скачать книгу бесплатно
Когда песня кончилась, солдаты еще долго стояли и не смели пошевелиться. Потом щуплый засмеялся. Он хохотал и хохотал, толкая в бок непонимающего товарища. Не найдя у него поддержку, он, наконец, остановился и перевел дух.
– А ведь мы теперь с музыкой! – воскликнул он, шагнув к Елень, по пути толкнув Сонъи обратно к брату. – Теперь ты будешь петь! И они, – он кивнул в сторону детей, – живы, пока ты поешь!
– Да ну, ты как скажешь, – усмехнулся красномордый, – кто ж выдержат столько петь?
– Спорим? – с азартом воскликнул его товарищ.
– Спорим, – подхватил красномордый.
– Но, чтоб она не охрипла заранее, пусть отдыхает – каждые четверть нового часа.
– Согласен, – поддержал второй.
– А уж на что она это время потратит – на сон или на еду – не наша печаль, – подытожил щуплый. – А не устраивает, так пусть дочь тебя заменит.
Елень больше всего на свете хотела плюнуть в морды душегубам, но она знала: с них станется, привяжут ее несчастную девочку вот так же. И потому, закрыв глаза, она пела и пела. Пела, чтоб успокоить детей. Чтоб успокоить собственную истерзанную душу. Хотя в том, чтоб успокоить эту самую душу, ей меч бы больше помог. Уж тогда бы посмотрели, кто кого!
Потом солдатам захотелось танцевать, и они потребовали что-нибудь веселенькое. Они топали ногами, а на их пьяные пляски из своего убежища смотрели дети. Хванге часто дышал, едва смиряя свой гнев. Ему было всего восемь лет, и он не был таким сильным, как папа. Хотя папа тоже не смог спасти маму. Но ничего, Хванге вырастит, и отомстит этим двоим. Еще как отомстит! Они у него тогда и попрыгают, и попляшут! Сонъи плакала и не знала, почему мама не дает ей петь. Ей ведь совсем нетрудно. Почему она все одна делает?
К вечеру пьяных мучителей наконец сморил сон, и Елень замолчала. Язык было, как наждак. Сонъи, тихонько обойдя солдат, напоила мать. Та жадно глотала живительную влагу.
– Матушка, давайте я буду петь, мне не трудно, – проговорила Сонъи.
Мать отрицательно покачала головой.
– Ни за что! – заявила она. – Лучше еще раз пусть прижгут, чем ты им, скотам таким, петь станешь.
– Матушка, – взмолилась Сонъи, обливаясь слезами.
– Не спорь, у меня нет сил на споры, – тихо, но твердо сказала женщина.
Тут Хванге, поглядывая на спящих солдат, подполз к матери и подсунул ей под ноги невысокий брусок. Елень послушно встала на него, спросила, не видно ли его из-под чимы. В конюшне с заходом солнца заметно похолодало. Дети прижались друг к другу и по настоянию матери зарылись в солому, чтоб согреться. Елень согреться было невозможно. Скоро холод обволок ее. Изо рта вырывалось легкое облачко пара. Шелковое белье сейчас играло против нее, накалившись от заморозка. Чуть погодя застучали зубы. Солдатам только было нипочем. Выпитый алкоголь их изнутри согревал. Женщина задышала ровней, чтоб унять внутреннюю дрожь, и, в конце концов, ей удалось ее побороть. Зубы перестали стучать. Очень болели ребра, но, во всяком случае, они хотя бы целы… пока. Хуже всего приходилось рукам и ногам, но о них Елень старалась не думать. Теперь она могла шевелить кистями, а не просто висеть всем телом на тонких запястьях. За весь день ее детям принесли лишь миску риса, мать доела остатки. А какие вкусные яства она варила прежде! Как много веселья и тепла жило в этом доме!
Она даже не заметила, как уснула. И вдруг ледяная вода ожгла все тело. Елень вскинула мокрую голову, задышав ртом. Мучители ухмылялись, глядя на нее. В решётчатое окно смотрела бледная луна. На дворе стояла глубокая ночь.
– А кто тебе спать разрешал, а? – взвизгнул он, отшвырнув ведро. – Тебя следует наказать, ну-ка, принеси еще воды.
Красномордый хмыкнул и, пошатываясь, поплелся с ведром на улицу.
Елень затряслась от холода. Если поначалу вода, казалось, согрела ее, то теперь мокрая одежда обжигала тело, даже шевелиться было страшно. Зубы стучали, и в груди, от сдавленности дыхания, болело все сильней. Но она не сводила глаз с солдата. В голове было пусто. Что новенького он ей приготовил, ее не волновало.
«Не убьет же», – мелькнула мысль.
– А ты смотри добрей! Ведь другой бы уже прирезал тебя и твоих выродков, а я такой добрый, ты же, зараза, убила моего брата! – проговорил мужчина, усаживаясь на чурку. – Вот кабы у тебя деньги были, то все было бы по-другому.
Елень усмехнулась уголком рта:
– Так ты бы продал своего брата?
Щуплый оторопел, подлетел к ней и ударил в лицо, женщину мотнуло на веревках, но бруска из-под ног она не показала, подцепив его голыми пальцами. Из разбитой губы засочилась кровь, женщина ее облизала. Тут зашел красномордый с ведром воды. Щуплый перехватил емкость и опрокинул содержимое на голову несчастной матери. От ледяной воды сжалось сердце, и по всему телу прошла дрожь, она едва сдержала крик. Но вместо нее прокричала Сонъи. Она стояла с перепуганными глазами и плакала, зажимая рот обеими руками.
– А ну молчать! – заорал щуплый, и отвесил Сонъи звонкую оплеуху. Та от удара села обратно, закрыв лицо руками.
Елень дернулась к дочери, заскрипев зубами от злости. Ей было не разглядеть, что происходит в стойле, и она зарычала от бессилия:
– Уйди от моего ребенка, тварь такая!
Но красномордый не спал рядом. В ту же секунду он ударил ее под ноги, и брусок выкатился из-под чимы. В запястья тут же впились веревки. Елень взвыла от боли.
– Ах ты зараза!– взвизгнул щуплый, заметив брусок, и ударил женщину. Та, потеряв опору, даже не могла теперь уворачиваться от ударов. Ее мотало от одного к другому, где-то на заднем плане кричали дети. Палачей стало больше. И как они только вместились здесь все? Сколько же их? Пятеро? Дюжина? У некоторых даже палки в руках. Перед глазами плавал какой-то туман, а потом она вдруг перестала что-либо ощущать. Только карусель продолжала крутиться.
Очередная порция ледяной воды привела ее в чувство. Кое-как, превозмогая боль, она разлепила ресницы и посмотрела на озадаченные морды своих мучителей. Их опять было двое, а куда остальные подевались?
– Мама! Мама!!! – прорвался сквозь вату в ушах крик Сонъи. Елень посмотрела на нее, хотела что-то сказать, но не смогла. Челюсти свело – не разжать. А голова была тяжелая-претяжелая – не поднять.
– Мама! – отчаянный крик маленького Хванге.
– Да жива ваша мать, – пробормотал щуплый, запустил пальцы в ее волосы и оттянул назад, стараясь заглянуть в глаза своей жертве, – живучая тварь.
– Слышь, не померла бы, – промямлил рядом красномордый, – а то того и гляди, как бы самим башки не лишиться из-за какой-то бабы.
– Трусишь? – хмыкнул пренебрежительно его товарищ.
– А ты сможешь тягаться с сыном министра финансов? – парировал тот.
Щуплый оглядел свою жертву, которая сама даже не могла стоять на ногах, перевел взгляд на перепуганных детей и сплюнул на пол.
– Ладно, на сегодня все, – согласился он, – завтра будем вновь песни слушать. Отдыхай пока.
С этими словами он похлопал Елень по щеке и поплелся из конюшни. За ним ушел и красномордый, прихватив факел. Сонъи бросилась к матери. Та сама стоять не могла, ноги не выдерживали тяжести тела. Она и не знала, что ее тело такое тяжелое. Когда Шиу брал ее на руки, всегда говорил, что она легче пуха.
«Врал безбожно», – лениво скользнуло в голове.
Дочь подлезла, попыталась обнять, но Елень лишь застонала.
Хванге рыскал впотьмах в поисках ножа. Нашел, обрадовался. Как обезьяна забрался наверх, прошлепал босыми ногами по балке, на которой висела его мать, и принялся резать веревки.
– Хванге! – зашипела сестра. – Хванге, не смей!
Но мальчик словно не слышал. Он кромсал ржавым лезвием толстую бечёвку, сжав зубы от напряжения.
– Хванге, перестань! – чуть громче приказала Сонъи.
– Она не выдержит еще день так! – зашипел на непонятливую сестрицу мальчишка, не выпуская нож.
– Они накажут ее! Они накажут ее за это! Перестань! Они ведь убью ее! – закричала сестра, заплакав навзрыд.
Мальчонка замер. Сбежать они не смогут, мама даже на ногах не стоит. Если эти шакалы найдут ее завтра без пут… а если, и правда, убьют?
Он нехотя спрыгнул с балки к сестре. Мама кое-как подняла голову, посмотрела на них и улыбнулась одними глазами.
– Ложитесь… в солому… холодно, – проговорила она. И тогда Сонъи подошла и обняла мать с одной стороны, а Хванге прижался с другой.
– Мама, так вам теплее будет, – прошептала девочка.
– Идите, – повторила Елень.
– Поспите, хоть немного поспите, – проговорила, закрыв глаза дочь.
– Я покараулю, мама, – тихо сказал Хванге, – мы успеем уйти, когда они придут.
Она чувствовала тепло своих детей, понимала их тревогу за себя, но… ничего не могла сделать. Абсолютно. То есть совсем ничего. Капитан Ким так и не вернулся. А если он вообще не вернется? Как поступят с ее детьми? Что ждет их? От этих горьких мыслей на глаза навернулись предательские слезы.
«Толку-то плакать?» – устало подумала Елень и опустила тяжелые веки.
Глава пятая.
Видимо, для тиранов минувшая ночь тоже не прошла даром. Когда они появились в конюшне, то обои едва стояли на ногах. Елень все так же висела посреди конюшни, едва касаясь ногами пола, дети смотрели зверьками на солдат из своего угла. Щуплый, распространяя вонь перегара, прошелся по конюшне, зачем-то заглянул в пустые стойла. А потом, так ничего и не найдя, бросил миску с водой детям, а сам вышел.
Пленники только перевели дух, как тот вернулся уже с миской риса. Он остановился перед Елень и стал есть из нее прямо у нее на глазах. Хванге судорожно сглотнул. Сонъи отвернулась. Мать молчала.
– Не хочешь накормить деток своих, а то того и гляди помрут с голодухи? – усмехнулся он.
– Мы не хотим есть! – хором провозгласили дети.
Елень, приподняв голову, просверлила его взглядом.
– Принеси им риса, – сказала она.
– А где же «пожалуйста»? – усмехнулся тот.
Елень с досады скрипнула зубами, но покорилась:
– Господин солдат, принесите, пожалуйста, чашку риса моим детям. Очень вас об этом прошу.
Тот расхохотался, плюясь рисом, и, обернувшись к детям, кивнул на их мать.
– Умеет, оказывается, просить, – усмехнулся он, – но ты ж знаешь, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Пой! Весели мое сердце, и я буду милостив.
Сонъи подскочила на ноги, хотела что-то сказать, но мать глянула на нее, и та осеклась, опустившись рядом с братом.
Елень покорно пела все утро. За это ее детей накормили, те, правда, решили, проявить гордость и отказаться от еды, но мать заявила, что для борьбы нужны силы, а откуда тем взяться, если дети не станут есть. Брат с сестрой ели, запивая рис собственными слезами. А Елень пела и ей начало казаться, что сегодняшний день пройдет более спокойно. Палачи вчера хорошо на ней отвели душу.
Горло заболело спустя несколько часов. Елень замолчала, было, но в дверях спустя мгновенье замаячил щуплый.
– А ну пой! – рявкнул он, вскинув вверх самострел.
Женщина просверлила его взглядом и вновь запела.
«Пес с ним, все лучше, чем опять бить бы стали», – подумала она.
Она перехватила глоток воды и продолжила петь.
Палачи скоро вернулись. Им было скучно. Было скучно просто сидеть и охранять. Зачем? Ведь есть прекрасная возможность провести время интересно, с наслаждением, да еще и отомстить за невинно убиенного родственничка. Такая сладость видеть страдания этой чужой бабы, которая ради своих детей любому глотку перегрызет, в прямом смысле этого слова! Вон народу сколько положила! Да здесь, доведись, убила бы и не задумалась бы! Вон как смотрит, просто дыры сверлит своими ведьмовскими глазами!
Сколько часов она уже поет без остановки? Казалось, что уже несколько дней. Голос был уже чуть слышен. Язык едва ворочался во рту, куда, казалось, насыпали песка, так неприятно царапал нёбо.
– Эй, ты спать надумала? – тычок чем-то острым привел ее в чувство.
Елень подняла тяжелую голову – палачи ухмылялись, тыча в нее древком копья.
– Воды, – кое-как проговорила она.
– Что? – взвизгнул щуплый, подставляя ухо. На нее пахнуло давно немытым телом и перегаром. Усилием воли она подавила тошноту и вновь сказала.
– Воды. У меня… пересохло горло…
Щуплый переглянулся с товарищем.
– Ну, принеси ей воды, что мы, звери что ли? – проговорил он вдруг миролюбиво. Красномордый хмыкнул и ушел.
– Благодарю, – проговорила женщина, опустив голову.
Ведро ледяной воды отбросило ее назад, с такой силой выплеснули содержимое. Кто-то рядом кричал, а Елень все никак не могла отдышаться. Вода стекала по ее порванной одежде, а ей вдруг почудилось, что вместе с ней слазит кожа: так сильно обожгло тело холодом. Жесткие пальцы опять больно вцепились в волосы, запрокидывая голову назад. Елень даже закричать не смогла: голос осип. Лишь застонала сквозь зубы.
– Ну, что испила водицы? – прошипел щуплый ей в лицо. – Пой давай!
Он оттолкнул ее от себя, и женщину мотнуло на веревках. Ноги отказывались служить, не выдерживая вес тела. Кровь бежала по рукам от запястий, уже не впитываясь в благородный шелк. И в помещение кто-то кричал! Очень громко. Так громко, что звенело в ушах, но перед глазами все плыло, не разобрать.
– Ах, ты мерзкая дрянь! – процедил сквозь зубы щуплый, глядя на женщину. – А ну заткнись! – и он со всего маху, ударил Сонъи по лицу, потому как именно она кричала не в силах ничем помочь матери. Хванге, бросившийся на выручку сестре, тут же отлетел в угол, откуда смотрел на палачей злыми светлыми глазенками.
– Сейчас мы ей прочистим горло, – буркнул щуплый и вышел из конюшни.
Красномордый проводил его глазами, и рыкнул на детей, пригрозив пристрелить мать, если они не замолчат.
Мучитель вернулся нескоро. У него была довольная рожа, а в руках, обмотав тряпкой конец, он держал накаленный металлический прут. Сонъи и Хванге взвились на ноги и смотрели сквозь слезы, как этот страшный человек, ухмыляясь, приближается к их маме. Сонъи кинулась на него, но и ее, и брата перехватил красномордый и легко отшвырнул назад.
– Мама! Мама! Мама!!!! Очнитесь! – закричала девочка, что есть силы.
Елень кое-как приподняла голову и увидела щуплого, крадущегося к ней. Взгляд все никак не мог проясниться.
– Сейчас запоешь, громко запоешь! На весь Чосон будет слышно! – шипел он, улыбаясь.
Женщина тряхнула головой, чтоб немного прийти в себя. В голове тоненько запели молоточки, отчего окружающие звуки потонули в бездне, но взгляд прояснился, и она увидела прут. Ноги, видимо вспомнив последнюю пытку, вдруг обрели твердость, во всяком случае, не подгибались, а даже сделали шаг, чтоб быть дальше от ужасного орудия пытки. Елень не спускала глаз с ощерки солдата, понимая, что убежать ей не удастся. Может, хоть ударить его получится.
Мучителю надоело ходить кругами. Он кинулся на нее, и тут кое-что произошло. Солдат не дотянулся до нее какой-то пяди, его вдруг одернуло назад с такой силой, что ноги беспомощно взмахнули в воздухе. Он кубарем полетел в противоположную сторону. Шипение клинка, вырвавшегося из ножен, раздалось совсем рядом. Что-то темное и большое пронеслось мимо нее. Чей-то визг, смачный шлепок, как если бы что-то тяжелое приложили со всего маху о доски.
На самом краешке гаснущего сознания она переживала за детей, но отяжелевшие веки не давали ничего рассмотреть. Что-то темное металось туда-обратно по конюшне. Раздавались шлепки, какое-то рычание, бормотание.
