скачать книгу бесплатно
В руке Шмидта щелкнула зажигалка с прыгающим чертиком.
Он задумчиво раскурил сигарету и засмеялся:
– И чем только мой чертик не шутит!
* * *
Как это ни странно, но Сталина намного раньше, нежели Тимошенко, иногда тревожила эта мощная танковая группа Клейста, до поры до времени как бы затаившаяся в степных балках, замаскированная в редких перелесках, но активно «выстреливавшая» отдельные танки в сторону Барвенкова… Однажды в присутствии Г. К. Жукова, который разделял его опасения, Сталин созвонился с командованием Юго-Западного направления и, переговорив с маршалом Тимошенко, отошел от аппарата успокоенный.
– Пока все идет успешно, – убедился Сталин. – И нет никаких причин для прекращения Харьковской операции…
Но именно этот мнимый «успех» вызвал большую озабоченность работников Генерального штаба, которые давно почувствовали, что обстановка под Барвенковом и Харьковом складывается не так уж мажорно, как об этом докладывает маршал.
17 мая на пороге сталинского кабинета в Кремле появился генерал-полковник Александр Михайлович Василевский:
– Хотя вы и распорядились, чтобы Генштаб не вмешивался в дела главкома Тимошенко, я все-таки решил вмешаться.
Сталин поднес спичку к своей легендарной трубке, но спичка догорела в его пальцах, он так и не раскурил трубку.
– Что вас беспокоит, товарищ Василевский?
– Беспокоит именно то, что совсем не волнует командование Юго-Западным направлением: группировка танков Клейста. Она подпирает с юга Славянск и всю ударную группу армий, силящуюся вырваться из мышеловки Барвенковского выступа…
– Вы разве хорошо знаете обстановку на юге?
– Она… критическая! – запальчиво сказал Василевский. – Могу выразиться иначе – она попросту угрожающая. Тем более что дельных резервов мы в этом районе не имеем.
Разговор Сталина с Василевским происходил в то время, когда о прорыве танков Клейста к Барвенкову они оба еще ничего не знали. Верховный Главнокомандующий предпочитал в эти тревожные дни не подписывать приказы своим именем, чтобы не оставаться потом виноватым в принятых решениях, – он укрывался за общим и расплывчатым определением слова «Ставка» (а там как хочешь, так и понимай – кто в Ставке умный, а кто глупый).
Пройдясь вдоль стола, Сталин подумал перед ответом:
– Товарищ Тимошенко резервов у нас и не просит. Он хорошо обходится своими силами… А что вы предлагаете?
Что мог предложить Василевский? Самое разумное.
– Немедленно, – сказал он, – прекратить наступление на юге и все силы развернуть назад – для отражения танкового удара со стороны Клейста. Если мы, товарищ Сталин, не сделаем это сегодня, то завтра будет уже поздно.
Было поздно не завтра, а уже сегодня.
– Вы так думаете, товарищ Василевский?
– Уверен.
Сталин открыл графин с водою и закрыл его снова.
– Хорошо. Я еще переговорю с товарищем Тимошенко…
Но это был как раз тот уникальный случай, когда в Генштабе лучше знали обстановку на юге, нежели в безвестных Песках, где укрывался маршал Тимошенко, думавший в это время не о том, как спасать армию, а как ему избежать гнева Верховного.
– Хорошо, – повторил Сталин, – сначала выслушаем товарища Тимошенко, с мнением которого нам нельзя не считаться.
И хотя Александр Михайлович видел, что зыбкая чаша доверия Сталина склоняется в пользу докладов Тимошенко, он, Василевский, решил продолжать свой диалог с Верховным, чтобы спасти армии, спасти знамена, спасти технику.
– Спасти хотя бы людей, – говорил он, не подозревая еще, что эти люди уже обречены. – Очень трудный диалог, но его надобно продолжить… з а в т р а!
18 мая Сталин встретил его иначе – слишком сурово.
– Кого мне слушать? – сразу спросил он Василевского. – Вас или товарища Тимошенко? Вы тут разводите панику, а товарищ Тимошенко считает, что угроза со стороны краматорской группы Клейста сильно преувеличена… в кабинетах Генштаба! Наступление, по словам товарища Тимошенко, развивается точно по плану, и нет никаких причин для его прекращения.
Александр Михайлович все выслушал.
– Товарищ Сталин, обстановка требует немедленного свертывания операции под Харьковом, иначе могут возникнуть трагические последствия не только для армий маршала Тимошенко, но и для всего советско-германского фронта. Сейчас, – сказал он, – может быть, как никогда, решается очень многое.
Молчание. Тишина. Каков же будет ответ?
– Я беседовал с маршалом, а вы – с кем беседовали?
– Со своим приятелем… Анисовым.
– А это еще кто такой? – удивился Сталин.
– Генерал, который из штаба армий Тимошенко дал мне самую точную информацию, и она, эта информация с передовой линии фронта, никак не подтверждает информацию маршала Тимошенко.
Сталин, отвечая, даже не повысил голоса:
– У вас свои приятели, а у меня свои. И мои приятели говорят не то, что говорят ваши приятели.
Василевский намеренно повысил голос:
– Товарищ Сталин! Первоначальный оперативный успех под Харьковом скоро окажется ничтожным пустяком по сравнению со стратегическим (а не тактическим) успехом противника. Мощь ударов Паулюса и Клейста не ослабевает, а растет час от часу. Как можно не замечать всего этого маршалу Тимошенко т а м, на фронте, я не понимаю…
– Сейчас поймете, – сказал Сталин.
Он подошел к телефону, его снова соединили с маршалом Тимошенко. Было неясно, что отвечал вождю Семен Константинович, но Верховный повесил трубку в прежнем настроении:
– Поменьше слушайте своих приятелей. Товарищ Тимошенко сказал, что операция развивается удачно, как и задумано. Наверное, ему на месте виднее, нежели нам – в Москве… И все-таки странно! – вдруг сказал Сталин. – Товарищ Тимошенко настойчиво убеждал меня в слабости противника, а теперь сам просит у меня резервов. Он же знает, что резервов для него н е т!
Однако Ставка ВГК нашла для Тимошенко стрелковую дивизию и две танковые бригады. Василевский сказал, что в лучшем случае они поспеют в сражение лишь через пять дней:
– А за этот срок все уже будет кончено!
* * *
19 мая от общего управления войсками остались рожки да ножки: каждый стал себе командиром, а генералы падали убитыми с винтовками в руках, отстреливаясь вровень со своими солдатами. Однако маршал Тимошенко умудрился издать приказ – усилить натиск на врага. Подписав этот приказ, он моментально издал и второй – перейти к обороне. Судьба этих приказов выражена с достаточной ясностью: они были примечательны только тем, что ни один из пунктов приказов никогда не был выполнен. Приказы Тимошенко поныне покоятся вечным сном в архивах Министерства обороны СССР, но, дошедшие до внимания историков, они до войск Тимошенко так и не дошли…
Настал трагический момент, когда огулом зачеркивались не только результаты зимних успехов под Москвою, не только рушились надежды на освобождение Харькова и Донбасса, но уже возникла угроза полного окружения войск в Барвенковском выступе. «Видели ли эту опасность военные советы нашего направления? – задавался вопросом К. С. Москаленко. – Судя по всему, н е т, они не видели…» Тимошенко большим и мясистым пальцем перекрывал на штабных картах рокадные дороги противника.
– Здесь и вот тут… остановить немца танками.
– Где они, наши танки? Их нету. Как нет и горючего.
– Без паники! – диктовал маршал, сбрасывая папаху, чтобы освежить гладко бритую голову. – Уже идут свежие дивизии… из Ирана! В любом случае переломим немца. Пушки у нас новые, какие фрицам и во сне не снились. Все будет! А сейчас приказываю перекрыть дороги танками.
– Которых у нас нету?
– Приказы не обсуждаются, а выполняются…
Против танков Клейста пошла в бой кавалерия генерала Плиева, взятая из жалких остатков резервов. «Иначе говоря, – писал очевидец, – наши войска сами залезли в мешок». Когда же маршал авиации Рихтгофен поднял в небо свой 4-й воздушный флот, тогда, как вспоминали свидетели событий, «небо потемнело от самолетов». Остатки кавалерии тут же полегли костьми, немцы не жалели фугасок даже на одиночные телеги, бомбы сыпались на стада коров, телят и овец… Все живое уничтожалось!
Танки Клейста и Паулюса – с юга и севера – «перегрызали» пути отхода, давили людей на дорогах, разрезая коммуникации, ведущие к спасению на востоке. 23 мая случилось то, о чем боялся сказать вслух Баграмян, чтобы его не произвели в ранг «врага народа», но о чем не устрашился поведать Сталину Василевский, почему и был обвинен в паникерстве.
Ударом с юга танков Клейста и натиском 6-й армии Паулюса с севера весь Барвенковский выступ был отсечен, и в кольце окружения оказались все армии маршала Тимошенко – с техникой, у которой не было горючего, со штабами и даже госпиталями.
В разгромленной Балаклее Паулюс встретился с Клейстом.
– Поздравляю, – сказал он. – Сейчас мне хотелось бы знать, где маршал Тимошенко? Угодил он в наш котел или выскочил?
– Ходят слухи, что его видели в Волчанске.
Паулюс повернулся к Артуру Шмидту:
– Перенацельте удар на Волчанское направление… Адам, – позвал он своего адъютанта, – а что вы скажете, если я предложу открыть бутылку яичного ликера?
– Лучше уж коньяк! – хохотал Клейст.
– Но у меня строгая диета, – отвечал Паулюс, давая понять, что от этой дизентерии никак не избавиться. – Я сейчас ожидаю возвращения из Лейпцига доктора Фладе, который собрал кости фельдмаршала Рейхенау и после похорон обещает навестить мою армию. Говорят, он любой понос заменяет запором…
25 мая куда-то бесследно исчез маршал Тимошенко. Москва, встревоженная, чтобы маршал не угодил в плен, требовала отыскать его – хоть живым или мертвым, но чтобы маршала обнаружили.
– Найти Тимошенко! – негодовал Сталин. – Сколько людей там оставили, не хватало еще, чтобы на потеху Гитлеру в Берлин привезли нашего маршала и бывшего наркома обороны…
Семен Константинович объявился в Валуйках лишь поздно вечером, усталый, голодный, весь какой-то помятый. Оказывается, он с самого утра просидел в придорожных кустах или прятался под мостом, ибо немецкие самолеты, расстилая на бреющем полете «небесную постель», гонялись не только за машинами, но охотились даже за каждым человеком на дорогах.
– Головы было не поднять, – оправдывался маршал. – Удивлен: куда делись наши замечательные сталинские соколы?..
Тем же вечером главком сидел в крестьянской хате, поедая вареники со сметаной. Это было там же, под Валуйками. Очевидец оставил нам точное описание этой сцены: «Старуха хозяйка подсела рядом и долго смотрела на Тимошенко:
– Видела я тебя на портретах. Там ты моложе и бритый… Вона, у тебя танки были, всякие машины… самолеты летали. У меня сыночек в ту германскую унтером был. Как сел, сердешный, на Карпатах, так и не пустил немца. А ты со своими танками-самолетами вон куда закатился! Да где ж теперича остановишься?
– Назад вернемся, – мрачно ответил Тимошенко.
– Чего же взад-назад ходить? – спросила его крестьянка…
Тимошенко встал, поклонился хозяйке:
– Спасибо, мамо, за вареники и за разговор спасибо…»
А разговор получился тяжелый, глубоко ранящий. Но приходилось терпеть, ибо глас народный – глас Божий.
* * *
Утром маршал в легковой машине выехал на позицию.
– Придержи, – вдруг велел он шоферу. Возле молчавшей пушки сидели и молчавшие артиллеристы.
Подле валялись убитые. По ним ползали большие синие мухи.
Неподалеку лежали ездовые лошади с перебитыми ногами, с вывороченными внутренностями. Земля была перепахана воронками. Вдали догорали два немецких танка, еще дальше ползали по степи бронетранспортеры с немецкой пехотой.
Худенький командир, вчерашний школьник, с кубиками лейтенанта в петлицах застиранной гимнастерки тупо и равнодушно смотрел на подходившего к нему маршала в громадной мохнатой шубе. «Кто это?» Или опять киновидение из эпохи гражданской войны, воспетой режиссерами в довоенных фильмах?..
Семен Константинович остановился, спросив:
– Отдыхаете? А кто из вас будет вести огонь по врагу?
– А чем… вести? – спросил лейтенант. – Еще вчера были у нас д в а снаряда… Вот они! – и показал на горящие танки. – А больше снарядов нету. И где взять – не знаем.
(Генерал армии С. М. Штеменко не скрыл от нас зловещую правду: «В войсках не хватало боеприпасов и горючего, ХОТЯ ОНИ БЫЛИ на фронтовых и армейских базах. Их просто не умели подать. Впоследствии все запасы этих баз своевременно на восток не вывезли, и они достались противнику…»)
Тимошенко вернулся в свою машину. Долго сидел молча.
– Куда же теперь? – спросил его шофер.
– Сначала в Купянск.
– А потом?
– Наверное… скорее всего – в Сталинград!
Мимо них, обгоняя маршала, на полной скорости проскочил уцелевший танк с надписью на броне: «Вперед – на запад!»
– Во, драпальщик! – выругался шофер. – Довоевался, гад, до того, что запада от востока уже отличить не может… Такой вояка, глядишь, уже завтра в Сталинграде будет. Пивка, гад, выпьет да закусит волжской таранькой…
Семен Константинович вынул платок, долго вытирал мокрую от испарины большую крутолобую голову мыслителя. Но даже сейчас он не терял присушего ему бравого оптимизма.
– Ничего! – сказал он. – Мы фрицам так надавали, что теперь они еще не скоро опомнятся. Наше дело правое.
– Никто и не спорит, что правое, – согласился шофер…
Жаль, не слышал Тимошенко, что в эти дни говорил о нем Паулюс в кругу своих приближенных и ему подчиненных.
– Как сложится теперь судьба этого маршала? Очевидно, Сталин казнит его, как он казнил и других неудачников.
– Однако, – заметил доктор-историк и генерал Отто Корфес, – ни Козлова, ни Мехлиса он не тронул, хотя эти люди в Крыму, по сути дела, решили судьбу Севастополя, который не сегодня, так завтра будет взят Манштейном.
Полковник Вильгельм Адам сказал:
– Наверное, маршал Тимошенко, сделавший из своей армии наковальню, подставленную под удары нашего молота, сам догадается застрелиться. Вопросы воинской чести ко многому обязывают. Вспомните генерала артиллерии Беккера! Когда он запутался в вопросах баллистики, он покончил с собой – и был объявлен национальным героем…
