скачать книгу бесплатно
– Мы пришли сюда говорить о деле, мистер Сканнет, а не для того, чтобы выслушивать угрозы. Киностудия «ЛоддСтоун» готова заплатить вам пятьдесят тысяч долларов сразу и затем выплачивать по двадцать тысяч ежемесячно в течение восьми месяцев. Все, что требуется от вас, это покинуть Лос-Анджелес. – С этими словами он вынул из портфеля контракты и бело-зеленый банковский чек.
Сканнет внимательно прочитал документ.
– Договор чрезвычайно прост. Чтобы его подписать, мне даже не надо советоваться с юристом. Но сумма маловата. Меня устроили бы сто тысяч сразу и по пятьдесят – ежемесячно.
– Это чересчур, – возразил Поллард. – Мы добились судебного постановления, запрещающего вам приближаться к Афине. Стоит вам оказаться в одном с ней квартале, как вы немедленно угодите за решетку. Мы охраняем Афину двадцать четыре часа в сутки. Кроме того, я отдал приказ установить за вами постоянное наблюдение. Так что можете считать, что вы нашли эти деньги на улице.
– Мне следовало приехать в Калифорнию раньше. Здесь мостят улицы золотом. А для чего вы все это затеяли?
– Студия хочет оградить Афину Аквитану, чтобы она согласилась вернуться к работе над кинофильмом.
– Ишь ты, стало быть, она и вправду большая звезда, – задумчиво проронил Сканнет. – Подумать только, что когда-то я трахал ее по пять раз на дню. – Обернувшись к трем телохранителям, он осклабился. – Да вдобавок мозговитая.
Поллард с любопытством разглядывал этого субъекта. У него такая же мужественная внешность, как у ковбоя с рекламных плакатов «Мальборо», с той только разницей, что физиономия Сканнета покраснела от солнца и выпивки, а фигура массивнее. У него забавный южный говорок, забавный и опасный одновременно. Женщины часто влюбляются в таких типов. В Нью-Йорке Поллард знал много полицейских с подобной внешностью, и все они были настоящими половыми бандитами. Посылаешь такого на место убийства, а через неделю он уже утешает молодую вдовушку. Кстати, если подумать, к этой категории фараонов относится и Джим Лоузи. Полларду никогда так не везло в этом плане.
– Давайте вернемся к делу. – Ему хотелось, чтобы Сканнет подписал договор и взял чек в присутствии свидетелей. Не исключено, что впоследствии это может пригодиться, если он нарушит условия контракта и киностудия подаст на него в суд.
Сканнет сел за стол.
– А ручка у вас есть?
Достав из портфеля ручку, Поллард проставил в пустой графе сумму ежемесячных выплат в двадцать тысяч долларов. Заметив это, Сканнет сказал:
– Выходит, я мог содрать с вас побольше. – Затем поставил свою подпись на трех экземплярах договора и спросил: – Когда я должен уехать из Лос-Анджелеса?
– Сегодня же ночью. Я отвезу вас в аэропорт.
– Нет, спасибо. Пожалуй, поеду своим ходом в Лас-Вегас, чтобы поиграть на этот чек.
– Я буду за вами следить. – Поллард решил, что настал момент показать зубы. – И хочу вас предупредить: если вы опять покажетесь в Лос-Анджелесе, я арестую вас за вымогательство.
Физиономия Сканнета расцвела.
– Вот здорово! Я прославлюсь не меньше Афины.
В ту же ночь группа наружного наблюдения доложила Полларду, что Боз Сканнет съехал из гостиницы, но только для того, чтобы перебраться в более фешенебельный отель «Беверли-Хиллз». Он посетил банк, чтобы перевести пятьдесят тысяч долларов с полученного чека на свой счет в Американском банке. Из чего Поллард заключил, что Сканнет действительно влиятельная личность, раз сумел пробиться в «Беверли-Хиллз», где никогда не бывает свободных мест, наплевав на только что подписанный договор. Поллард доложил обо всем Бобби Бентсу и спросил, что делать дальше. Бентс велел держать рот на замке. Контракт, подписанный Сканнетом, уже показали Афине, чтобы успокоить ее и уговорить вернуться в картину. Правда, Бентс умолчал при этом, что она рассмеялась ему в лицо.
– Вы можете аннулировать чек, – предложил Поллард.
– Нет, – отрезал Бентс, – пусть начнет тратить деньги, и тогда мы привлечем его к суду за мошенничество, за вымогательство или еще за что-нибудь. Главное, чтобы Афина не знала, что он еще в городе.
– Я удвою ее охрану, но, если он псих, если он и впрямь хочет причинить ей вред, это не поможет.
– Он просто блефует. В первый раз он не причинил ей вреда, так с какой же стати предпримет что-нибудь опасное в следующий раз?
– Я объясню, с какой, – заявил Поллард. – Мы тайно обыскали его номер. Угадайте, что мы нашли. Емкость с настоящей кислотой.
– Вот черт! А ты не можешь сообщить об этом фараонам? Скажем, Джиму Лоузи?
– Хранить кислоту – еще не преступление. А вот незаконный обыск – преступление. Сканнет может упечь меня за решетку.
– Ты мне ничего не говорил, – встрепенулся Бентс. – Мы вообще не разговаривали. И забудь все, о чем узнал.
– Разумеется, мистер Бентс. Я даже не стану выставлять счет за информацию.
– Большое спасибо, – язвительно откликнулся Бентс. – Звони, если что.
Скиппи Дир наставлял Клавдию. Наставлял так, как и положено продюсеру наставлять сценаристку:
– Ты должна в полном смысле слова вылизать Афине задницу. Ты должна стенать, биться в рыданиях, устроить истерику. Должна напомнить обо всех благодеяниях, которыми осыпала ее и как ближайшая подруга, и как коллега. Ты обязана заставить ее вернуться в картину.
Клавдия уже привыкла к повадкам Скиппи.
– Но почему именно я? – холодно осведомилась она. – Ты продюсер, Дита – режиссер, Бентс – президент «ЛоддСтоун». Вот вы и лижите ей задницу. У вас в этом деле гораздо больше практики.
– Потому что это твоя картина от начала и до конца. Ты написала сценарий, нашла меня, нашла Афину. Если проект пойдет ко дну, твое имя до скончания дней будут связывать с провалом.
С этими словами Дир вышел, и Клавдия осталась в своем кабинете одна. Она понимала, что Дир прав, и в отчаянии подумала о своем брате Кроссе. Он единственный, кто способен ей помочь разрешить проблему Боза. Ей претила сама мысль о том, что надо спекулировать своей дружбой с Афиной; к тому же Клавдия понимала, что подруга откажет ей, а вот Кросс – ни за что. Он никогда ей не отказывал.
Клавдия позвонила в отель «Занаду» в Лас-Вегасе, но ей ответили, что Кросс сейчас в Квоге и вернется только завтра. При упоминании о Квоге на нее нахлынули воспоминания детства, которые она всегда пыталась выбросить из головы. Нет, она ни за что не позвонит брату в Квог. Ни под каким видом не будет больше иметь никаких дел с Клерикуцио. Ей не хотелось вспоминать о своем детстве и даже думать о своем отце или о ком-либо из Семьи.
Книга II
Клерикуцио и Пиппи Де Лена
Глава 3
Легенда о жестокости Семьи Клерикуцио родилась более ста лет назад на Сицилии. Клерикуцио лет двадцать воевали с другой семьей за право владеть клочком леса. Патриарх соперничающего клана дон Пьетро Форленца лежал на смертном одре, пережив восемьдесят пять лет опасностей и лишений, чтобы свалиться от апоплексического удара, и доктор предсказал, что жить ему осталось не больше недели. Но один из членов Семьи Клерикуцио проник в спальню умирающего и заколол его, выкрикивая при этом, что старик не заслужил мирной смерти.
Дон Доменико частенько рассказывал эту старинную историю, чтобы наглядно продемонстрировать, как глупо поступали раньше, и лишний раз напомнить о том, что жестокость без разбора – заурядное бахвальство. Жестокость – слишком ценное оружие, чтобы растрачивать его по пустякам, и пускать его в ход должно только при наличии веских причин.
У него имелись доказательства, что именно жестокость явилась причиной гибели сицилийских Клерикуцио. Когда власть в Италии узурпировали фашисты во главе с Муссолини, они сразу сообразили, что мафия должна быть уничтожена. Приостановив действие закона, они бросили на борьбу с нею сокрушительную силу войск. Мафия была сломлена ценой тюремного заключения или бегства тысяч зачастую ни в чем не повинных людей.
Только у клана Клерикуцио хватило отваги противостоять фашистским указам силой оружия. Они убили местного фашистского префекта, нападали на фашистские гарнизоны. Но что возмутительнее всего: когда Муссолини выступал с речью в Палермо, они похитили его котелок и зонтик, привезенные из Англии. Эта добродушная презрительная шутка превратила Муссолини в посмешище для всей Сицилии, что и повлекло гибель Клерикуцио. В их провинции сосредоточили массу войск. Четыреста членов клана Клерикуцио полегли с ходу. Еще пятьсот человек оказались на бесплодных островах в Средиземноморье, служивших местом ссылки. Выжило лишь самое ядро семейства, а молодого Доменико Клерикуцио переправили в Америку, где дон Доменико еще раз доказал, что яблоко от яблони недалеко падает, сумев построить собственную империю. Но он проявил куда больше хитроумия и прозорливости, нежели его предки на Сицилии. Однако он всегда помнил, что государство, где не уважают закон, – весьма опасный враг. За это он и любил Америку.
Дон очень рано уяснил знаменитый принцип американского правосудия: лучше пусть сто виноватых избегнут наказания, нежели будет наказан хоть один невинный. Потрясенный до глубины души этой невыразимо прекрасной сентенцией, дон стал пламенным патриотом Америки. Америка стала его родиной. Он никогда не покинет Америку.
Вдохновленный этим открытием, дон Доменико построил в Америке куда более прочную империю, чем та, что существовала на Сицилии. С помощью щедрых подношений он завоевал благосклонность всех политических и юридических структур. Не полагаясь на один-два стабильных источника дохода, он постоянно находил новые, проявляя талант и изобретательность, действуя в лучших традициях американского предпринимательства. Деятельность дона Доменико распространялась на строительную индустрию, переработку отходов, различные виды транспорта. Однако громадный поток наличности приносили ему азартные игры – любимый бизнес дона, хотя и не такой прибыльный, как торговля наркотиками, к которой дон всегда относился с недоверием. Так что в последние годы он позволял Семье напрямую работать исключительно в игорном бизнесе. Остальные кланы просто смачивали клювик Клерикуцио пятипроцентными отчислениями за счет прочих видов деятельности.
Двадцать пять лет спустя планы и мечты дона наконец начали претворяться в жизнь. Азартные игры превратились в более респектабельный и, главное, все более законный вид развлечений. Словно на дрожжах росли и размножались различного рода государственные лотереи, с помощью которых правительство надувало собственных граждан. Выплата выигрышей растягивалась порой на два десятка лет, на чем государство бесстыдно грело руки, выплачивая лишь проценты по сумме выигрыша. А с процентов еще и взимало налоги. Вот такая шутка. Дон Доменико в деталях знал, как это делается, поскольку Семье принадлежала одна из компаний, от лица государства за хороший барыш проводившая лотереи в нескольких штатах.
Однако дон жил в ожидании дня, когда будет узаконен спортивный тотализатор, пока разрешенный в одном лишь штате Невада. Судя по урожаям, которые удавалось собрать на ниве подпольного букмекерства, доходы от легального тотализатора затмят собой все, что было до сих пор. Прибыль от ставок на матчи одного только футбольного Суперкубка может за один день составить миллиард долларов. Семь игр чемпионата мира принесут куш не меньше. Состязания между футбольными, хоккейными и баскетбольными командами различных университетов тоже превратятся в полноводные реки чистого золота. Люди по всей стране будут охвачены лихорадкой спортивного тотализатора, а замысловатые, многоходовые лотереи превратятся в совершенно законную золотую жилу. Дон понимал, что ему не суждено дожить до этого счастливого дня, но зато этот мир будет принадлежать его детям. Клерикуцио станут кем-то вроде герцогов эпохи Возрождения – покровителями искусств, советниками, а то и главами правительства, имена их будут с почтением упоминать в учебниках истории. Завораживающая золотая завеса скроет корни, давшие начало этому могуществу. Все его последователи, соратники и настоящие друзья отныне и во веки веков пребудут в безопасности. Пред мысленным взором дона представало цивилизованное общество, весь окружающий мир, будто исполинское плодоносящее древо, способное укрыть и прокормить все человечество. Но корни этого великана обвивает бессмертный Пифон – Семья Клерикуцио, – питающийся соками из источника, которому не суждено иссякнуть.
Если Семья Клерикуцио являлась для множества кланов мафии, разбросанных по всем Соединенным Штатам, чем-то вроде Святой Церкви, то дон Доменико Клерикуцио олицетворял Папу Римского, уважаемого не только за ум, но и за силу.
Его почитали и за неукоснительное соблюдение сурового морального кодекса, насажденного в его Семье. Каждый мужчина, женщина и даже ребенок несет полную ответственность за свои поступки, независимо от мотивов, будь то отчаяние, угрызения совести или неудачное стечение обстоятельств. О мужчине судят по его делам, а слова – лишь пуканье на ветру. Дон презирал всяческие общественные науки и психологические экивоки, оставаясь преданным католиком: на этом свете – расплата за грехи, в ином – прощение. Каждый долг должен быть уплачен, и дон был строг при суде на этом свете.
И при воздаянии за верность. Прежде всего единокровная родня; затем его бог (для чего же еще у него в доме собственная часовня?) и, наконец, – его обязанности по отношению ко всем вассалам Семьи Клерикуцио.
Что же до общества и правительства – при всем патриотизме дона они никогда не принимались в расчет. Дон Клерикуцио родился на Сицилии, где общество и правительство – вековечные заклятые враги. Его представление о свободе воли было весьма простым: ты волен стать рабом и зарабатывать хлеб насущный без достоинства и надежды или стать человеком, внушающим к себе уважение. Семья – твое общество, твой бог – карающая десница, а соратники – твои защитники. И ты в долгу перед тем, кто поддерживает тебя на земле. Ты должен заботиться, дабы у него были хлеб на столе, уважение света и защита от наказания другими смертными.
Не для того дон создавал свою империю, чтобы в один прекрасный день его дети и внуки пополнили беспомощную человеческую массу. Он добился власти и продолжал укреплять ее, чтобы имя и состояние Семьи существовали до тех пор, пока есть на свете церковь. Может ли у человека в этом мире быть более высокое предназначение, нежели зарабатывать на хлеб насущный, а в ином предстать перед всепрощающим божеством? Что же до собратьев-людей и их убогих общественных структур – пусть отправляются хоть на дно морское.
Дон Доменико привел свою Семью к вершинам могущества. Он добивался этого с жестокостью, достойной Борджиа, хитростью Макиавелли, помноженными на чисто американскую практичность и предприимчивость. Но превыше всего стояла патриархальная любовь к сподвижникам. Добродетель должна быть вознаграждена. Ущерб – отмщен. Средства к существованию – обеспечены.
В конечном итоге, как и планировал дон, Клерикуцио достигли таких высот, что смогли отойти от преступной деятельности, берясь за «дело» лишь в самых крайних случаях. Другие Семьи служили им, как верные бароны, сиречь Bruglione, в случае неприятностей шедшие на поклон к Клерикуцио. В итальянском языке слова «bruglione» и «baron» рифмуются, однако «bruglione» означает человека, выполняющего мелкие поручения. Остроумие дона Доменико, подстегнутое постоянными просьбами о помощи, заставило перекрестить баронов в Bruglione. Клерикуцио мирили их друг с другом, вытаскивали из-за решетки, укрывали их нелегальные доходы в Европе, налаживали для них надежные каналы поставки наркотиков в Америку, использовали свое влияние на судей и правительственных чиновников и на уровне штатов, и на федеральном. На уровне муниципалитетов высочайшая помощь обычно не требовалась. Если Bruglione не в состоянии контролировать город, в котором живет, он не стоит и ломаного гроша.
Сцементировать могущество Семьи в немалой степени помог и финансовый гений Джорджио – старшего сына дона Клерикуцио. Подобно некоей волшебной прачечной, он отмывал колоссальные суммы грязных денег – нечистот, исторгаемых современным обществом. Именно Джорджио всегда стремился умерить свирепость отца. Кроме того, Джорджио прилагал все усилия к тому, чтобы Семья Клерикуцио постоянно оставалась в тени, вне досягаемости любопытных взглядов общественности. Так она и существовала, даже для властей оставаясь чем-то вроде НЛО. Где-то кто-то что-то видел, что-то слышал и пересказывал об этом с ужасом и благоговением. Упоминания о ней встречались в досье полиции и ФБР, но газеты не поминали Клерикуцио ни словом, молчали о них даже бульварные листки, обычно упивающиеся расследованием дел различных Семей мафии, попавших в беду из-за собственной беззаботности и эгоизма.
Но беззубым тигром Семью Клерикуцио уж никак не назовешь. Два младших брата Джорджио – Винсент и Пити – не так умны, как он, зато унаследовали свирепый отцовский нрав. И в их распоряжении имелась целая армия бойцов, обитавших в анклаве Семьи в Бронксе, всегда принадлежавшем итальянцам. В этом анклаве, состоявшем из сорока кварталов, можно было бы снимать фильмы из жизни старой Италии. Здесь не было ни бородатых евреев-хасидов, ни черных, ни азиатов, ни богемной молодежи, и никто из вышеперечисленных не владел здесь никакой недвижимостью или бизнесом. К примеру, вы не встретили бы там ни единого китайского ресторанчика. Вся недвижимость либо принадлежала Клерикуцио, либо контролировалась Семьей. Разумеется, порой отпрыски некоторых итальянских семей отращивали длинные волосы и становились бунтарями-гитаристами, но таких быстренько сплавляли к родственникам в Калифорнию. Каждый год с Сицилии прибывало новое, тщательно отобранное пополнение. Владения Семьи в Бронксе располагались в окружении районов с самым высоким в мире уровнем преступности, но в самом анклаве царили спокойствие и исключительная законопослушность.
Пиппи Де Лена проделал путь от мэра анклава до Bruglione Семьи в Лас-Вегасе, но так и остался в прямом подчинении у Клерикуцио, по-прежнему нуждавшихся в его специфическом таланте.
Пиппи являл собой идеал Qualificato, то есть Квалифицированного Специалиста. Он рано начал и уже в семнадцать лет пошел на первое «дело». Восхищение вызывало и то, что этот подвиг он совершил с помощью гарроты – факт поистине замечательный, так как обычно неоперившиеся американские юнцы, дебютирующие на этом поприще, в своей глупой мальчишеской гордыне презирают удавку. Вдобавок Пиппи обладал большой физической силой, немалым ростом и пугающей массивностью. Само собой, он был экспертом и по части огнестрельного оружия и взрывчатки. Если же абстрагироваться от всего этого, Пиппи был милейшим человеком, отличавшимся неукротимой тягой к жизни. Совмещая в себе черты сицилийского крестьянина и американского киногероя, он покорял всех простодушием, обезоруживавшим мужчин, и галантностью, приводившей в восторг женщин. Он очень серьезно подходил к своей работе и в то же время считал, что жизнь – прекрасная штука, которой нужно наслаждаться.
У него были и свои маленькие слабости. Он был большим любителем выпить, играл в азартные игры и не пропускал ни одной юбки. И еще Пиппи был, пожалуй, не так жесток, как хотел бы дон, но это объяснялось тем, что он являлся чересчур компанейским человеком. Однако все эти небольшие недостатки каким-то непостижимым образом превращали его в еще более смертоносное оружие. Он использовал собственные пороки, чтобы избавлять организм от яда, а не накапливать их.
Безусловно, его успешной карьере в немалой степени способствовал тот факт, что Пиппи приходился дону племянником. В их жилах текла одна кровь, и это сыграло важную роль, когда Пиппи нарушил семейную традицию.
Никому не дано прожить жизнь без ошибок. Пиппи Де Лена в возрасте двадцати восьми лет женился по любви и усугубил эту ошибку тем, что выбрал женщину, совершенно непригодную в жены Квалифицированному Специалисту.
Налин Джессап была танцовщицей в музыкальном шоу лас-вегасского отеля «Занаду». Пиппи всегда с гордостью подчеркивал, что не девушкой из кордебалета, сотрясающей перед зрителями сиськами и демонстрирующей задницу, а именно танцовщицей. По меркам Вегаса, Налин была просто интеллектуалкой – много читала, интересовалась политикой и, уходя корнями в очень чопорную культуру белых южан-протестантов из столицы Калифорнии Сакраменто, придерживалась довольно консервативных взглядов.
Они являли полную противоположность друг другу. Пиппи не интересовала интеллектуальная жизнь, он редко читал, слушал музыку, ходил в театры или кино. Пиппи имел бычью внешность, а Налин напоминала цветок. Пиппи был весь нараспашку, полон обаяния, но вместе с тем излучал угрозу. Налин же, наоборот, была столь добра по характеру, что никто из ее коллег-танцовщиц никогда не мог с ней поспорить, хотя перепалки в их среде не редкость и зачастую просто помогают скоротать время.
Единственное, что их объединяло, – страсть к танцам. Стоило Пиппи Де Лене, устрашающему Молоту Клерикуцио, ступить на танцплощадку, и он забывал обо всем на свете. Танцы воплощали для него поэзию, читать которую он был не в состоянии, средневековый дух рыцарства, нежность, придавали сексу изысканную утонченность; в танце он почти постигал нечто недоступное его уму.
А Налин Джессап это давало возможность заглянуть в сокровенные тайники его души. Нередко бывало, что перед близостью они часами танцевали, что превращало секс в некое неземное общение, волшебный мост между родными душами. Пиппи разговаривал с Налин во время танцев – будь то в ее апартаментах или на танцплощадке вегасских отелей.
Он был прекрасным рассказчиком и не лез в карман за словом. Он легко и остроумно льстил ей и отпускал комплименты. Он, такой внушительно мужественный, мог улечься к ее ногам, словно раб, и внимать ее словам. Он с интересом и гордостью слушал ее рассказы о книгах, о театре, о долге демократии отстаивать права обездоленных и чернокожих, бороться за освобождение Южной Африки, помогать голодающим в странах третьего мира. Эти трогательные разговоры потрясали Пиппи до глубины души. Для него все это было в новинку.
Их во многом сближало и то, что они подходили друг другу сексуально. Будучи полными противоположностями, они непреодолимо тянулись друг к другу. Для их союза было хорошо еще и то, что Пиппи знал настоящую Налин, а Налин не знала подлинного Пиппи. Она видела перед собой лишь мужчину, который обожал ее, задаривал подарками и разделял ее мечты.
Они поженились через неделю после первой встречи. Налин было всего восемнадцать, она была просто глупышка. А Пиппи было двадцать восемь, и он был искренне влюблен. Как и Налин, он тоже был сторонником традиционных ценностей, хотя как бы с иного полюса, и оба хотели создать семью. К тому времени родители Налин уже отошли в мир иной, а Пиппи не рвался посвящать Клерикуцио в свои матримониальные планы. Тем более что они будут против. Лучше поставить их перед свершившимся фактом, а там как-нибудь спустить дело на тормозах. Молодые обвенчались в часовне в Лас-Вегасе.
Но Пиппи недооценил дона Клерикуцио, на самом деле одобрившего брак. Дон любил говаривать: «Главная обязанность мужчины в жизни – зарабатывать на хлеб насущный», – но какой в этом смысл, если у тебя нет ни жены, ни детей? Правда, он все же обиделся, что с ним не проконсультировались и не справили свадьбу в Семье Клерикуцио. В конце концов, в жилах Пиппи тоже течет их кровь.
– Пусть танцуют хоть на дне морском! – проворчал он, услышав известие о браке, но все же послал молодоженам щедрый свадебный подарок: огромный «Бьюик» и документы на право владения инкассирующим агентством, приносившим сказочный по тем временам доход – до ста тысяч долларов в год. При этом было сказано, что Пиппи Де Лена продолжает служить Семье Клерикуцио в качестве одного из наиболее приближенных к ней Bruglione на Западе, но лишается анклава в Бронксе, так что теперь его жена, не имеющая отношения к Семье, может жить в полной гармонии со своим благоверным. Она была для Семьи такой же чужой, как мусульмане, негры, хасиды и азиаты, на разговоры о которых вообще было наложено вето. Таким образом, Пиппи, хотя и остался Молотом Клерикуцио и местным бароном, все же утратил значительную долю своего влияния в Квоге.
Самым дорогим гостем на венчании был Альфред Гронвельт. После окончания обряда он устроил в своем отеле скромный праздничный обед, на котором жених и невеста танцевали всю ночь напролет. В последующие годы между Гронвельтом и Пиппи Де Леной возникла крепкая и искренняя дружба.
Этот брак продолжался достаточно долго для того, чтобы его результатом стало рождение двоих детей – сына и дочери. Старшего окрестили Кроччифисио, но называли только Кроссом. В возрасте десяти лет он был точной копией матери – с таким же, как у нее, гибким телом и нежным, но в то же время мужественно-красивым лицом. Наряду с этим он унаследовал физическую силу и фантастическую ловкость отца. А вот младшая – Клавдия – в свои девять лет была копией отца. Грубоватые черты ее лица не казались уродливыми лишь благодаря детской свежести и невинности. Таланты отца к ней не перешли. Однако девочку отличали присущие матери любовь к книгам, музыке и театру, а также душевная мягкость. И ничуть не удивительно, что Кросс тяготел к отцу, а Клавдия – к матери.
В течение одиннадцати лет, пока семья Де Лены не распалась, все шло очень хорошо. Пиппи окончательно утвердился в Лас-Вегасе в качестве Bruglione, сборщика денег для отеля «Занаду», и продолжал служить Молотом Клерикуцио. Он разбогател, жил на широкую ногу, хотя, следуя указанию дона, и не выставлял свое богатство напоказ. Пил, играл в казино, танцевал с женой, возился со своими детьми и пытался подготовить их к вступлению во взрослую жизнь.
Привыкнув смотреть в лицо опасности, он научился жить, заглядывая вперед, и это стало одной из причин его успеха. Он заранее предвидел момент, когда Кросс из мальчишки превратится в мужчину, и хотел, чтобы этот мужчина стал его союзником. А может, просто хотел иметь рядом с собой хотя бы одну живую душу, которой мог бы полностью доверять.
Поэтому он с детства готовил Кросса к будущей жизни. Учил его секретам азартных игр, брал с собой на обеды к Гронвельту, чтобы мальчик слушал истории о бесчисленных способах обмануть казино. Все они начинались одними и теми же словами. «Каждую ночь, – говорил Гронвельт, – миллионы человек лежат без сна, ломая головы над тем, как бы надуть мое казино».
Пиппи брал Кросса на охоту, учил свежевать и потрошить убитую дичь, чтобы парень привык к запаху крови и виду своих окровавленных рук. Он заставил Кросса учиться боксу, чтобы тот узнал, что такое боль, обучал его стрелять и заботиться об оружии – за исключением, разумеется, гарроты. В конце концов, это просто его личная слабость, а в нынешние времена толку от удавки маловато. Кроме того, было бы сложно объяснить матери мальчика, что это за странная веревка.
Семье Клерикуцио принадлежала большая охотничья хижина в горах Невады, и Пиппи с семьей часто ездил туда отдыхать. Он брал детей на охоту, а Налин тем временем сидела в теплом доме, углубившись в свои книги. Кроссу нередко удавалось подстрелить волка, оленя, а порой даже пуму или медведя, что говорило о его способностях, об умении чувствовать оружие и обращаться с ним, проявляя при этом должную осмотрительность. В минуты опасности он сохранял абсолютное спокойствие, не морщился, когда приходилось запускать руки по локоть в окровавленные внутренности. Отсекая конечности и головы убитых зверей, снимая с них шкуры, он ни разу не пожаловался.
Клавдия не выказывала подобных доблестей – морщилась при стрельбе, а когда свежевали оленя, ее стошнило. После пары таких походов она наотрез отказалась покидать хижину и с тех пор проводила время с матерью, читая вместе или прогуливаясь вдоль бежавшего неподалеку ручья. Клавдия отказывалась даже ловить рыбу, потому что не могла заставить себя вонзить стальной крючок в живого червяка.
Тогда Пиппи сосредоточил внимание на сыне. Научил мальчика основам правильного поведения: никогда не показывай своего гнева и ничего не рассказывай о себе. Заслуживай уважение окружающих не словами, а делами. Уважай членов семьи, своих единокровных родственников. Азартные игры – отдых, а не средство зарабатывать на жизнь. Люби отца, мать и сестру, но опасайся любить любую другую женщину, кроме своей жены. А жена – это женщина, вынашивающая твоих детей. И если уж ты стал отцом, целью твоей жизни раз и навсегда становится добывание для детей хлеба насущного.
Кросс оказался таким великолепным учеником, что Пиппи в нем души не чаял. И еще ему нравилось то, что мальчик похож на Налин, что он так же грациозен, как и мать, но, к счастью, не разделяет ее интеллектуальных пристрастий, в конечном счете разрушивших их семью.
Пиппи никогда не верил в осуществление мечты дона о том, что со временем младшее поколение Семьи растворится в море законопослушных граждан. Он даже не считал, что это вообще было бы хорошо. Пиппи безоговорочно признавал гениальность дона, но в этом вопросе великого старика явно занесло в какие-то романтические дебри. Ведь любой отец хочет, чтобы его сын работал вместе с ним и был бы похож на него. Зов крови силен, от него не укрыться.
И здесь Пиппи был убежден в своей правоте. Что бы там ни замышлял дон Клерикуцио, даже его собственный внук Данте никак не желал вписываться в грандиозные планы дедушки. Данте вырос настоящим сицилийцем – властным, с железной волей и горячей кровью. Он не испытывал ни малейшего страха, преступая законы – человеческие и божеские.
Когда Кроссу было семь, а Клавдии – шесть, у Кросса, агрессивного по натуре, появилась привычка бить сестру в живот, даже при отце. Клавдия плакала и звала на помощь. Пиппи решал эту проблему по-разному. Иногда он просто приказывал сыну, чтобы тот прекратил издеваться над сестрой, и, если тот не слушался, частенько хватал его за шиворот и поднимал в воздух. Он мог сказать Клавдии, чтобы она дала брату сдачи, мог даже привязать Кросса к батарее, что уже проделывал один или два раза. Но однажды – то ли из-за того, что недавно пообедал и предался благодушной лени, то ли, вероятнее всего, потому, что Налин всегда возмущалась, когда он занимался рукоприкладством в отношении детей, – Пиппи закурил сигарету, прищурился и спокойно сказал, обращаясь к сыну:
– Каждый раз, когда ты ударишь сестру, я буду давать ей доллар.
Кросс продолжал колотить Клавдию, но теперь это вызывало у нее ликование, поскольку после каждого удара на нее сыпался золотой дождь. Кросс окончательно растерялся и перестал бить сестру.
Пиппи осыпал подарками и жену, но это были подарки хозяина своему рабу – взятки, призванные скрасить кабалу. Правда, дорогие: бриллиантовые кольца, роскошные шубы, увеселительные поездки в Европу. Он купил специально для нее дом в Сакраменто, где Налин могла отдыхать от Лас-Вегаса, который ненавидела всей душой. Преподнося ей «Бентли», Пиппи надел униформу шофера и самолично пригнал машину к дому. Незадолго до того, как их брак окончательно распался, он преподнес жене уникальное кольцо с официальным сертификатом, удостоверявшим, что сия драгоценность – из сокровищ Борджиа. Единственное, в чем он ограничивал ее, так это в использовании кредитных карточек. Все свои покупки она должна была оплачивать из тех сумм, которые выделялись на содержание дома. Сам Пиппи никогда не пользовался карточками.
Зато был терпим во многих других отношениях. Так, Налин пользовалась неограниченной свободой передвижений. Пиппи не относился к числу ревнивых мужей-итальянцев. Хотя из-за недостатка свободного времени сам он был лишен возможности совершать увеселительные поездки за границу, он спокойно отпускал в них жену с подругами, поскольку ей отчаянно хотелось посетить музеи в Лондоне, балет в Париже и оперу в Италии.
Иногда она просто поражалась полному отсутствию у него ревности, но с годами поняла, в чем тут дело: просто ни один мужчина в здравом уме, входивший в круг их общения, никогда не осмелился бы ухаживать за ней. И Пиппи это знал.
Дон Клерикуцио как-то раз язвительно сказал по поводу их брака:
– Неужели они всерьез полагают, что смогут танцевать всю свою жизнь?
Как выяснилось, нет. Из-за своих сверхъестественно длинных ног Налин никогда не достигла бы высот в танцах, а прожигать жизнь не умела из-за избытка серьезности. Так что ей оставалось только искать счастья в браке. И в первые четыре года замужества она действительно была счастлива. Растила детей, училась в Невадском университете и жадно читала.
Однако Пиппи уже утратил интерес к проблемам окружающей среды, больше не жалел хныкающих черномазых, по своей глупости даже не умеющих красть так, чтобы не попасться, а уж какие-то там индейцы могли вообще хоть сквозь землю провалиться. Разговоры о книгах и музыке были выше его понимания, а требования Налин не бить детей озадачивали его. Дети – те же животные; разве научишь их культурному поведению, не швыряя время от времени о стену? Он ведь всегда рассчитывал силы так, чтобы не причинить им вреда.
В итоге на четвертом году их брака Пиппи завел себе любовниц: одну в Лас-Вегасе, вторую в Лос-Анджелесе, а третью в Нью-Йорке. Налин отомстила ему тем, что получила диплом преподавателя.
Они изо всех сил старались сохранить семью. Они оба любили своих детей и хотели сделать их жизнь как можно приятнее. Налин проводила с ними долгие часы, в течение которых они вместе читали, пели и танцевали. Брак еще кое-как держался благодаря легкому нраву и чувству юмора, присущим Пиппи. Его жизнерадостность и бьющая ключом веселая энергия помогали маскировать и сглаживать трещины в отношениях с женой. Дети обожали мать и любили отца. Мать – за красоту, нежность, мягкость и любовь к ним, отца – за силу.
Оба родителя оказались прекрасными учителями. От матери дети переняли умение вести себя в обществе, изысканные манеры, а также научились танцевать, со вкусом одеваться и следить за собой. Отец дал им представление о мире, в котором им предстоит жить, научил защищаться, играть в азартные игры и поддерживать физическую форму. Они никогда не обижались на отца за то, что тот время от времени задавал им взбучку, ведь к этому методу он прибегал только в тех случаях, когда они того заслужили, никогда не выходил из себя и не поминал вину после понесенного наказания.
Кросс обладал бесстрашием, но в случае надобности умел быть и гибким. Клавдия не отличалась мужеством брата, зато обладала изрядным запасом упрямства. Им помогало и то, что они никогда не испытывали недостатка в деньгах.
С течением лет Налин стала кое-что замечать. Сначала – разные мелочи. Например, когда Пиппи учил детей карточным играм – «блэк джеку», покеру и джину, – он сначала обчищал их до нитки, выиграв у них все карманные деньги, но под конец игры непременно позволял отыграться, так что ребятишки засыпали, радуясь одержанной победе. Забавно, но еще совсем маленькой Клавдия любила играть в карты гораздо больше, чем брат. Потом Пиппи объяснял и показывал им, как ему удалось их обжулить. Налин это сердило. Ей казалось, что он играет их жизнями так же, как сыграл ею. Она говорила, что это не образование, а позор. Он же отвечал, что хочет подготовить детей к реальной жизни, а не к той, вымышленной и прекрасной, к которой готовит их она.
В кармане Пиппи всегда было слишком много наличных, и этот факт вызывал у его жены не меньше подозрений, чем вызвал бы у налогового инспектора. Да, Пиппи – владелец инкассирующего агентства, его бизнес процветает, но все же он не настолько доходен, чтобы позволить жить на такую широкую ногу.
Когда они брали отпуск и, отправляясь на Восточное побережье, неизбежно общались с другими членами Семьи Клерикуцио, Налин не могла не заметить, каким уважением пользовался ее муж. Она обратила внимание и на то, как осторожно ведут себя по отношению к Пиппи другие мужчины. От ее внимания не укрылись и долгие беседы, которые они вели между собой, уединившись от посторонних.
Были и другие мелочи. Не реже одного раза в месяц Пиппи приходилось уезжать в командировки. Налин ничего не знала об этих его деловых поездках, а сам он никогда о них не рассказывал. У него имелось официальное разрешение на ношение огнестрельного оружия, и это было логично. В конце концов, его работа заключается в том, чтобы собирать и перевозить значительные суммы денег. Надо признать, что он был очень осторожен. Налин и дети никогда не получали доступ к оружию, а патроны Пиппи всегда хранил в отдельном запертом ящике.
