На Улице Старой

скачать книгу бесплатно


– Как всегда, – прошипела Нина Антоновна и, махнув больной рукой, короткими шажками двинулась на кухню.

Водкин ушел в новый запой. В нем он провел не меньше двух недель, пока не наступил май. Катерина все ходила и ходила на работу, брала дополнительные смены, чтобы выплачивать кредит, а муж все пил и пил, пока не кончилось то, что он откладывал на «черный день» со своих зарплат, когда еще работал.

Захар, отходя от запоя, потихоньку соображал, что гулять ему больше не на что, а значит вставал новый, более острый вопрос: где взять столько, чтобы напиться всласть и забыться навек?

Глава IV

Распевался в майские деньки петух Водкиных, встречал вместе с курами приход нового жаркого дня. Пурпурные лучи разрезали утреннее небо, подернутое дымкой, сходили с волжских берегов густые туманы. Куры шлепали по росе, разбегались по огороду и будили хозяев. Глухо выл холодный ветер, залетал в жестяную трубу, бился о тонкие стенки и выл там, пугал Катерину и Захара.

На Старой улице жизнь текла неторопливо, как и прежде, скучно и уныло. Каждый, зная свое место в пищевой цепочке, занимался ровно тем, на что его подвигал Бог: Нина Антоновна копошилась в огороде и ругала сына за безделье; Роман Леопольдович, обруганный матерью, слонялся по берегу и по ночам выл на луну, представляя себя оборотнем, таким же волосатым и жадным до мяса; Катерина тихо радовалась, что у Захара кончились деньги. Отложенное, конечно, копили на поездку. Но теперь Водкиным не светила ни Анапа, ни Геленджик, ни Турция, ни даже Питер.

Катерина вздыхала и принималась ходить по дому, выполнять грязную работу. Захар любил разбрасывать трусы и носки по кухне, ванне и комнате, и она сразу улавливала этот отвратительный запах мужского несвежего тела. Искоса Захар поглядывал на жену, мечтал, чтобы она наконец-то обратила на него внимание и похвалила за то, что он выбрился. Но Водкина лишь молчаливо поднимала дырявые трусы, закидывала в корзину, а после запускала стиральную машинку.

Тогда Водкин выходил на улицу, чтобы подышать чистым воздухом и послушать хрюканье соседских свиней. У Мальцевых, Алки и Дениса, уже ни одно поколение хряков подрастало, и жирные боровы приносили приличный доход, шедший на обустройство дома и выплату ипотеки. Их старшая, Любочка, давно кончила университет. В награду от родителей она получила ипотеку, которую, разумеется, не смогла бы погасить одна. Мальцевы взялись выращивать хряков, продавать их на мясо в воскресные дни.

Новый рынок всегда увлекал Захара. С видом знатока и хозяина города проходился он по торговым рядам, умело заговаривал с пенсионерками, выспрашивал про культуру и курей. Боясь позора, Катерина толкала его в толстокожую спину и стыдливо улыбалась бабкам, рассевшимся на складных стульях. Они, по-своему презирая «городских», перешептывались между собой, тыкали короткими толстыми пальцами в Водкиных и смеялись с надменного гуся, учившего их, как сажать свеклу и выкапывать картошку.

Но сейчас была только пятница. Катерине дали выходной, и она, трижды пожалев, что осталась наедине с мужем, постаралась увлечь себя какой-нибудь полезной деятельностью. Он же, продолжая слушать взвизгивающих хряков, выдувал табачные кольца. Контрафактный белорусский табак обходился дешевле прочих, и Захара, что быстро истратил накопленное, это радовало.

Он стоял подбоченившись, нагловато, так, словно он был помещик, а Катерина, носившаяся из избы в огород и обратно, – дворовой, которую можно и оседлать, когда вновь пробудится мужская природа. Однако от алкоголя и дешевых сигарет Захару хотелось не любви с женой, а постоянного сна и солнечных ванн. Как только солнце выползало из-за скученных темно-пепельных облаков, он кидался во двор, снимал майку и шорты, вставал в одних трусах на мокрую траву, чтобы напитаться витаминами.

Про витамины он много читал в газетах, слышал в телевизоре, но особенно наслушался от тещи, списывавшей их с больничного склада и приторговывавшей втихую. Валентина Федоровна жила скромно, но не переставая говорила о том, что «копит на квартиру для Оленьки». Еще, конечно, заикалась о похоронах, как и любая пенсионерка, не надеющаяся на помощь детей.

Захар, вспоминая под солнцем о теще, усмехался и шлепал себя по волосатому, с пигментными пятнами животу. Где-то позади бродила в резиновых сапогах жена: она насыпала курам корм, высаживала чеснок и укроп, поливала огурцы. Обращаясь к ним, как к родным детям, Катерина высматривала жучков, всякую гадость и болезни, которых надеялась избежать. Огурцы она продавала всем тем, кто распродал дачи. Когда-то посылала и давним знакомы Полозовым, с которыми они не то чтобы дружили, но изредка общались. Однако они уже несколько лет как переехали в Тверь. Пролетел слушок, что глава семейства, председатель регионального банка, разорился в конце февраля. Сын их, Дима, учился в одной школе с Оленькой и поступил в Москву на журналиста. Теперь он пытается разоблачать провинциальную коррупцию, русскую хтонь и смирение, хотя действует строго в рамках нового законодательства.

Кто знает, быть может Юлька Полозова вернется с мужем в Торфянск да вспомнит про водкинские огурцы? Поздравит с прошедшим Днем Рождения, предложит собраться «как в старые добрые»? Вряд ли.

Вздымалась дорожная пыль, когда любители шашлыков рвались по улице Старой в сторону берега. Захар чихал и высмаркивался в траву, тер красные глаза и снова чихал, и снова высмаркивался. Вдали гомонили крикливые утки, облюбовавшие «дачи» – так звался район, где проживали Водкины.

Раньше в этих местах отдыхали состоятельные купцы и аристократы Торфянска, но после революции многие дачи сгорели, а те, что остались, не уцелели в военные годы. Испокон веков, из десятилетия в десятилетие, звали места эти «дачами». Теперь же Водкиных все чаще и чаще окружали молодые нувориши, воздвигавшие замки из стекла, стали и камня. Уродливые тени падали на убогие угодья Водкиных, падали на узкие дорожки, по которым можно было спуститься к реке.

Захару становилось боязно. Он переживал, что их, не таких мобильных и смышленых, в скором времени подвинут и скинут в Волгу более пронырливые хищники, откусывавшие кусок за куском. Немудрено, ведь он что-то читал про социальный дарвинизм и естественный отбор. Его время уходило, таяло, и в часах жизни падали последние песчинки.

Захар тосковал по родне, по предкам, по тем великим временам, когда Водкиных знал весь город, когда на речной торговле крепко держалась купеческая семья. Устные предания почти не сохранили память о великом роде, а краеведы, нищие и затюканные, седовласые и безграмотные, вовсю ударились в патриотизм. Лишь один Захар пытался созидать то, что было позабыто остальными, но подводившая память расщепляла шансы на возрождение преданий и былей.

В конце концов он примирился, махнул рукой и продолжил ностальгировать в одиночку, лишь изредка кичась перед «безродной женой», которую «подобрал с улицы и отогрел». Катерина в ответ предпочитала молчать или прибавлять громкости на телевизоре. Хорошо, если начинался турецкий сериал: он спасал в такой неприятный, скользкий момент.

К четырем часам вечера солнце разошлось не на шутку. Знойный воздух душил Водкиных, и Катерина спасалась газированной водой. Захар маялся от того, что ему не на что выпить. Жена ни в какую не давала денег, давно перевела оставшиеся сбережения на банковский счет. Временами он ходил за ней по пятам, скулил, как скулит больная собака, и просил «на пивасик», а она лишь огревала скалкой и гнала прочь с кухни. И он мчался, мчался на Волгу, чтобы надышаться ее свободным, великим воздухом, воздухом, полным истории и страданий.

Желтый диск катился по небосводу. Этот кусочек вкусного, горячего масла плавился на глазах у Захара, и он шел за ним, шел по берегу мимо страшно высокого борщевика, зеленеющей крапивы и пахучей мяты. Ее запах напоминал ему о детстве, о том времени, когда он еще не знал ни о беленькой, ни о том, что единственная и понятная цель в жизни – это скопить на гроб и умереть не в долг.

Подле Захара болтался незнакомый пес, привлеченный запахом Дика. Водкин вышел вместе с ним на прогулку и почти не заметил, как пес оторвался от него, побежал вдаль, по песку, в котором добротно извалялся и оставил пару вонючих колбасок. Пес помладше вился сначала вокруг Захара, а затем помчался за Диком, и вместе они игрались под солнцем, которое продолжало заливать волжский берег теплым, ярким светом косых лучей.

На вершине холма, где стояли дома, в том числе и изба Водкиных, изнывала от жары и усталости Катерина. Под конец дня она с сожалением смотрела на неухоженные ногти, давно не знавшие маникюра, на толстые икры, вспухшие, со вздутыми фиолетовыми венами. Денег на прием флеболога не было, как и на покупку дорогих импортных лекарств. Она присаживалась на лавочку возле лестницы, умывала лицо в тазике. На нее смотрели потерянные, тоскливые глаза. Они давно потеряли прежнюю голубизну юности, счастья и беззаботности. Теперь они потемнели, стали походить на черную морскую пучину в период шторма. Казалось, что шквалистый ветер постоянно налетает на жизнь Катерины, и всякий раз он пытается свалить ее с ног, подхватить и унести, выбросить за борт хрупкого, дырявого корабля.