать часов, расстояние – два с половиной метра.
Что бы это ни было, оно удалялось ко входной двери. Я сделал еще пару шагов, миновал комнату и остановился. Нина сообщила, что видит дверь прямо передо мной. Я ждал.
Дом жил своей жизнью – этажом выше кто-то смотрел телевизор, приглушенно ругались женские голоса. В подъезде за дверью ничего не происходило, и прихожую наполняла вязкая тишина, настолько густая, что я слышал шорох статики в наушнике. А потом Нина сказала:
– Перед вами – женщина.
На какой-то миг мне показалось, что я чувствую чужое присутствие. Сердце пропустило удар, ноги предательски дрогнули.
– Перед вами – женщина.
Внезапно я понял:
– Мама?..
* * *
Мне было семнадцать, когда мы крупно разругались.
Она мечтала, чтобы я шел по стопам брата, уже в те дни подающего большие надежды, – я знал, что никогда не стану ученым, хотя готовился к поступлению в тот же университет, что и Ярик. Меня тошнило от разговоров за ужином о том, чем он там занимается. От высшей математики, нейросетей и прочих генетических алгоритмов так и веяло нудной, сложной и утомительной работой. В семнадцать меня больше интересовали девчонки, компьютерные игры и фильмы ужасов, и пусть найдется хоть кто-нибудь, способный бросить в меня за это камень.
Последней каплей стал ее запрет отправиться с ночевкой к новому приятелю. Тот жил в коттедже: намечалась крутая тусовка. Впереди были все выходные. Я знал, что девочка, которая мне нравилась, тоже приглашена, и это был один из тех шансов, которые выпадают не так часто. Но мама не хотела и слушать об этом. Как же так – прохлаждаться всего за три месяца до экзаменов? Тем более неизвестно с кем…
Спор быстро вышел из-под контроля. Мы орали друг на друга, стоя в коридоре: я обвинил ее в эгоизме, она меня – в безалаберности и лени. Я психанул, назвал ее сукой и ушел, хлопнув дверью.
Это были последние слова, которые мама услышала от меня.
Тем же вечером ее насмерть сбил какой-то лихач, когда она спустилась в магазин, чтобы купить подсолнечного масла.
Позже, когда слепота поразила меня, я не раз думал, что это – моя кара. За то, что смеялся, жрал чипсы и обжимался с девчонками в тот самый момент, когда мать с перебитым позвоночником умирала у ледяного бетонного бордюра…
– Мама?..
– Перед вами – дверь.
– Мама, подожди!
Я бросился в комнату, натыкаясь на мебель. Пребольно ушиб локоть, но даже не заметил этого. Нащупал трость, прислоненную к столу, сдернул теплую кофту со спинки стула. Обулся, игнорируя подсказ в наушнике, едва не выронил связку ключей, выбрался в подъезд.
Интуиция не подвела – стоило повернуться, как Нина бесстрастно сообщила:
– Женщина на двенадцать часов, расстояние – два метра.
Фантом удалялся, уплывая вниз по лестнице. Я двинулся следом, простукивая тростью ступеньки. Одним махом миновал три пролета, нашел кнопку магнитного замка и оказался на улице. Холодный сентябрьский воздух забрался под кофту. Во дворе было тихо, лишь где-то вдалеке шумело скоростное шоссе.
– Женщина на одиннадцать часов. Расстояние – четыре метра.
– Кто-нибудь слышит меня?
Темнота безмолвствовала. Я шагнул вперед, ударяя тростью по асфальту. Фантом ждал, вероятно, в конце подъездной дорожки. Как Ярик мог счесть это программной ошибкой? Такое поведение не могло быть случайным…
Она вела. Она хотела что-то показать мне.
Наш дом стоял на отшибе, сразу за ним начинался лес. Если свернуть направо, через полтора километра будет один из корпусов НГУ. По прямой, рано или поздно, можно было уткнуться в водохранилище. По левую руку располагался ботанический сад. Когда-то я знал эти места как свои пять пальцев.
Ботанический сад облюбовали спортсмены и собачники, возле университета всегда было полно студентов. Лесок, карабкающийся на холм, оставался менее исхоженным. В начале девяностых там начали строить еще один корпус, но что-то с ним не заладилось, и с тех пор пустой бетонный остов мертвого здания торчал среди деревьев, медленно разрушаясь.
Фантом… нет, призрак матери удалялся в лес, и я пошел следом, будто крыса за звуками дудочки.
И прежде чем сообразил, что делаю, забрался уже далеко.
Когда ты слеп, расстояния скрадываются. Кажется, что шагал целую милю, а на деле не прошел и ста метров, или наоборот – думал, что кружил по округе, а сам утопал невесть куда. В городе хорошими ориентирами служили дома и дороги, в лесу же оставалось полагаться только на собственные чувства.
Воздух пах влагой, мхом и палыми листьями. Тропинка под ногами, то и дело пересекаемая корнями деревьев, поднималась в горку. Нина засекала деревья справа и слева, но как-то неуверенно, сбиваясь на неопределенные «объекты», из чего я заключил, что вокруг совсем стемнело. Фантом то появлялся, то исчезал на расстоянии пяти-шести метров впереди, и я упорно шел следом. Стоило остановиться и подумать, но нахлынувшие горькие воспоминания заглушили голос рассудка.
Я размышлял, как наладить контакт. Весь вопрос был в том, могли ли они слышать. Нина определяла движения фантомов; если предложить, чтобы шаг влево означал «да», вправо – «нет»… как-то так, тогда…
Путь перегородило что-то массивное. Вытянув трость, я несколько раз ударил по твердому скругленному предмету, повисшему на уровне груди.
Да это же бетонная труба перед заброшенным корпусом!
В памяти всплыли обрывки воспоминаний: мы с Яриком прячемся в трубе, воображая, что старый недострой кишит инопланетными монстрами и наша боевая задача – найти огневую точку и отстреливать вражеских офицеров…
Я согнулся, пробираясь под трубой. Нина шепнула в ухо:
