скачать книгу бесплатно
– Малыш! Биби-Два! Ну вылези же оттуда, прошу тебя! Знаешь, как мне из-за тебя влетит.
Он услышал, как за дверью кто-то скребется. С облегчением подумав: «Хорошо, что зверек хоть не расшибся», – он огорчился, что не может его оттуда вытащить, и вдруг вздрогнул.
– Не умоляй, а вызволяй! – пропел мелодичный голосок.
Снова здорово! Он слышит голоса. Вот-вот сойдет с ума, как Жорж. Это заразно, что ли?
И в этот миг у смартфона села батарейка. Фонарик погас, и теперь Гомер в полной растерянности стоял босыми ногами на холодной земле в темную ночь. – Мама спать давно легла, ключ в третьем ящике стола. Не страшись, все скроет мгла. Взяв, несись сюда стремглав…
Глава 5
Тут не могло быть двух мнений – положение абсолютно ненормальное. Гомеру давно пора крепко спать, а он вместо этого шарит в столе матери по совету, а точнее по приказу, песчанки, которая умеет говорить.
И ведь пришлось признать, что она права: ключ от запретной хижины здесь, на дне третьего ящика. Как крохотная зверюшка, и в доме-то живущая всего несколько дней, могла об этом прознать?
– Да неужели это для тебя сейчас удивительнее всего? – вслух осадил сам себя Гомер.
Он покачал головой, изумляясь себе. Проблема не в том, откуда Биби-Два знала про ключ, а в том, как и почему зверюшка умела говорить!
Расстройство сознания, вот что с ним стряслось. После прихода Жоржа Финка у него поехала крыша, другого объяснения быть не может. Ибо песчанки говорить не умеют.
Ни в каком случае.
В голове накопилось столько вопросов… Нечего и надеяться обдумать их и тем более упорядочить. Он словно перегрелся. Еще немного – и он не удивится, если из ушей повалит дым.
– Сейчас надо перестать думать, что ты в кинофильме, – пробормотал он.
В сумраке комнаты ключ выглядел меньше, чем он помнил. Надо забрать его, но ведь это нарушение строгого материнского запрета! Или лучше будет просто вернуться к себе в спальню, сделав вид, будто ничего не произошло? Биби-Два хитроумна: уж если ей удалось проникнуть в хижину, значит, и выбраться сама сумеет.
Да, просто нужно вернуться к себе, а завтра утром проснуться в своей кроватке, а в клетке будет спокойно спать его песчанка, и она не будет уметь разговаривать. Все станет как обычно, а он только улыбнется, вспомнив этот сон, такой странный, неотличимый от яви.
Но что-то в глубине души подталкивало поступить наоборот. И едва он сжал в руке ключ, как сразу понял: нужно довериться интуиции и довести все, что происходит, до конца.
Не сомневаясь, что это всего лишь начало.
* * *
Стоило Гомеру открыть дверь, как его обдало не только холодком, но и затхлым запахом. Он колебался, не решаясь включить свет. Но в почти кромешной темноте не найти сбежавшую песчанку. А ведь он за этим пришел! И, замирая от страха, он повернул выключатель.
Полицейские заходили сюда пять лет назад, и с тех пор обстановка в монтажной студии так и оставалась неизменной: все вверх дном, толстый слой пыли и даже кружочки паутины повсюду.
Все показалось ему словно уменьшившимся в размерах, как прежде ключ. И гораздо более гнетущим. – Биби-Два, ну пойдем же наконец, это уже не смешно!
Его голос прозвучал странно, тоньше обычного. Это место пробуждало столько воспоминаний, что ему стало не по себе и перехватило горло. Казалось, кинопроектор вот-вот начнет показывать сценки, отснятые на пленку: тяжелые бобины были заряжены, стоило только нажать кнопку… Но Гомер не посмел бы этого сделать ни за что на свете.
Присутствие – а точнее сказать, отсутствие – отца чувствовалось здесь гораздо сильнее, чем в машине или гараже.
Наконец он заметил песчанку: та стояла на стопке бобин. Обрадовавшись, что ее увидели, она перепрыгнула на толстую тетрадь в красной обложке. И хотя страницы разбухли от влажности, Гомер ее узнал – это была тетрадь отца. Тот записывал в нее все, что касалось съемок его фильма: характеристики персонажей, зарисовки декора и костюмов, сюжет, фрагменты сценария – все-все до мельчайших деталей. Этот фильм был его настоящей страстью, отец работал над ним несколько лет. Он никогда бы не бросил эту работу прямо в разгар съемок из-за какого-нибудь безрассудства. Изабель Пим до потери дыхания кричала об этом, но ей никто не верил. Всем казалась правдоподобнее версия «нежданная любовная страсть – перемена образа жизни – начать все с нуля в других краях». И люди жалели несчастную женщину, брошенную одну с малышом.
А потом все просто-напросто отвернулись от них.
– Здесь на все секреты есть разгадки и ответы! – снова тренькнул мелодичный голосок.
– А, так ты всегда говоришь в рифму… – заметил Гомер. На него вдруг навалилась страшная усталость. – Ты в меня верь – тогда без потерь тайну раскроешь. Читай же теперь!
Песчанка спрыгнула с обложки и попыталась лапкой приподнять ее, открыв первую страницу.
Гомер, словно зачарованный, отбросил старый хлам, лежавший на видавшем виды кожаном диване, и рухнул на него прямо посреди папок и непонятного барахла, разбросанного как попало. Перед ним висел пожелтевший от времени экран, заслонявший кусок стены.
Схватив тетрадь, он положил ее себе на колени, раскрыл и начал читать, а Биби перелезла к нему на плечо.
Сюжет был ему известен, к тому же в этом году он проходил его в школе. «Одиссея». Приключения героя, о них рассказал Гомер… и другие античные поэты. Отец обожал греческую мифологию, все эти легенды, эпические сказания, их персонажей с необыкновенной и трагической судьбой. Он ведь и сына назвал Гомером не случайно. Вместо того чтобы представляться так: «Меня зовут Гомер, как персонажа „Симпсонов“»[3 - Американский мультипликационный сериал «Симпсоны». – Прим. ред.], – классно сказать: «Меня зовут Гомер, как древнего поэта, аэда. Вы что, не знаете его?!»
И вот благодаря этой отцовской страсти в детстве малыша баюкали приключениями богов и героев. Одиссей, Зевс, Ахилл – он все знал про них.
Давид Пим, отучившись на факультете киноискусства, снял пару-тройку фильмов, не снискавших особого успеха, и наконец окунулся в потрясающий проект: экранизацию знаменитой «Одиссеи» на современный лад, причудливый и неслыханный, и вот сейчас Гомеру предстояло проникнуть в его замысел до самых мельчайших подробностей.
Версия отца была захватывающей, но она еще и очень воодушевляла Гомера, находившего в ней все то, что ему так нравилось в отце: его воображение, пристрастие к пышным старинным мирам и, конечно, поэтичность его натуры.
В середине тетрадки Гомер заметил оторванный кусочек кинопленки – это была закладка. Мальчик поднял его, чтобы рассмотреть на свет.
ПРИГЛАШЕНИЕ
ЦИРК ИТАКИ
Путешествие в царство чудес,
чудовищное и возвышенное
Он машинально сунул обрывок в карман пижамных штанов и снова уставился в тетрадь.
Поглощенный чтением, Гомер вздрогнул: Биби прыгнула сразу обеими лапками прямо на разворот тетрадки.
– Дай же мне прочесть, – проворчал он, снимая ее, чтобы переложить себе на плечо.
Пять секунд посидев там, она снова взялась за свое. – Ты хочешь меня совсем рассердить?
Она вдруг взглянула на него таким лукавым, почти человеческим взглядом. Потом нагнулась, чтобы дотронуться лапками до бумаги, и вонзила в лист маленькие коготки.
– Эй, это что такое? – возмутился Гомер.
Биби ухитрилась вырвать из тетради целое слово, как дерево с корнями вырывают из почвы! Вот она поднатужилась изо всех сил, кряхтя и отдуваясь, и от бумаги отделилась уже целая фраза вместе с нарисованной раскадровкой. Отнюдь не собираясь на этом останавливаться, Биби подбросила фразу в воздух, и написанные синими чернилами слова и рисунки принялись летать перед глазами Гомера, расширившимися от ужаса. А за это время песчанка лихорадочно вырывала другие фразы, бросала их вверх, тем самым опустошая страницу от всего, что на ней написано, пока на всю монтажную студию не обрушился настоящий дождь из слов.
Когда страница стала девственно-белой, Биби прыгнула на плечо Гомеру, онемевшему от изумления, и, словно миниатюрный дирижер оркестра, принялась размахивать передней лапкой в воздухе. Тогда слова построились в один длинный завиток; он все рос, становился все длиннее, пока слова послушно выстраивались друг за другом.
Гомер ощутил настоящий порыв сильного ветра, вызванный этими движениями, волосы его развевались, точно в бурю, самые легкие предметы поднимались в воздух, и даже маленькому зверьку пришлось уцепиться за майку юного хозяина, чтоб его не отбросило на стенку или не ударило об пол.
Вдруг старомодный и громоздкий кинопроектор включился, и на заслонявшем стену экране возник яркий конусообразный пучок света. Появившиеся картинки сменялись, но Гомер инстинктивно зажмурился, боясь ослепнуть или повредить зрение. Он кое-что знал о тех чувствах, которые способен вызывать и теплый луч света, исторгаемый кинопроектором, и обволакивающие его завитки из слов. Буквы, фразы проплывали мимо него, нежно касались щек, приподнимали… и увлекали куда-то вдаль.
Внезапно снова воцарилась тишина. Но Гомер не осмеливался сразу открыть глаза. Какое-то внутреннее чувство шепнуло ему, что он по-прежнему не у себя в кроватке и все это не небывалый сон из тех, что бывают такими яркими, словно пережиты на самом деле.
Еще не разлепив ресниц, он тронул себя за плечо. Песчанка по-прежнему была там – зверек весь трясся, жадно вцепившись в его майку.
– Ох, ну и торнадо! Но то, что нам надо! – выдохнула ему в ухо Биби-Два.
В воздухе благоухали ароматы сладкой ваты, а где-то вдали, кажется, раздавались звуки марша. С каждой секундой любопытство все больше побеждало в Гомере дурные предчувствия. Он отважился приоткрыть один глаз, потом другой: прямо перед его глазами расстилался остров, на котором высился купол цирка шапито, красный с золотой окантовкой, и в лучах заката развевались на ветру его призывные флажки.
Мальчуган вытаращил глаза, сам не свой от удивления и тревоги: этот цирк был точь-в-точь как тот самый, что его отец нарисовал как декорацию к фильму. – Последний челнок до цирка Итаки, сюда, пожалуйста! – прозвенел женский голос, строгий и громкий.
Взглянув, кто зазывал его, Гомер невольно отпрянул назад.
Человеческое лицо с крупными чертами и львиная грива, по которой пробегали электрические красноватые огненные искры, козлиная бородка и хвост в виде змеи с раздвоенным языком, мохнатое и приземистое туловище прикрыто красной бархатной мантией… Это существо, столь же очаровательное, сколь и грозное, приподнялось на задних лапах, устремив пылающий взор на мальчугана, вдруг почувствовавшего, до чего же он мал и беззащитен.
– Глазам не верю, кажется, химера… – пролепетал он.
– Кого позвали, тот идет! Она не всех так долго ждет, – прошептал ему на ухо зверек, словно подтверждая его предположение.
Химера протянула ему лапу, обутую в сабо с безупречной лакировкой, изображавшей усыпанную блестками розу.
– Попрошу вас, – снова сказала она.
Этому голосу, настойчивому и почти раздраженному, возражать не приходилось. Гомер осмотрелся, потом оглянулся. Он стоял тут один. Приказ был отдан именно ему.
Тут он вдруг увидел монтажную студию, диван, на котором только что сидел, кинопроектор, конус яркого света с плавающими внутри изображениями, бобины, беспорядок. Он видел все это с обратной стороны экрана, как в открытом окне! Но стоило ему окинуть комнату взглядом – и она тут же рассеялась, как мираж.
Отступать некуда.
Тогда Гомер глубоко вздохнул и вместе с песчанкой на плече пошел прямо к химере.
Глава 6
Чернильно-черное море плескалось о борт длинной лодки, вырезанной затейливо, как гондола. По воде ее волокли гигантские стрекозы.
За спиной у Гомера химера направляла лодку прямо к острову, озаренному мягким сиянием заходящего солнца. Радостный гомон, который мальчуган услышал еще на берегу, с каждой секундой становился все громче, и теперь можно было различить крутящееся большое колесо и услышать звуки фанфар и веселые детские крики.
Несмотря на всю странность положения, Гомеру ничуть не было страшно – им владело лишь изумление. Только что он в буквальном смысле был пронесен словами сквозь экран, а теперь плыл к таинственному острову на лодке, которой управляла… химера. Но ему было хорошо. Он, кажется, даже немножечко увлекся всем происходящим и был не прочь поскорее осмотреть остров.
«Ну конечно, все это аб-со-лют-но нормально, чего же мне трусить?» – думал он не без некоторой иронии. – Пф-ф-ф. – Мясистые губы химеры издали посвист.
Гомер вздрогнул. Неужели это существо умеет читать мысли? На миг утратив самообладание, он схватился за Биби и прижал ее к себе в поисках поддержки.
– Химера степенна и очень надменна… – шепнул ему на ухо крошечный зверек.
– …и в настроеньях переменна, – поддержал мальчик.
– Сразу чует, где измена…
– …и колдунья, несомненно…
Гомер так и прыснул со смеху. Поистине, разговаривать с этой Биби оказалось совсем нетрудно!
– Мы у ворот мира наоборот, – продолжил он, увлеченный игрой.
– Тиш-ш-ше! – загремела химера.
Гомер поджал губы и сделал серьезное лицо. Глубоко вдохнув, он почувствовал соленый морской ветер и густые ароматы сладостей, от которых у него слюнки так и потекли.
Химера взяла курс на причал, освещенный гирляндой качавшихся на ветру разноцветных бумажных фонариков, и вскоре пришвартовалась к берегу. Гомер изумленно следил за тем, как несколько маленьких мартышек в тельняшках подскочили, чтобы закрепить лодку. «Что-то мне шепчет, что удивительные приключения еще только начинаются…»
Стоило ему встать на ноги, как морское течение заставило его пошатнуться, так что химере пришлось схватить мальчугана за шиворот и приподнять над своими широкими лапами в лаковых сабо, после чего она без особой нежности переставила его прямо на причал. Гомера тут же окружили возбужденные припрыгивающие мартышки, одна из которых сразу вцепилась в нижний обшлаг его пижамных штанов и потащила к лестнице, выбитой в скале.
Праздничный шум звучал все призывнее по мере того, как он поднимался по сотне ступенек, которые вели от причала на остров.
Наконец взобравшись на вершину с ноющими от усталости икрами и запыхавшись, Гомер так и застыл, разинув рот. Все казалось ему чрезмерно огромным – и шапито, и большое колесо почти касались неба, а цвета, запахи и звуки смешивались в обострявшем чувства изобилии.
Мартышки за рукав потащили Гомера к входу в цирк – это был пестро раскрашенный свод, у которого стоял человек в башмаках на каблучках и рединготе из черного меха, придававшем ему сходство с медведем. Но даже такая впечатляющая стать не шла ни в какое сравнение с тем, что у него… было целых три головы! Громадные, с аккуратно напомаженными шевелюрами, они встрепенулись, закачались на шеях, и три пары глаз уставились на Гомера. Он растерялся, не зная, на какую голову смотреть. Перед ним был сам цербер – такой, каким задумывал его отец: мифологического пса о трех головах каприз воображения Давида Пима преобразил в трехглавого человека с повадками элегантного медведя, которому впору танцевать танго. – Билет! – приказала средняя голова.
Громкий баритон испугал Гомера. Он ведь совершенно не понимал, о чем вообще речь.
– Будьте любезны, ваш входной билет! – повторила голова слева.
– Но… у меня нет… – залепетал Гомер.
– Ну конечно же есть, раз вы уже здесь! – прорычала третья.
– В кармане твоей пижамы – вот где билет этот самый, – шепнула песчанка.
Мальчик торопливо пошарил в карманах. Обрывок кинопленки! Дрожащей рукой он протянул его напомаженному Церберу, который зажег фонарик и внимательно осмотрел «билет». Когда он закончил, все три головы местного стража хором воскликнули:
– Добро пожаловать в цирк Итаки, королевство второго везения!
С этими словами он отступил, освобождая проход, и вернул билет из пленки Гомеру – слишком потрясенному, чтобы с благодарностью раскланяться, как подобало по правилам вежливости.
Аллея, устланная эвкалиптовой корой, извивалась до самого входа на ярмарку, у которого Гомера ожидала весьма необычная особа – такая огромная женщина в широченном черном платье, что в лицо ей можно было посмотреть, только вывернув шею.
– С макушки и до пят, со всем, – рост два метра сорок семь! – уточнила песчанка.
Когда он подошел, великанша приподняла шляпу-котелок в знак приветствия. Гомер вытаращил глаза, увидев, что у нее на плечах примостилась парочка лилипутов. Он еще ни разу в жизни не видел ни такой громадной женщины, ни взрослых ростом с младенцев!
Она молча наклонилась и обмерила его рулеткой, а потом принялась ходить вдоль стойки внутри шкафа-витрины, где на вешалках висели пиджаки разных цветов, но все с обшитыми золотым галуном петлями. Гомер смущенно спрашивал самого себя, как она там поместилась. Но ей понадобилось не больше пары секунд, чтобы извлечь оттуда один пиджак рубиново-красного цвета и взмахнуть им перед Гомером.
– Больше любишь свитера, но костюм сменить пора; да ведь это просто цирк – так какой же в этом риск? – пропела песчанка, увидев, что юный хозяин в замешательстве отступил.
– И то верно, – согласился Гомер.
Пиджак ну никак не шел к его майке и пижамным штанам, не говоря уж о босых ногах, зато прекрасно подходил по размеру и явно был нелишним, учитывая прохладу наступавшей ночи.
Великанша снова наклонилась, рассматривая его поближе, и поддернула у пиджака плечи.
