скачать книгу бесплатно
– При чем здесь убийство?
– А чего ещё может бояться декан?
– Я бы сказал, – многозначительно заметил он, – но предпочту воздержаться, дабы не навести тень сомнения.
Не думаю, что он боялся моей неадекватной реакции, не знаю, чего не мог бояться, вроде и обычный ученый, а вроде бы такой непредсказуемый. Я чувствовала над ним своё превосходство, хоть и не была уверена. Чисто для порядка.
Он не стал продолжать этот разговор и назначил встречу после пар, чтобы обсудить все и разложить по полочкам.
Общение с обладателями вкусных душ воодушевляет. Когда я задумываюсь об этом, я, почему-то, чувствую себя очень жалкой. Мне становится противно от самой себя. Красивые души делают вампиров бесшабашными, такими увлечёнными одной лишь душой, что порой не обращают внимание на важные детали. По сути у вампиров всего одна цель, а учитывая то, что они обладают большей силой, нежели люди, все поправимо, и даже с огромной лёгкостью. Чтобы оставить после себя следы нужно быть большим ленивцем и полным олухом, и следы могут быть очень значительными. Хотя чаще всего для этого нужно приложить немало усилий, для неприятного исхода.
Одной из важнейших проблем вампиров является дерзость. Это закладывается в них с детства, с самых первых встреч родителей и выходов к высокопоставленным личностям. Дерзость порождает неконтролируемую агрессию, в результате чего убивать приходятся тех, кто в планы не входил. Это грубейшая ошибка. Клод однажды убил случайно одного бандита, пришлось три дня ночевать в подземелье, чтобы не попасться родителям под горячую руку, а подземелье место не из приятных.
Почему вампиры убивают таких случайных людей? Не только из-за случайности. Из отвращения. Да, души большинства отвратительны, но менее приятно находиться в одной комнате с противным человеком, от которого скулы сводит. Кстати, аура зачастую грязнее даже душ, поэтому легче убить.
Небо хмурилось, едва не рыдая. Тяжелые октябрьские тучи нависли нервно над городом, уверена, они могли бы закрыть Москву полностью. В последних числах октября обещали снегопад, я с нетерпением ждала этого события, потому что снег мне удавалось видеть нечасто.
К шести часам уже темнело. Я понимала это, но задержалась в магазине, спуская недавно заработанные копейки на баловство в виде новых платьев, с фальшивым намеком на 19 век, лоферов низкого качества (но лоферов же!) и каких-то мелких украшений из дерева. Старания людей воссоздать атмосферу романтических времен в сердцах людей забавляла и восхищала. У них получалось, но получалось думать, что они близки к тем годам. Они не пытались ими быть, они пародировали, и не сковали этого.
Ключ в скважине повернулся особенно угрюмо. Не понравилось мне это. Из гостиной был слышен смех Алисы. Могла бы и предупредить, что у нас будут гости. На диване сидела уныло разглядывающая поломанные розоватые ногти Марина, та самая, посвятившая меня в неведомую страну учителей литературы, едва сдерживающая себя не окунуться в телефон, чисто ради приличия. Алиса была полностью повёрнута к собеседнику, парню не особо приятной наружности. По татуировкам можно было многое определить, даже не зная их значения, и от этого слащавого хохота, кисло-горького злого вздоха Марины и демона на предплечье меня чуть не стошнило. Я шумно сбросила ставший мешковатым во время учебы рюкзак за бешеные деньги, сняла, громко расстегивая замок, куртку, и стуча каблуками неудобных домашних тапочек, прошла в зал, направляясь в комнату. Мои ожидания, что со мной кто-нибудь поздоровается не оправдались.
Через 10 минут ко мне в комнату постучали.
«Заходите» – ответила я. В дверях появилась Марина. Я стояла перед зеркалом в простом платье из одной только грубой коричневой ткани, плохо сшитой в некоторых местах, но зато каким оно было!
– Вам очень идёт, – заметила Марина.
– Спасибо, это единственное приближённое к 19 веку, что я нашла среди лжи и выдумок.
Она засмеялась.
– Как будто Вы там жили.
Жила.
– Достаточно чувствовать. Вы любите музеи?
– Больше собственного имени.
Я усмехнулась.
– Не стала бы я разбрасываться такими громкими выражениями, – я, наконец, посмотрела на неё, – как Вы тут оказались?
– Совершенно случайно, – нравилась мне эта господская манера нашего общения, – буквально мимо проходила, как угораздило заглянуть к Алисе. Она почти что выловила меня на улице, – ответила она, будто сожалея. Было из-за чего.
– Не знала, что у Алисы есть молодой человек.
Марина фыркнула.
– Вы слишком к ним добры, – я засмеялась. – Чего смешного?
– Вы! Вы так забавны и снисходительны к людям!
Она оторопела.
– Вы не поняли меня.
– Ах, Марина! Вы так помешаны на прошедшем, что не можете привыкнуть к новым законам! Жизнь меняется, как не печально, а мы остаёмся.
Человек, смогший окунуться в мир, рассказываемый авторами…
…и захлебнулся.
– Вы меня пугаете, – отмахнулась она. – Алиса сказала, что у Вас новый преподаватель.
– Ага, – я цепляла серьги из эпоксидной смолы и сухих листьев. – Интереснейший человек.
– В университете у нас был молодой препод, все так старались ему угодить, что ночами не спали, как учились.
Я усмехнулась.
– Не та группа, чтобы из кожи вон лезть ради препода. Не тот препод, наверное. Хотя, он учёный, вроде как, – и пожала плечами.
Она хмыкнула, опираясь о столешницу и смотря куда-то вниз. Она выглядела куда более тревожной, чем при первой нашей встрече, это не могло не напрячь.
– Вы чем-то обеспокоены?
– Волхвами, – ответила она не своим голосом, и больше ничего не сказала.
Я сидела около единственной лампы, освещающей комнату тёплым рассеянным светом, в буром платье, с кулоном и серьгами в ушах, смотря на сосредоточенное и от усталости туманное лицо Марины. Ей совсем не подходило это имя.
– Наверное, я Вас порядочно отвлекла? – вдруг опомнилась она.
– Нет, нисколько, – будто бы наспех ответила я.
Она задумалась снова.
Я взяла из стопки на столе книгу, что первое попалось, и стала читать про строение человеческого мозга. Читать чисто для вида было тяжело, но я старалась не глазеть и не отвлекать ее, было видно, что она очень глубоко погружена в свои мысли, потом стала коротко и отрывисто дергать указательном пальцем, как-то нервозно, даже не замечая.
В какой-то момент, когда я уже перестала о ней думать, она резко подняла голову, взглядывая на часы напротив кровати, и, так естественно, что поразительно, удивленно вскинула брови и сообщила без особых восклицаний: «надо же, так поздно. Подумать только, вечера летят так стремительно».
«Вас ждут дома?» – зачем-то спросила я.
– Ждут, – кивая, – я живу не одна, об этом не беспокойтесь, меня есть кому контролировать.
Это звучало сначала даже как-то обнадеживающе, она не улыбнулась, но в голосе чувствовалось тепло, а потом резкий прокол – шумные мысли сливались в одну, в несколько, в десятки! Порождали яркие картины!.. мое сердце забилось чаще. Почему она это сказала? Что она хотела этим сказать? Что она мне такое рассказала, разъяснив все одной фразой? Была бы я человеком, могла бы понять.
– Знаете, это так хорошо, когда можно обдумать все в простой тишине, на фоне молчания, – не дав руке коснуться ручки, вдруг заявила она.
На вкус прозвучало как благодарность. Она вышла, подхватывая сумку с кухонного стула, немного щурясь от света кухни. Алиса доедала суши, уткнувшись в телефон.
– Энн, проводишь Марину?
Никто ей не ответил.
– И все-таки, – придерживая дверь, остановилась я, – составьте мне компанию на музейной выставке, – ее прекрасное лицо озарилось улыбкой. Да. Она получила признание. Она получила то, чего хотела. Но очень скромно, боясь. Боясь быть отверженной и съеденной.
– Да, обязательно. Я посмотрю время на выходных. Я обязательно найду час! Или два!
Я с улыбкой закрыла дверь. И… снова эта темнота.
– У тебя появился парень? – я долго подбирала выражение, думала, каким тембром голоса это сказать.
– Просто чувак из универа.
Такой мерзкой она ещё никогда не была.
Монолиция смотрела сквозь темноту прямо в душу. В свете полночной Луны и проезжающих автомобилей она смотрела не зловеще, даже тепло, с единственным напоминанием о доме, Клоде. Я соскучилась по тёплым вечерам у камина, когда братья выстругивали деревянные игрушки, соревнуясь в ловкости, а сестры и мама читали вслух братьев Грим или искусно вышивали красивые узоры. Когда я научилась читать и держать иголку всем было не до этого. Наступило новое время. Оно было тёмным, как ночь, и чем дальше тянуло нас время, тем страшнее и чернее было беззвездное небо. Потом наступил рассвет, из однотонных румяных вишен. Дни сменяли ночь, вечера ждали утра, и каждый день в поместье оставлял все меньше надежды на счастье. Я не знаю, мне не было известно, что прервало мое прекрасное детство, полное тёплых вечеров, доброй матери и абсолютного спокойствия. В один момент все переменилось, мне понадобились годы, чтобы заставить время подчиниться мне, и, наконец, выпутаться из оков отчаяния, чтобы познать одиночество и предательство. Вечера меня не радовали, а лишь ранили. Каждое утро холодными лучами солнца не ласково напоминало, что новый день настал. Он настал. И ничего в этом праздного нет. Я не смогла найти себя, но я стала холодной и резкой. Может, это наоборот, говорит о том, что во мне была душа?.. что я умела любить?
6
Мгновения тянулись, секунды лениво складывали время для осознания, разум сонно перебирал мысли. У Марины была спящая душа, она лишь иногда во сне дергала за ниточки, смеялась, подобно плеску ручья, и размышляла с тяжестью, подобно рокоту старинных вулканов, чьё напряжение ощущалось даже за поверхностью полотна картины. Ее душа пылала ярким пламенем благородия, полного спокойствия и умиротворения, это не было ловушкой для вампира, это было ловушкой для людей, для самих владельцев, иной не смог бы почувствовать красоты этой дивы, при всем своём желании! Человек, полный идеалов, идеал сам по себе, вертится вокруг грязных и безрассудных горьких душ, оскверняя своё представление об идеале.
