скачать книгу бесплатно
Тараканов хотел было сказать про Колобка и про перспективы раскрыть минимум десять разбойных нападений, но сказал только: «Слушаюсь!»
* * *
Настя примчалась вечером десятого, сжала Тараканова в объятьях и опять начала рыдать. Когда жена успокоилась, он рассказал ей о мобилизации, после чего рыдания возобновились.
– Ну хватит, Настя, хватит. Большевики страну до ручки довели, поэтому долго не продержатся. Я думаю, к осени кончится моя мобилизация.
– А когда старая власть вернется, простят тебе службу в большевистской полиции?
– Так я же по принуждению… – сказал Тараканов неуверенно. – Но все равно, выбора у меня сейчас нет. Не в бега же мне подаваться. И потом, при любой власти обыватель имеет право на защиту от воров и убийц.
Порешили, что Настя с ребенком продолжат жить в Кашире, на матушкином молоке, а Тараканов будет их навещать по мере возможности. Несколько месяцев такое положение дел можно было и потерпеть.
За две недели семью не удалось навестить ни разу. Он и в комнате у Фокина за это время ночевал только пару раз, все остальные ночи провел либо на осмотрах, обысках и задержаниях, либо – кемаря на стульях в кабинете. Новоиспеченный субинспектор до того осунулся, что был вынужден подвязывать веревкой свои довоенные брюки, которые месяц назад были ему чуть маловаты.
Поэтому, едва очутившись в вагоне экстренного поезда, Тараканов прислонился к стенке и тут же уснул.
* * *
В Ожерелье их встречала целая делегация. Люди в ней были почти все Тараканову знакомые: начальник службы движения инженер Калабушкин, начальник станции, начальник уездной милиции Трофимец, городской врач Смирнов и урядник, тьфу ты, черт, старший милиционер Харламов – единственный чин каширской полиции, сохранивший свою должность после двух революций.
Калабушкин предложил отобедать после дальней дороги, но Розенблюм решительно отказался и потребовал провести их на место происшествия.
Ограбленный вагон был отцеплен от поезда и отогнан маневренным паровозом на запасной путь, в дальний угол станции. Вход в вагон охранял юноша в фуражке реалиста, кожаной куртке и со «Смит и Вессоном» в кобуре на поясе.
Багажный вагон, как и всякий его собрат, эксплуатировавшийся в Российской империи, состоял из двух отсеков, разделенных дощатой перегородкой: меньшего, в котором находилась комнатушка багажного кондуктора, и большего, где непосредственно и размещался груз. В лобовой части вагона находилась открытая площадка, имевшая дверь в кондукторский отсек. Багажная часть вагона была снабжена двумя раздвижными воротами, с каждой боковой стороны.
Трупы, по приказу из Москвы, никто не убирал.
Кондуктор лежал у входа в свою комнатушку, головой к левому от входной двери окну. Это был парень лет двадцати пяти, высокий, плотный, с копной густых светло-русых волос. Пуля попала в левую часть его груди, и на черной форменной тужурке расплылось темно-бордовое пятно. Милиционер – бородач в старой солдатской шинели – сидел на стуле у противоположного окна. Все его лицо, стена вагона и стекло окна были залиты кровью. Его винтовка валялась тут же, на полу.
Чиновник наркомфина находился в багажном отсеке – лежал на куче тюков и деревянных ящиков у задней стенки вагона. Несмотря на то что одна из боковых дверей вагона была приоткрыта, ядовитый пороховой дым из помещения еще не выветрился.
Тараканов долго наблюдал за тем, как бессмысленно суетятся набившиеся в вагон люди, а потом не выдержал и громко спросил, обращаясь к Розенблюму:
– Товарищ комиссар! Разрешите начать осмотр?
Розенблюм аж вздрогнул от неожиданности.
– Да-да, начинайте.
– Тогда, товарищи, попрошу всех покинуть помещение и не мешать осмотру. В вагоне останемся я и доктор, а также вы, гражданин Калабушкин, и вы, простите, не знаю, как вас звать. – Осип Григорьевич вопросительно посмотрел на начальника станции.
– Терновский, Дмитрий Николаевич.
– И вы, Дмитрий Николаевич. Будете понятыми.
Субинспектор достал из кожаной папки бланк протокола осмотра и вопросительно посмотрел на присутствующих.
– Давайте выйдем, покурим, – тоном приказа предложил Розенблюм.
Милицейское начальство вышло. Тараканов перешагнул через труп кондуктора, сел на откидной стул, положил на столик бланк и посмотрел на доктора Смирнова. Тот поставил свой саквояж прямо на пол, снял пальто и стал засучивать рукава.
* * *
– Что скажете, товарищ Харламов? – Тараканов достал папиросу, а потом протянул пачку бывшему уряднику.
– Премного благодарен, ваше благородие! – Урядник сунул папиросу в рот, чиркнул спичкой и, спрятав ее в ладонях, поднес Тараканову.
Дождавшись, пока субинспектор раскурит плохой табак, он закурил сам и только после этого ответил:
– А черт его знает. С Каширы до Ожерелья поезд все время в подъем идет, скорость до десяти верст опускается. Запрыгнуть на площадку – дело плевое. А в темноте никто и не заметит. Вот только что потом? Как они собирались в вагон проникнуть?
Багажные вагоны всегда помещались впереди поезда, перед пассажирскими. Во избежание возгорания от искр паровоза передние их части обивались железом. Железом была обита и входная дверь. На всем пути следования эту дверь полагалось держать закрытой. Багажный кондуктор имел право открывать ее только на станциях погрузки или разгрузки, при полной остановке поезда. Между тем замок на двери был целехонек, сама дверь никаких следов взлома не носила. Отсутствовали повреждения и на боковых дверях, а открыть их, не повредив, можно было только изнутри вагона.
Тараканов выпустил струю дыма и сказал:
– Раз проникли, значит, дверь им кто-то открыл. Кто-то из тех троих, что внутри находился. Ключа от вагона мы не нашли, выходит, они его с собой захватили. Идем далее. Денег взяли девять миллионов. Какими купюрами, я не знаю, но даже если вся сумма состояла из одних «кать»[3 - «Катя» – сторублевая купюра (жарг.).], то и тогда похищенное на несколько пудов тянет.
– А если все мильоны тысячными «керенками» были?
– Вряд ли. Деньги на выдачу зарплат везли, а зарплаты-то не тысячные! Но мы это уточним. Так вот – такую ношу на себе не унесешь. Выходит, подвода была. А раз подвода, то среди грабителей кто-то местный. Ну не приехали же они сюда на лошади из Москвы!
– Опять пойдем лошевладельцев шерстить, как в шестом годе?
– Без толку. Тогда мы точно знали, что экспроприаторы лошадей в городе нанимали. А теперь? Весь уезд прошерстить придется, а в деревнях, почитай, в каждом дворе по лошади. Да и возница в доле: не поехал бы несведущий человек ночью в полосу отчуждения железной дороги. А раз в доле, с нами откровенным не будет… – Тараканов задумался. – Харламов, а что это за скорый поезд такой, который у каждого полустанка останавливается?
Старший милиционер пожал плечами.
Субинспектор подошел к Терновскому:
– Дмитрий Николаевич, скажите, а поезд в Ожерелье имел остановку?
– Нет! В том-то и дело, что нет. В Кашире ему паровоз поменяли, и он должен был до Узунова без остановки дуть. Это мы его в Ожерелье задержали – дальше однопутка, а с Узунова телеграмма пришла – надо было экстренный пропустить. Машинист на платформу вышел размяться и увидел, что дверь в багажный вагон открыта, вот он тревогу и поднял. А так бы до Узунова не хватились, а это еще два часа ходу. Да и там могли не хватиться, если багаж грузить-выгружать не надо было. Тогда до Михайлова.
– А в Кашире багаж грузили?
– Я наверно не знаю, но скорее всего – да. Я могу телеграфировать, справиться.
– Будьте любезны.
К беседующим подошел Розенблюм:
– Закончил, Тараканов? Если да, тогда пойдем в контору совещание проводить.
* * *
Тараканов встал и откашлялся.
– Картина ограбления мне видится следующей. Преступление произошло между часом и половиной второго ночи – в час поезд отошел от станции Кашира, где в багажный вагон производилась погрузка, а через полчаса машинист обнаружил ограбление. Преступники запрыгнули в поезд на ходу, между станциями, и их сообщник открыл им дверь. После этого они застрелили кондуктора и милиционера, потребовали у чиновника указать на денежный груз, потом застрелили и его. Открыли боковую дверь, выкинули баулы в поле, сами спрыгнули вслед за ними. Ноша тяжелая, поэтому без лошади они обойтись не могли. Следовательно, привлекали местного возчика. Мои предложения: осмотреть путь между станциями, местные товарищи говорят, что третьего дня шел сильный дождь, поэтому на прилегающей к полотну местности должны остаться следы. Вряд ли, конечно, по ним мы установим преступников, но направление поисков они нам подскажут. Далее – проверить убитых, изучить их биографии, связи, знакомства. Для этого просмотреть дела в управлении дороги, в наркомате финансов и в управлении милиции. У меня все.
Розенблюм повернулся к начальнику милиции:
– Товарищ Трофимец, прочесывание организовать сможете?
– Сделаем, товарищ комиссар. Своих сил, конечно, не хватит, так я к деповским рабочим обращусь, товарищи помогут.
– Отлично. Займитесь этим немедленно. Еще какие-нибудь предложения будут, товарищи?
– Разрешите, товарищ комиссар? – нерешительно спросил Харламов.
– Слушаю вас, товарищ.
– Тут в версте от станции деревенька есть – Слободка. Так у тамошних жителей железнодорожные кражи – что-то навроде промысла. Поезда, особенно тяжелые, на станцию тихим ходом идут, вот и приноровились крестьяне вагоны грабить. Если вагон открытый, с углем там или с дровами – сверху залазят, если закрытый – топором могут дырку в стенке прорубить. Мужики с вагонов товар скидывают, а бабы с ребятишками подбирают и домой волокут. Не мешало бы слободских проверить.
– Ну что ж, предложение дельное. Вы этим и займитесь. Товарищ Трофимец, выделите товарищу людей в помощь.
– Еще бы ордерок.
– Какой ордерок?
– Так обыска надо проводить, а без ордеров вроде не велят теперь.
– Да как же я тебе дам ордер, если я не знаю фамилий обыскиваемых?
– А я вам сейчас назову.
* * *
След от повозки нашли аккурат посредине между станциями, в четырех верстах от каждой. Судя по оставленным в весенней грязи отпечаткам, к дороге подъезжала одноконная крестьянская телега. Никаких особых примет след не имел. Кончался он в пяти верстах от железнодорожной линии – на гравии Большой Зарайской дороги. Искать дальше было бесполезно. От того места, где кончался след, до дома Тараканова по прямой было не более двух верст, поэтому субинспектор решил проведать семью. Наказав деповским рабочим, с которыми он занимался розыском, передать начальству, что скоро будет, Осип Григорьевич поспешил домой.
Когда он, грязный и промокший, ввалился в избу, обе его женщины завыли, как по покойнику. За ними заревел и сынишка. Пришлось всех успокаивать. Первой пришла в себя мать и тут же поспешила собирать на стол.
После огромной тарелки щей с куском говядины и сковородки жареной картошки на настоящем сливочном масле Осип Григорьевич полулег на диван, блаженствуя, закурил папироску.
– Папка, ты где был? – сын устроился рядом и прижался к нему всем телом.
– В Москве, сынок. – Тараканов рукой отогнал от ребенка табачный дым и затушил папиросу.
– Гостинец мне привез?
– Нет, сынок, не привез. В следующий раз приеду, обязательно привезу.
– А ты разве не навсегда приехал?
– Нет, нонче же надо на службу возвращаться. Да и тебе за гостинцем.
– Не ходи никуда, оставайся дома, мне гостинцы не нужны.
– Нельзя, сын, начальник заругает.
Личико у Ваньки скривилась в начинающемся плаче.
– Это что такое, а? Не вздумай плакать. Ты что, барышней у меня растешь? Тебе, может быть, куклу в гостинец привести? Не плачь, говорю. Я недолго на службе буду, скоро навсегда приеду.
– Сколько дней?
– Точно не знаю, мало.
– Шесть?
– Немного поболе. Дней пятнадцать.
– Уже тепло будет, когда приедешь?
– Наверное, тепло.
– Тогда пойдем на речку купаться?
– Пойдем, и искупаемся, и рыбы наловим. Снасти-то наши в порядке?
Через час он вышел на улицу. За ним следовало все семейство.
– А что, мать, подорожали небось извозчики?
– Почем мне знать, я пешком хожу.
– Не подорожали, как стоили два рубля до станции, так и стоят, – сказала жена.
– Тогда пойду на Московскую, найму «ваньку». Устал я что-то, да и спешить надо.
* * *
Розенблюма он нашел в конторе пассажирской станции. Начальник проводил очередное совещание.
– А, Тараканов, явился! Где шлялся?
– Домой заскочил, товарищ комиссар, с семьей повидаться.
– Ты сюда что, отдыхать приехал? Товарищи мне уже доложили о твоих «успехах». Только зря время потерял и людей от работы оторвал. «Лекок» хренов. А вот товарищ Харламов паек свой не зря получает. Пока ты матушкиными пирожками брюхо свое набивал, он и похищенное нашел, и преступника.
Ошеломленный субинспектор молчал.
– Телеграмма пришла из Ожерелья, вот, почитай. – Комиссар бросил Тараканову кусок телеграфной ленты.
«Деревне Слободка найдены баулы денег арестован василий харитонов мясоедов» – прочитал Осип Григорьевич.
– Через пять минут ростовский «скорый» прибывает, мы на нем в Ожерелье и отправимся, придется «скорому» сделать там непредвиденную остановку. Твое счастье, что успел.
