Гувернантка

скачать книгу бесплатно


– Никакой Лили нет, можешь играть здесь со всем чем хочешь, – Сергей Александрович говорил спокойно, но он явно был раздосадован.

Мила взяла куклу, прижала ее к груди и стала укачивать.

Сергей Александрович коснулся моего локтя и жестом предложил выйти из комнаты.

– Пусть поиграют без нас, – сказал он, когда мы о казались одни.

Мы вышли из спальни, спустились вниз и сразу повернули направо. Это оказался кабинет с большим письменным столом, справа от двери стояло мягкое кресло и диванчик, на котором едва ли поместилось трое взрослых людей.

Я заняла кресло, Сергей Александрович сел на диван, но потом встал, и, не спросив меня о том, переношу ли я табачный дым, закурил.

– Дети тяжело перенесли переезд, – сказал он. – Они не хотели уезжать. Здесь им сложно. Говорят с акцентом, друзей их возраста у них нет.

Сергей Александрович замолчал, видимо ожидая от меня какой-то реакции, но я молча разглядывала свои руки на коленях и мысль о том, что я допустила чудовищную ошибку, согласившись на эту работу, вот-вот должна была довести меня до мигрени. Я чувствовала удары в висок, подкатившую тошноту. Глаза болели от яркого света.

– Я немного от них отдалился после смерти жены, – продолжил свой рассказ Сергей Александрович. – Их бывшая гувернантка… – Сергей Александрович поднял глаза к потолку, как будто что-то припоминая, – не смогла поехать с нами, она была француженкой. Она им была словно мать. Теперь они как будто вновь разлучились с матерью, уже второй раз. Итак, я думаю в этом причина их замкнутости. На самом деле это очень активные, веселые дети, – закончил он.

– Понятно, – ответила я, лишь бы что-то ответить. – Понятно. А о какой Лили шла речь?

Сергей Александрович подозрительно посмотрел на меня.

– Мила сказала, когда держала в руках куклу, что это кукла Лили, – пояснила я.

Надо было также честно добавить, что мне было все равно о чем спросить или сказать, просто мне казалось необходимым говорить о детях, необходимым что-то узнать о них, прежде чем приступить к своим обязанностям и я выпалила первое что пришло мне на ум. У меня как-то вылетело из головы, что Сергей Александрович еще в детской сказал, что никакой Лили нет, но, задав свой вопрос, я это вспомнила и в висках застучали молоточки.

– Ах, это, – облегченно вздохнул Сергей Александрович. – Не знаю, – развел он руками. – Может быть какая-то ее французская подружка, а может быть из какого-то фильма запомнила.

Сергей Александрович еще пару раз выпустил дым, отложил сигарету и по внутреннему телефону позвонил в кухню. Через десять минут в кабинет зашла женщина, некрасивая, волосы с седыми прядями были собраны у нее на затылке в жидкий пучок. Я мысленно назвала ее старухой, но потом оказалось, что ей едва за сорок. У нее были широкие плечи, большие мужские руки, квадратное лицо, которое и в этот вечер и почти всегда выражало недовольство.

– Катя, – обратился к ней Сергей Александрович, – Татьяна пока еще осваивается, покажи ей все и вместе уложите детей спать.

Я пошла вместе с Катей. Казалось, что мое присутствие ее раздражает. В начале она мне показала мою комнату. Мы снова зашли в спальню детей, Мила и Гриша уже были там и играли с красным мячиком. Как я поняла они играли в футбол и как раз, когда мы зашли мяч отскочил в сторону двери и ударил Катю по ногам. Катя пнула мяч в сторону детей и как мне показалось по ее лицу, она была бы рада, если бы он попал кому-нибудь из них в голову. Я не успела ничего сказать, потому что Катя откинула занавеску слева и оказалось, что из детской спальни можно попасть еще в одну комнату, устроенную в мансарде над детской. Надо было подняться по лестнице шириной чуть более полуметра. Слева в комнате было маленькое круглое окошечко, под ним кресло с двумя подушками, справа кровать, тумбочка рядом, вдоль стены стеллажи и штанга, на которой весело несколько вешалок, все это можно было занавесить шторой. Мой чемодан уже стоял в углу.

– Санузлом можете пользоваться детским, – сказала Катя. – Белье я меняю раз в неделю, полы протираю тоже, а пыль и все такое вы уж сами, а то я прям разрываюсь. Тряпочку себе заведите и, вот, тут, – она показала батарею, устроенную в стене напротив входа, – сушите. Тряпочку я вам завтра какую-нибудь выделю. Никаких только кипятильников не включайте, а то у нас тут была одна. Взяли на грязную работу, а она свой чайник давай кипятить, мебель попортила, а будто в кухню ей тяжело спуститься, кипятка налить. В общем, вы тут ничего не варите, а то я узнаю, и все розетки отрублю! – закончила Катя зло.

Вместе с Катей мы помогли Миле и Грише переодеться в пижамы. Я прочитала им сказку о принце-лягушке. Я ждала, что дети уснут, не дождавшись конца сказки, но они даже не закрыли глаза. Гриша держал в руке маленькую машинку и возил ею по одеялу, а Мила, держа перед лицом руки, складывала пальцы то так, то эдак и смотрела на тень, которую они отбрасывали на стену.

Катя в это время приводила в порядок ванную комнату, периодически что-то роняя, затем в игровой вернула все, что брали дети, на полки, бубня под нос, что зачем снимать столько игрушек, взял одну и играй.

Я раздумывала, чтобы еще почитать, когда Катя зашла и махнула мне рукой:

– Заканчивайте, если мне непонятно что вы там бормочете, им и вовсе не разобраться.

Катя оставила горящим ночник, дети, по ее словам, засыпали всегда сами. Тут, она по-доброму улыбнулась, извинилась, если, что резко сказала, и пошла вниз, а я поднялась в свою комнатку. Здесь было очень тихо. Я чувствовала себя несколько лучше, прошло ощущение будто я в тумане, а вокруг меня что-то происходит на что я никак не могу повлиять. Я разложила вещи, достала халат, тапочки и теплые носки, мешочек с туалетными принадлежностями. Но потом подумала о том, что перед тем, как чистить зубы я с удовольствием выпила бы чай.

Я спустилась в детскую спальню и выглянула в окно. Фонари во дворе были выключены, но ночь была лунная, облака разошлись, и я увидела, что впереди поле, а за ним лес. Под окном пробежала собака.

Я посмотрела на детей, которые все еще не спали, они на меня никак не отреагировали, вышла и, пройдя через темную игровую комнату, оказалась на лестнице. Когда дверь за мной закрылась, я оказалась в полной темноте. Где выключатель я не знала и стала медленно спускаться, придерживаясь за стену и вытянув левую руку вперед, чтобы что-нибудь не задеть и не упасть. Глаза привыкли к темноте, я прошла один лестничный пролет и разглядела очертания китайской ширмы, очень эффектная при освещении, но лишняя в такой темноте, потому что загораживала окно на лестничной площадке. В этот момент я услышала стук, закрывающейся двери видимо в кабинет, где мы разговаривали с Сергеем Александровичем и, повинуясь внезапному порыву, я спряталась за китайской ширмой. Я присела на корточки и боялась вздохнуть, а самое главное жалела об этом порыве. Сердце билось так, что казалось вот-вот выскочит, я твердила про себя, что глупее ничего сделать нельзя, между тем я слышала шаги, кто-то шел к лестнице и разговаривал.

– По-моему все прошло благополучно, – сказал Сергей Александрович, я узнала его по голосу. Он закрывал дверь кабинета на ключ, я слышала характерное позвякивание связки и щелчки замка.

– Дети могут показаться странными, – ответил ему Дмитрий.

– Странные дети?

– Да, но вы же сами сказали, что малая вспомнила о Наташкиной дочке…

– Пусть Катя за ней понаблюдает, но, по-моему, это обычная девчонка какую я и хотел найти. Никакой опасности, наши дела ее точно не будут интересовать, главное свою работу делать хорошо.

О чем они говорили дальше, я уже не услышала, мужчины, спустились вниз, может быть поздний ужин. Я также слышала голос женщины, затем всё стихло. Просидев на лестнице достаточно долго, чтобы убедиться, что дом погрузился в тишину. Я тихо вернулась в детскую.

Мила и Гриша сидели рядом и при свете ночника разглядывали картинки в толстой книге сказок, которую Гриша едва удерживал. Дети были поглощены на столько, что меня не заметили.

– Смотри, какое красивое платье! – восхищенно воскликнула Мила.

Стараясь говорить, как можно мягче, я спросила:

– Почему вы не спите? Зав… – остальные слова так и остались на языке, потому что стоило детям услышать мой голос, как Гриша выронил книгу, и она тяжело ударилась об пол.

Дети вскочили и смотрели испуганно, как будто сделали что-то ужасное. Глаза Милы стали огромными, она едва не плакала, а Гриша угрюмо сказал:

– Нам здесь все можно трогать, это наша книга.

Я поняла, что книгу они взяли с полки, на которую ее водрузила Катя, она видимо всегда слишком откровенно выражает недовольство, когда ей приходится наводить в комнате порядок, вот и вся причина испуга.

Я подошла к ним, присела на край кровати, подняла книгу. Это был очень красивый сборник. Несколько сказок Андерсена, Шарля Перро и Братьев Гримм в одной книге с красочными иллюстрациями. Я открыла книгу наугад, и она раскрылась на странице со сказкой о Золушке, главная героиня стояла в белом платье перед каретой из тыквы.

– Ух, ты, – сказала я и посмотрела на Милу.

– А мне не это понравилось, – ответила она и стала перелистывать страницы в поисках своей картинки.

Мы оказались на странице с другой сказкой Шарля Перро – «Спящая красавица». Мила протянула свою руку под моей, прижалась головой к моему плечу, и я начала читать книгу. Гриша лег на свою постель, сложив руки и подложив их под голову. Скоро он уснул, а Милу я уложила в постель сама. Под подушкой что-то лежало, я видела красный край и потянула за него. Это была тряпичная кукла. В интерьере их детской и всего дома она смотрелась странно. Я забрала ее с собой.

В ванной комнате я поставила свой стаканчик для зубной щетки и тюбика зубной пасты. Шампунем пришлось воспользоваться детским с запахом яблока. Я оставила в ванной свое полотенце для лица и косметичку.

Вернувшись в свою комнату, я рассмотрела куклу Милы. Два овально вырезанных куска полосатой ткани образовывали тело куклы, голова была выделена тугой резинкой, от чего от шеи куклы вверх шли складки. На лице в складочку угадывались нарисованные губы и глаза. Цветная тряпочка очень грязная, сложенная пополам с прорезью для головы и перетянутая на теле куклы еще одной резинкой, играла роль платья.

Я достала привезенный с собой набор для шитья. Аккуратно отсоединила резинки, распорола матрасик, который играл роль тела куклы. Швы легко разошлись, и наружу вылезла ужасная начинка – части черных капроновых чулок. Пришлось снова пройти в детскую ванну. Мне необходимо было простирнуть все кусочки ткани. Я опасалась, что они расползутся от воды, но ткань оказалась прочной и после того, как мыльная коричневая от грязи пена ушла в сток, можно было разглядеть остаток штампа на одном из кусочков. Увидев штамп, я сразу подумала о каком-нибудь казенном учреждении: больнице или детском саде.

Еще раньше я заметила в ванной комнате доску для глажки белья, поэтому предположила, что утюг, спрятан здесь же в одном из шкафчиков. Так оно и оказалось. Мне необходимо было быстро просушить все кусочки. В своей комнате я снова сшила тело куклы, оставив маленькое отверстие, в которое осторожно просунула шерсть, из которой планировала связать тете Маргарите шарф. При стирке я аккуратно обошлась с глазами и ртом, сохранила их очертания, чтобы теперь легко воспроизвести. С помощью тонкой цветной шерсти я вышила несколькими стежками брови, глаза и рот по оставшемуся контуру. Я очень старалась, чтобы выражение лица тряпичной куклы не изменилось.

Вместо резинки я использовала тесьму. А шею куклы теперь украшал кусочек моего собственного шелкового шарфа.

Трудно было представить, откуда у этой маленькой девочки с дорогими игрушками и со слов отца, приехавшей из Франции, оказалось это маленькое пугало, сшитое из казенного матраса. Я вернула игрушку на место, под подушку. На часах был второй час ночи, и я поняла, что не знаю на какое время поставить будильник, будить ли мне детей или этим занимается Катя, во сколько они завтракают?

И, тут, я вспомнила, что сама последний раз ела утром. Чувство голода растворилось среди волнений этого дня. Но мне ничего не оставалось, как лечь спать и попытаться уснуть.

Было очень душно, еще, когда я занималась куклой Милы, я приоткрыла окно. Но когда я легла спать, мне начало казаться, что воздуха становится все меньше. Я встала на кресло и открыла окно полностью, вдохнула морозного ветра из абсолютной ночной тишины. Очень это было непривычно после моей городской квартиры, окна которой выходили на дорогу, шум от проезжающих машин был и днем, и ночью.

Завыла собака, я подумала, что это та собака, которую я видела через окно детской спальник. На небе ярко горели звезды и светила полная луна. Я вспомнила, что где-то там вдали лес, и вспомнила свой кошмар, который мне приснился в машине, закрыла плотно окно и пока не заснула, не спускала глаз со входа с ужасом ожидая, что вот-вот ко мне поднимется тот, чью тайну я могла разгадать, вглядываясь в ночную тьму.

***

Катя разбудила меня в семь утра. Она вошла без стука, потрясла меня за плечо, от чего я резко вскочила на ноги. Спросонья я не сразу поняла, где нахожусь.

– Позавтракаем вместе? – спросила Катя дружелюбно и весело. – Вставайте, вставайте, Танюша, уже восьмой час.

Я натянула джинсы и свитер, быстро умылась (всё это время Катя меня ждала, боялась, что я не найду в новом доме дорогу в кухню и перебужу хозяев). Мы вместе спустились вниз. Кухня была огромной, так мне показалось после моей кухоньки в городском панельном доме. В центре стоял прямоугольный стол. Здесь было много разной технике, но такими вещами как, например, блендер и кофемашина, никто не пользовался. Всё это я стала эксплуатировать, когда немного освоилась в доме. Катя предпочитала взбивать венчиком, толочь скалкой, а кофе если кто и пил, то растворимый. Поэтому, поначалу, мне было непонятно откуда здесь современные электроприборы.

Почти сразу после нас в кухню зашел Василий – водитель, с которым я приехала, и молча занял место за столом в ожидании завтрака. Минут десять спустя вошел мужчина лет около шестидесяти, седые волосы, небольшая острая бородка. Он был в темном костюме тройке с чуть протертыми понизу рукавами. Он вежливо поздоровался, я мысленно назвала его профессором, и представился. Это был учитель детей – Максим Максимович. Я также выяснила отчество Кати, звать ее по имени было неудобно.

Екатерина Филипповна попросила меня помочь накрыть стол. Пока она делала сырники, я заварила чай, поставила чашки, нарезала сыр и колбасу, достала масло, хлеб и сметану, которая была почти такой же твердой как масло. Одновременно Катя поджарила на огромной сковороде яичницу, и я разложила ее по тарелкам.

У меня давно не было ни такого чувства голода, ни такой жажды как в это утро. Несмотря на страхи, спала я прекрасно и все, что могло мне казаться странным, перестало быть таковым. Я попросила Екатерину Филипповну и Максима Максимовича рассказать о распорядке детей, но они ответили, чтобы я спокойно завтракала, а с выполнением моих обязанностей еще можно подождать. После этого я окончательно расслабилась, стало очевидно, что ближайшее время мне не о чем волноваться и мои новые коллеги дружелюбные и отзывчивые на сколько это возможно с характером Кати.

Максим Максимович тщательно размазывал по белому хлебу растаявшее масло. Он пил растворимый кофе и ел варенье из маленькой баночки. И то, и другое было поставлено для него Катей.

Катя села за стол последней, бросила в чашку шесть кусочков сахара и принялась тщательно размешивать, стуча ложкой, пока все крупинки не растворились полностью.

– В какой семье ты до этого работала, – спросила она у меня.

– Я никогда прежде не работала с детьми, только, когда практика была в институте.

– Первая работа, – прокомментировал Максим Максимович.

Пришлось рассказать, где я работала после института. Катя, как мне показалось, отнеслась к моему рассказу с недоверием, даже разозлилась. Василию было все равно, а Максим Максимович во время моего рассказа одобрительно покачивал головой, но совершенно явно делал это из вежливости и в целом остался равнодушен.

Когда я помогала Кате убирать со стола посуду, вошел Дмитрий. Он положил на еще влажный стол пачку денежных банкнот и сказал:

– Танюш, съезди сегодня с детьми в Москву, купи им что-нибудь из одежды, – тут Дмитрий заметил Максима Максимовича. – Отдохни сегодня, старик.

Меня покоробило такое обращение, но Максима Максимовича оно ничуть не смутило. Он благодарно улыбнулся, одним махом выпил кофе и больше в этот день я его не видела.

– Давно пора, – прокомментировала Катя, глянув на деньги. – У них зимнего ничегошеньки нет.

Василий командным голосом заявил, что дает нам час на сборы. И прежде, чем я успела возразить хлопнул дверью.

– Ну, пошли деток будить, банкирша, – сказала Катя, усмехнувшись.

Она вытерла руки о фартук и зашагала наверх.

Еще накануне я заметила, что Катя раздражительна с детьми. Вчера я решила, что грубоватая манера общения только свойство ее характера. Но в это утро, переступив порог детской спальни, она превратилась в злую ведьму.

– Вставайте, бесята, – громко сказала она. – А, вот и наша грязноручка глаза продирает. Ну, что, Гришка, не обоссался сегодня?

– Екатерина Филипповна, займитесь завтраком для детей! Я сама их соберу.

В тот момент я не была уверена, что это я. Я никогда ни с кем так не говорила, чеканя каждое слово. Это произнес кто-то во мне, кто заставил не только замереть кухарку на полуслове, но испугать меня.

Катя пожала плечами и вышла. Дети уже умывались и как будто ничего не заметили, а меня начало трясти. Я снова и снова прокручивала фразу: «займитесь завтраком для детей». Первый раз в жизни я повысила голос.

Справившись с собой, я заглянула в ванную комнату и увидела, что дети, стоя каждый перед своей раковиной чистят зубы. Я заправила постель Милы и тут вспомнила об одежде. Один за другим я открыла встроенные шкафы, но увидела только коробки, в которых были футболки, шортики и платьица кукольного размера, наваленные кое-как. Возможно, когда-то одежда в коробках лежала ровными кучками, но кто-то видимо также, как и я перерыл их в поисках нужного размера. Наконец, открыв очередную створку, я увидела вешалки с несвежими джинсами подходящих по размеру Грише и пару платьев для большой куклы. Одно розовое с кучей лент и бантов, расшитое бисером, второе голубое из жесткой вискозы с пластиковой розой на поясе. Гриша и Мила, выйдя из ванной, направились прямиком к этому шкафу. Гриша натянул джинсы, Мила потянулась за одним из кукольных платьев. По-моему, она хотела надеть розовое, но все-таки выбрала голубое.

– А где другая твоя одежда, Мила?

Мила открыла комодик в углу, там были белые колготки, которые девочки были маловаты и несколько белых маечек.

– Нашли одежку-то? – спросила Катя.

Она стояла в дверях и дружелюбно улыбалась. На секунду я подумала, что она начнет критиковать и грязные джинсы, и платье с розой, откроет шкаф, который я не заметила, полный чистой, добротной одеждой. Но она как будто была вполне удовлетворена всем увиденным.

– А ботиночки я вот сюда прячу, – с этим словами, Катя сняла крышку с большой коробки в углу, где стояло две пары кроссовок.

Я спросила нет ли еще чего-нибудь.

– Нет, все остальное маловато, Наташка… – Катя замолчала. – Спускайтесь, си’роты, а то остынет все.

Обращение «сироты» больно резануло мой слух, Катя обращалась к детям, а я отнесла эти слова и на свой счет. Кухарка вышла, а я постаралась помочь Миле с колготками. Поверх платья я надела на нее одну из толстовок Гриши. Гриша оделся сам. Мы уже пошли к лестнице, когда Мила заволновалась, вытащила свою ручку из моей и бросилась к кроватке. Она разворошила, заправленную мною постель и осторожно подняла подушку.

Я услышала тихий восторженный вздох, когда она увидела свою обновленную куклу. Мила спрятала ее в грязном рюкзачке в виде панды и только после этого вернулась к нам, крепко сжимая ручку рюкзачка в своей руке.

Когда мы вышли после завтрака во двор, Василий курил на крыльце, зло сплюнув, он заматерился. Мы собирались на полчаса дольше, чем он нам отвел.

– Извините, как ваше отчество?

– На кой?

– Я только хотела попросить вас в вежливой форме, не выражаться и не плеваться при детях, – ответила я.

– Что?! – Василий запыхтел, лицо его покраснело, но потом он как-то сдулся и уже весело, похлопав меня по плечу, назвал училкой и сел за руль.

Василий отвез нас в огромный торговый центр, где мы не сразу нашли детский магазин. Он дал мне номер своего сотового, мы договорились, что я позвоню, когда мы закончим. Еще в машине я пересчитала деньги. Их было немного, учитывая, что детям нужно было не только белье и повседневная одежда, но и верхняя. Оказалось, что кроме легких курток и резиновых сапожек у них ничего не было.

Я никогда не получала удовольствия от долгих прогулок по магазинам. Но в этот раз несмотря на то, что приходилось выгадывать каждый рубль, подбирая теплое платье и свитер для Милы и определяя размеры Гриши, я совершенно не утомилась. И, если бы не Мила, которая начала тоскливо посматривать в сторону выхода, я бы еще не скоро отправилась к кассе. Вместе с продавцами я срезала бирки с нескольких вещей и сразу переодела детей.

Прошло несколько часов после завтрака, и я решила, что прежде, чем отправляться в обратный путь, нам надо поесть. В понедельник, людей было немного. Поэтому особенно в глаза бросались дети, которые были похожи на обычных детей и на которых были совершенно не похожи мои подопечные. Гриша не тянул на свои девять лет, и Миле я не дала бы больше шести. Они делали все, о чем я их просила, и почти не проявляли интереса к происходящему. Я решила, что мы будем есть пиццу. Детей мне пришлось кормить на свои деньги, от тех, что дал Дмитрий, не осталось ни копейки. Ребенком я очень любила все блюда в приготовлении которых участвовало тесто, поэтому решила, что и Мила с Гришей не должны остаться равнодушными. Находясь в приподнятом настроении, я готова была разрешить купить какой-нибудь сладкой газированной воды или чего-нибудь еще из раздела нездоровое питание. Но дети с удовольствием ели то, что я выбрала и не просили ничего другого.

– А мороженое вы любите? – спросила я, догадываясь, что не стоит ожидать бури восторгов.

Гриша пожал плечами, Мила махнула головой точно также как до этого, когда я спросила нравится ли ей пицца. Про себя я назвала их маленькими старичками и заказала мороженное. Нам принесли по три разных шарика. Я, вероятно, здорово их напугала рассказом, что мороженное надо брать маленькими кусочками и есть очень осторожно, чтобы не заболело горло, потому что Мила замерла над своей вазочкой с ложкой, а Гриша крайне осторожно положил в рот маленький кусочек.

Я уже была не рада своей затеи, подумалось вдруг о том, что у детей может быть какая-то болезнь или аллергия, о которой меня забыли предупредить, а я не додумалась спросить.

Вдруг Гриша заулыбался:

– У меня клубника, – сказал он и отломил кусочек от следующего шарика. – А это лимон. А это не знаю что.

Мила начала пробовать свои шарики и у нас началось что-то вроде игры. Мы пробовали шарики друг у друга. Мила не могла назвать ни одного вкуса и только перечисляла те продукты, название которых могла вспомнить, или повторяла за Гришей, я называла то, что не мог назвать Гриша. Гриша повторял за мной и рассказывал, что ему нравится больше всего.