скачать книгу бесплатно
Я мир когда-то захотела весь познать,
Узнать, что – хорошо, что – низко.
Но вряд ли нужно было так переживать,
И по-другому все бы вышло.
ЖЕЛАНИЕ ЗНАТЬ
Отринуть все желания – к чему желать?
Желать мы можем лишь себе развития.
Желанье – знать, желанье – зреть:
Знать мир, как есть в своем он становлении,
Зреть тонкий мир, какое в мире управление.
Закон Вселенной:
Либо ты идешь вперед, либо ты идешь назад.
Движение вперед и есть желание знать.
А если знаешь, не будешь плакать и рыдать.
К чему? – тебе открыты законы мироздания,
А они все между собою связаны.
Глава 2. Все дело в самолетах
Тема «самолеты» сама по себе является немного оторванной от реальности. Она связана с небом, а значит, она возвышенная и романтическая. Но в моей жизни эта тема почему-то оказалась связанной с… едой. Вот так приземленно и материально.
Дело 1. Когда за бортом гроза
Катя в то время окончила третий курс университета. Чтобы немного подзаработать, она устроилась на работу в местный аэропорт стюардессой. Расскажу о самой работе Кати в «большой семье» – «Аэрофлоте».
…От знающих людей я не раз слышала, что «аэропорт – это одна большая семья». И я очень хорошо это почувствовала, когда начала летать. Каждый рейс разные стюардессы как бы между прочим задавали мне один и тот же вопрос: «Ты чья?» А я была ничья, своя собственная. Девушка, которую пригласили подработать летом на авиалиниях, по какой-то причине отказалась, и мне предложили заменить ее. Все препоны при устройстве в аэропорт я прошла с помощью моего благодетеля, так я называла человека, взявшегося устраивать меня на работу. Так я и оказалась в «большой семье».
Благодетелем, сейчас давно вышедшим на пенсию, являлся отец друга двоюродной сестры Кати.
В мой первый рейс была очень плохая погода, шла штормовая гроза, и самолет болтало из стороны в сторону. Весь полет я провела на служебном сиденье у входа в кабину пилотов, ничего не видя и не слыша, кроме целлофанового пакета перед собой и рева бури за иллюминатором. Я жестоко страдала, меня выворачивало наизнанку.
Я думала, что меня уволят, как только мы вернемся в аэропорт. Но, видимо, мне было необходимо пройти огонь, воду и медные трубы, и мне дали еще шанс.
В конце рейса, когда я немного пришла в себя, старшая стюардесса, оказавшаяся очень доброжелательной женщиной, раскрыла мне способ, которым можно было привести себя в работоспособное состояние к следующему разу.
Все три дня, что отделяли меня от новой попытки полета, я, как она мне подсказала, массировала точку за ухом, отвечающую за вестибулярный аппарат человека. До изнеможения, до боли я пыталась нормализовать его работу. Неужели все кончится, так и не начавшись? И через три дня, едва сдерживаясь, борясь с тошнотой, прикидываясь, что у меня все отлично, я выдержала рейс. А потом еще через несколько взлетов и посадок я наконец почувствовала, что могу летать, не пользуясь точкой для массажа.
Все бы хорошо, да характер меня вынес на другие проблемы. Кому-то приходилось работать на кухне, другие шли обслуживать пассажиров в салон. Интереснее, конечно, было идти в салон, особенно на московских рейсах.
Столичный рейс считался элитным, там всегда можно было встретить немало денежных мешков, которые за сервис на высоком уровне и за должное обхождение могли и чаевыми одарить, а интеллигентные и культурные люди могли бы и телефончиком побаловать. Незамужних стюардесс в авиафлоте, увы, было большинство.
Мне было смешно наблюдать, как некоторые стюардессы, навертевшись перед зеркалом, напудрившись и нарумянившись, одернув короткую юбку (это в зрелом-то возрасте!), мчались к пассажирам.
А меня как безответного стажера постоянно ставили на кухню. Правда, когда мы везли рабочих-вахтовиков в Сибирь, меня тогда, не спрашивая, выпихивали в салон. Усталые, грязные, потные пассажиры никого из экипажа не интересовали. Но и меня тоже… В свои восемнадцать лет я думала, что неотразима. И я хотела получить свою долю внимания. И получила.
После окончания своей работы, когда до прибытия в аэропорт остается минут пятнадцать, стюардессы любят занимать свободные места среди сидящих в салоне. Это гораздо удобнее, потому что служебные места – маленькие складные стулья, прикрепляющиеся к стенкам у выходов самолета.
Как-то, когда я разносила чай, один из пассажиров – симпатичный молодой мужчина, сидящий в самом конце самолета, пригласил меня, если будет время, поболтать. Не находя в этом ничего предосудительного, так как раньше я видела, как другие стюардессы делали то же самое, я по их примеру на время посадки самолета подсела на пустующее место рядом с этим человеком. Пока мы о чем-то с ним говорили, я заметила, как мои коллеги, которые все на этот раз остались на кухне, несколько раз нервно выглядывали из-за шторки, отделяющей служебное помещение от салона. Не придав этому никакого значения, я спокойно болтала с общительным соседом.
Первый донос. После увольнения я узнала, что «флиртовала с пассажирами, гнушаясь своими обязанностями».
Сибирские рейсы – длинные и с промежуточной посадкой, они требуют двух экипажей на борту лайнера. Во время отдыха на обратном пути сменный экипаж стюардесс и летчиков, прикупив кедровые орешки и водку, расслаблялся на первых четырех рядах кресел.
Я же предпочитала дремать, отсев от всех на последний из этих рядов. Однажды в один из таких рейсов ко мне присоседился один из успевших «согреться» пилотов. Стал о чем-то мне толковать, о своей ко мне симпатии, в общем, прельщал чем мог. Мне было скучно. Сославшись на усталость, я отвергла заигрывания маститого летчика.
Второй донос. При увольнении, когда мой благодетель пытался договориться о продлении контракта, до его сведения довели, что «во время работы я дремала».
После каждого рейса членам экипажа выдавался паек. Меню пайка висело в помещении, в котором экипажи регистрировались перед своим рейсом. Я никогда не читала его и не обращала внимания на то, что паек содержал при выдаче. Пайки были всегда очень большими, особенно на этих пресловутых московских рейсах. Паек увеличивался еще за счет того, что оставалось после пассажиров.
Пакетики с сыром, сахаром, чаем, вода сладкая, лимонадная, минеральная. Все это распределялось старшей стюардессой между членами экипажа. И каждому доставалась объемная сумка с едой. Выдаваемых продуктов мне лично хватало на два-три дня (!) до следующего рейса.
Однажды краем уха я услышала, что написанное в меню не всегда соответствует выдаваемому, недостает то котлеты, то колбасы, то мяса. Недодаваемые продукты старшая якобы потихоньку продает богатым клиентам.
Как отравленное зелье подействовали на меня эти слухи. Я начала сличать меню и содержимое своего кулька после раздачи, убеждаясь в справедливости сказанного. Во мне проснулось желание восстановить справедливость. (И это-то у стажера!) Я решила проконтролировать распределение пайков и проследить за процессом заполнения кульков экипажа в ближайший же рейс.
И вот когда настал этот щекочущий момент, я, заняв, как мне казалось, весьма нейтральную позицию, а именно на кухне, за спиной старшей, на некотором расстоянии от нее, встала, сложила руки на груди и устремила взгляд в пространство перед собой.
Все обомлели. Они, как обычно, стояли у выхода. Одни с испугом, другие с любопытством, а опытные с сожалением наблюдали за сценой. Никто до этого не смел подступаться к сакральному месту. Старшая, оглянувшись и очень выразительно на меня посмотрев, продолжила свое действо: кому больше, кому меньше. А я чувствовала себя героем, вставшим на защиту интересов рядовых коллег. Но этот ложный героизм меня и вычеркнул из рядов стюардесс.
Третий донос. Мой благодетель, выйдя слегка потерянным от начальника службы после приватного разговора, пояснил, что мне следовало бы вообще отдавать свой паек старшей, чтобы заслужить ее любовь и расположение.
А я, говоря по правде, свой паек отдавала соседу по общежитию. Я не ела ни бифштексов, ни котлет, которые нам выдавались, а подкармливала ими своего собрата. Может быть, это доброе дело зачтется мне где-нибудь в другом месте?..
Об этом соседе речь пойдет в следующем рассказе.
Дело 2. Московские рейсы
«Аэрофлот» заключил со мной контракт на три месяца. В основном меня ставили на московские рейсы, как я уже говорила, они были не только самыми востребованными и богатыми, но и короткими по времени. Рейс длился всего час сорок.
Паек, который получали пассажиры, отличался от пайков на других рейсах. Он всегда содержал мясопродукты. Это могла быть сочная котлета или хороший кусок колбасы. Кроме того, в него входил сыр, хлеб, часто салатик, а ко всему также прилагалась сладкая булочка. Поскольку рейс был коротким, многие пайки пассажиры просто не успевали употребить. Многие отказывались сами, а некоторые просто спали. Все неиспользованные пайки собирались старшей стюардессой и после рейса раздавались членам экипажа. И даже я, новичок и стажер, не уезжала домой без полного пакета снеди. Я жила в общежитии, и такой прокорм мне был как манна небесная. Я питалась принесенными после рейса пайками в течение двух-трех дней, чего как раз хватало до следующего рейса, но мясо я в то время не ела. И оно в большом количестве скапливалось у меня в холодильнике. Я не знала, что с ним делать.
В общежитии летом жили только работающие студенты, каковых в то время было не так и много. В блоке, где находилась моя комната, я жила одна. И однажды я познакомилась с одним молодым человеком. Он стоял на балконе и дышал воздухом. К тому моменту у меня лежало несъеденными несколько котлет, которые нужно было срочно реализовать. Я предложила молодому человеку бесплатный ужин. Мое предложение его развеселило. Он представился. Его звали простым русским именем Тимофей. Я объяснила, откуда у меня излишки еды, и он согласился помочь найти им применение. Тимофей зашел ко мне в гости, поел. Его корректность и общительность расположили к нему. Я сказала, что ужин всегда в его распоряжении. Как оказалось, Тимофей был старше меня лет на пять и тоже где-то работал.
Так мы стали ужинать вместе, конечно, не каждый день, а как только у меня снова появлялось что поесть. Нам хватало на двоих. Накануне я сообщала ему, когда у меня следующий рейс, и на ужин он приходил сам. Я даже не знала, где его комната.
Мне нравилась его компания, она скрашивала вечера между рейсами в пустом блоке.
Мы болтали о разном, и рядом с ним я чувствовала себя свободно. Это продолжалось до тех пор, пока вдруг однажды он не спросил:
– Катя, ты меня кормишь почти каждый день, а скажи, я тебе нужен… вообще зачем?
Тут бы мне подумать, включить разум и проявить любовь к людям, но, похоже, эти функции в то время у меня не работали.
– Ты мне нужен, чтобы съедать мясо, я же его не ем, – совершенно не желая его обидеть, напрямую, без всяких обиняков сказала я. А о том, что мне с ним весело и приятно проводить вечернее время, что он единственный, с кем я разговариваю в общежитии, я не сказала ни слова…
Он доел котлеты, аромат которых разошелся по всей комнате, и твердо сказал:
– Если я тебе нужен только за этим, то я ухожу. Спасибо за все.
Я не успела даже сообразить, что прямо сейчас теряю хорошего друга и забавного собеседника. Больше он не приходил. И теперь я была вынуждена скармливать котлеты местным кошкам, жившим на первом этаже общежития.
Пользуясь случаем, приношу извинения этому человеку и говорю спасибо за прекрасное время, которое мы проводили вместе. Без общения с ним мне было бы жутко скучно.
Дело 3. Под контролем
Расскажу о том, как Кате жилось в общежитии в то время. Напомню, она поселилась в нем с тех пор, как переехала в город учиться.
Я жила в тесной, давно не знавшей ремонта комнатушке. Моя комната-двушка, предназначенная для проживания двух студентов, входила в четырехкомнатный блок, где располагалась еще одна такая же двушка и две комнаты, рассчитанные на четверых.
В блоке кроме меня на лето оставались еще двое – студент и студентка. Они работали проводниками на железной дороге. И я их почти не видела, они постоянно находились в рейсах, и поэтому в блоке хозяйничала я одна.
У одной из четырех комнат был сломан замок, и дверь не закрывалась. Проникающий в открытое окно этой комнаты ветер гонял дверь из стороны в сторону. Девочки, жившие в комнате, покрасили раму перед своим отъездом, и окно осталось приоткрытым. Шпингалеты засохли в краске и моим усилиям плотно прикрыть раму не поддавались. Я то и дело вздрагивала от хлопающего звука, разносившегося по пустому коридору общежития.
А поздно вечером, когда я стояла у раковины, умывалась или мыла посуду, в какой-то момент дверь той комнаты с треском распахивалась настежь, и из зияющего черного проема разило холодом ночи и обдавало жутью потустороннего мира. Сердце мое начинало бешено колотиться. И вдруг – брямц! Дверь резко захлопывалась. Я наспех домывала кастрюлю или дочищала зубы, пулей влетала к себе в комнату и запиралась.
А во время разыгрывавшейся ночью грозы, каких тем летом случалось немало, когда грохотал гром, сверкали молнии и ветер неистово бушевал, мне чудилось, что какой-то фантастический зверь, по воле ветра заброшенный в распахнутое окно той комнаты, врывался через ее незапертую дверь в коридор блока. Там он в исступлении набрасывался на стены, толкался в двери, грозя выдавить их, как пробки. Он ревел и метался в поисках свободы… или жертвы.
Но ветер постепенно стихал, и зверь, утомленный буйством, тоже успокаивался и на последнем вдохе ветра уносился назад в свой мистический мир.
Одна такая ночь так меня измотала, что я попыталась как-нибудь закрепить болтающуюся дверь. Все, что я сумела сделать, так это просунуть между ручкой и косяком толстую деревянную палку. Дверь перестала открываться настежь. Но при сквозняке, возникавшем каждый раз, когда я выходила из своей комнаты или из блока, она, сдерживаемая палкой, начинала громко брякать и стучать. При этом ветер, бьющийся яростно в дверь, будучи не в силах сломать преграду, зловеще завывал в щели.
Когда ночью выходишь в блок, даже если комнаты кругом полны спящих студентов, чувствуешь, как кто-то за тобой надзирает. Этот кто-то обычно останавливается сзади на расстоянии шага и, следя за тобой, не пропускает ни единого твоего движения. Большого удовольствия от этого, конечно, не получаешь. Спешишь закончить все свои дела и быстрее спрятаться у себя в комнате.
Теперь же, в совершенное безлюдье, когда все внимание фокусировалось только на мне одной и контролировались только мои действия, это было невыносимо.
И вот однажды, я тогда умывалась, на стене перед собой я увидела тень. Ее огромный бесформенный силуэт слегка покачивался при неверном свете мутной лампы. В следующую секунду что-то коснулось моего плеча и нечто, похожее на слабый разряд тока, прошлось по моему телу.
Не помню, как оказалась у себя в комнате. Зубы стучали, кровь шумела в голове, руки тряслись. Я долго не могла успокоиться – я все ждала появления этой тени в комнате.
После этого случая выйти поздно вечером в блок для меня представлялось сущей пыткой, и поэтому после двенадцати часов ночи я старалась из комнаты вообще не выходить.
Спала я только со светом. Но даже он не избавлял меня от тревожного чувства неясной опасности, исходящей из района дверей. И я не отрываясь затравленно смотрела туда, как пойманный кролик смотрит на удава в ожидании решения своей участи. Иногда света настольной лампы не хватало, и, чтобы разбить сковывающий меня ужас, я включала верхний.
* * *
Летом в общежитии, не считая обслуживающего персонала, живущего в основном на первых двух этажах, и работающих студентов, затерявшихся на остальных семи, никто не жил. И вероятность встретить какое-нибудь живое существо ночью равнялась нулю. А я нередко возвращалась из рейса после полуночи, и восхождение с первого на мой шестой этаж требовало от меня немалой выдержки.
