скачать книгу бесплатно
Что для зайца стометровка? Как стрела бежит косой!
Вот что значит тренировка вместе с тренером-лисой!
А меня тренировали коровы, две бегуньи: бабушки Наймушиной и семьи Касьяновых, удержать которых не было никакой возможности. Они проходили чуть больше половины пути, разворачивались, и, сколько бы за ними ни гонялись, убегали, но, что характерно, домой приходили вместе со стадом, присоединяясь к нему на обратном пути. Где беглянки бродили всё это время – не знал никто, но молоко у них было очень жирным, и удои – высокими. Кстати сказать, все коровы в стаде были чёрно-белые – молочной тагильской породы.
Еранкин бор – название условное. Когда-то это действительно был большой участок соснового леса, к тому времени уже полностью вырубленный: остались голые, заросшие мелким подлеском делянки да по краям – небольшие островки сохранённых на осеменение сосен. В одном из таких островков стадо и выбрало место для днёвки. У нас, пастухов, тоже была одна полянка, будто с картины Шишкина «Утро в сосновом бору». Так вот, возле поваленной сосны мы и располагались, доставали наш нехитрый провиант: молоко, хлеб, яйца, огурцы – обедали.
Пока стадо отдыхало, я, быстро перекусив, убегал разведывать окрестности. Иногда набредал на брусничники и тогда на следующий день отправлял туда бабушку.
Спустя полтора-два часа коровы безо всякого принуждения как по команде поднимались и не спеша отправлялись домой. В посёлке мы появлялись где-то около шести часов вечера.
Так прошло лето, и за свой труд я получил девятьсот рублей, что по тем временам было очень приличным заработком. Кстати, деньги выдали только по окончании сезона – так было принято.
Начался учебный год, и на повестке дня снова стал вопрос о проживании. Ситуация повторялась: меня категорически отказывались брать в интернат. И тут, что называется, свезло: учитель биологии Нянникова Анна Константиновна, работавшая по совместительству воспитателем, сжалилась над бабушкой и взяла меня к себе, несмотря на то, что была свидетелем всех моих подвигов. Анна Константиновна жила вдвоём с мужем в частном доме по другую сторону железной дороги. Муж её, лётчик-фронтовик, был очень сильно изранен; наверное, поэтому детей у них не было.
А бабуля снова принялась атаковать директора школы и старшего воспитателя Нину Григорьевну, и где-то ближе к зиме добила – я появился в интернате на правах жильца. С последним китайским предупреждением!
Последний год в школе. 1959 год
Седьмой класс считался в то время выпускным, поэтому ещё до начала занятий я поставил перед собой цель: после его окончания уйти в ремесленное училище, тем более, что трое моих друзей с Платины уже поступили в Баранчинское ремесленное училище №13 на специальность «токарь-универсал».
Юра Лебёдкин, Витя Тимофеев и Святослав Пырко были старше меня, но к тому времени мы очень близко сдружились, иногда даже выпивали на равных, что, несомненно, было мне очень приятно и лестно. Так как они вовсю курили, я тоже начал покуривать, изображая из себя взрослого и, как теперь говорят, «крутого» парня.
В последнюю неделю декабря учеников седьмых – десятых классов, проживавших в интернате, направили на трудовую вахту в «Заготзерно», чтоб мы смогли заработать денег на празднование Нового Года, уменьшив тем самым финансовую нагрузку на родителей. Обязанность наша заключалась в том, чтобы лопатами забрасывать лежащее в буртах зерно на транспортёр, пропускать через сушилку и при помощи всё тех же транспортёров размещать на складе. Работа несложная, но тяжёлая. Пластались мы после школы и выполнения домашнего задания часов до одиннадцати, а затем, уставшие, бежали в интернат. Животы под завязку были набиты горячим и необыкновенно вкусным – после сушки – зерном. Наедались до отвала. Ночами в спальне стоял грохот «канонады» и сопровождающий его громкий хохот.
Учёба в седьмом классе проходила по тому же сценарию, что и в шестом: сперва я вёл себя более-менее сносно, но, когда наступила весна, стало пригревать солнце, и сошёл почти весь снег, мы снова начали сдувать с уроков. И если в прошлом году прогульщиков было немного, то теперь из интерната в школу уходили все, а до школы доходили максимум две трети. Расстояние до школы было метров пятьсот-семьсот, но преодолеть его могли либо самые стойкие, либо самые робкие. Остальные сворачивали в соснячок около железнодорожного депо, где вместо уроков играли в войнушку или чехарду, а вечером отправлялись на очередные «разборы полётов» с последующим вызовом родителей в школу.
Наконец закончился и этот учебный год, я получил свидетельство о неполном среднем образовании, довольно приличное, без троек – за исключением оценки по поведению – а вместе с ним и напутствие: больше в интернат я не попаду ни под каким предлогом. В школу – пожалуйста, так как учился я хорошо, мог бы ещё лучше, резерв имелся, а вот в интернат – ни-за-что!!! Заявлено было более чем категорично.
А я в этом и не нуждался, потому что твёрдо решил поступать в училище. Так как второго августа мне должно было исполниться четырнадцать лет, я полагал, что никаких проблем с зачислением не возникнет, тем более, и друзья дали мне гарантию.
* * *
Наступило лето, начались каникулы. Пасти коров в этом году я не стал – нужно было помочь отцу на сенокосе. Кроме коровы в его хозяйстве появились телёнок и несколько овец, справиться с заготовкой сена отцу с мачехой было теперь затруднительно, и отец позвал на помощь меня. Большинство выделенных ему под покос участков было достаточно далеко, на разъезде «67-й километр».
Вставать приходилось очень рано, чтобы успеть на поезд Свердловск-Серов. На поезде мы проезжали перегон километров в семь, затем шли до покоса ещё версты три. Проработав полный световой день, обратно возвращались уже пешком. Так продолжалось с середины июля в аккурат до второго августа, дня Ильи Пророка.
На Урале существует поверье, что сено нужно успеть заготовить до Ильина дня, иначе это будет не сенокос, а сеногной. «Илья Пророк в воду поссал», а значит, заканчивается купальный сезон и начинается период дождей.
Сена нам нужно было накосить на всю зиму для собственной скотины, да ещё тонны три на продажу – такой у отца был план. Это, действительно, был хороший товар, особенно зимой, ведь животины держали много, а вот заготовить необходимое количество сена могли не все. Поэтому пластались мы целыми днями по двенадцать-тринадцать часов с часовым перерывом на обед и отдых. Объём работ для «бригады» из трёх человек был огромным: траву нужно было скосить, сгрести, сметать в копны и, после того, как в копнах сено выстоится не менее трёх суток, стаскать его к месту стогования. И всё это – вручную.
А потом ещё десять километров пешком до дома, наскоро помыться, и – на танцы, которые по выходным были в клубе. В общем, к окончанию сенокоса я уже еле ноги таскал.
На покосе между мной и отцом произошёл разговор, наложивший отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь. Раз во время перерыва отец достаёт пачку папирос и даёт мне одну со словами:
– Давай закурим.
Я, конечно, пошёл в отказ:
– Что ты, папа, я не курю! – на что он мне ответил:
– Не ври, все знают, что ты со своими друзьями куришь, поэтому давай, закуривай! Если ты, Владик – дурак, то будешь курить, если нет, то бросишь. С меня этот пример брать не надо.
Разговор оказался очень своевременным: тогда я ещё не втянулся в эту дурную привычку, курево мне было противно. Для привыкания требуется довольно продолжительное время. Курить, ведь, начинаешь не потому, что это приятно и сразу понравилось, а потому, что не хочешь отстать от своих друзей, тем более, тех, что старше тебя по возрасту. Это и есть первый признак детскости и незрелости ума.
А тогда мы выкурили с отцом по папиросе, и с тех пор я больше не курю, видимо, самолюбие не позволило стать дураком.
По окончании сенокоса и выполнения намеченного отцом плана он купил мне первые мои часы «ЗВЕЗДА» в квадратном корпусе. Я, хоть и мечтал о круглой «ПОБЕДЕ», вынужден был смириться.
* * *
Спустя несколько дней мы с отцом поехали в посёлок Баранчинский устраивать меня в ремесленное училище. Но вот незадача, документы у нас, несмотря на хорошие оценки и активное содействие моих друзей, не приняли. Причина была в следующем: учебный курс в РУ, как и в школе, начинался первого сентября и заканчивался через два года, в июне; и на момент окончания учёбы выпускнику, если он учился на электрослесаря-сборщика, должно было исполниться шестнадцать лет, а если на формовщика-литейщика или кузнеца – восемнадцать. Так как шестнадцать мне исполнилось бы только в августе, я под эти критерии не попадал; поэтому уехали мы ни с чем.
Настроение было поганое. Что делать зимой? Ехать в Верхотурье нет смысла: подвиги мои надоели, и меня наверняка не примут в интернат; остаётся школа в Нижней Туре. Туда мы с бабушкой и рванули.
Нижняя Тура. 1960 год
Поездка прошла удачно: приняли меня и в школу №2 на «НТГРЭС», и в интернат, так как оценки в свидетельстве было хорошими, а про мои подвиги они, естественно, ничего не знали.
Интернат размещался в бараке с паровым отоплением и тёплыми сортирами, что было большим плюсом в сравнении с верхотурским. Одну половину комнат занимали мальчики, другую – девочки. Было много ребят с Платины, так как некоторые, как и я, поменяли Верхотурье на Нижнюю Туру.
Восьмой «б» класс, куда меня определили, был в основном укомплектован учениками, которые знали друг друга достаточно давно; некоторые – с первого класса.
Новичков оказалось немного, и одним из них был Толя Спирин, прибывший в школу из специнтерната. Мелкий, видно, в детстве недоедал, с огромными, лишёнными ресниц глазами ? последствием трахомы, и большой выдумщик на всякие пакости. Мог втихую, не моргнув глазом и не дрогнув ни одним мускулом, безо всякого стыда испортить воздух в классе.
Учителем английского языка и одновременно классным руководителем нам назначили молоденькую выпускницу Пятигорского педагогического института. Толя всегда встречал её у дверей. Он настежь распахивал створки, делал реверанс, расшаркивался, широко разводя руки в стороны, и торжественно объявлял: «Девочка из Пятигорска!» Вроде бы ничего особенного, но по-первости класс хохотал просто сумасшедше.
Учился он плохо, проказничал неумеренно, но как-то постепенно притёрся ко мне, хоть я в этих школьных проказах его и не поддерживал, став, видимо, взрослее и серьёзнее. Да и училище из головы не выходило, а для поступления туда требовалась хорошая характеристика.
* * *
Благодаря отличному преподавателю физкультуры, спортивная работа в школе и в нашем классе в том числе, была на высоком уровне. В нашем классе был отличный лыжник Володя Щукин, который занимал первые и вторые места в школьных спартакиадах Нижнетуринского района. А Вадик Мотовилов почти всегда был первым на стометровке. На средних дистанциях в победители или призёры выходил Володя Кленин. И это только в нашем классе! А были ещё и другие! Вот где мне пригодился опыт, который я получил, когда пас коров, там ведь всё время приходилось бегать, загоняя их в стадо, да и в Верхотурской школе мы тоже дружили со спортом.
На осенней спартакиаде я стал третьим на стометровке и вторым на дистанции четыреста метров, немного уступив Володе Кленину. А вот по шашкам – в спартакиаду входили и шашки – стал первым. На зимней школьной спартакиаде района наша школа в командном зачёте заняла второе место. Я как-то быстро подтянулся и по остальным спортивным дисциплинам. В беге на лыжах проигрывал только Володе Щукину, все остальные были позади. Но это потом…
Бокс
В сентябре Толя Спирин неожиданно начал с энтузиазмом агитировать нас записаться в секцию бокса, которая открывалась в спортзале Нижнетуринской ГРЭС.
Спортзал находился через дорогу от школы, на улице «40 лет Октября» в небольшом двухэтажном здании из кирпича.
Сейчас на этом месте горделиво красуется культурно-спортивный комплекс Газпром-Трансгаз-Югорск
В настоящее время лучшие традиции бокса в Нижней Туре сохраняет и поддерживает спортивный клуб «Кожаная перчатка» под руководством тренера – преподавателя Спортивной детско-юношеской школы олимпийского резерва Вячеслава Филипповича Фаргера, правда размещается клуб уже по другому адресу.
Где Толя познакомился с тренером – тайна, покрытая мраком, но мы после его агитации ринулись записываться в секцию, которую вёл Вениамин Молостов, невысокого роста, но физически сильный. Раньше он выступал в Свердловске: выигрывал областные соревнования в легчайшем весе.
Тренер сразу предупредил всю нашу ораву – а нас собралось более двадцати человек – что будет проверять дневники, и если увидит плохие оценки – отчислит сразу, не говоря уже о том, что хулиганские поступки вообще недопустимы!
Вот так занятия спортом выбивали из нас дурь: в школе уже никаких вывихов, всё чинно, благородно. Если и случались какие-то выходки, то только в интернате. Поэтому, когда зимой начался приём в комсомол, меня приняли сразу, без особых вопросов. Тем более что одну из рекомендаций мне дал сам директор школы Соловьёв Валерий Михайлович, который, как потом выяснилось, был близким родственником Герцена. Об этом он сам рассказывал после, когда приходил к нам в интернат на собрание и отвечал на вопросы ребят.
Учёба по-прежнему давалась мне легко, несмотря на то, что школа была другая, класс, соответственно, тоже, и требования немного изменились. С седьмого класса я приучился пользоваться учебниками, не надеясь только на память, и это принесло свои плоды – учился практически без троек.
Со спортом тоже всё шло в гору. Веня здорово гонял нас на разминках, ставил в пары, не обращая внимания на разницу в весе. Ребята были – все лучшие спортсмены школы. Бокс – вид спорта очень нелёгкий. Изначально туда идут те, кто хочет стать сильным физически, научиться в любой момент давать обидчикам сдачи. Беда только в том, что пока чему-нибудь научишься, сам на тренировках наполучаешь по башке столько, что мало не покажется.
Поэтому из тех ребят, что записались в секцию в сентябре, через два месяца осталась ровно половина. Слинял и Толя Спирин. Я же продолжал регулярно заниматься, не пропуская ни одной тренировки.
Когда пацанов стало значительно меньше, нас «совместили» с мужиками, то есть с теми, кто был старше восемнадцати и занимался уже несколько лет. В пары с ними тренер нас, конечно, не ставил, но со стороны мы могли наблюдать, как боксируют опытные спортсмены, и, естественно, пытались перенять их технику боя.
* **
После трёх месяцев тренировок Вениамин объявил, что мы едем боксировать с ребятами из техникума посёлка Ис. В команду он отобрал десять человек, как давно занимающихся, так и нескольких новичков, в число которых попал и я. Помню, это был морозный воскресный день перед самым Новым Годом. К спортзалу подогнали небольшой грузовой ГАЗик, обтянутый тентом. Внутри было несколько тулупов, поэтому мы, укутавшись в них по двое, ехали, как в мягком вагоне.
Соревнования проводились в техникуме, в небольшом спортзале, который до отказа был забит болельщиками – учащимися техникума. После взвешивания мы ждали разбивку по парам в учебном классе. Мандраж был у всех, особенно у нас – новичков. Это ощущение ожидания трудно передать словами: даже руки и ноги слегка подрагивали. Со временем, с опытом, я научился скрывать свою тревогу, хотя и впоследствии эти ощущения приходили перед каждым боем – одним словом, мандраж.
Когда Веня принёс разбивку по парам, выяснилось, что я буду боксировать со своим, Руфиком Юсуповым, так как в техникуме не нашлось новичков в таком весе. Ставить нас в пару с опытными боксёрами не полагалось, тем более что и у Руфика, и у меня это был первый бой. Руфик был очень хорошим спортсменом: отлично играл в баскетбол, волейбол, футбол, прекрасно прыгал в высоту. Мне он проигрывал только в беге на всех дистанциях и на лыжах. Всё-таки, коровы внесли свой посильный вклад в развитие моих спортивных качеств. Руфик был лучше на спаррингах, да и тяжелее. Я в то время весил пятьдесят четыре килограмма – легчайший вес, он – пятьдесят семь – полулёгкий.
Мандраж усилился после того, как я оказался в своём углу. Рассказывали, даже побледнел так сильно, что, казалось, сейчас брякнусь в обморок. Но после удара в гонг и команды «бокс» все эти ощущения куда-то исчезли – видел перед собой только противника и больше никого: ни зрителей в зале, ни судей. Руфик полагал, что справится со мной без особого труда, по крайней мере, об этом говорил весь его вид. Но в меня будто чёрт вселился: начал так окучивать товарища по команде, что через некоторое время по его лицу стало ясно – такой прыти соперник от меня не ожидал. И в первом, и, тем более, во втором раунде я отколошматил его так, что сомнений в том, кому отдать победу, не было ни у судей, ни у зрителей, и лишь на лице Руфика застыл немой вопрос: с какого поводка меня спустили, что я оттузил его на одном дыхании?
И вот тут я опять хочу вспомнить своих тагилок: побегай-ка за ними каждый день в течение трёх месяцев, да поработай на сенокосе, где физическая нагрузка тренирует организм гораздо эффективнее, чем уроки физкультуры!
Любой, кто выигрывал первый бой, первое соревнование в любом виде спорта, знает, какая после этого наступает эйфория: ты продолжительное время находишься на седьмом небе…
Так было и со мной: после этих соревнований на тренировках стал чувствовать себя увереннее со всеми, кто назначался мне в спаррингпартнёры, хотя многие из них были намного тяжелее и выше. Более того, постепенно в этих спаррингах стал не только боксировать на равных, но и выигрывать.
* * *
В начале года, после зимних каникул, Вениамин объявил, что состоится товарищеская встреча с боксёрами ремесленного училища №50, расположенного в Верхней Туре. Начали очень активно готовиться к этим боям, зная, что нам, новичкам, придётся нелегко, так как в команде техникума имелось несколько человек, которые в своё время занимались у нашего тренера. Именно они и стали инициаторами организации секции бокса в своём училище. День встречи был назначен. Приехало человек двенадцать, все немного постарше нас.
После взвешивания и разбивки по парам начались бои. Два первых мы проиграли. В третьей паре драться должен был я. В этот раз выступал намного увереннее, и чуть было не закончил бой за явным преимуществом: не хватало совсем немного. Соперник уже побывал в нокдауне, и это удвоило мои силы. В общем, выиграл!
Буквально на следующий день, двадцатого февраля шестьдесят первого года, в школу принесли местную газету с небольшой статьёй, в которой освещались прошедшие соревнования и в которой я увидел и свою фамилию! Эти события превратили меня пусть в небольшого, но героя! Мало сказать, что было приятно – хотелось отличиться ещё больше!
* * *
Вторая половина года шла своим чередом. В учебные дни после школы три раза в неделю – тренировка. В свободное время катались на коньках – каток заливали на футбольном поле за спортзалом. По пятницам с Платины приходила бортовая машина, и нас везли домой на выходные. Везли через деревню, которая почему-то называлась «Новая Тура». Вот только ничего нового в ней не было: дома старой постройки с крытыми дворами, в центре – церковь, превращённая в клуб. Наши родители называли эту деревню «Таковая», видно, ещё дореволюционное название. Ребята из Таковой, жившие в интернате, добирались до дома вместе с нами.
В один из приездов на Платину я, как обычно, встретился со своими друзьями- ремесленниками – так называли учащихся ремесленных училищ, и от них узнал, что в марте в РУ проводится дополнительный набор одной группы электрослесарей-сборщиков электрических машин. Занятия начнутся с первого апреля. Это, конечно, был шанс. Во-первых, я теперь уже проходил по возрасту, а, во-вторых, Юра, староста группы токарей, мог замолвить за меня слово. Кроме того, к этому времени мне присвоили третий спортивный разряд по лыжам – немного не дотянул до второго – и третий юношеский разряд по боксу. Да ещё первое место в школе по шашкам. Это были весомые аргументы: при поступлении в любое учебное заведение занятия спортом давали несомненное преимущество. Короче: ударник учёбы, спортсмен, комсомолец и просто красавец!
Школа со мной расставалась с сожалением: всё-таки за этот короткий период я смог неплохо проявить себя, а вот интернат – с радостью и облегчением. Освобождалось место лидера, и на него было несколько претендентов. Что ни говори, в интернате перечить мне и руководить пацанами через мою голову не мог никто.
Баранча. 1961 год. Не всесоюзный староста
В этот раз приём в ремесленное прошёл без запинки, и первого апреля шестьдесят первого года мы, учащиеся одиннадцатой группы РУ №13 посёлка Баранчинский, смогли увидеть друг друга и познакомиться.
Кстати, число 13 впоследствии каким-то мистическим образом прошло через всю мою жизнь. Причём, в положительном смысле. А ведь его боятся многие, называя чёртовой дюжиной, но только не я: везде, где присутствовало число 13, мне всегда очень везло.
Когда я уходил из школы, за мной увязался Толя Спирин, и, как ни странно, его тоже приняли в нашу группу.
В этот же день нам представили мастера производственного обучения, Гущина Бориса Александровича, в будущем – директора этого самого училища. Но это в будущем, а на тот момент Борис Александрович отслужил на Тихоокеанском флоте, окончил техникум, и, конечно, понравился нам всем и сразу. Он, хоть и пытался казаться строгим и требовательным, был душа-человек.
Дни теоретического обучения сразу же стали чередоваться с днями практики.
Так мы попали на завод имени Михал Иваныча Калинина. Когда-то, в далёкие предреволюционные годы, Всесоюзный Староста работал слесарем на этом заводе, точнее, на Ревельском заводе «Вольта» – предтече Баранчинского электромеханического. Справедливости ради нужно отметить, что трудился он там недолго: с марта девятьсот первого до января девятьсот третьего. Видимо, те два года, что юный Миша Калинин простоял у станка, окончательно отбили у него охоту к честному труду, но зато укрепили революционные убеждения, ибо с той поры Михал Иваныч больше ни дня не горбатился, посвятив всего себя делу борьбы с существующим общественным строем.
Теперь его станок – токарный – находился в специально отведённом павильоне, как напоминание о славном трудовом прошлом председателя ЦИК СССР. Кстати, такой же стоял на Путиловском заводе. Для подрастающего поколения этот станок должен был, по всей видимости, стать символом того, что советской молодёжи все пути открыты, а перспективы её безграничны – вплоть до членства в Политбюро ЦК КПСС. Правда, в годы перестройки вокруг этого символа можно было наблюдать кучки говна – своеобразные знаки обманутых надежд – так «племя молодое незнакомое» благодарило патриарха Великой Революции за его подвиги и свершения.
* **
Однажды на практических занятиях, через несколько недель после начала учёбы, когда мы, двадцать пять человек, уже неплохо знали друг друга, Борис Александрович предложил выбрать старосту группы – так полагалось. Староста помогал мастеру в руководстве, докладывал директору училища на утренней линейке о присутствующих и отсутствующих, отвечал за организацию питания и выполнял ряд других обязанностей.
Вот простой пример. Мастерские училища находились на территории завода, и группа учащихся должна была в отведённое для перерыва время дойти до училища, в течение двадцати минут накрыть столы – это делали дежурные, пока все остальные раздевались и мыли руки – пообедать и убрать за собой посуду. Дело в том, что небольшая столовая вмещала не более двух групп, а за два часа должно было пообедать всё училище. Там я и научился есть быстро: до сих пор не могу разучиться.
На старосте лежали многие организационные вопросы, и, естественно, нужно было выбрать такого, которому бы все члены коллектива подчинялись бы, не игнорируя его предложений и распоряжений. Поэтому для меня было неожиданным услышать свою фамилию. Оказалось, инициативу проявил Толя Спирин. Этот пройдоха за короткий период нашего пребывания в училище уже успел красочно расписать ребятам меня и мои подвиги. Но у местных, а их в группе было достаточно много, имелась другая кандидатура – Володи Игумнова. Но, несмотря на то, что местные ребята хорошо друг друга знали, а, может, благодаря этому, при голосовании прошла моя кандидатура. Так, с лёгкой руки Толи Спирина, я опять попал в начальники.
В луже у порога
С Толей связано ещё одно трагикомическое обстоятельство. При зачислении в училище нам объявили, что сразу обеспечить общежитием не смогут. Изначально училище было создано заводом в расчёте на подрастающее поколение посёлка, но постепенно, с увеличением мощности и расширением производственных площадей, рабочих требовалось всё больше, и удовлетворять потребности завода только за счёт местного населения стало затруднительно. Следовательно, встал вопрос о привлечении иногородних. Его решили, увеличив количество учебных групп, а вот увеличить количество мест в общежитии оказалось гораздо сложнее. Для девчат, которых принимали на обучение специальностям токаря, обмотчика электрических машин и штукатуров-маляров, мест не было вообще: только съёмное жильё.
Потому многие учащиеся были вынуждены искать приюта в частных домах, благо, их в посёлке было процентов девяносто. Приезжим в поселении не отказывали, да и деньги за проживание, пусть и небольшие, были нелишними в каждой семье.
Массовое освобождение мест в общежитии происходило летом, после окончания старшими группами курса обучения, а так как наша группа комплектовалась весной, до лета нам вообще ничего не светило. Нужно было искать угол. Тут мой приятель Толя проявил свойственную ему прыть и нашёл дом, который готов был приютить его.
– Слушай, а давай со мной, – предложил он. – Вместе всяко удобнее, да и дешевле. Квартира хорошая: там до нас жили двое из нашего училища – второкурсники. Щас выпустились. И место классное – совсем рядом с училищем. Пошли – прям щас посмотришь.
Я, конечно, согласился, о чём впоследствии сильно пожалел.
В прекрасном настроении, довольный тем, что так быстро удалось найти ночлег в чужом месте, шёл принимать арендованную Толиком жилплощадь, но когда увидел «апартаменты» – очумел. Комнатёнка размером не больше десяти метров напоминала недостроенную баню. Проживала в ней тётка с двумя детьми: мальчиком лет шести и взрослой дочерью. Хозяйка не работала, потому и сдавала жильцам часть пола у входной двери, точнее, у порога, где мы и должны были спать.
– Да чё ты, – убалтывал меня Толик, – мы ж здесь будем только ночевать. Весь день – на занятиях. Есть будем в столовке. В баню тоже водить будут – в общую. Подумаешь, ночь перекантоваться. Зато совсем рядом с училищем! Времени на дорогу – пять минут: поспим подольше.
Принимая во внимание, что жить тут нам предстоит от силы пару месяцев, я смирился. Кроме того, особым комфортом избалован не был.
Из училища принесли пару матрасов, одеяла, подушки и, устроившись у порога, после трудного первого дня мгновенно заснули.
Проснулся среди ночи: какая-то тёплая жидкость заливала мне бок. Продрав глаза, в недоумении ощупал постель. Оказалось, что мой сосед элементарно обоссался, ну, естественно, мокрым оказался и я.
– Эй,…, вставай… давай…, – зашипел я, чтоб не разбудить хозяев, и хорошенько тряхнул Толика за плечо. – Ты… чё… наделал?! Как теперь…? Куда….? – я с трудом подбирал слова и компенсировал слабый звук крепостью выражений, которыми к тому времени владел виртуозно. Но был ли смысл возмущаться, когда дело уже сделано?!
Кое-как дождавшись утра, мы потащили всё наше хозяйство во двор – сушить, а затем потопали в училище поглощать знания.
Дорогой, забегая вперёд и заглядывая мне в лицо, Толик таращил и без того огромные глаза:
– Да, блин. Устал вчера чертовски, да ещё воды напился на ночь… Ну, ничего. Щас, пока ходим, всё высохнет – и будет нормалёк.
Две-три ночи действительно прошли спокойно, но когда через некоторое время он обоссал меня повторно, я понял, что вода и усталость тут не причём.
Попал я с ним, конечно, в ситуацию, ведь душа в доме не было: уличный рукомойник с сосочком, подвешенный на стену недалеко от крыльца, проблемы не решал, а ходить на учёбу и на практику, когда от тебя вовсю несёт мочой, как-то стыдно. Тем более я, с лёгкой руки того же Толика, был выбран старостой группы, каким-никаким начальником.
