скачать книгу бесплатно
– В субботу футбол, так что, скорее всего, нет. Может, ненадолго загляну.
– Я вот, может, тоже ненадолго… А ты играешь?
– Иногда, но завтра играет команда, за которую я болею.
– Ах, ну да! Как же – англичанин и не футбольный фанат!
– Типа того.
Возвращаются Рика с Паломой, и мы переключаемся на распределение файлов, но я довольна. Наконец лед трогается. Мы поговорили с Томом не о работе. Даже такое уже кажется мне небольшим прорывом.
* * *
Цвета для клиентских отчетов выбирает Ксавье. Строки будут окрашены в серый, голубой и оранжевый.
– Не оранжевый, – мягко поправляет меня Ксавье, улыбаясь, – янтарный.
Я действительно сначала думала, что он – гей. Ничто на это не указывает, кроме легкой манерности. Но разве это критерий? Он обожает что-то рассказывать. Понимает его кто-то или нет – вторично. Достаточно того, что все смотрят ему в рот, пусть и не успевая за мыслью. Он в восторге, когда от него в восторге. Нет никаких сомнений, что он разбирается в процессе лучше всех.
Но он не гей. Просто Ксавье со всеми ведет себя правильно. С иудеями он как иудей. Он подстраивается под любого. Когда я прихожу в отдел, они с Марком проводят много времени вместе, а Марк – гей. Худенький, с острыми чертами лица и подвижной мимикой, которые придают ему сходство с сурикатом. Как и Ксавье, Марк говорит быстро. Проглатывая слова, он объединяет целые идиоматические конструкции в подобие одного слова. Когда он начинает так говорить – со скоростью света, чуть приглушенным голосом, – я перестаю его понимать.
Я уверена, что между ними ничего нет, просто Ксавье так хорошо подстраивается, что словно начинает излучать флюиды.
У Марка главная фишка – примечательные носки. Разноцветные и веселенькие. Сначала я отношу это на счет проявления его личной эксцентричности, но потом думаю, что, возможно, это обще-английский тренд. У Тома из-под брюк тоже все-гда торчат носки с узорами, орнаментами или неожиданной цветовой гаммы, а иногда с какими-то внезапными принтами вроде крыс в шапочках, как у Санта-Клауса.
Порой мне кажется, что они соревнуются с Томом, но Марк идет дальше. Его носки гармонируют с рубашками, и, подозреваю, это не случайное совпадение. Он может прийти в розовой рубашке с мелким узором, и, только приблизившись, видишь, что мелкий узор сплошь состоит из зонтиков. Носки – черные в голубую полоску. Аллюзия на дождь, думаю я, анализируя скрытую символику. В случае с Марком мне всегда видится какая-то интрига, намек, подтекст, отсылка. Если бы речь шла просто о носках в полоску, это был бы не Марк.
Том проигрывает, потому что в его носках нет никакого подтекста.
В отделе Том следит за системами, которые формируют отчеты, и напрямую общается с разработчиками в Индии. Часами может проверять отчеты, загружать, перезагружать, выискивать ошибки, исправлять, доводить до совершенства. В отличие от Ксавье и Марка, на встречах из него слова лишнего не вытянешь. Он смотрит в ноутбук, а когда его о чем-то спрашивают, отвечает неохотно. Если его начать донимать, то он рассказывает, что с файлом, который прислал клиент, приключилась глобальная, ужасная, неразрешимая проблема и что ему придется всего себя посвятить этому и ни на что другое времени у него нет.
Зато он симпатичный, даже красивый. У него невозмутимое лицо, квадратный подбородок и ослепительно голубые глаза за стеклами очков. Он может смотреть на тебя в упор, без улыбки, почти не мигая. Когда он так смотрит на меня, мне кажется, он меня ненавидит.
Палома, наоборот, словно вся нараспашку. Жгучая испанка. Дружелюбная. По ее слегка пухлому лицу всегда можно точно сказать, какого она мнения о происходящем, но она молчит, не спорит. Когда у нее время от времени случается эпизод «как же вы достали», она лишь вскидывает бровь раздраженно и насмешливо, качает головой, но мысли свои оставляет при себе.
Рика работает уже месяца четыре. Волосы скромно забраны в пучок. Она родом из Индии, но с детства живет в Лондоне. Рика – новичок в компании. Ей поручено делать описание ежемесячных процессов взаимодействия с клиентом. Почему именно ей – не знаю. Помимо того, что она – новичок, процессов для описания еще не существует. Пока есть лишь общее представление о том, как все будет. Она же должна спрогнозировать детали. Как бы нафантазировать.
Суть процесса ей объясняет сначала Тереза, потом Ксавье, потом Линда. Сначала Рика в ответ приветливо улыбается и кивает. Потом она плачет. Я не могу ее винить, когда от тебя хотят черт знает чего: пойди туда… принести то…
Описание она делает долго. Недели три. Все это время ее невозможно ни о чем больше попросить. Стоит попытаться дать другое задание, как она начинает так усиленно улыбаться, что видно: если немного надавить, она расплачется. Тереза всем говорит: «У Рики важное задание, давайте не будем беспокоить ее сейчас». Описание процессов становится чем-то вроде непонятной болезни, о которой деликатно не упоминают вслух, и одновременно панацеей от всех бед, сакральным актом, на который можно тратить день за днем, неделю за неделей, больше ничего не делая.
Есть еще Эдна. Ею я любуюсь. Ее семья переехала в Лондон из Ганы, когда Эдне было два года. Она вроде бы совсем британка по воспитанию, но сидит среди нас с непроницаемым лицом жрицы африканского племени. Раз в пару недель кардинально меняет прически, но неизменно остается жрицей с сияющими белками глаз на темном лице. С ней я тоже никогда не знаю, что она думает.
Это мои подчиненные. Кроме Ксавье. Формально он тоже, но он хорошо зарекомендовал себя на проекте, и поговаривают, что его ждет досрочное повышение до менеджера, так что он уже сейчас держится особняком. На проекте Ксавье занимается стратегическими вопросами использования систем, и его часто берут на встречи с клиентом.
И над всеми нами стоит Тереза. Она переехала в Лондон из Праги. В молодости была настоящей моделью. Ходила по подиуму в Париже и даже участвовала в показе дизайнера с мировым именем. Потом бросила карьеру модели и решила заняться серьезным делом. Отучилась в университете и пошла работать в офис. За разные заслуги ее позвали работать в Лондон. На самом деле ее, как и меня, позвал Гюнтер. Они дружат. В Лондоне она дослужилась до старшего менеджера, и прошлым летом ее повысили. Ей под сорок, но выглядит она как молоденькая девушка и невозможно красива. На ее лице не заметны следы увядания – разве только продольные морщины на лбу указывают на возраст.
Она возвращается из отпуска и привносит новую волну в наш аквариум: вопросы, задания, встречи – работа начинается с удвоенной силой. Активная и жизнеутверждающая, как комсомолка из советского фильма, но на западный манер. «Мы прорвемся! Мы добьемся! Мы – команда мечты! Мы лучшие! Мы звезды!» Слышишь такое и действительно веришь, что так и есть: добьемся, прорвемся, звезды.
По вечерам вытаскивает всех на мини-корпоративы.
– Так, сегодня после работы идем в паб! Все помнят? Рика, ты помнишь? Том, ты идешь!
Сама не ходит. Как-то не складывается у нее. Забегает на пятнадцать минут и потом исчезает. Девушки из соседнего отдела нам завидуют, говорят, что Тереза вдохновляет, и хочется с ней работать.
Она ловит меня на кухне у кофемашины:
– Ну, как ты? Все в порядке? Как справляешься?
Я рассказываю. Она слушает, пока кофемашина ворчит и урчит, чтобы выплюнуть пару глотков кофе в бумажный стаканчик.
– Дай знать, если понадобится помощь. И нам с тобой обязательно надо в выходные сходить на бранч – я знаю пару приятных мест в Южном Кенсингтоне. Кстати, как там шаблоны клиентских писем? Сделала?
– Сделала, сейчас принесу на проверку.
В моем отделе есть еще Линда, но ее я вижу редко – она только формально числится у нас, а сама из другого отдела, ее пригласили только на проект. Из тех, кто всегда с нами, хотя и дистанционно, – Итон. Он присутствует незримо. Заправляет всем со стороны клиента. Именно ему мы звоним с отчетами каждую неделю. Он родом откуда-то из Техаса, во время телефонных переговоров его голос звучит раскатисто, будто он объявляет участников на родео. Да, мы – команда, как любит повторять Тереза, и при этом постоянно набираем новых людей.
В лифте я натыкаюсь на Стива. Я не видела его с момента тренинга. Он стоит с невозмутимым видом и снова невольно напоминает мне уставшего от жизни детектива. Только в отличие от уставшего детектива у него костюм за пару тысяч фунтов и запонки из белого золота.
– Как ты поживаешь? Входишь в работу? – улыбается он мне словно откуда-то издалека.
– Немного сложно пока – очень много нового, но в целом постепенно разбираюсь.
– Если будет нужна от меня какая-то помощь – обращайся.
Я благодарю. Он кивает. Приятно, что людям не все равно.
О чем проект?
Когда Арун при нашем знакомстве задает этот вопрос, я зависаю. К счастью, почти сразу подходит агент и мы идем смотреть квартиру, так что мое замешательство не заметно и разговор уходит на другие темы.
После, дома, я собираюсь с мыслями, пытаясь придумать хороший ответ на этот вопрос.
Мы систематизируем и стандартизируем. Внедряем процесс контроля.
Получается как-то сухо и непонятно.
Как бы я объяснила это своей бабушке?
Скажем, есть крупная компания, внутри которой творится беспорядок. У нее огромное количество сотрудников. Они ездят в командировки. В короткие и длинные. Им надо платить командировочные, подъемные, премии, надбавки за разный уровень жизни, компенсации, льготы и другие поощрительные выплаты. И нет никакой системы учета всех этих выплат, никто не держит ситуацию под контролем, офисы между собой не разговаривают, в одном считают так, в другом иначе, деньги утекают не пойми куда, учета нет. И однажды в эту компанию приходит проверка, наблюдает весь этот хаос и говорит, что или они все исправят и сделают процесс прозрачным, или будут большие проблемы. Им дают год на все про все.
Никто в большой компании не знает, что со всем этим делать, да и не до того им. И тогда появляемся мы. Мы классные, говорим мы. Мы все уладим. И если мы достаточно убедительны, то компания заключает с нами договор, и рождается проект, а вместе с ним возникает наш мини-мир.
Я думаю, что где-то на этих словах бабушка начнет терять нить разговора.
Кто за пределами нашего мини-мира вообще в состоянии понять, что такое инфофайл 14 и 15? А демографический отчет, а зарплатный отчет, а сверочный отчет? Или вот наш внутренний системный отчет. Это же совсем другой отчет, не такой, как все остальные. Прекрасный документ! Гордость Тома. С ним он проводит практически каждый день.
А наши инструменты, системы, таблицы, эти файлы на тысячи строк, миллионы сопоставлений стран, валют, офисов, компаний, коды… Сотни разных кодов!
В этом месте бабушка точно спросит, не проголодалась ли я и не слышала ли, какую обещали погоду на завтра.
И мне уже не поведать ей о том, что у клиента и без нашего проекта происходят изменения внутри компании. Он отказывается от услуг одного поставщика и нанимает другого, берет новую компанию считать зарплату, параллельно сливается с еще одной большой компанией, открывает новые офисы, берет на работу и увольняет сотрудников. Все это идет одновременно, и мы пытаемся взять под контроль то, что еще толком не существует, находится в процессе, в движении. Что-то текучее и бесформенное. Это похоже на попытки ухватить руками ползущую, живую лаву.
Воображаемая бабушка давно не слушает, а я понимаю, что говорить о проекте можно бесконечно.
* * *
Смущает количество ежедневных встреч. Почти все рабочее время проходит от одного заседания к другому. Я путаюсь в электронных приглашениях, заменах, переносах, отменах. На одну и ту же встречу мне приходит по пять приглашений. Не успеваю читать почту. В первую же неделю ящик забивается ста пятьюдесятью новыми сообщениями. Я не успеваю даже их стирать. Из них половина – от Терезы.
У нас по три-четыре встречи каждый день, но половина вопросов решается в письмах. Копируют всех, и все начинают отвечать на одно и то же сообщение. Потом им отвечают на их сообщения по отдельности, потом тот, кто затеял переписку, вспоминает что-то важное и встревает с новыми данными. Люди параллельно отвечают на пять линий сообщений по одной и той же теме. Письма множатся, падают одновременно, задваиваются, затраиваются…
«Вы распределили между собой, кто будет готовить документы для следующей клиентской встречи?» – спрашивает Тереза.
«Да», – пишет Том.
«Нет», – пишу я.
«Это делает Палома», – пишет Рика.
«На этой неделе этим занимается Рика», – пишет Палома.
Потом мы начинаем переписываться крест-накрест, по диагонали, по вертикали. И все мы сидим за соседними столами, не более чем в пяти метрах друг от друга. Временами это отдает каким-то тихим безумием.
«У нас разве нет графика и ответственных лиц? – вклинивается Тереза. – Надо срочно создать описание процесса со всеми деталями. Должны быть ссылки на все, и везде нужно приложить скриншот».
Нас тем временем все больше. Из расформированного отдела, занимавшегося сопровождением длительных командировок, к нам переходит американка Кейтлин, ассистентом берут на работу поляка Лешека. Из соседних групп переводят итальянца, южноафриканку, перуанку.
Теперь в нашем отделе представлены все регионы мира. Разнообразие стран растет. Чем дальше, тем больше мы напоминаем мини-модель мира. И как модель мира мы совершенно дисфункциональны, чем только усиливаем аналогию.
Сначала я уверена, что достаточно разобраться в процессе, договориться, кто что делает, а потом следить, что все идет как надо. Делов-то. Но жизнь выходит на новый уровень сложности, и ты не можешь попасть в яблочко, когда оно все время передвигается с места на место и периодически вместо него появляется апельсин. Этот мини-мир вовсе не собирается подстраиваться под мое представление о том, каким он должен быть. До меня долго не доходит, что соответствовать невозможно, угадать нельзя.
Мы постоянно пьем кофе.
– Моя третья чашка за сегодня! – говорит Тереза. На часах еще нет двенадцати.
– Пойду тоже себе налью, – сообщает Палома и направляется на кухню.
Кофе есть везде и в любых количествах. На нашей кухне – несколько видов из кофемашины. По общему мнению, машинный кофе совершенно невкусный, но его можно сделать плотным и сладким, добавив молока и двойную порцию сахара. Тогда уже неважно, какой он на самом деле. На этаж выше, на кухне для партнеров, – продвинутая кофемашина. Там можно заварить себе свежий кофе из специальной таблетки. Туда периодически наведываются Рика с Паломой и наша новенькая южноафриканка, имени которой я не могу запомнить. Это всегда целое мероприятие: «Пойдемте на партнерскую кухню?», «Мы за кофе на партнерской кухне!» Я замечаю, что порой эти походы длятся по полчаса.
В кафе на последнем этаже есть вообще все виды, с сиропами, на обезжиренном и кокосовом молоке, со взбитыми сливками, корицей, шоколадом и еще масса каких-то вариантов, все из которых выписаны на доске над стойкой. Мы стоим нашей небольшой группкой и ждем заказанный кофе.
– У кого какие дела на сегодня? – интересуется Тереза.
Все начинают перечислять.
– Марк прислал мне файл без объяснений, – говорю я. – Я ему написала, но он не отвечает, что нужно и когда. В заголовке письма указано «к завтрашнему вечеру», но это пересланное сообщение, и я не понимаю, это к нам относится или нет и что нужно делать. Еще сегодня нужно успеть подготовиться к обучающему звонку для других офисов, а у нас три встречи…
– Ксения, не ной! – бодро перебивает Тереза и подмигивает.
Я сбиваюсь с мысли. Она же сама спросила… Я ною? Разве я ною? В каком смысле, я не понимаю. Я же просто отвечала на ее вопрос.
– Посмотрите на нее! Ты что зависла? – Тереза кивает всем на меня. – Вот твой кофе! – протягивает мне мой стакан и тут же направляется назад к лифтам. Через десять минут у нас опять встреча.
Если не в офисе, то повсюду в пределах досягаемости обязательно есть «Старбакс», «Коста Кофе» или «Кафе Неро» и другие подобные заведения. Да что уж там, по городу и двести метров нельзя пройти без того, чтобы не упереться в какую-нибудь кофейню. Наркотики официально запрещены. Кофе и сахар – нет. И кофе, и сахара повсюду полно. Молочные берега и кофейные реки, по которым мы плывем с утра до вечера.
С кофе я решаю завязать, когда замечаю, что пью по три-четыре чашки. Завязать – значит пить по чашке в день. Тереза выпивает по пять-шесть.
На встречах, чтобы не скучать, я представляю, что мы на международной конференции, решаем судьбы мира. И каждый из нас – вроде как собирательный образ своей нации. Я за русских. Тереза за чехов. Марк и Том вещают от имени англичан. Ксавье, понятно, француз. Рика, хотя и давно в Англии, выступает у меня от лица Индии. Ну и остальные – стран у нас предостаточно
На сегодняшней встрече появляется Марк. Нечастый гость.
Американцы задают издалека повестку. Англичане развивают ее.
– Мы запустили пять основных стран, первый месяц прошел успешно. Итон передавал, что Джулия довольна, – сообщает Марк. – Скоро второй месяц. У нас все готово?
«Кто такая Джулия?» – пишу я Тому на клочке бумаги.
«Главная у клиента. Начальница Итона, а до этого была начальницей Марка на прошлой работе», – быстро печатает Том на экране своего компьютера, который видим только я и он.
– Ксавье? – англичане смотрят на французов.
– Да, все готово, я передал большую часть знаний команде. Рика теперь в курсе, как работают системы, разбирается в тонкостях отчета.
Англичане удовлетворены. Русские пока наблюдают.
По идее, это и меня должно касаться, поэтому я внимательно вслушиваюсь. Мне предстоит в какой-то момент забрать эту часть работы у Ксавье. Я с готовностью оглядываюсь на Марка, но он не смотрит на меня, и разговор идет дальше.
– В мае запускаем остальные сто стран. К этому времени у нас должен быть отлажен процесс, мы должны четко понимать, что и когда делаем, все должно работать, шаблоны на месте, таблицы состояния, отчеты по ошибкам… Но ошибок, разумеется, быть не должно! Тереза, Ксения?
– Всё на месте, Марк, – чехи поддерживают английскую риторику.
– Шаблоны давно готовы, – сообщают русские, – к маю мы несколько раз прогоним процесс, и если есть какие-то недочеты, то будем знать и сможем их исправить.
Русские стараются предвосхитить возможные проблемы, англичане недовольны тем, что упоминается сам факт возможных проблем.
– Отлично, но недочетов быть не должно, все должно функционировать идеально, – говорит Марк.
– Я понимаю, но мы же не можем заранее предугадать, будут ошибки или нет, это же новый процесс, к тому же мы постоянно вносим изменения в наши системы… – Я не понимаю, как можно ожидать, что все пройдет без единой ошибки. Так разве бывает? Главное вовремя их засечь. Я чувствую, что я говорю что-то лишнее, но не понимаю, что именно.
– Послушайте, это очень важно, – англичане искусно возражают русским, не упоминая их напрямую, – у нас не может быть ошибок! Все ошибки должны быть устранены на этапе тестирования. Мы делаем тестирование?
Тестированием я не занимаюсь и растерянно замолкаю.
В разговор снова вступают французы:
– Все системы были проверены мной еще в декабре. Все работает. Дальнейшее тестирование перешло к Тому. Том?
Французы самодовольно рапортуют и параллельно перекидывают ответственность на англичан.
