скачать книгу бесплатно
– А иначе-то как? – всплеснул руками Филя. – Соопча жа для дела постараимси…
– Но ты, кот масленый!.. – Гадаскин покачал головой. – Пгищучили мы тебя в лучшем виде, хоть щас в каталажку тащи! А он уже себе пгибыток выкгучивает! Ох, и хитгожопый же ты, Цупко!
«Да уж, – одновременно подумалось Гадаскину, – делу бы лишние глаза и уши не помешали бы! Вон, Колесниченко, на каждом совещании, в каждой почти бумаге давит – раскрываемость преступлений подавай ему! Да все выше, выше! А у иного ограбленного, ить, слова не выдавишь, боится! Вот те и найди, раскрой, отчитайся! Только и живем, ежели на месте поймали, да настучал нам человечек на доверии… А тут, кстати, на тракте… К тому же навряд ли этот хмырь крестьян грабанул. Не мог же он две подводы овса так быстро сбагрить! Наводка, видимо, ошибочная. И навряд ли врет про Бурдинского. Но тихо проверю, а то еще налетишь, как на белый пулемет!..»
Опытный, битый жизнью Филипп почувствовал перелом, подыграл.
– Слышь-ка, начальник, не сумлевайся. Вот посуди, чего я в жизни видал? Зло и несправедливость одну. На царской каторге гнил, при семеновской власти в кутузку заперли, били – страшное дело, могешь у песчанских пораспрошать, они ишшо за меня бумагу писали, одно и спасло. Опять же партизанам помогал. Тут уж Гоха Бурдинский не даст соврать! Так што, начальник, доброго мало повидал. Но! – Цупко многозначительно поднял палец. – Ежели ко мне с добром, то уж и я – завсегда!..
– Ага, сплошной благодетель! Будя! – обрезал Гадаскин, уже решив. – Когоче, так! Все, что нашли, забигаем и опгиходуем. На лошадей хозяев поищем.
Усмехнулся, посмотрев в маленькие хитрые глазки Филиппа.
– Поищем, поищем!
– А лошадям, ежели по совести, все равно, какие у них хозяева, старые или новые…
Цупко вложил во фразу максимум безразличия.
– Будя, сказал! Насчет винтовки – выясню досконально. А тебя, гожа, пока забигать не стану. Тащи-ка бумагу и пего!..
Под диктовку Гадаскина Филипп Цупко написал обязательство тайно помогать уголовному розыску. Старательно вывел кривые строчки каракулей, незамысловато подписался. Подул на бумагу и протянул ее Гадаскину:
– Завсегда рады и готовы послужить! За доверие премного благодарен! А можа чайку на дорогу, а? С ватрухами и калачами, маслицем топленым, сметанкой! Как, гражданин начальник? Не побрезговайте! Щас Мишане скомандую подкочегарить самоварчик!..
– Погодь! – Гадаскин схватил за рукав кинувшегося было распоряжаться Филиппа. – Ты, что, сдугел от усегдия? Ты, смотги, языком не тгепли! Я и ты знаем! Сам буду отчет принимать! Понял, дугья башка?
– Ага! Как не понять, начальник! Полная секретность!
– Именно! Посему чаи у тебя гонять мы не будем, сообгажай! А своим домочадцам – ни словечка! И – никому! Ежели хто – хучь, вон, знакомец твой, дед плешивый, поинтересуется, то скажешь, мол, обошлись геквизицией чужого добга, а к себе, де, сыскаги, еще затаскают. Угазумел, Филиппок?
– О, начальник, – голова! – сыграл восхищенность Цупко.
– То-то! – подобрел Гадаскин. – Ладноть, хогош базагы газводить.
Вышел в сенцы, оглядел неприбранный стол.
– Эй, Цупко!
– Здеся я, здеся, – в ухо откликнулся Филипп, следуя за Гадаскиным по пятам.
– Ты, это… для чая нам с собой собеги, а то в Читу затемно добегемся…
– Об чем разговор, начальник, – тут же засуетился Филипп, обратно в горницу нырнул, зазвенел там стеклянным.
Гадаскин пригнулся, чтоб не снести притолоку, и вышел на крыльцо.
– Ашихмин, Баташев! – позвал зычным голосом. – Отпгавляемся! Лошадей отгоним поутгу во втогой участок к Егмилову, пущай газбираются насчет хозяев. По-моему, от них сообщение было по конным кгажам… Попов, мясо напгямую к нам, сами газберемся. И телегу тоже изымаем для выяснения хозяина.
Чуть помедлив, окинул взглядом стоявших у большого заезжего дома Спешиловых в полном составе и охотника Митрича, бестолково перебиравшего кисточки крученого опояска. Громко, чтобы слышали все, объявил подчиненным:
– Гьяжданина Цупко забигать пока не будем… Куда, на хген, он денется!
Повернулся к выскочившему как раз на этих словах из дома Филе, который тут же застыл с прижатым к животу объемистым узлом и вперил преданный взор на Гадаскина.
– …Гассказал все, как на духу. Конешно, еще пговерим, но, думаю, от семьи отгывать гезона нет. Пусть пока ребятишек нянчит, никуда не денется! – повторил Гадаскин и показал Цупко кулак. – Понял, гожа! Смотри! Я тебе сказал! В следующий газ цегемониться не буду! На чем попадешься – то тебе и аукнется! С зачетом всего пгедыдущего. С пгисыпочкой, так сказать!
Закончив речь, начальник угрозыска с достоинством пересек двор, не обращая внимания на косолапящего сзади Филиппа с узлом, подошел к своей лошади, хрумкающей вместе с другими сенцо под навесом, куда загодя, между делом, увел их от крыльца хитрован Попов.
Разобрав поводья, Гадаскин легко и привычно взлетел в седло, напоследок еле слышно бросив Филиппу:
– Не вздумай дугить меня – не слезами умоешься…
Спустя несколько минут четверка милиционеров и тарахтящая телега с изъятым мясом и двумя плетущимися за ней на привязи коньками потянулись от ворот к тракту.
На телеге правил Попов, кося взгляд то на ехавшего впереди Гадаскина, то на белый узел с харчами, приткнутый на телегу с левого боку оставшимся у ворот хозяином…
И глаза Цупко мазнули напоследок по белой холстине, в которую завязал он пару бутылок неплохого самогону, отварную свиную ножку, шаньги и калачи.
Когда милицейская кавалькада скрылась за отворотом на тракт, Филя наконец вытер пятерней потный лоб – уф, пронесло!
– Катерина! – рявкнул во все горло, но, увидев, что девушка выскочила на крыльцо испуганная, тон смягчил.
– Там, Катя, в горнице, на загнетке, папироски лежали, притарань сюды, будь ласка. Курнем с Ляксей Андреичем душистого табачку апосля такого шухеру!
Филипп долго смолил табак, доставая из картонной коробочки папиросу за папиросой. Бизин не курил.
Молчали.
Наконец Алексей Андреевич полуутвердительно воспросил:
– Так понимаю, плату известную заплатил, Филя?
– Дык, а чо жа… Думашь, сыскарь бы иначе отвязался? – Цупко глубоко затянулся, оторвав папиросу от губ, ногтем большого пальца стряхнул пепел, кривя яростно сжатые губы, еле различимые в бороде. Повернулся всем телом к Бизину.
– А чо, на полати царские в острог перекочевывать? Хрен им в котомку! Ничево… Ужо поглядим, чья улица запразднует! Или можа, – зверем глянул он на Бизина, – надоть было тебя, Андреич, на нарах сменить? Уж, прости Христа ради, Андреич, при всем огромадном моем уваженьи к тебе и почитанье, но давеча опростоволосился ты… В кутузку-то уж тогда надоть итьти, кады не итьтить никакой возможности нету. Так што… Нате выкусите! – Филя ткнул огромным кукишем в сторону ворот.
– А ты, оказывается, философ прямо-таки, Филя! – засмеялся Бизин.
– Хвилософ не хвилософ, но и не таких на кривой козе объезжали! Вон, вишь, черта с два они овес-то вынюхали!
– Так он все-таки у тебя здесь захован?! – изумился Бизин.
– Но дак! – самодовольно ухмыльнулся Филя. – Знашь, куды затырил? Да вона, чуть ли не посредь двора, под сеном ляжит! От которого ихние задохлые лошади пайку себе рвали!
– Варит котелок, варит! – поощрительно протянул Бизин. – Хвалю!
– Завсегда рады стараться, ваше высокородье! – съюродствовал, изобразив солдатскую стойку, Филя.
– Артист, артист, – кивнул Бизин.
Помолчал немного, поглядывая на вновь присевшего рядом и запалившего новую папироску Цупко.
– Так ты, Филя, отмазку от цугундера-то на чем выхлопотал у ихнего главного сыскаря, а?
– Херня! – беззаботно махнул Филя. – Подписку ему подмахнул, мол, цинковать про темных людишек, через заежку шастающих обязуюсь, как на духу… Херня!
– А как с винтовочкой-то обошлось? – прищурился Бизин.
– С энтим делом – воопче красота! – заржал Филя. – Пущай большого депутата спрашиват энтот черт картавый! Я ему так и резанул напрямки – мол, сам большой человек хранит у меня оружье для охоты, а законно энто, али нет – не мово ума дело. Я человек маленький, темный…
– Да, да… – кивнул Бизин. – Темный… А котелок-то варит. Варит! Смотри, не перевари…
– Но-о… Да че ж мы, совсем ли чо ли!.. – довольно хмыкнул Цупко.
– А чей ствол-то? Какого такого большого человека?
– Дык, Грихи Бурдинского…
– Ни хрена у тебя котелок не варит! – плюнул Бизин. – Оба вы с Гохой уроды тупые! Зачем он у тебя винтовку затырил? Вот дурак! При его положении ее на стену повесить можно, а вы тут… И заежку палите, и к себе излишнее внимание привлекаете! Начнут у Гохи в прошлом и нонешнем копаться – и депутатство не поможет вместе с героическим партизанством, ежели оно у него и в сам деле было, в чем глубоко сомневаюсь!
– Но! Понесло тебя! – недовольно пробасил Цупко. – Охолонись, Андреич. Фарт нам покедова прет.
Хлопнув себя по коленям, поднялся, прошел в избу, прогудел там чего-то, потом вновь появился в дверях.
– Слышь, Андреич, пойдем-ка, выпьем по маленькой, а то энти гости милицанерские все застолье порушили. Пойдем, девки по новой самовар справили…
За стол сели общей кучей, кликнув и Митрича. Ребячьи ручонки жадно тянулись за калачами.
Филя разлил по стопкам остатки водки. Анна тоже выпила – чтоб отлегло малость после всего происшедшего. Мишке с Катериной налили наливки.
Ужинали молча, потом сразу засобирались спать. Подались в большой дом Митрич и дед Терентий, полез в свое логово на чердак Мишка.
Глава восьмая
1
Уже тонко посвистывал в отведенной ему маленькой светелке Бизин. Спала успокоившаяся во сне Анна. Перестал из комнатенки напротив слышаться ласковый шепот Катерины, что-то мурлыкавшей Валюшке с Кешкой.
Но Филиппу не спалось. Похлопал в темноте глазами, бесшумно поднялся с кровати и вышел во двор, захватив по дороге кисет с ядреным самосадом и накинув в сенях на исподнее драный полушубок.
Над крыльцом стояло высокое небо в больших перемигивающихся звездах, в углу, у амбара, завозился, брякнув цепью, лохматый волкодав.
Филипп, усевшись на ступеньку крыльца, долго сворачивал толстенную самокрутку, потом, чтобы попадя не тратить драгоценные спички, высекал огонь, раздувая трут.
Внезапно забурлило-зарезало в животе, подступило до крайности, еле успел от крыльца до стайки добежать. Нескоро оттуда вышел, пучком сена руки вытирая. Ополоснул в бочке, под водостоком. И в лицо плеснул водицы. Во рту такая сухость, что язык небо обдирает – не до курева.
Подался в сенки, нашарил в темноте на столе бутылку с наливкой, жадно задвигал кадыком. От спешки пролил на бороду.
Вернулся на крыльцо, утираясь подолом пропотевшей рубахи, потянулся было к брошенному кресалу и самокрутке, но вдруг ощутил, почувствовал кого-то рядом!
– Хто тут? Хто?! – хрипло бросил в темноту, невольно приседая.
– Дед Пихто!
Перед Цупко выросла темная фигура.
– Тьфу ты! Коська, ты, што ли?
– Обоссался, поди, со страху, Филя?
– Не бухти! Ишо неизвестно, чо бы с тобой приключилася, кады бы тут тебя милицанеры трясли, из самово угро!
– Так я, Филька, в рубашке родился! Меня и японцы на расстрел водили, да без толку! А на тебя, вижу, милиция жути нагнала! Что, в стайке-то небось с самого их отъезда гадишь? Га-га-га!
– Тише ты, оглашенный! Всех подымешь!
– Не ссы… А че тебя сыскари-то трясли?
– Сука кака-то навела!
– Ну и чо?
– Пронесло.
– Ага, вижу, до сих пор несет! Гы-гы-гы!..
– Хорош ржать, Коська! Чо приперся? Договаривались же, – сюды глаз не казать. Откель тебя надуло?
– А-а!.. – скривясь, махнул рукой гость. – Прокатился с хлопцами на «ученике» с Дальнего вокзала, думали торговок в вагонах малость пощипать. Каво там!.. Фараоны чево-то седни по вагонам шастают, продыху нет. Ну и прокатился до твоей станции, покалякал кое с кем, да к тебе, вот, подался. Филя, покупателя я приглядел для лошадок…
– Ага! Спохватился! Тю-тю, коники!..
– Да ладно!
– Чо ладно? Чо ладно? – озлился Филя. – Говорю тебе, налетели вороны! Навел кто-то. Сразу-те про овес спросили да коньков приметили, ну а потом и до мясца в погребе добралися! Я же шкуру-то там оставил, еще не сбагрил…
– Во подарочек приподнес фараонам! Мать твою! – ругнулся гость. – Говорил же тебе – не храни. Чево кромчить? Сразу надо сбывать! У тебя ж ранешних договоренностей полным-полно!
– И на старуху быват проруха… – угрюмо буркнул Цупко.
– Да и хер с ним! – мотнул головой ночной гость. – А чо, Филя, тебя-то не загребли, а, старый?
– Подписку дал сыскарям служить.
– Ох, ни хера себе! Ссучился, потрох!
– Но-но! – грозно прогудел Цупко. – Ты, Коська, эндак словечки не раскидывай! Филипп Цупко никады фараонам не служил!
