скачать книгу бесплатно
И ни разу не пожалеть об этом…
Наталья Вадимовна Плотникова
Всё хорошо в жизни журналиста и начинающего писателя Павла Скорняка, но однажды в его жизнь вихрем врывается таинственная девушка, чтобы перевернуть его мир и заставить вспомнить грехи прошлого.
Наталья Плотникова
И ни разу не пожалеть об этом…
Глава 1
Она была прекрасна. Может быть, другие люди, глядевшие на неё через призму стандартов подиумов и глянцев, со мной и не согласились бы. Но она была прекрасна. Я осознал это в ту самую минуту, когда она открыла дверь, и её огромные серо-зелёные глаза встретились с моими. Даже не так. Столкнулись. Мой рассудок ударился об этот взгляд, и с ним тотчас же что-то произошло. Нет, я не влюбился, никаких таких глупостей, не подумайте. Я вообще не верил в любовь с первого взгляда, я даже и не понял толком тогда, что жизнь моя уже никогда не станет прежней. Я понял это внезапно, но очень отчётливо, когда дома, прослушивая запись её голоса, ловил себя на том, что улыбаюсь, хотя ничего весёлого она, в общем-то, не говорила. Засыпая, я, конечно, тоже думал о ней. А засыпал я, между прочим, рядом со своей потрясающей любое мужское воображение невестой. С Алиной мы встречались уже год, а месяц назад я как-то обыденно, совершенно не готовясь и не планируя, почти случайно сделал ей предложение. «Бред,» – тряхнул я головой и притянул к себе Алину. – «Завтра с утра всё забудется.» Но не забылось.
А начиналась эта история просто и совсем даже не интересно. Я работал штатным корреспондентом в местной газете: освещал нехитрые бытовые новости и проблемы горожан. Газета наша в городе была одна, поэтому её покупали, читали и иногда даже хвалили. В то утро помощник главного редактора подошёл к моему столу и сказал, что Сам, уезжая вчера в командировку, велел мне съездить и взять интервью у некой Анастасии Васильевны Радужной, якобы у неё есть прелюбопытная история о декабристах.
– О цветах что ли? – зевнул я.
Заместитель засомневался:
– Да нет, вроде. Чёрт, Сам сказал о декабристах. Я почему-то о Пестеле подумал и Трубецком. Думаешь, всё-таки о цветах?
– Откуда Пестелю и Трубецкому взяться в наших краях? – подивился я. – Точно тебе говорю: о цветах.
– Но Сам сказал, что история интересная. А что может быть интересного в цветах? И что это вообще за цветы такие декабристы?
– И почему ты заместитель главного, Санёк? – ехидно спросил я. – Ты же абсолютно некомпетентен и сер.
– Я не обязан разбираться во всех этих женских штучках, – буркнул Сашка и поторопился отойти, бросив на мой стол бумажку с адресом А. В. Радужной. Я, если честно, про цветы тоже мало, что знал, поэтому, прежде чем отправиться по месту проживания госпожи Радужной, немного погуглил, чтобы уж совсем не опозориться перед собеседницей. Слово «шлюмбергера» я даже несколько раз повторил вслух, чтобы запомнить.
Анастасия Васильевна Радужная открыла дверь, и я вошёл в маленький коридор, не понимая тогда, что пропал окончательно и бесповоротно.
– Ну давайте, показывайте их, – сказал я, приготовившись фотографировать.
– Кого? – удивилась, но не испугалась она. – Вы точно из газеты?
– Декабристов ваших необычных. Шлюмергеру, – выговорил я, доставая удостоверение.
Анастасия похлопала пушистыми ресницами и внезапно захохотала.
– Да что смешного-то? – досадливо сказал я.
– Шлюмбергера довольно-таки смешное слово, вы не находите? – просмеявшись, спросила она. – Что там в вашей газете творится? Шутки, смех, веселье в преддверии дня дурака? Или просто бардак, как почти везде? Да вы проходите в комнату, обувь можно не снимать. Или позвольте я вам чай предложу на кухне попить. Под чай интереснее разговаривать… про шлюмбергеру. А куртку всё-таки снимите.
Я разделся и прошёл. Оказалось, что прав был всё-таки Санёк. Это было довольно-таки обидно, но не смертельно. История, рассказанная Анастасией, несла в себе некую долю мистики, а поэтому была мне чужда, но интересна.
По легенде, передающейся из уст в уста в семье Анастасии Васильевны, другая Анастасия Васильевна, а именно: Анастасия Васильевна Якушкина, жена сосланного в Сибирь декабриста Ивана Дмитриевича Якушкина, подарила своей родственнице, прабабушке Насти Радужной, свой портрет, написанный фельдъегерем, сопровождающим Ивана Дмитриевича в ссылку. Я, конечно, не очень много знал о декабристе Якушкине, а о его юной жене и того меньше, но Анастасия Радужная меня милостиво просветила.
Обвинённый в преступном намерении убить императора и участии в тайном обществе (почему-то это выражение вызвало у меня некоторое душевное волнение) дворянин Иван Якушкин в 1827 году был отправлен на каторгу в Сибирь. Его юная жена хотела последовать за ним, как и некоторые другие известные нам жёны декабристов, но ей запретили взять с собой малолетних сыновей, поэтому Иван Дмитриевич уговорил её остаться. Он считал, что только мать способна воспитать своих детей хорошими людьми. В этом я не могу с ним не согласиться. Правильный мужик был этот Якушкин. В плане отцовства, я имею ввиду, убийство царя, впрочем, как и убийство любого другого человека, я не мог одобрить. Но вернёмся к детям Якушкина: младший сын родился, когда Якушкин был уже арестован. Последняя встреча Ивана Дмитриевича с его женой Настей и маленькими сыновьями состоялась в Ярославле. Это история. Дальше начинается легенда. Якобы фельдъегерь Миллер, сопровождавший Якушкина, поражённый печальной красотой супруги Ивана Дмитриевича, приехав в Москву, нарисовал портрет Анастасии Васильевны по памяти и прислал ей в подарок. Увидев его, Анастасия была настолько поражена тем, что портрет отражает её внутренней состояние, что от волнения и переживаний, упала в обморок. В это время у неё в гостях была дальняя родственница, прабабка Анастасии Васильевны Радужной, она забрала портрет у Якушкиной, потому что та не могла его видеть, ей было слишком тягостно на него смотреть, он неизменно вызывал у неё душевное волнение, граничащее с болезнью, но и избавиться от него тоже не могла, так ей стало суеверно казаться, что это принесёт несчастье её семье, и она больше никогда не увидит своего супруга. Надо сказать, что любящее сердце Анастасий Якушкина не так уж ошибалось: супруга своего она так больше в земной жизни и не увидела, хотя и всей душой стремилась к нему в Сибирь.
А вот прародительнице Анастасии Радужной портрет, как ни странно, принёс счастье в семейной жизни. Она вскоре вышла замуж за человека, которого страстно любила. Она искренне поверила, что именно портрет юной несчастной Анастасии Якушкиной принёс ей счастье. Жизненные невзгоды каким-то образом обошли стороной прародительницу Насти Радужной. Она передала портрет своей дочери, завещав беречь его, как зеницу ока. Таким образом, минуя беды революции, гражданской, а затем и мировой войн, портрет оберегал своих хозяек и неизменно приносил им счастье. И вот он пропал. Неизвестный вор выкрал его с дачи хозяйки. Анастасия Радужная, конечно, первым делом кинулась в полицию, но спустя полгода портрет так и не был найден, вот тогда хозяйка решила обратиться в нашу газету, рассчитывая на то, что эта история каким-то образом усовестит того, кто похитил портрет и вернёт семейную реликвию.
«Самая несчастная из женщин…» – так сказала о себе Анастасия Якушкина. Разве её портрет мог приносить счастье? Но тем не менее, я в эту историю почему-то поверил. Можно и дохлую крысу объявить своим талисманом, главное на сто процентов быть уверенным, что она принесёт счастье. Веришь – принесёт. На этом строятся все приёмы работы с подсознанием, и даже в Библии что-то такое есть. «Если скажешь горе сей…» Я не был знатоком Библии, и тогда даже особо верующим не был, меня в детстве, конечно, крестили родители, но любовь к Богу не привили, а сам я не стремился познакомится с Ним поближе.
На следующий день я написал статью о двух Анастасиях: несчастной Якушкиной, и, надеюсь, счастливой Радужной. Но имя своей нынешней героини я в статье изменил, по её просьбе. Газета наша выходила в печать раз в неделю, то есть через три дня я со спокойной душой мог позвонить Радужной и даже привезти ей газету. Но дело в том, что я не мог ждать три дня. Уже не мог. Ещё вчера утром я не знал даже о существовании этого человека, а сегодня я не мог ждать. Конечно, я ей позвонил, как же иначе? Несмотря на наличие у меня невесты. Да, я ей позвонил, и можете забить меня камнями на центральной площади.
– Настя? – спросил я, неожиданно даже для самого себя, как будто мы перешли с ней на «ты».
Она не узнала меня по голосу. Да и как она могла узнать?
– Это Павел Скорняк из газеты, – бодро представился я. – В общем, статью я написал, хотите ознакомиться с ней еще до выхода газеты? Я подумал, может исправления какие-то внести пожелаете.
– А можно? – заинтересовалась на том конце волн Анастасия. – Вроде бы вы говорили, что я могу зайти за готовой газетой в редакцию…
– Можно! – обрадовался я, что увижу её. – Где мы встретимся? Ко мне или к вам? – весело и как-то неожиданно пошло спросил я.
– Ну у меня вы уже были, – засмеялась Настя. – Значит, к вам. Или, знаете, что? Отправьте мне на электронную почту, чтобы вам на меня время не тратить. Я прочитаю, если что-то меня, скажем так, удивит, я напишу.
Что ж, видимо, я ей так в душу не запал. Она сказала «электронную почту», не «мыло», не «электронка», в ту минуту она мне ещё больше понравилась.
– Нет, Настя, я готов потратить на вас своё время, вы же теперь моя героиня, – улыбнулся я. – Приезжайте в редакцию.
И она приехала. Когда она вошла в редакцию и взглянула на меня, я понял, что не женюсь на Алине. Вот не женюсь и всё. Я женюсь на Анастасии Васильевне Радужной. И Бог с ним с портретом, не в портрете счастье.
Я смотрел, как Настя читала статью и хмурилась.
«Не понравилась», – с тоской подумал я. – «Как же ей понравлюсь я, если она даже мою работу не одобряет».
Анастасия подняла на меня взгляд серо-зелёных глаз:
– Мне по большому счёту понравилась статья… Только зачем вы упомянули про недавнюю реставрацию? Девушку-реставратора полиция проверила в первую очередь, а вы как будто намекаете… Нехорошо так, она клиентов потеряет, репутацию, а девушка хорошая, и художник вроде бы неплохой.
– Но я даже не называю её имени в статье! – попробовал возмутиться я. – И я не намекаю, просто пишу о том, что возможно…
– Мир искусства в нашем городе узок. Кто-нибудь да догадается. Уберите абзац о реставрации. Я рассказывала некоторым своим знакомым о легенде, возможно, они рассказал кому-то ещё, а те, в свою очередь, ещё кому-то. Возможно, я сама упоминала о том, что после реставрации портрет находится на даче, точно я не скажу. История дошла до преступника, а он решил, что картина имеет ценность как произведение искусства. Реставратор тут совершенно не при чём.
– Как вам будет угодно, – сухо сказал я. – Но я бы не стал сбрасывать её со счетов. Ведь картина всё-таки является старинной, возможно в этом её ценность, а об этом могла проговориться и она. Невольно навести преступников. Что она сказала полиции? Она точно ни с кем не говорила о вашей картине?
Анастасия отрицательно покрутила головой.
– А можно мне пообщаться с ней? Меня ваша детективная история очень заинтересовала.
– Не знаю. Мне кажется, вы попусту потратите время. Да и перед Надеждой мне неудобно, правда.
– А как вы нашли эту вашу Надежду? Объявление в интернете или знакомые посоветовали? Как вообще находят таких людей?
– Надежда и есть моя знакомая. А девушку-реставратора зовут Анна.
– То есть ваша знакомая Надежда присоветовала вам эту Анну. Близкая знакомая? Подруга? Она знала вашу семейную легенду? Она знала, кто изображён на портрете? Кто его рисовал?
– Так много вопросов. Вы раньше в полиции не работали? Или все журналисты такие дотошные? И почему вы мне раньше их не задавали… ну в прошлый раз? Почему вам сейчас стало интересно? Ой, – смутилась вдруг Настя. – Дурной пример заразителен.
– Знаете, я как-то растерялась в прошлый раз. Во-первых, когда к вам шёл, думал, что речь пойдёт о цветах, как вы помните… Потом я полночи о вашей истории думал, вот и пришли вопросы. История-то и в самом деле занимательная. А вы когда-нибудь оценивали этот портрет?
– Нет. Мне и в голову не приходило, я думала, что он ценен только для нашей семьи. Из-за легенды. Да и то, я вам уже говорила, я не верю в неё. Ну не может портрет приносить счастье или несчастье. Мне он дорог, как память. Стыдно, что я его не уберегла. А во-вторых?
– Что во–вторых? – не понял я.
– Вы сказали, «во-первых, когда я к вам шёл, думал, что речь пойдёт о цветах…» А во-вторых, вы не закончили предложение…
– А… – махнул я рукой. Не говорить же ей, что я, увидев её, соображать толком перестал. – Соврать, наверное, хотел, поэтому не помню.
– Моя бабушка так говорила, – улыбнулась Настя. – Но про Анну вы всё-таки не пишите.
– А вы ответите на мои вопросы. Так сказать, не для прессы, в частном порядке.
– Хорошо, – кивнула Анастасия Радужная. – Только… – она оглянулась вокруг себя. К нашему разговору уже начали прислушиваться мои любопытные коллеги. – Может быть, встретимся чуть позже… на нейтральной территории, в кафе, например, у вас ведь есть перерыв на обед?
Я удивлённо уставился на неё. Это ведь я должен был такое предложить. И собирался, кстати. В общем, мы условились о встрече. Замуж я её, разумеется, тогда не позвал, постеснялся.
***
Я всё-таки уговорил Настю, чтобы она разрешила мне впутаться в эту историю. Сказал, то она мне интересна как журналисту и начинающему писателю. Писателем я только планировал стать, ведь какой журналист не мечтает стать писателем? А идея для книги и впрямь была подходящая, если, конечно, преступник будет найден. Анастасия Васильевна попросила меня только «быть как можно деликатнее с Анной».
Итак, Анну присоветовала в качестве реставратора некая Надежда. С этой самой Надеждой, оказывается, Настя дружила с самого детства. Знаете, внезапно я почувствовал ревность. Нет, я, естественно, понимал, что у Насти была и есть своя жизнь, никак не связанная со мной и моей статьёй. Я понимал. И понимал также, что чувство моё иррационально, но поделать с этим ничего не мог.
Для начала я позвонил Анне и договорился о встрече, она как-то весело и охотно согласилась со мной встретиться. Я слегка засомневался в её причастности к преступлению, но вспомнил, что почти все преступники не похожи на преступников и поспешил в гости к реставратору, сообщив в редакцию, что занят новой статьёй и собираю материал.
Анна жила за городом в частном доме, там же, как я понял, из разговора с Анастасией находилась и мастерская художницы. Анна встретила меня у ворот. Высокая, худая, длинноволосая она была похожа на актрису из французских фильмов прошлого. «Ого,» – подумал я. Но тут же в моих мыслях возник образ Насти, я вздохнул, не понимая, что же со мной всё-таки происходит. Про свою невесту я тогда даже и не вспомнил, как будто её в моей жизни уже и не было.
Анна улыбнулась и впустила меня внутрь. Предложила чаю, но я отказался и напросился в мастерскую. Художница вопросительно подняла бровь, как будто сомневаясь в том, что мне интересны её картины, но мне и в самом деле было интересно, я тогда не слукавил.
Как мне и сказала Анастасия, мастерская Анны находилась тут же в доме и занимала небольшой пристрой. Картины художницы не поразили моего взора. То есть они были хорошими, мастерски выполненными пейзажами и натюрмортами, но не было в них ничего особенного, острого, запоминающегося, такого, чтобы взглянуть однажды и потом долго не посметь забыть. Видно и сама Анна это сознавала, явно не считая себя гением от искусства, потому что она вдруг сказала:
– Голая техника, и ничего больше.
Мы помолчали. Я смотрел на эту красивую девушку с длинными тёмными волосами и немного стыдился того, что я её подозревал в совершении преступления.
– Скажите, – спросил я. – А как по вашему мнению, художник, нарисовавший Якушкину, был талантлив? Ведь он совсем не имел отношения к творческим профессиям, был, так сказать, отнюдь не придворный портретист. У него был дар к изобразительному искусству?
Анна внимательно посмотрела на меня:
– Хороший вопрос, но ответить на него однозначно я не смогу.
– Почему? Вы же разбираетесь в этом?
– Понимаете…искусство – это ведь не математика, да простят меня математики, – Анна как будто осторожно подбирала слова, боясь обидеть неизвестного ей создателя картины. – Пропорции искажены, я сравнивала с другими портретами Якушкиной, меня, конечно, тоже заинтересовала эта история, как вы понимаете… Думаю, что какой-нибудь критик сказал бы, что портрет неплох для любителя, но в нём определённо было то, чего нет в моих картинах, как вы успели заметить… Да… там не было совершенной техники, но там было иное…
– Душа? – улыбнулся я.
– Можете и так назвать, – кивнула, соглашаясь, Анна – В нём была… жизнь, да… он был живым.
– Был? Вы не верите, что портрет найдётся?
Анна пожала плечами:
– Не знаю, почему сказала в прошедшем времени. Конечно, я надеюсь, что портрет найдётся. Настя очень переживает, не из-за легенды, она в неё не очень-то верит, всё-таки семейная реликвия.
– А что? С тех пор, как портрет пропал, в жизни Анастасии не случилось каких-то неприятных событий? Удача её не оставила?
– А почему вы у неё не спросили? Постеснялись? – Анна пристально посмотрела в моих глаза, и я покраснел.
Анна улыбнулась кончиками губ, будто поняв.
– Я не знаю, повлияло ли исчезновение портрета на личную жизнь Насти.
Я неопределённо кивнул, а Анна неожиданно добавила:
– Настя сейчас свободна, у неё был…м… мужчина, но они и в самом деле расстались, это случилось после исчезновения портрета, но Настя не горюет о нём, о мужчине, я имею ввиду, так что не думаю, что отсутствие портрета стало причиной их расставания. Так что…она свободна, вы ведь это хотели узнать? – девушка снова улыбнулась. – Я обычно не «треплюсь» о чужой личной жизни, но, вижу, вас Анастасия заинтересовала, она хорошая, – Анна погрозила мне указательным пальчиком. – Надеюсь, вы не планировали её обидеть.
– Не планировал, – усмехнулся я. – «Я планировал на ней жениться,» – добавил я уже мысленно. – Спасибо за информацию. Вернёмся к портрету. Может быть, вы совершенно случайно при ком-то упомянули о том, что реставрировали некий загадочный портрет? Подумайте.
– Нет, – покачала головой Анна. – Я точно не говорила, но ведь сама Настя не скрывала семейную легенду, то есть направо и налево она о ней не болтала, но близкие знакомые знали. Но особо, я так понимаю, никто не верил. Во всяком случае, Надя мне о портрете рассказывала с юмором. С Надей вы уже разговаривали? Вы ведь всех знакомых опрашивать собираетесь?
– Я вовсе не… – начал было я.
– О, нет, я не хотела вас в чём-то обвинять, – замахала руками Анна. – И мне искренне жаль, что я не смогла вам ничем помочь, я надеюсь, что он отыщется, вдруг всё-таки легенда правдива, мне бы не хотелось, чтобы удача покинула Настю.
От Анны я поехал в редакцию, где мне Сашка надавал новых заданий, и в тот день с Надеждой мне встретиться не удалось. А вечером снова читал о декабристе Якушкине в интернете, и разные источники говорили мне разное: одни утверждали, что декабрист никогда не любил свою верную жену Настеньку, его горячее пламенное сердце навсегда было отдано другой женщине, другие уверяли, что юность и преданность Анастасии сумели завоевать помыслы и чувства храброго дворянина. Надо бы почитать «Записки декабриста», – подумал я. – И надо бы сказать Алине, что… Что сказать Алине? Что я ухожу от неё после того, как сделал ей предложение? Что в мою жизнь внезапным вихрем ворвались две Анастасии, и это вихрь способен унести меня незнамо куда? Я смотрел на спящую Алину и думал о том, что если бы вдруг она также внезапно встретила кого-то, кто был бы лучше меня, кого-то, кто заслуживал её больше, то это было бы самым лёгким для меня выходом из сложившейся ситуации. Бред. Такое только в кино бывает, да и то в плохом. Нельзя вину за наше расставание сваливать на девушку. Мне придётся ей сказать. Но не сегодня, не сейчас, пока я не был готов к этому разговору. Я погладил длинные кудрявые Алины, она что-то несвязно пробормотала во сне, глубокая нежность и невыносимый стыд захлестнули меня. Эх, Иван Дмитриевич, Иван Дмитриевич…вы тоже любил двух женщин одновременно? Я редко жалел самого себя, как-то это было неправильно, не по-пацански, но в ту ночь мне стало себя отчего-то жалко, хотя совершить дурное намеривался именно я. Чёрт, я ведь не мальчик, чтобы поддаваться резким порывам и буйству гормонов, что со мной происходит? «Мистика…» – горько усмехнулся я. – «Пусть будет мистика».
Глава 2
Мистика или не мистика, но на утро я ничего снова не сказал Алине, поцеловал её в макушку привычно, пока она пила кофе и убежал по делам Анастасии Радужной. Алина… Алина похожа на всех гламурных девушек сразу: у неё большие глаза, пухлые губы, длинные и кудрявые волосы, которые она почти всегда носит распущенными. Это и привлекло меня в ней сначала, помню, увидев её в баре, я поразился: откуда в нашем городе такая роскошь, клянусь, именно такими словами и подумал. Да, Алина была шикарна. Потом выяснилось, что она довольна умна, моя девушка работала помощником юрисконсульта на нашем Главном городском предприятии, а в администрацию Главного предприятия абы кого с улицы не брали. Я ей даже немного гордился, несмотря на то, что некоторые черты характера невесты меня смущали: Алина была слегка категорична и немного высокомерна. Но я оправдывал её тем, что она единственная дочка у родителей, соответственно – избалованна. Нет, она не хамила старикам в очередях, не грубила официантам, ничего такого. Но она морщила свой красивый носик, когда видела детей моих многодетных соседей, и всегда добавляла, что лучше родить одного и дать ему всё, чем «плодить нищету». Она усмехалась, когда на кассе в супермаркете видела свою бывшую одноклассницу и шептала мне «а ведь в школе она была отличницей», с девушками моих друзей она не нашла общего языка и всегда неизменно отказывалась ездить на дачу на шашлыки с нашей компанией, я предполагал, да она особо и не отрицала, что считала Катю и Миру не ровней себе, ведь Катя была продавцом в цветочном магазине, а Мира барменом в развлекательном центре. «Мне просто не о чем с ними говорить, у нас несколько разные взгляды на жизнь», – говорила мне Алина. – «А вот твои друзья мне нравятся, они могли бы найти себе кого-то более… интересного.» Если честно, то иногда меня удивляло, что Алина обратила на меня своё внимание, а потом и даже полюбила такого вполне себе простого парня, как я. Ведь я не занимал никакой руководящей должности, зарплата моя, конечно, была выше средней по городу, но богачом я отнюдь не был. Даже на свою квартиру заработал не сам. Мой отец, царство ему небесное, был профессором и доктором наук, квартира досталась мне от него в наследство. Отец развёлся с матерью и уехал в столицу нашей необъятной Родины, когда мне было тринадцать. Там он снова женился, родил двух детей и благополучно скончался в возрасте шестидесяти лет от инфаркта. Со своими братьями и сёстрами я лично знаком не был, отец не посчитал нужным нас познакомить, да я и сам не стремился к общению с новыми родственниками, слишком уж мама была обижена на отца. Моя дорогая матушка тоже недолго не прожила на этом свете, она умерла, когда мне исполнился 21 год, просто однажды не проснулась утром. Так что в этом мире до встречи с Алиной я был один-одинёшенек. Конечно, друзья у меня были и есть, но они уже успели обзавестись семьями, поэтому виделись мы не так часто, как мне бы того хотелось.
Но Алина меня любила, она в самом деле любила меня, странно, непонятно, необъяснимо, но я знал, что она меня любит, не чувствовал – знал. Знал – по обеспокоенному голосу в телефонной трубке, когда задерживался, знал – по восторженному взгляду при неожиданной случайной встрече на улице, по приготовленному любимому блюду после тяжёлого трудового дня, по выглаженной рубашке к деловому обеду. Я знал, и поэтому не мог просто так уйти. От любимых не уходят, но от любящих тоже тяжело уйти, слишком стыдно, до отвращения к себе совестно. К тому же я всё-таки любил Алину, может быть, мой чувство к ней и не было чувством трепетной и страстной любви, но я и в самом деле очень тепло к ней относился, как же иначе, ведь я позвал её за меня замуж, а мужчины рода Скорняк абы кого замуж не зовут.
Мой дед, например, зимой в сорокаградусные морозы ездил на лыжах к моей бабке в соседнюю деревню. Тогда, конечно, они ещё не знали, что будут моими дедом и бабкой, они были молоды и влюблены. А моя бабушка, царство ей небесное, была доброй и умной женщиной. Ради такой стояло ездить на лыжах в деревню. Конечно, Алине до бабушки далеко, но, повторюсь, я знал, что она меня любит, также, как знал, что дважды два будет четыре. По крайней мере, в десятичной системе счисления.
Конечно, я встретился с той самой Надеждой, которая и порекомендовала Насте Анну в качестве реставратора. Настя сказала мне, что Надежда очень своеообразная девушка. Я это понял сразу. Она мне показалась какой-то воинствующей феминисткой. Как такая хрупкая, трепетная, творческая Анна могла дружить с такой хамоватой Надеждой? И Настя тем более. Во взгляде девушки, открывшей мне дверь, ясно читалось презрение к какому-то журналюшке, решившему вдруг поиграть в детектива:
– Ну проходите, раз пришли, не выгонять же вас, – будто нехотя протянула она.
Я вошёл в коридор и нерешительно потоптался. Снимать или не снимать обувь? Надежда мне нисколько не помогала, хотя и видела мою нерешительность, в итоге я обувь всё-таки снял, для того, чтобы снова увидеть её презрительную насмешку.
Мы прошли в кухню, чай мне гостеприимная хозяйка, конечно, не предложила, молча указала рукой на табуретку, мол, садись, незваный гость.
– Спрашивайте! – требовательно сказала Надежда.
«Я ей неприятен, потому что я мужчина,» – пришло мне в голову. – «А все мужики, как известно, козлы. Может, её обидел чем-то наш брат, да чёрт её знает, и разбираться даже не хочется.»
– Вы рассказывали кому-то о том, что ваша подруга реставрирует старинный портрет, который к тому же окутан мистикой?
