скачать книгу бесплатно
– Да, сэр. Сами, сэр.
– Переговоры с Москвой, – отвечал Пуль, пристукивая каблуком, – будете вести вы, как и вели их раньше. Для нас же время торжественных слов кончилось. Нам теперь понятно, что такое большевизм… Мы уже в Кеми и в Кандалакше. Завтра мы будем в Архангельске – сразу, как только окажутся в безопасности члены дипломатических миссий, которые сейчас томятся в руках опытных вологодских инквизиторов… Постарайтесь, – намекнул Пуль, – вырвать у Совнаркома признание нашего пребывания в этих краях как… де-факто! Больше, – закончил разговор Пуль, – я вам ничего посоветовать не могу…
При этой беседе присутствовал и Вальронд, как офицер связи. Но мичман не проронил ни единого слова. Зато каждое слово постарался осмыслить и запомнить. Он понимал – это история, и он, мичман Вальронд, свидетель ее беспристрастный. Пуль уедет потом в Англию и, чего доброго, выпустит мемуары, такие же безапелляционные, как и сам автор; что же касается Юрьева, то ему вряд ли предстоит писать мемуары. А вот ему, Женьке Вальронду, надо сохранить правду о предательстве…
Вскоре на весь Мурман раздалась первая речь Пуля.
РЕЧЬ ГЕНЕРАЛА ПУЛЯ В СОБРАНИИ ЦЕНТРОМУРА:
– Я, главнокомандующий всеми союзными силами в России, говорю вам… Мы здесь нашли способный совдеп, который не только способен, но и желает работать. Но способности работы этого совдепа препятствуют – население и моряки. Мы не можем работать с совдепом, если он не может проводить в жизнь те заключения, к которым он пришел… А потому мы намерены помогать совдепу, чтобы он был в состоянии проводить свои резолюции.
Союзники пришли сюда для работы. Эта работа необходима России! Мы желаем делать дело. И если нам и тем, кто работает с нами рука об руку, будут чиниться препятствия, то мы сумеем их устранить.
До сегодняшнего дня матросы на Мурмане достигли своего первенства в делах тем, что они вооружены. Сейчас здесь находится власть сильнее матросов – это союзники! Союзники имеют силы. И, если это потребуется, мы готовы применить эти силы.
Мы сумеем заставить работать бездельников! И если матросы, особенно матросы с крейсера «Аскольд», будут продолжать мешать вашей созидательной работе, то скоро им придется убедиться, что сила уже не на их стороне – на нашей…
После этой речи многие задумались. Даже Ляуданский почесывался за столом президиума. Но зато бешено аплодировали Пулю контрагент Каратыгин и «комиссар» Тим Харченко (тоже сэр).
Женька Вальронд навестил лейтенанта Басалаго.
– Мишель! – заявил мичман решительно, берясь за аксельбант флаг-офицера. – Эту удавку я, пожалуй, сниму. Мне уже надоело бегать с чайной ложечкой и перетаскивать дерьмо словесных упражнений из русской бочки в английскую, а из французской тащить его в американскую.
– Погоди. Мы тебе подыщем что-либо… По специальности!
***
Три дня! И все три дня англичане кидали и кидали с бортов кораблей войска и технику. Наконец 23 июня подошел серый, будто обсыпанный золой, крейсер «Суатсхэмптон» и затопил мурманские причалы новыми боевыми десантами.
– Я придумал! – воскликнул Юрьев, глядя, как сбегает на берег ловкая морская пехота. – Я придумал: для того чтобы унять англичан, нам надо усилить привлечение американцев!
Он так и телеграфировал в Москву: «Считаю необходимым нейтрализовать неизбежную пока исключительность англичан привлечением американцев к большему участию в событиях».
С этого момента Вальронд говорил с Юрьевым на «ты».
– Никак не пойму – дурак ты или умный? Что ты за человек – тоже непонятно. Центр требует от тебя изгнания всех союзников, а ты, наоборот, еще и американцев призываешь сюда – числом поболее англичан. Но англичане перевеса такого не допустят и бросят еще десанты. Наконец, это может не понравиться французам, – народ такой: песенки веселые, на столе канканчики, а… пальца им в рот не клади! Откусят начисто и, заметь, никогда не выплюнут.
Юрьев затравленно огрызнулся:
– Должен же понять Совнарком, что мы, дабы сохранить инициативу, не способны уже опереться на реальную русскую силу. У нас нет своих сил, чтобы противостоять даже финнам…
– Финнам? Ты, Юрьев, сознательно преувеличиваешь финскую угрозу. Южнее с финнами уже расправился Спиридонов.
Это было так. Но французский крейсер, приняв на борт двести британских «томми», уже пошел через океан, минуя Горло, в Белое море – прямо на Кемь, против… финнов. Сейчас решалась судьба всего русского севера, и Владимир Ильич Ленин лично ответил Юрьеву такой телеграммой:
АНГЛИЙСКИЙ ДЕСАНТ НЕ МОЖЕТ РАССМАТРИВАТЬСЯ ИНАЧЕ, КАК ВРАЖДЕБНЫЙ ПРОТИВ РЕСПУБЛИКИ. ЕГО ПРЯМАЯ ЦЕЛЬ – ПРОЙТИ НА СОЕДИНЕНИЕ С ЧЕХОСЛОВАКАМИ И, В СЛУЧАЕ УДАЧИ, С ЯПОНЦАМИ, ЧТОБЫ НИЗВЕРГНУТЬ РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКУЮ ВЛАСТЬ… ВСЯКОЕ СОДЕЙСТВИЕ, ПРЯМОЕ ИЛИ КОСВЕННОЕ, ВТОРГАЮЩИМСЯ НАСИЛЬНИКАМ ДОЛЖНО РАССМАТРИВАТЬСЯ КАК ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИЗМЕНА И КАРАТЬСЯ ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ. О ВСЕХ ПРИНЯТЫХ МЕРАХ, РАВНО КАК И ОБО ВСЕМ ХОДЕ СОБЫТИЙ, ТОЧНО И ПРАВИЛЬНО ДОНОСИТЬ.
Женька Вальронд подчеркнул ногтем слово «измена».
– Видишь? – спросил. – Ты об этом помни.
– Ну и что?
– Устоишь?
– Пока держусь, – ответил ему Юрьев.
…Он заметался, путаясь в проводах. То рвался на связь с Наркоминделом, то снова вызывал Процаренуса, прося у него защиты от Ленина, то требовал к аппарату Чичерина.
– Если наш Совет, – убеждал он Москву, – посмеет выступить против союзников, то жизнь всего Мурманского края потечет помимо советских организаций… Если мы не будем проявлять инициативы в совместных действиях с союзниками, то мы полетим к черту, как полетели уже во Владивостоке… Поняли? Так вот, дайте нам точные и такие, какие можно исполнять, указания!
Аппарат молчал. Москва не отвечала.
Вальронд сквозь зубы сказал:
– Сукин ты сын, Юрьев! Чего же ты добиваешься от Центра? Чтобы тебе благословили разрешение на оккупацию Мурмана?
Юрьев сгоряча выдал правду-матку:
– Если угодно знать, то оккупация уже есть. Мы давно оккупированы, – пожалуйста!
– Тогда именно так и доложи. Так, как просил тебя Ленин: «точно и правильно». А не морочь голову людям в Москве, благо им из Кремля наших дел не видно… Нет такого дальномера еще!
Вбежал совдеповский дежурный матрос.
– В аппаратную! – крикнул он. – Опять… Москва!
Ленин дал Юрьеву окончательный ответ:
ЕСЛИ ВАМ ДО СИХ ПОР НЕУГОДНО ПОНЯТЬ СОВЕТСКУЮ ПОЛИТИКУ, РАВНО ВРАЖДЕБНУЮ И АНГЛИЧАНАМ И НЕМЦАМ, ТО ПЕНЯЙТЕ НА СЕБЯ… С АНГЛИЧАНАМИ МЫ БУДЕМ ВОЕВАТЬ, ЕСЛИ ОНИ БУДУТ ПРОДОЛЖАТЬ СВОЮ ПОЛИТИКУ ГРАБЕЖА.
Юрьев смахнул пот, посмотрел на Вальронда:
– Это значит… война?
– А чего ты еще ждал? – ответил ему Вальронд и вышел.
…Больше он Юрьева никогда не увидит.
***
Дело было в «тридцатке». В узком и длинном коридоре, где плинтусы прожраны крысами, где стенки забрызганы людской кровью, Хасмадуллин поставил Сыромятева к косяку двери.
– Стоишь, полковник?
– Стою, пес худой… Стою, и тебе меня не свалить!
К ним приблизился Эллен, благоухая духами.
– Оставь его, – вступился он за Сыромятева. – А вы, подпрапорщик, можете пройти ко мне и сесть.
– Я тебе не подпрапорщик! Я был, есть и буду полковником. Я это звание заслужил не в палаческих застенках, а с оружием в руках… Честью! Кровью! Усердием к службе!
– Вытрите… это, – сказал Эллен, брезгливо морщась.
С разбитого лица полковника струилась кровь. Страшный рубец от плетки пересекал его выпуклый лоб. Сыромятев взялся за графин с водой.
– Я вам предложу портвейну, подпрапорщик, – сказал Эллен, наклоняя бутылку. – Портвейн не мой, а казенный. Чтобы офицеры всегда могли выпить за короля Британии, когда они о нем вспомнят. И вот посеребренный молоток, дабы вызвать подобающую тишину при произнесении тоста. Одним ударом этого молотка можно сделать так, что вокруг станет тихо. И никто никогда не узнает, что хотел сказать перед смертью бывший полковник Сыромятев. Ну, а теперь давайте выпьем с вами казенного портвейну и, убрав молоток, поговорим о наших королевских делах…
– Декадент! – сказал Сыромятев. – Дерьмо собачье!
Эллен, не обращая внимания на ругань, что-то писал.
– Что ты там пишешь? – спросил полковник.
– Заполняю анкеточку для опроса.
Сыромятев выхватил протокол из-под локтя Эллена и порвал его в мелкие клочья:
– Не мудри! Что тебе от меня надо?
– Мне надо, Сыромятев, знать в точности, как ты очутился у большевиков? Тебя заставили?
– Конечно, в моем положении… – И, вытерев лицо, Сыромятев поглядел на красную от крови руку. – Конечно, – продолжил он, – мне было бы лучше сказать, что меня принудили силой. Но это не так!
– Не так? – обрадованно спросил Эллен, качаясь на стуле.
– Не так, – бросил ему в лицо Сыромятев. – Я пришел к большевикам. Честно! Верой и правдой…
– Ты сказал все?
– Все.
– Тогда вопрос: к нам вернулся ты тоже честно?
Сыромятев подумал и тихо ответил:
– Да, тоже честно. У меня… тупик!
Эллен выпрямил под собой стул и сел ровно, как палка.
– Так что же ты за дерьмо такое, полковник? И там честно, и здесь честно? Вот у французов есть зонтики – для дождя и для солнца. Но есть один – «en-tout-cas». Это зонтик универсальный, и годится для любой погоды. Скажи: и ты такой же, что годен при любой погоде?
– Не оскорбляй меня! – выкрикнул Сыромятев.
– Ах, простите, сударь. Я совсем забыл, что вы истинно русский офицер и всегда готовы драться на дуэли.
– Дурак ты, – сказал ему Сыромятев. – Чего ломаешься? Если неугоден, так вели поставить к стенке. А не выкобенивайся, словно девка худая. Рад, что власть получил?
Эллен раскурил сигару и положил поверх стола бумагу.
– Приношу вам, полковник, – сказал деловито, – глубокие извинения за то, что мой идиот Хасмадуллин не отнесся к вашему званию с должной респектабельностью. Подпишите вот эту бумагу, и даю вам слово: вы останетесь полковником русской армии. В случае же, если я вернусь через пять минут и бумага не будет подписана, вы… Одно могу сказать: время сопливого гуманизма на Мурмане кончилось. Впрочем, не буду мешать. Подумайте!
Оставшись один, Сыромятев притянул к себе лист.
«Славяно-Британский легион!
Славяно-Британский Союзный легион формируется Великобританией и ее союзниками с целью помочь России прекратить политику посягательства и аннексий, преследуемых Германией и ее союзниками. Офицеры, унтер-офицеры и рядовые, которые поступают в этот легион, должны воздержаться от всякой партийной политики и служить, подчиняясь всем правилам и положениям, установленным для Британской армии.
Я, нижеподписавшийся, сим обязуюсь служить в названном легионе и подчиняться упомянутым правилам до объявления всеобщего мира воюющими в настоящее время державами.
(место для подписи)».
Эллен вернулся в кабинет, глянул на подпись Сыромятева.
– Ну, вот и отлично, полковник! Полковник старой и доброй русской армии!.. Впрочем, если угодно, я позову сюда Хасмадуллина, и вы ото всей души набьете ему морду по всем правилам!
– Бей сам, – ответил Сыромятев, и на выходе из «бокса» палач Хасмадуллин помог ему натянуть шинель.
Глава третья
Впрочем, эту шинель пришлось выбросить. Шинель в легионе была английской, только погоны русские. Полковничья папаха, как в старой армии при царе, но каракуль афганистанский. Мундиры шились по форме френчей, с квадратными карманами. Галстук, черт его побери! Жалованье бешеное – в британских фунтах…
А в Мурманске, при английском консулате, открылся специальный магазин-бар, где легионеры могли тратить фунты. Транспорта с продовольствием англичане еще не разгрузили, в городе и на дороге царил голод. А здесь любые товары в избытке: и сам будешь сыт, и любую ерунду, вроде парижских духов, для своей «баядерки» приобретешь по дешевке. В Славяно-Британский легион шли тогда многие – от паники, от безделья, просто так, а иные – шкурнически…
Каюта на крейсере была тесной; от паровых труб, вмонтированных в переборку, исходил угарный жар. Дали ход, и полковник Сыромятев поднялся на верхнюю палубу. На мачте британского «Суатсхэмптона» вздернули сигнал, обращенный к уходящему крейсеру: «Желаем воды три фута под киль!» Крейсер с войсками легиона ответил сиреной, провыв над скалами и над водою свое железное нутряное «спасибо».
Вот уже и выход в океан. Полковник Сыромятев вытер слезу.
Он и сам не знал – откуда эта слеза? Или от жалости к себе? Или просто напор жестокого ветра выжал ее из глаз?
А русский океан был необозрим и пустынен…
***
Капитан Суинтон сбросил с головы наушники.
– Боже мой! – сказал он. – Как бы все это не обернулось позором для моей Англии!
– Можно? – спросил Вальронд, протягивая руку за бланком.
– Читай, – разрешил Суинтон.
Это была нота Советского правительства, адресованная Локкарту, который представлял Англию в России, – протест был выражен ярко и убедительно, становилось ясно, что конфликт на Мурмане разрастается в опасность вооруженной борьбы.
– Это уже вторая, – пояснил Суинтон. – А три дня назад я перехватил первую ноту. Ленин, конечно, прав: мы слишком самоуверенны… Ты знаешь, Юджин, кому это надо передать?
– Кому?
