скачать книгу бесплатно
Хотя драк между фигурантами и фигурантками обычно не бывало, но Васька мог отвесить изрядную оплеуху – как отвесил сгоряча Анисье, когда она в чаконе, идя с ним в паре, спутала шаги и сбила весь ряд. Хорошо еще, что за кулисами.
– А ну, сунься! – потребовала Федька. – Вот только сунься!
– Шел бы ты отсюда, Боренька, – очень ласково сказал на это Васька. – Ты без меня пропадешь, наплачешься… Ступай, говорю!
Он вдруг схватил Бориску за руку, загнул ее до адской боли в локте, подтащил обалдевшего фигуранта к двери и закинул его в уборную с легкостью необычайной.
– А теперь твой черед, дура! Додумалась!
Может, он пугал, может, и впрямь разозлился – Федька разбираться не стала. Вместо того чтобы увернуться и убежать под Васькин победный хохот, она схватила стоявшую у стены колченогую табуретку.
– Башку разобью.
Васька шагнул к ней, еще не веря в угрозу, и Федька со всей дури треснула его по плечу. Табуретка разлетелась, в руке осталась лишь ножка.
– Сука! – выкрикнул Васька. Но суетиться было поздно – он огреб второй удар по голове, с тем Федька и скрылась на лестнице, оружия своего не выпуская.
Васька покачнулся, выругался – и тут увидел, что из дверной щели глядят Трофим Шляпкин и Бориска.
– Ну что вытаращились! – закричал он. – Пошли отсюда!
– Ты на нее в дирекции пожалуйся, убить же могла, стерва, – посоветовал Шляпкин.
– Чтобы я, Бес, на кого в дирекцию просить ходил?! Сам разберусь! Тьфу, чертова девка, шишка вскочит…
Бориска промолчал – и точно, до внутренней политики береговой стражи начальству дела нет. Это повздоривших первых дансерок оно мирить еще станет, а береговую стражу – да пошла она лесом! Штраф из жалованья вычтут – вот и вся забота. Защитить Федьку он даже не попытался.
А она уже стояла внизу, не выпуская из руки оружия. Ярость накатила – вот пусть только спустится проклятый Бес!
И он действительно спустился на несколько ступенек, да еще и нагнулся, чтобы увидеть Федьку сверху. Фигурантка погрозила ножкой от табурета. Он спустился еще немного.
– Ишь ты, какая горячая. Кабы не рожа – цены бы тебе не было, Федора. Только зря стараешься – все равно он на тебе не женится. Поняла, дурища?
– Не твое собачье дело.
– Не женится, не женится! Как ты ни стелись! На черта ты ему сдалась!
– Вы чего тут разорались? – спросил, идя мимо, пожилой хорист Бахметов. – Напроситесь – Вебер прибежит…
Тогда Федька пошла прочь. Нужно было спешно найти деньги. Если не книги продать – то что же? И если не Бориску упросить – то кого же?
В уборной Федьку ждала новость – фигуранток спешно вызывали на репетицию «Ямщиков на подставе». Там в финале задуман был пышный и многолюдный русский танец. Ставить его доверили русскому же балетмейстеру, как оно обычно бывало в комических операх, написанных в народном духе. На сей раз танцы сочинял Иван Стакельберг – и злые языки толковали, что он, плясавший еще в премьерном спектакле Анжиолиниевых «Забав о Святках» двадцать лет назад, немало оттуда позаимствовал.
– Вот с ним станешь, – Стакельберг указал на Ваську-Беса. – Пойдете первой парой.
Федька подошла к фигуранту; руку ему протянула не глядя, и он – точно так же. Ей было не до танцев – нужно выручать из беды Саньку!
В том, что он был у Анюты, Федька почти не сомневалась… И в его неспособности убить человека тоже. Вот Дуня – та, пожалуй, могла бы. Озлобилась она. А в Саньке сильные страсти не бурлили – разве что безмолвную любовь к Глафире можно бы назвать страстью, так ведь и выплеснулась она лишь после Глафириной смерти.
Во время танца Бес, улучив миг, сильно толкнул Федьку – надеялся, что упадет. Она сбилась с шага, но выровнялась и даже сложила губы в умильную улыбку. При следующем соприкосновении рук она захватила Васькин палец и вдруг резко его вывернула. Фигурант вскрикнул и зашипел. Но репетировали не под скрипку, а сразу под оркестр – музыка заглушила, обошлось…
Федька хорошо знала, что в таких стычках нельзя отступать. Иначе сядут на шею. А у нее не стоит за спиной дородная купчиха с молодцами, как у Сеньки-красавчика. Вон ведь и Дуня – через что не прошла, лишь бы выбиться в дансерки, и никому спуску не давала. Сказывали, была на женской половине лет пять назад драка из-за роли с выдиранием волос и царапаньем рож, так она соперницу одолела, пинками прогнала чуть ли не через весь театр. Правда, где-то в начальственных постелях потеряла она обычную человеческую улыбку, теперь, когда на сцене нужно улыбаться, скалится.
Как только репетиция окончилась, Федька сразу побежала на женскую половину – мало ли что ударит в дурную башку разгневанному Бесу. Она уже сняла танцевальные юбки и надела обычные, когда вошла хористка Груня Петухова и поманила ее пальцем.
– Там Бес велел тебе сказать – хоть ты и дурища, да он зла не держит, – сообщила Груня. – Только, сказывал, чтоб ты никого из береговой стражи в свои шашни не путала. О чем это он?
– Да размолвка у нас вышла, – туманно ответила Федька.
– Слышь-ка, он тебя внизу ждет, – зашептала Груня. – Ты не дури, он ведь и жениться может…
– Кто, Васька?!
– А что? За ним не пропадешь.
– Так он что, тебя свахой прислал?
– А коли так? Да не пужайся, не пужайся, он еще только потолковать хочет. Ты, Федорушка, приглядись, он молодец исправный, ему тридцать всего – не смотри, что харя мятая… И Малашка ему не нужна, ты не думай, ничего у нее не выйдет. И Наташка не нужна – она же скупердяйка, лишней копейки на юбку не потратит, за Анюткой Платовой донашивает…
Замуж за Ваську-Беса Федьке не хотелось совершенно. И сейчас, после стычки, она что-то вовсе не верила в его благие намерения.
– Пойдем вместе, Грунь? – попросила она. – При тебе как-то лучше…
– А пойдем! – сразу согласилась хористка, предчувствуя событие, о котором можно всем рассказать.
Васька-Бес, еще в танцевальных штанах и рубахе, действительно ждал внизу.
– Ты вот что, сударыня, – строго сказал он. – Коли к нашим перестанешь приставать, я тебе скажу, кому надобно заплатить деньги, чтобы вышел прок.
Он вынужден был говорить загадочно, чтобы Груня ничего не поняла.
– И кому? – спросила Федька.
– Девкам. Я тебе покажу, где у Сенной сводня живет. Сперва – сводне, потом – девке, поняла?
– Поняла…
Груня смотрела то на Ваську, то на Федьку в полном недоумении. И впрямь – на что фигурантке Бянкиной сводня и девки?
– Но они дешево не возьмут. Дельце такое…
– Да уж ясно…
Федьке замысел понравился. Только денег-то все равно еще не было – а требовались срочно.
– И от Бориски-дурака отстань, не то ведь втравишь в свои затеи – добром не кончится…
Тут Груня совсем в изумление пришла. А Федька поняла, что именно Бориска ей сейчас и нужен. У него есть всякие знакомства – так, может, кому нужна в дом учительница танцев для девочек и мальчиков? Это – деньги, которые появятся не сразу, ну так было бы место, а до той поры, как жалованье получать, можно и в долг взять у той же Анюты… можно даже растолковать ей, на что деньги нужны…
Васька, ухмыляясь, глядел на озадаченную Груню и погруженную в размышления Федьку.
– Эх! – воскликнул он и вдруг запел скабрезный куплетец: – Не тешуся я так весной в садах цветами, Как тешусь я девиц под юбками…
– Пошел, пошел отсюда! – смеясь, закричала Груня.
Он, извернувшись, схватил хористку за грудь, быстро сжал – и тут же исчез, улетучился.
– Ну что ты с охальником станешь делать? – спросила Груня. – Федорушка, а ты подумай… Не я ж ему нужна – это он для тебя старается!
И Федька подумала – о том, что если их с Бесом поместить на ночь в одну комнату, то поутру там найдут два трупа.
Ей удалось подкараулить Бориску и задать свой вопрос о приработке.
– Да нет, ничего на примете не имеется… – задумчиво ответил Бориска. – Хотя… да ты ведь не согласишься…
– На что не соглашусь?
– Есть человек один, я с ним свел знакомство в типографии, когда узнавал, кто бы взял мой «Словарь». Он живописец и малюет греческих богинь. Сейчас у него есть хорошие заказы. Он спрашивал – не согласится ли кто из фигуранток позировать, да я сразу сказал – этих не уговоришь.
– Отчего не уговоришь?
– А оттого, что позировать надо нагишом.
– А дорого ли платит? – ни на миг не задумавшись, спросила Федька.
– Платит хорошо – два часа голая у него там посидишь, и рубль – твой. Он почему фигурантку взять хотел – ему тело красивое нужно, а не то что у девок с Сенной…
– Рубль за два часа? – это и впрямь была царская плата.
– Ну, за три, откуда я знаю…
– И что – только сидеть нагишом, ничего больше?
– Он кавалер видный, с ним всякая и без денег пойдет, – уверенно сказал Бориска. – Кабы какой пенек трухлявый вот так заманивал позировать, чтобы в постельку уложить, иное дело. А этому – я чай, незачем.
– Сведи меня к нему, – потребовала Федька, уже прикидывая – не даст ли живописец рублей пять аванса, и тогда уже можно будет вести переговоры со сводней.
Вечером назначена была опера «Мельник – колдун, обманщик и сват», которая также не обошлась без русской пляски. Бориска с Федькой условились сразу после представления ехать к художнику.
Фигурантка сильно волновалась, подмазывая лицо белилами. Надо понравиться, непременно надо понравиться… Жаль, что хорошее платье – дома, а это, зеленое, – обыденное.
– Наташенька, нет ли у тебя ленточки? – спросила Федька, помышляя хоть как-то освежить скромный наряд.
– Бери, душа моя. Постой, я тебе сама завяжу.
И простенькое платье украсилось бойкими розовыми бантиками. Чтобы их не помять, Федька не стала застегивать шубку и побежала вниз.
Бориска стоял у черного хода в плисовой старой шубе и улаживал какой-то груз за пазухой.
– В такое время он уже, поди, дома, – сказал Бориска. – У тебя пятак на извозчика будет?
– Будет.
Извозчики на Карусельной площади не переводились. И даже полчаса спустя после спектакля там околачивались – ждали господ артистов. Бориске даже не пришлось выбегать на видное место, махать руками.
– К Строгановскому дому, – велел Бориска. – Садись, сударыня.
Они катили по белоснежным улицам, по дороге разговаривая о «Ямщиках на подставе». Федька сама себя занимала разговорами, чтобы не бояться. Слыханное ли дело – сидеть голышом перед мужчиной два часа кряду.
– Стой, стой! – крикнул Бориска извозчику и помог Федьке выбраться из санок. Она оглядела окрестности. Место было незнакомое – да и неудивительно, Федька плохо знала столицу. Дорога от театра до жилья, квартиры товарок, дедово жилище на Васильевском, Невский, не бывать на котором было бы уж вовсе неприлично, Гостиный да Апраксин двор – вот каков был ее Санкт-Петербург. За Невским она знала разве что Зимний дворец да Деревянный театр, куда с товарками ходила смотреть комедии. Но она отметила красоту пейзажа – белые от инея деревья, белый лед внизу – то ли на Мойке, то ли на Фонтанке, Федька не поняла, куда их с Бориской доставил извозчик. Это был точно не Строгановский дворец, а двухэтажный домик во дворе. К нему вела расчищенная дорожка. Бориска пошел первым, Федька – за ним. На крыльце они отряхнули рыхлый снег, Бориска постучал.
Ему открыл служитель, сильно смахивавший на дом, – широкий, немолодой, одетый просто, но в кафтан из хорошего и плотного немаркого сукна, цвета вер-де-гри, и чулках свежих, плотно натянутых, хотя не шелковых, а шерстяных – здешний хозяин заботился о здоровье слуг.
– Барин дома, Григорий Фомич? – спросил Бориска. – Я ему гостью привез, так и скажи.
– Барин уже укладываться собрались, – строго отвечал служитель, – ну да для вашей милости выйдет. Давайте тулуп, я повешу.
Бориска помог Федьке снять шубку – ах, шубка-то старая, как бы живописец не понял, что этой особе можно и гроши заплатить, она к большим деньгам не приучена…
– Пожалуйте в гостиную.
Тут уж Бориска пропустил Федьку вперед, и она вошла, немного робея.
Гостиная была невелика, убрана опрятно, без роскоши – если не считать картины на стенах. Григорий Фомич зажег свечи, водрузил на стол подсвечник и пошел за барином, а Бориска ухватился за раскрытую книжку, горбом вверх лежавшую на диване.
– Гляди-ка, – сказал он Федьке. – Мармонтель, да в русском переводе! Роман «Инки» – ну, это не всякому любопытно. Знаешь, кто такие инки?
Федька не знала – литература у балетных была не в чести, недаром читатель Бориска слыл придурковатым, и чтением для самых образованных служил кургановский «Письмовник» с его краткими, чтобы не утомить читающих, рассказами и повестушками. И ей было безразлично, что где-то в Америке жили какие-то люди чуть ли не до Рождества Христова. Она даже не могла бы показать на глобусе эту самую Америку, хотя не так давно там какая-то страна воевала за свободу, и рассказывали, будто туда поехал драться даже какой-то молодой французский маркиз – дома ему не сиделось… Прозвание маркиза в Федькиной голове застряло, но где-то затерялось, и она пыталась припомнить – видела же и портрет остроносого красавчика с пронзительным взглядом, и имя под ним! – когда в гостиную вошел хозяин дома.
Взгляд у него, строгий и испытующий, был – ни дать ни взять, как у того маркиза.
– Здравствуйте, сударь, простите нам поздний визит, но спектакль совсем недавно окончился, – сказал Бориска. – Вот я привез девицу Бянкину. Сударыня, честь имею представить господина Шапошникова.
Это был мужчина старше тридцати, с простым округлым лицом, кабы отрастил бороду – ни дать ни взять оброчный мужик, пешком пришагавший в столицу на заработки откуда-нибудь из-под Порхова; ростом – выше среднего, сложения – крепкого, танцевать в балет его бы уж точно не взяли. Когда он заговорил, обнаружилась примета – некоторое расстояние между верхними резцами. Федька вспомнила – в уборной толковали о признаках мужской страстности, и эту зубную прореху тоже упоминали. Она посмотрела на живописца с тревогой – вот только его страстности недоставало… Но он ответил ей преспокойным, даже высокомерным взглядом, говорившим: такие, как ты, мне не надобны. Вот и слава богу, подумала Федька.
И тут раздался голос из угла.
– Спр-р-раведливость востор-р-ржествует! – возгласил он.
– Проснулся оратор. Накинь на клетку платок, – сказал господин Шапошников Григорию Фомичу. – Рад знакомству, сударыня.
– Ну, тихо, Цицеронушка, тихо, – забормотал Григорий Фомич, окутывая попугаеву клетку.
– Я также рада, – отвечала Федька и присела.
– Вам господин Надеждин все объяснил?
Федька не сразу вспомнила, что Надеждин – это Бориска.
