скачать книгу бесплатно
Рита испуганно спрятала руки под стол и кивнула:
– Да, конечно. Просто… ведь лето. Я думала, можно.
– Думать нужно лучше! Если есть чем. – Наталья Сергеевна умела быть несгибаемой начальницей и врединой. Именно это она прочла в глазах обеих студенток. «Представляю, как они меня сейчас ненавидят. А за что? Порядок должен быть во всём. Иначе завтра все придут сюда в рваных джинсах и цепях, как панки». Про субкультуру Наталья Сергеевна слышала недавно по телевизору и видом её представителей была искренне поражена. Как педагог высшего ранга, она обязана предупреждать в институте всякого рода отклонения от принятых норм, в том числе и внешнего вида. В этой связи декану не раз приходилось отчитывать бесшабашных девиц, позволявших себе слишком откровенные наряды, взбитые клоками «бабетты» или неумеренный макияж. К ребятам претензии были в основном из-за выбритых висков, высоких сапог грубой кожи или украшений всякого рода: браслетов, колечек, фенечек. Рядовая выволочка нерадивых проходила исключительно в личном кабинете Горобовой и заканчивалась примерно одними и теми же словами: «Очнись, комсомолец! С таким подходом к собственной личности ты всю советскую культуру профукаешь. А там что? Любовь вместо войны? Татуировки? Наркотики? Свобода во всём? Стыдно!». Уличённые в недостатке комсомольской сознательности, пристыженные напоминанием о погибших на войне дедах и отцах, студенты покидали кабинет декана с одним желанием: никогда больше не выделяться из общей массы. Это тоже входило в приёмы воспитания молодёжи. «Нам не должно быть всё равно, как ведут себя наши дети. С безразличия начинается хаос», – не раз успокаивала себя Наталья Сергеевна после таких разговоров, сожалея об излишней строгости. Но школа советской морали поблажек не терпела.
Ещё раз сфокусировав взгляд на девушках и не найдя к чему ещё придраться, Наталья Сергеевна поправила блузку, заправленную в удлинённые шорты-юбку, и выдохнула:
– Ладно, я, если кто спросит, на стадионе.
Декан вышла в коридор и остановилась напротив стены с экспонатами. Рассматривая их словно впервые, она думала о чём-то, явно не связанным со строением человека. Из дверей кафедры анатомии вышел преподаватель Лысков. Студенты любили тридцати четырёхлетнего Павла Константиновича за снисхождение к ним. Вернее, не к ним самим, а к их знаниям по его предмету. В выемках черепа и функциях вегетативной нервной системы пробуксовывали порой и медики, а тут – институт физкультуры! Поэтому, втайне от других преподавателей кафедры, и особенно профессора Удалова, Палстиныч щедро раздавал трояки любому, согласному хоть как-то подружиться с анатомией. А уж получить у него зачёт для допуска на первую сессию считалось приятной новогодней традицией.
Поздоровавшись издалека, мужчина подошёл.
– Нравятся? – спросил он, указав на пособия. Лысков был уверен, что ответ декана будет утвердительным. Вместо этого прозвучал сухой вопрос:
– Павел Константинович, как вы считаете, как долго на этой стене могут висеть эти макеты?
– А-а? – анатом напрягся; строгий вид начальницы хорошего не предвещал.
– Товарищ Лысков, вот этот аппендицит, – Горобова ткнула пальцем в сторону стены, – я вижу здесь уже как минимум пять лет.
– Это не аппендицит, Наталья Сергеевна, это желудок, – мужчина попытался улыбнуться. Женщина полосонула по нему взглядом, исключающим любое снисхождение. Лыскову стало понятно, что спорить сейчас не стоит. Горобова втянула щёки и сказала ещё жёстче:
– Да будь это хоть среднее ухо, товарищ Лысков! Вопрос не в этом. Будьте любезны, потрудитесь к новому учебному году хоть как-то обновить стенд. Это же лицо вашей кафедры, – декан постучала по макету брюшного пресса, – ваш престиж, – указала на плакат с изображением спинного мозга, – ваши перспективы увлечь студентов преподаваемым предметом! – широко размахивая руками, она прислонилась спиной к схеме мочеполовой системы. Лысков хмыкнул, потёр переносицу. Поймав его смущённо-опущенный взгляд, Наталья Сергеевна обернулась и уткнулась, что называется, носом в «самое святое» из изображённого. Резко отшатнувшись, она тут же схватилась за виски: боль дернула электрическим током. В глазах потемнело, женщина пошатнулась.
– Вам плохо? – Лысков кинулся поддержать.
– Плохо – не то слово, – вид у декана был болезненным, но она отстранилась волевым жестом. – А на стадионе к тому же «один-один» сдаёт лёгкую атлетику. Нужно идти контролировать и там. Куда без меня?
Лыскову стало жаль женщину: «Баба – есть баба, даром что деканша», – он, всё ещё держал руки навытяжку, готовый подхватить Горобову в любой момент.
– Да не переживайте вы так, Наталья Сергеевна, – предложил он миролюбиво, – среднее ухо так среднее ухо. Чего уж проще? Сделаем!
– Ну вот и давайте, – она слабо махнула рукой в ответ и побрела к лестнице. Нет, было совершенно ясно, что гроза придёт не скоро, а вот мигрень уже тут как тут: «Здрасьте, живите со мной как хотите». Рабочий день ещё далеко не закончился, а энергии и здоровья явно не хватало. «И какой чёрт дернул меня пять лет назад согласиться на работу руководителя? – в который раз подумала декан, добравшись до кабинета и укладывая на лоб мокрый носовой платок: – Была бы простым преподавателем по теории спортивной тренировки. На худой конец могла бы заведовать кафедрой. Чего мне было нужно? Упёртая карьеристка, и только. Тридцать семь лет, а у меня ни семьи, ни детей, ни друзей. Все от меня шарахаются, даже этот… Одни заботы, и вот – головная боль». Помочь женщине в её непростой жизни было точно некому.
17
– Так, Шумкин, а ты что у нас барьеры – один бежишь? – Рудольф Александрович Бережной недоумевающе посмотрел на спортсмена в шиповках.
– Не знаю, – оглянулся Миша на Серика и Армена. В поисках раздевалки они пропустили стометровые дистанции. А так как никто толком не знал, чем можно заменить недостающий экзамен по спринту, теперь спокойно ждали принятия решения.
– Эй, аксакалы, идите сюда, – махнул Бережной ребятам. – Барьеры бегать умеете?
Серик первым замотал головой:
– Как не умеете? Канешна умеете. Мой конь Берик их зынаете как перепрыгивает?!
Бережной наморщил лоб, не понимая:
– Какой ещё конь? Ах, да! Ты же у нас…, – преподаватель посмотрел на секундомер в руке, подумал, спросил снова: – А без коня, сам, умеешь через барьеры… того?
– Не зынаю, таварышь пыреподавател. Я ныкогда не пыробовал.
– Угу. А ты, Малкумов? – Рудольф Александрович стал скептически разглядывать белоснежные спортивные штаны кавказца с ярко-красными лампасами. – По виду ты тоже кавалерист?
